Текст книги "Зеленый Марс"

Уильям Форт не валял дурака – он был серьезным предпринимателем. Как только Арт согласился принять назначение на Марс, его жизнь закрутилась, как видео на быстрой перемотке. Ночью его отправили обратно закрытым автобусом, а потом – закрытым самолетом. Все это время он оставался один, и когда поплелся на выход, то обнаружил себя в Сан-Франциско.

Он отправился в офис «Дампмайнз» и обошел всех друзей и знакомых. «Да, – повторял он снова и снова, – я нашел работу на Марсе. Переработка части старого лифтового кабеля. Это временно. Платят хорошо. Я вернусь».

Тем же днем он вернулся домой и собрался, что заняло десять минут. Затем он встал, осматриваясь, посреди пустой квартиры. На плите стояла сковородка, единственный символ его прежней жизни. Он потянулся к ней через забитые до отказа и застегнутые чемоданы, подумав, что все же сумеет втиснуть ее внутрь и что ее стоит забрать с собой. Потом перешагнул через них, прошел и сел в единственное кресло со сковородой в руке.

Спустя некоторое время он позвонил Шэрон, отчасти надеясь, что услышит автоответчик, но она была дома.

– Я лечу на Марс, – прохрипел он.

Она ему не поверила, а когда поверила, разозлилась: это трусливое дезертирство, он просто бежит от нее. «Но ведь ты бросила меня», – попытался сказать Арт, но она отключилась. Он оставил сковороду на столе и спустил свои чемоданы вниз, к тротуару. Через дорогу привычная толпа окружала государственный госпиталь, занимавшийся антивозрастной терапией. Люди, чья очередь предположительно близилась, устроили кемпинг на парковке, чтобы быть уверенными, что ничего не пойдет вдруг наперекосяк. Терапия была гарантирована законом всем гражданам США, но ожидание в государственных учреждениях было таким долгим, что порой многие задавались вопросом, доживут ли они до своей очереди. Увидев это, Арт покачал головой и махнул велорикше.

Свою последнюю неделю на Земле он провел в мотеле на мысе Канаверал. Это было печальное расставание. Канаверал оставался закрытой территорией, занятой преимущественно военной полицией и обслуживающим персоналом, который крайне отрицательно относился к «покойникам» – так они называли ожидающих отправления. Ежедневная феерия взлета оставляла у всех либо чувство тревоги, либо возмущение, но определенно оглушала каждого. Днем люди бродили по округе со звоном в ушах, то и дело переспрашивая: «Что? Что? Что?» Чтобы нейтрализовать проблему, большинство местных носили беруши. Они швыряли тарелки на ваш столик, разговаривая при этом с кем-то на кухне, а потом вдруг кидали взгляд на часы, вынимали беруши из кармана и втыкали их в уши. «Бум!» – очередной стартовавший ракетоноситель «Энергия» с двумя челноками, закрепленными на нем, заставляли весь мир дрожать как желе. Прижав к ушам ладони, «покойники» ломились на улицу, чтобы еще раз взглянуть на то, что их ожидает. Они задирали головы, уставившись на библейские столпы дыма и светящуюся точку, идущую по дуге над Атлантикой. Местные же оставались на месте, жуя резинку и ожидая окончания вынужденного перерыва в работе. Лишь однажды они выказали интерес, когда утром пришла новость, что в день запуска, во время высокого прилива, незваные гости подплыли к забору, огораживающему территорию, и проникли внутрь, и служба безопасности гналась за ними вплоть до пусковой площадки. Говорили, что некоторые из них сгорели дотла при старте, этого оказалось достаточно, чтобы местные вышли посмотреть, не будет ли столп дыма и пламени выглядеть как-то по-другому.

Наконец одним воскресным утром пришла очередь Арта. Он встал и, словно во сне, оделся в выданный ему, не подходящий по размеру комбинезон. Он сел в автобус вместе с другим мужчиной, который выглядел таким же заторможенным, и их повезли к стартовой площадке, где провели идентификацию по сетчатке глаз, отпечаткам пальцев, голосу и внешнему виду. Затем, не дав даже подумать о том, что все это значит, его провели в лифт, а потом коротким туннелем вниз, в крохотную комнату, где оказалось восемь кресел, напоминающих кресла дантиста и занятых людьми с расширившимися от страха глазами. Его усадили и пристегнули, дверь закрылась, и под полом раздался вибрирующий рев. Арта вжало в кресло, а потом наступила невесомость. Он был на орбите.

Через некоторое время пилот отстегнулся, то же сделали и пассажиры, и все приблизились к двум маленьким иллюминаторам, чтобы выглянуть наружу. Черный космос, голубой мир, прямо как на картинках, но с поразительно высоким разрешением, свойственным лишь реальности. Арт уставился вниз, на Западную Африку, и его волной захлестнула тошнота.

