Текст книги "Эра Дракулы"

Глава 13. Тайны страсти

[115]115
  Название тринадцатой главы Strange Fits of Passion отсылает к стихотворению Уильяма Вордсворта Strange fits of passion have I known… (в переводе С. Я. Маршака «Какие тайны знает страсть…»), написанному в 1799 году и входящему в стихотворный цикл «Люси».


[Закрыть]

Дневник доктора Сьюарда (ведется фонографически)

26 сентября

В Холле утром тихо. От восхода до того времени, что мы раньше называли ленчем, Уайтчепел спит. «Новорожденные» спешат в свои гробы. А «теплые» в этом районе никогда не любили солнце. Я оставляю Моррисону инструкции, чтобы меня не беспокоили, и уединяюсь в кабинете. Говорю, что веду записи. Я не лгу. Дневник – это привычка. Мы все так поступали. Джонатан Харкер, Мина Харкер, Ван Хелсинг. Даже Люси, со своим прекрасным почерком и ужасным правописанием, сочиняла длинные эпистолы. Профессор держал документацию в строгости. Историю пишут победители; Ван Хелсинг всегда хотел опубликовать наши записки через своего друга Стокера. Как и его враг, он был строителем империй; отчет об удачном излечении вампиризма с помощью научных средств в XIX веке добавил бы блеска его репутации. Сейчас же принц-консорт позаботился о том, чтобы стереть нашу версию событий: мой дневник погиб в перфлитском пожаре, а Ван Хелсинга помнят как нового Иуду.

Тогда враг был не принцем-консортом, а просто графом Дракулой. Он снизошел до нашей семьи, наносил удары снова и снова, пока мы не потерпели поражение и не побежали. У меня есть записки, вырезки, памятки, которые я держу здесь под замком. Полагаю, для моего последующего оправдания понадобится воссоздать первоначальную картину событий. Такую задачу я поставил перед собой в часы затишья.

Кто может сказать, когда это началось? Со смерти Дракулы? С его воскрешения? С планов против Британии? С ужасающих испытаний Харкера в трансильванском замке? С кораблекрушения «Димитрия», который выбросило на берег в Уитби с человеком, привязанным к рулевому колесу? Или, возможно, с первого взгляда графа на Люси? Мисс Люси Вестенра. Вестенра. Необыкновенная фамилия: она означает «свет Запада». Да, Люси. Для меня все началось именно тогда. С Люси Вестенра. С Люси. 24 мая 1885 года. Сейчас я едва могу поверить, что тот Джек Сьюард двадцати девяти лет, недавно назначенный смотрителем психиатрической лечебницы Перфлит, когда-то существовал. Те времена подернуты золотой дымкой, превратились в полузабытые лоскуты мальчишеских приключений и медицинских справочников. Тогда все заверяли, что меня ждет блестящая карьера: я изучал и наблюдал, путешествовал, имел высокопоставленных друзей. А потом мир изменился.

Я не верю, что по-настоящему любил Люси до ее отказа. Я достиг той точки в жизни, когда мужчина должен задуматься о женитьбе – и из всех знакомых мне женщин она более всего подходила для брака. Нас представил друг другу Арт. Тогда еще просто Артур Холмвуд, а не лорд Годалминг. Поначалу она показалась мне фривольной. Даже глупой. После многих дней, проведенных среди кричащих безумцев, обыкновенный вздор даже привлекал. Благодаря извилистым путям сложных разумов (мне по-прежнему кажется, что это грубая ошибка – считать сумасшедших недалекими) я счел идеалом девушку столь открытую и простую. В тот день я сделал ей предложение. В кармане у меня по какой-то причине оказался ланцет, и, кажется, я играл с ним, готовясь к решительному разговору. Заготовил речь – о том, как она мне дорога, хотя я столь мало ее знаю, – но, еще ничего не сказав, уже чувствовал, что никакой надежды нет. Люси принялась хихикать, потом скрыла смущение и удивление неестественными слезами. Я вытянул из нее признание, что ее сердце принадлежит другому, и сразу понял: меня опередил Арт. Она не назвала его имени, но сомнений не оставалось. Позже, в компании с Куинси Моррисом – невероятно, но тот тоже пал жертвой простодушия Люси – я целый вечер с трудом слушал лепет Холмвуда об их будущем счастье. Техасец оказался добрым и приличным человеком, хлопал Арта по спине за то, что тот оказался лучше, и все в таком духе. Глупая улыбка застыла у меня на лице. Я пил виски Куинси стакан за стаканом и оставался трезвым, тогда как у приятелей шутки становились все более хмельными. Люси тем временем уехала в Уитби, решив позлорадствовать над Миной. Она-то заполучила в сети будущего лорда Годалминга, тогда как ее лучшая подруга-учительница смогла приворожить лишь едва вступившего в должность стряпчего из Эксетера.