Когда после бесконечного периода морской болезни, которая длилась приблизительно три дня земного времени, к нему начал возвращаться аппетит, мимо них лихо пролетел один из непрерывно курсирующих между планетами шаттлов. Сделав оборот вокруг Венеры и выполнив маневр торможения на орбите Земля – Луна, теперь он двигался достаточно медленно, чтобы маленькие транспортники смогли догнать его. Во время своего недомогания Арт и другие пассажиры были переправлены на один из этих транспортников, который в подходящий момент отстрелили вдогонку за шаттлом. Ускорение было даже сильнее, чем при старте с мыса Канаверал, и когда все окончилось, Арт снова чувствовал слабость, головокружение и тошноту. Невесомость могла бы добить его. Он стонал при одной мысли о ней. Но, к счастью, в этом шаттле было кольцо, крутящееся со скоростью, придававшей некоторым помещениям гравитацию, которую называли марсианской. Арту предоставили койку в центре здоровья, занимающем одно из таких помещений, там он и остался. Он не мог толком ходить из-за своеобразной легкости марсианской гравитации. Он подпрыгивал, пошатывался и внутренне все так же чувствовал недомогание и дискомфорт. Но тошнота уже не мучила его, как раньше, за что он был благодарен, хотя и испытывал по-прежнему не самые приятные ощущения.

Этот шаттл был странным. Из-за частых аэродинамических торможений в верхних слоях атмосферы Земли, Венеры и Марса он представлял собой по форме что-то вроде рыбы-молота. Кольцо вращающихся комнат было расположено в задней его части, прямо перед двигателями и стыковочными модулями транспортников. Колесо вертелось, и люди в нем ходили головой к центру корабля, ногами – к звездам под полом.

Примерно через неделю путешествия Арт решил дать невесомости еще один шанс, поскольку во вращающемся кольце не было иллюминаторов. Он прошел в один из переходных отсеков, чтобы выйти из вращающегося кольца в невращающуюся часть корабля. Переходный отсек располагался в кольце меньшего диаметра, которое вращалось вместе с большим кольцом, но иногда останавливалось, чтобы синхронизироваться с остальным кораблем. Отсеки выглядели в точности как кабины грузового лифта с дверями по обе стороны. Когда ты входил в одну и нажимал на нужную кнопку, они замедлялись за несколько оборотов до полной остановки, и вторая дверь открывалась, пропуская в другую часть корабля.

Так Арт и поступил. Когда кабина стала замедляться, он начал терять вес, и в ответ его желудок подкатил к горлу. К тому времени, как открылась вторая дверь, он вспотел насквозь и каким-то образом очутился на потолке, где больно ударился кистью, пытаясь затормозить, чтобы не врезаться головой. Боль вступила в борьбу с тошнотой, которая, к сожалению, выигрывала. Ему потребовалось оттолкнуться от стен пару раз, чтобы добраться до контрольной панели и нажать клавишу, которая вернула бы его туда, где он мог нормально двигаться, в гравитационное кольцо. Когда дальняя дверь закрылась, он медленно приземлился обратно на пол, а через минуту марсианская гравитация вернулась, и первая дверь снова открылась. С чувством благодарности он выскочил наружу, больше не испытывая никаких мучений, кроме ноющей вывихнутой кисти. Он подумал, что тошнота куда как хуже боли, во всяком случае – до определенного уровня. Ему придется наблюдать пространство снаружи с экранов мониторов.

В этом он был не одинок. Почти все пассажиры и весь экипаж большую часть времени проводили внутри гравитационного кольца, и потому там было довольно тесно, как в переполненном отеле, где постояльцы частенько проводят часок-другой в баре-ресторане. Арт читал учетные записи многочисленных курсирующих челноков, и это напоминало ему летучий Монте-Карло с его постоянными обитателями, богатыми и скучающими, – такая обстановка царила во многих популярных видеосериалах. Корабль Арта, «Ганеша», был не таким. Очевидно, он носился по внутреннему периметру Солнечной системы довольно долго, и всегда – набитый под завязку. Внутри он износился, в пределах кольца казался очень маленьким, гораздо меньше, чем те корабли, о которых рассказывали в историческом шоу об «Аресе». Первая сотня жила в пространстве, раз в пять большем, чем пространство внутри гравитационного кольца «Ганеши», тогда как на последнем было пятьсот пассажиров.

Время полета, тем не менее, составляло всего три месяца. Так что Арт успокоился и принялся смотреть телевизор, концентрируясь на документальных фильмах о Марсе. Он обедал в ресторане, который был убран в стиле больших океанских лайнеров эпохи двадцатых годов XIX века, немного играл в казино, оформленном под Лас-Вегас семидесятых. Но большую часть времени спал и смотрел телевизор, два этих занятия перетекали одно в другое, так что он видел очень правдоподобные сны о Марсе, в то время как от документальных фильмов веяло крайне сюрреалистичной логикой. Он просмотрел знаменитую запись дебатов Рассела – Клейборн, и в ту ночь безуспешно спорил с Энн Клейборн, которая, как и в записях, выглядела, будто фермерская жена из «Американской готики»[18]18
  Картина американского художника Гранта Вуда (1891–1942).


[Закрыть], только костлявей и суровей. Другая запись, сделанная дроном, тоже сильно его потрясла. Дрон падал вдоль обрыва одного из отрогов долины Маринер. Он падал почти минуту, прежде чем замедлился и низко полетел над мешаниной камня и льда в ложе долины. В последующие недели Арту постоянно снилось, будто он сам падает, но каждый раз он просыпался до столкновения с землей. Похоже, часть его бессознательного чувствовала ошибочность принятого решения. Он пожимал плечами, ел и упражнялся в ходьбе. Он ждал. Ошибка это или нет, он уже здесь.

Форт передал ему шифровальную систему и велел отсылать отчеты регулярно, но в полете не о чем было докладывать. Однако Арт добросовестно слал ежемесячные отчеты, каждый раз одни и те же: «Мы в пути. Кажется, все хорошо». Ни на один из них не пришел ответ.

А потом Марс раздулся, словно апельсин, брошенный в телеэкраны, и вскоре они очутились в своих противоперегрузочных креслах, опрокинутых крайне резким аэродинамическим торможением, затем их снова вдавило уже в кресла транспортника, – Арт проходил через все эти сплющивающие торможения со стойкостью ветерана, – и после недели на орбите, все так же вращаясь, они причалили к Нью-Кларку. Притяжение Нью-Кларка было очень маленьким, оно едва удерживало человека на полу, а Марс теперь располагался у них над головой. К Арту вернулась его морская болезнь, к тому же ему пришлось ждать своей очереди на поездку на лифте два дня.

Капсулы лифтов были похожи на длинные вытянутые отели, они переправляли плотно набитый, живой груз вниз, на планету, за пять дней. Ни о какой гравитации и говорить не приходилось, разве что в последние два дня она становилась сильнее и сильнее, пока лифт замедлялся, осторожно спускаясь в приемный комплекс, называемый «Гнездо» и расположенный к западу от Шеффилда на горе Павлина. Сила притяжения здесь была примерно такой же, что и в кольце «Ганеши», но неделя морской болезни окончательно измучила Арта, и, когда капсулы лифтов открылись и их повели куда-то вроде терминала аэропорта, он обнаружил, что едва способен идти, и удивился, как тошнота может отбить всякую охоту жить. С того дня, как он получил факс от Уильяма Форта, прошло четыре месяца.

Из «Гнезда» в Шеффилд они ехали на метро, но Арт был в таком состоянии, что едва ли мог любоваться видами, даже если бы они и были. Опустошенный и страдающий от головокружения, он пропрыгал на кончиках пальцев вниз по коридору, следуя за кем-то из «Праксиса», и с благодарностью рухнул на постель в маленькой комнатке. Марсианская гравитация ощущалась благословенно стабильной, пока он лежал, а через некоторое время он уснул.

Когда он проснулся, то не сразу сообразил, где находится. Полностью дезориентированный, он оглядел маленькую комнату, удивляясь, куда делась Шэрон и почему их спальня стала такой крошечной. Потом Арт вспомнил: он на Марсе.

Он застонал и сел, чувствуя жар и одновременно отстраненность от собственного тела. Все слегка пульсировало, хотя освещение в комнате вроде бы функционировало нормально. Стену напротив двери закрывали шторы, и он встал, подошел и распахнул их одним движением.

– Эй! – завопил он, отпрыгнув назад. Он проснулся во второй раз, по крайней мере, чувство было именно таким.

Перед ним открылся вид, словно из иллюминатора самолета. Бесконечное пустое пространство, небо цвета кровоподтека, солнце как пузырь лавы, а далеко внизу раскинулась каменистая равнина – плоская и круглая, лежащая на дне огромного круглого оврага, предельно круглого, просто замечательно круглого, учитывая его естественное происхождение. Было сложно понять, как далеко находится его противоположный край. Детали кратера были прекрасно видны, но постройки на другом краю обода выглядели совсем крошечными. Они были похожи на обсерваторию размером с булавочную головку.