Я с головой погрузился в работу – обычное средство от разбитого сердца. Надеялся, что сделаю себе имя на истории несчастного Ренфилда. Открытие нового психического заболевания, зоофагии, вывело бы меня в ряд подающих надежды ученых. Разумеется, оценивая достоинства будущих женихов, высокородные леди до сих пор предпочитают наследный титул и незаслуженное богатство, а не исследование умственных расстройств с их неслыханными разновидностями. Тем летом я изучал странную логику Ренфилда, пока тот собирал урожай крохотных жизней. Поначалу он подражал детским стишкам: скармливал мух паукам, пауков – птицам, птиц – кошке. Последнюю он хотел съесть, тем самым поглотив всю собранную жизненную энергию разом. Замысел оказался неосуществимым, и Ренфилд стал пожирать все живое, попадавшееся ему под руку. Однажды он чуть не задохнулся, глотая перья. Моя монография стала обретать форму, когда я заметил еще одну одержимость, смешанную с зоофагией, – фиксацию на ветхом поместье, располагавшемся рядом с лечебницей. Сейчас любому туристу на грошовой экскурсии скажут, что Карфакс стал первым домом графа в Англии. Несколько раз Ренфилд совершал побег и устремлялся к церкви, бормоча о пришествии хозяина, спасении и раздаче наград. С некоторым разочарованием я предположил, что у пациента развилась самая обычная религиозная мания и тот придал давно покинутому дому некий сакральный смысл. Я фатально заблуждался. Граф поработил безумца, который стал орудием в его руках. Если бы не Ренфилд, не его проклятый укус, все могло повернуться иначе. Как говорил Франклин, «потому что в кузнице не было гвоздя…».

А в Уитби Люси заболела. Мы этого еще не знали, но Арта тоже опередили. В мире титулов валашский принц превосходит английского лорда. Граф, сойдя на берег с борта «Димитрия», увидел Люси и начал превращать ее в вампира. Без сомнения, слабая девушка была лишь рада его ухаживаниям. Во время осмотра, когда мисс Вестенра привезли в Лондон и Арт вызвал меня, я установил, что ее девственная плева повреждена, и посчитал Холмвуда настоящей свиньей, решив, что тот преждевременно воспользовался своими супружескими авансами. Поскитавшись по миру с будущим лордом Годалмингом, я не питал иллюзий относительно его отношения к непорочности. Теперь же я чувствую жалость к тому Арту, который так беспокоился из-за своей никчемной невесты. Как и его, меня выставил на посмешище свет Запада, подчинившийся тьме зверя с Востока.

Возможно, Люси действительно верила, что любит Арта. Но, похоже, даже до появления графа то было крайне легкомысленное чувство. Среди собранных Ван Хелсингом документов оказались и послания Люси. В них она изливала чувства Мине, которая старательно исправила ошибки подруги зелеными чернилами, о том самом дне, когда получила три предложения. Последнее оказалось от Куинси. Подозреваю, готовясь к речи, техасец сидел в гостиной Вестенра и хлюпал жевательным табаком, смущенный отсутствием плевательницы. Наверное, походил на настоящего тупого деревенщину. Люси потратила немало слов, лепеча от восторга, и значительно преувеличила количество происшествий в своей жизни, свободной от всякой работы, уместив события целой недели в один день. Она столь откровенно радуется этим трем предложениям, что едва упоминает в поспешном постскриптуме, кого из претендентов на свою руку все же решила облагодетельствовать.

Симптомы Люси, столь знакомые теперь, тогда сбивали с толку. Опасная анемия и сопровождающие ее физические изменения могли оказаться началом десятка различных болезней. Причинами ран на горле считали все подряд, от укола булавкой до укуса пчелы. Я послал за моим старым учителем, Ван Хелсингом из Амстердама; тот сразу поспешил в Англию и вынес диагноз, который долго держал при себе. Этим он причинил много вреда, хотя, признаюсь, каких-то три года назад мы едва бы поверили в чушь о вампирах. Но профессор совершил огромную ошибку, он с почти алхимической верой полагался на давно устаревшие народные байки, злоупотреблял цветками чеснока, причастными облатками, распятиями и святой водой. Если бы я тогда знал, что вампиризм – это скорее физическое, чем духовное состояние, то Люси бы и сейчас была не-мертва. Граф сам разделял – а возможно, до сих пор разделяет – многие из предубеждений своего врага.

Несмотря на старания Ван Хелсинга, переливания крови и религиозные атрибуты, мисс Вестенра умерла. Все умерли. Развратный отец Арта наконец скончался, передав сыну титул и, что удивительно, даже не промотав изрядную долю своего состояния. Коронер увез тело миссис Вестенра, а мать Люси после встречи с волком в спальне собственного дома так и не оправилась от испуга. Помню лиловый цвет ее лица. Опередив события, она изменила завещание и тоже оставила все имущество Холмвуду, что могло повлечь за собой крайне неловкую ситуацию, если бы тот, оскорбленный отношениями своей невесты с графом, расторг помолвку.

Совершенно ясно, что на какое-то время Люси по-настоящему умерла. Ван Хелсинг и я засвидетельствовали смерть. Надо признать, гибель, повлиявшая на разум девушки больше, чем обращение, вполне возможно, случилась не по вине графа, а из-за переливаний профессора. Процедура эта невероятно опасна. «Ланцет»[116]116
  «Ланцет» – один из самых влиятельных медицинских журналов в мире, основан в 1823 году Томасом Уокли. Выходит раз в неделю.


[Закрыть] в прошлом году напечатал целую серию статей о крови, которая теперь стала предметом всепоглощающего интереса для каждого человека медицинской профессии. Молодой специалист предположил, что есть подкатегории крови и обычное переливание допустимо только между одинаковыми типами. Возможно, моя собственная кровь стала тем ядом, что убил Люси. Разумеется, теперь среди нас есть много тех, кто может перелить кровь в себя, не задумываясь о ее подвидах.

Какова бы ни была причина – а пристальное внимание графа едва ли положительно сказалось на ее самочувствии, – Люси умерла, ее похоронили в склепе Вестенра на кладбище Кингстед, рядом с Хэмпстед-Хит. Там она и проснулась, в гробу, «новорожденной», появившись в ночи призраком с Друри-лейн, и принялась охотиться за детьми, дабы удовлетворить свои новые аппетиты. Со слов Женевьевы я знаю, что можно превратиться из «теплого» в не-мертвого, минуя стадию подлинной смерти. В ее случае, по-видимому, обращение было постепенным. Влада Цепеша убили, похоронили и, говорят, обезглавили, но он все равно трансформировался после этого. Кровососы, принадлежащие к его кровной линии, обычно умирают перед изменением, но так происходит не всегда. Арт, насколько мне известно, не покидал сей бренный мир. Возможно, факт гибели важен для того, каким вампиром станет обернувшийся человек. Конечно, меняются все, но некоторые больше других, вернувшаяся Люси очень сильно отличалась от той, что ушла.

Спустя неделю после ее смерти мы пробрались в склеп девушки днем и осмотрели тело. Она как будто спала. Признаюсь, тогда Люси показалась мне еще красивее, чем прежде. Тривиальность, простота исчезли, сменившись некоей жестокостью, и эффект получился тревожаще чувственным. Позже, в тот день, когда она должна была выйти замуж, мы проследили за тем, как «новорожденная» возвращается в гроб. Она заигрывала с Артом и, возможно, даже слегка его укусила. Вспоминаю алый цвет ее губ и белизну зубов, силу стройного тела в хрупком саване. Почему-то обычно я вспоминаю именно вампиршу Люси, а не «теплую» девушку. Она была первой тварью, которую я увидел. Теперь-то все эти черты стали такими обычными – видимая вялость, соседствующая со всплесками змеиной скорости, неожиданное удлинение зубов и ногтей, характерное для красной жажды шипение, – но тогда, появившись в один миг, они ошеломляли. Иногда я вижу Люси в Женевьеве, с ее быстрой улыбкой и острыми клыками на верхней челюсти.

Утром 29-го числа мы поймали ее и уничтожили. Нашли в трансе, подобном смерти, который нисходит на «новорожденных» в дневные часы, когда их рот и губы еще запятнаны кровью. Все сделал Арт, вонзив в девушку кол. Я хирургически удалил голову. Ван Хелсинг заполнил рот чесноком. Отпилив верх кола, мы плотно запечатали ее внутренний свинцовый гроб и быстро забили деревянную крышку. Принц-консорт приказал эксгумировать останки Вестенра и перезахоронить их в Вестминстерском аббатстве. Табличка на ее могиле проклинает убийцу Ван Хелсинга, и, возможно, благодаря Арту, его сообщниками называют только Куинси и Харкера. Оба давно мертвы. Тогда профессор сказал нам: «Друзья мои, первый шаг сделан, самый мучительный шаг. Но впереди у нас – трудное дело: надо найти источник нашего горя и уничтожить его».

Глава 14. Пенни заявляет о себе

Он проснулся рано днем, сошел вниз позавтракать – кеджери[117]117
  Кеджери – традиционное блюдо английской кухни, как понятно из названия, пришедшее из Индии. Это смесь копченой рыбы (обычно, лосося или пикши) с рисом, карри, петрушкой, вареным яйцом и сливками.


[Закрыть] и кофе – и прочесть сегодняшние телеграммы, которые Бэйрстоу, его слуга, выложил на столик в гостиной. Единственным интересным оказалось неподписанное послание из четырех слов: «Не обращайте внимания на Пицера». Он предположил, что Круг Лаймхауса имел полные основания полагать, что недавно арестованный сапожник не связан с делом Серебряного Ножа. Ему также доставили посыльным из клуба «Диоген» копии полицейских отчетов и личных показаний свидетелей. Борегар просмотрел их все и не нашел ничего нового.

«Гэзетт» сообщила о «жестоком убийстве еще одной вампирской женщины рядом с Гейтсхэдом вчера», предсказывая, что это свежее зверство «всколыхнет в глубинке панику, которая уже начала затихать в Лондоне». В остальном материал оказался пустяковым – читая между строк, Борегар заподозрил, что «новорожденную» уничтожил муж, когда та воспротивилась его попыткам обратить детей в вампиров, – хотя газета и делала резонный вывод, что, скорее всего, не «кровожадный маньяк из Уайтчепела» двинулся на север, а «убийство в Биртли – это реакция на лондонские преступления. Один из неизбежных результатов широкой огласки – распространение эпидемии. Как новость о самоубийстве вызывает другое, так и описанные в прессе детали одного преступления повторяются в следующем. Даже чтение о том, как совершаются злодеяния, ведет к дурным поступкам»[118]118
  Убийство Джейн Бидмор 22 сентября 1888 года в Биртли какое-то время приписывали Джеку-потрошителю из-за жестокости преступления. Жертву три раза ударили ножом в грудь и выпотрошили. В реальности убийцей оказался не муж, а некий Уильям Уодделл, который убил Джейн Бидмор после того, как она отказала ему, а затем решил замаскировать преступление под дело рук Джека. Выдержка из газеты подлинная, Ньюман цитирует статью «Политическая мораль убийств», напечатанную в «Пэлл-Мэлл гэзетт» 24 сентября 1888 года.


[Закрыть]. Результатом страха перед Серебряным Ножом стало опровержение всеобщей веры в то, что вампиров нельзя убить. Хоть серебро и превратилось в редкий металл, каждый мог заточить ножку от стола или трость и пронзить ею сердце «новорожденного». Женщину в Биртли уничтожили сломанной ручкой от метлы.

В газетах пестрели колонки в поддержку недавно опубликованного эдикта принца-консорта против «неестественного греха». Пока остальной мир двигался вперед, к двадцатому веку, Британия возвращалась к средневековой юридической системе. Будучи «теплым», Влад Цепеш столь живо преследовал обыкновенных воров, что, по преданиям, горожане спокойно оставляли золотые питьевые чаши у общественных колодцев. Также Дракула ревностно следил за тем, чтобы поезда ходили четко по расписанию; в «Таймс» напечатали заметку о назначении американского «новорожденного» по фамилии Джонс[119]119
  Скорее всего, здесь имеется в виду Кейси Джонс (1863–1900) – инженер-железнодорожник, ставший героем американского фольклора и песенной традиции, после того как ценой собственной жизни затормозил поезд, которым управлял, и спас весь состав и пассажиров.


[Закрыть], дабы тот надзирал за исполнением прихоти главы государства. Принц-консорт купил себе личный поезд, «Летучий карпатец», и в «Панче» часто появлялись карикатуры, в которых супруг королевы, стоя в кабине паровоза, дергает за сирену и разгоняет пыхтящий котел.

В Индии гремели антивампирские бунты, и сэр Фрэнсис Варни восставших не щадил. Принц-консорт все еще любил колья, но его протеже предпочитал казнить виновников, как «теплых», так и не-мертвых, бросая их в ямы с огнем. Аборигенов-вампиров привязывали к дулам пушек и простреливали их покрытыми серебром осколками.

Из-за мыслей об Индии Чарльз отвлекся от газеты и посмотрел на фотографию Памелы в черной рамке, стоящую на камине. Его жена улыбалась на жарком солнце, одетая в белое муслиновое платье. Округлый живот из-за ребенка. Мгновение, вырванное из прошлого.

– Мисс Пенелопа, – объявил Бэйрстоу.

Борегар встал и поприветствовал свою невесту. Та ворвалась в гостиную, сдернула головной убор с кудрей и аккуратно сняла какую-то невидимую пылинку с чучела птицы, сидящей на полях шляпки. Мисс Чёрчвард была одета в некий наряд с круглыми рукавами и зауженной талией.

– Чарльз, ты все еще в домашнем платье, а сейчас уже почти три часа дня.

Она поцеловала его в щеку и тут же запричитала, как давно он не брился. Борегар попросил сделать еще кофе. Пенелопа села рядом с ним за стол и, словно приношение, водрузила шляпку на бумаги, машинально собрав их в аккуратную кучку. Застыв в столь странной позиции, чучело птицы выглядело изумленным.

– Я даже не уверена, соответствует ли приличиям то, что ты принимаешь меня в таком виде, – сказала она. – Мы еще не женаты.

– Дорогая моя, ты дала мне мало времени подумать о приличиях.

Она хмыкнула, не открыв рта, но нахмуриться не решилась. Иногда у нее получалось сохранять совершенно беспристрастное лицо.

– Как «Критерион»?

– Прекрасно, – ответила она, явно подразумевая противоположное. Уголки ее рта изогнулись вниз, и улыбка тут же превратилась в угрозу.

– Ты зла на меня?

– Думаю, у меня есть на это право, мой милый, – сказала Пенелопа, состроив обоснованную гримасу. – Мы договорились о прошлой ночи несколько недель назад. Ты знаешь, что она была важна для меня.

– Но мой долг…

– Я желала показать тебя нашим друзьям, всему обществу. А вместо этого испытала настоящее унижение.

– Едва ли Арт или Флоренс допустили бы подобное.

Бэйрстоу поставил на стол кофейный сервиз с керамическим кофейником, а не серебряным. Пенелопа налила себе чашку, потом добавила молока и сахара, ни на секунду не замолкая и критикуя его поведение:

– Лорд Годалминг был очарователен, как всегда. Нет, унижение, о котором я говорю, исходило от ужасного дяди Кейт.

– Диармида Рида? Газетчика?

Девушка отрывисто кивнула.

– Скорее злодея. Он имел наглость – на публике, прошу обратить внимание, – предположить, что видел тебя в компании полицейских в этом ужасном, гнусном, худшем районе города.

– Уайтчепеле?

Она глотнула горячего кофе.

– Именно в этом месте. Как абсурдно, как жестоко, как…

– Я боюсь, он прав. Думаю, я тоже видел Рида. Надо спросить, есть ли у него какие-то соображения касательно этого дела.

– Чарльз!

На горле Пенелопы запульсировала крохотная жилка. Она вернула чашку на стол, но оставила мизинец согнутым.

– Это не обвинение, Пенелопа. Я был в Уайтчепеле по делам клуба «Диоген».

– О, по их делам.

– Именно, а их дела, как ты знаешь, это дела королевы и ее министров.

– Я сомневаюсь, что безопасность империи и благополучие королевы хотя бы на толику продвинется, если ты будешь возиться с низшими классами, выискивая что-то на местах сенсационных жестокостей.

– Я не могу обсуждать свою работу даже с тобой. И ты знаешь об этом.

– Верно, – вздохнула она. – Чарльз, извини меня. Просто… знаешь, я горжусь тобой и думала, что заслужила право показать тебя обществу, почувствовать завистливые взгляды на моем кольце, позволить остальным сделать собственные умозаключения.

Ее гнев растаял, и она снова превратилась в нежную девушку, за которой он ухаживал. Памела тоже отличалась решительным характером. Он помнил, как покойная жена кнутом для лошадей отстегала капрала, который, как выяснилось, изнасиловал сестру бхисти[120]120
  Бхисти – одна из каст в Индии, которая традиционно занимается доставкой воды в дом. Также они могут носить паланкины в процессии или служить перевозчиками на реках. Другими словами, Пэм защищала сестру полкового водоноса.


[Закрыть]. Правда, сердилась она при виде реальных злодейств, причиненных другим людям, и не устраивала сцен из-за воображаемых интриг против нее самой.

– Я говорила с Артом.

У Борегара неприятно засосало в желудке. То был верный признак, что у Пенелопы созрел какой-то замысел.

– Это о Флоренс, – продолжила она. – Миссис Стокер. Мы должны оставить ее.

Чарльз был поражен.

– Что ты имеешь в виду? Она иногда кажется занудной, но желает только добра. Мы знаем ее много лет.

Он всегда считал Флоренс ближайшим союзником Пенелопы. Миссис Стокер очень искусно создавала обстоятельства, при которых парочки оставались наедине друг с другом, а предложения руки и сердца с легкостью вырывались на волю. Когда мать Пенелопы слегла от лихорадки, именно Флоренс настояла на том, что станет ухаживать за ней.

– Очень важно, чтобы мы открыто порвали с нею, говорит Арт…

– Это идея Годалминга?

– Нет, моя, – решительно произнесла она. – У меня могут быть собственные идеи, знаешь ли. Арт рассказал мне о делах мистера Стокера…

– Бедный Брэм.

– Бедный Брэм! Он предатель королевы, которой ты поклялся служить. Брэма отправили в рабочий лагерь ради его собственного блага и могут в любой момент казнить.

Борегар предполагал нечто подобное.

– Арт знает, где держат Брэма? Как его дела?

Пенелопа жестом отмела вопрос как не относящийся к делу.

– Раньше или позже, но Флоренс тоже попадет в немилость. Хотя бы как соучастница.

– Едва ли я способен увидеть во Флоренс Стокер бунтовщицу. Что она сможет сделать? Организовать чайные встречи для жестоких убийц вампиров? Отвлекать политиков глупыми улыбками, пока душегубы лезут из кустов?

Пенелопа старалась сохранять терпение:

– Нас не должны видеть в обществе неправильных людей, Чарльз, от этого зависит наше будущее. Я всего лишь женщина, но даже мне это ясно.

– Пенелопа, что тебя натолкнуло на такие выводы?

– Ты думаешь, я не способна на серьезные размышления?

– Нет…

– Ты никогда не считал Памелу настолько пустоголовой.

– А…

Она сжала его ладонь:

– Извини меня. Я не хотела. Пэм тут ни при чем.

Чарльз посмотрел на свою невесту и задумался, знает ли ее по-настоящему. Она довольно далеко ушла от детских фартучков и матросских шляпок.

– Чарльз, мы должны обсудить еще один вопрос. После свадьбы нам нужно обратиться.

– Обратиться?

– Если мы попросим, это сделает Арт. Кровная линия важна, а его линия – из самых лучших. Он потомок Ратвена, а не принца-консорта. Это может сыграть нам на руку. Арт говорит, что кровная линия принца-консорта ужасно загрязнена, тогда как у Ратвена она кристально чистая.

Борегар представил, какой вампиршей станет Пенелопа. Черты ее лица словно вытянулись вперед, когда она склонилась к нему и тепло поцеловала в губы.

– Ты уже не молод. А мне скоро исполнится двадцать. У нас есть шанс остановить время.

– Пенелопа, это не то решение, которое следует принимать поспешно.

– Только вампирам везде есть ход, Чарльз. А среди них «новорожденные» ценятся меньше. Если мы не обратимся сейчас, то перед нами окажется множество опытных не-мертвых, смотрящих на нас так, как карпатцы – на них самих и как «новорожденные» – на «теплых».

– Не все так просто.

– Чепуха. Арт рассказал мне, как все происходит. Кажется, это очень просто. Обмен жидкостями. Даже касаться друг друга не надо. Кровь можно сцедить в бокалы. Считай это свадебным тостом.

– Нет, есть и другие соображения.

– Какие же.

– Никто ничего не знает об обращении, Пенелопа. Ты не заметила, сколько «новорожденных» сбивается с пути истинного? Что-то звериное берет над ними верх и меняет их.

Пенелопа презрительно рассмеялась:

– Это же обыкновенные вампиры. А мы не будем обыкновенными.

– Пенелопа, возможно, у нас не останется выбора.

Она отодвинулась от него и встала. Глаза ее подернулись слезами.

– Чарльз, это многое значит для меня.

Ему было нечего сказать. Она улыбнулась и посмотрела на него искоса, слегка надув губки:

– Чарльз?

– Да.

Пенелопа обняла его, прижав голову к груди.

– Чарльз, пожалуйста. Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…