Это, понял Арт, кальдера горы Павлина. Они приземлились у Шеффилда, так что сомнений тут быть не может. Следовательно, до этой обсерватории около шестидесяти километров, припомнил он из документальных фильмов, и пять километров до дна. И все это – совершенно пустое, каменистое, нетронутое, первобытное – вулканическая порода, такая голая, словно остыла неделю назад, здесь не было никаких следов человека – никакого терраформирования. Полвека назад Джон Бун, должно быть, видел все то же самое. И все это было таким… чужим. И холодным. Арт заглядывал в жерла Этны и Везувия, когда был на каникулах в Италии, и те два кратера были огромными по земным меркам, но в этой штуке, в этой дыре… могла затеряться тысяча таких же.

Он задернул занавески, не спеша, оделся и вздохнул. Похоже, внеземной кратер сулил ему крупные неприятности.

Дружелюбный гид из «Праксиса» по имени Адриенна, достаточно высокая, чтобы быть уроженкой Марса, но говорившая с сильным австралийским акцентом, забрала его и еще дюжину новичков, чтобы провести по городу. Оказалось, что их комнаты расположены на самом нижнем уровне, хотя это должно было вскоре измениться. Шеффилд в эти дни углублялся все дальше, чтобы предоставить максимально большое число комнат с видом на кратер, который так поразил Арта.

Лифт поднял их почти на пятьдесят уровней и выпустил в вестибюль новенького, как с иголочки, офисного здания. Они прошли через большие крутящиеся двери и, очутившись на широком, засаженном травой бульваре, зашагали мимо облицованных полированным камнем приземистых зданий с большими окнами. Здания были разделены друг от друга узкими зелеными улочками и огромным количеством новостроек, многие из них еще находились в разной степени завершенности. Город обещал стать прекрасным местом, дома высотой преимущественно в три-четыре этажа становились тем выше, чем дальше они продвигались на юг, прочь от края кратера. Зеленые улицы были наводнены народом, случайный маленький трамвайчик бежал по узким путям, проложенным прямо в траве. Ощущалась общая атмосфера суеты и возбуждения, без сомнения, вызванная появлением нового лифта. Это был процветающий город.

Для начала Адриенна отвела их по бульвару к краю кальдеры. Она провела семерых новоприбывших через небольшой, изгибающийся парк к почти невидимому куполу, закрывающему город. Прозрачный материал держался на месте благодаря таким же прозрачным геодезическим распоркам, надежно закрепленным в доходящей до груди стене периметра.

– Купол тут должен быть прочнее обычного, – сказала им Адриенна, – поскольку на вершине горы Павлина атмосфера снаружи все еще крайне разрежена. Она всегда будет разреженнее, чем внизу, примерно в десять раз.

Они подошли к смотровой площадке у стены и, глянув под ноги, увидели сквозь прозрачный настил дно кальдеры, лежащее в пяти километрах ниже. Люди вскрикивали в приятном испуге, Арт же с трудом передвигался по прозрачному полу. Он начал осознавать ширину кальдеры: северный ее окоем был так же далек, как гора Тамалпаис и холмы Напы от аэропорта Сан-Хосе. Не то чтобы чрезмерное расстояние. Но вот глубина… глубина составляла свыше пяти километров или примерно двадцать тысяч футов.

– Приличная дыра! – усмехнулась Адриенна.

Стационарные телескопы и демонстрационные таблички с картами позволили им представить прежний вид Шеффилда, лежащего теперь на дне кальдеры. Арт ошибался насчет ее нетронутой, первобытной природы – небольшая кучка у осыпавшегося утеса с какими-то блестящими точками оказалась руинами первоначального города.

С большим энтузиазмом Адриенна описала разрушение города в 2061 году. Упавший лифт, разумеется, уничтожил пригород к востоку от «гнезда» в первые же минуты. Но затем лифтовый кабель начал оборачиваться вокруг планеты, и второй сильный удар поразил южную часть города, обнаружив скрытый разлом в базальтовом ободе. Примерно треть города оказалась на опасной стороне этого разлома и упала с высоты в пять километров на дно кальдеры. Оставшиеся две трети были раздавлены. К счастью, жители в большинстве своем были эвакуированы в течение двадцати четырех часов, в промежуток между разрывом с Кларком и вторым ударом провода, так что людские потери стали минимальны, но Шеффилд был полностью разрушен.

Адриенна рассказала, что много лет с тех пор это место, как и многие другие города после волнений 61-го года, оставалось покинутым, словно потерпевший крушение корабль. Большинство городов так и осталось лежать в руинах, но поскольку местоположение Шеффилда оставалось идеальным для установки космического лифта, то когда «Субараси» начали внепланетное создание второго в конце 2080-х годов, очень быстро началось и наземное строительство. Детальное ареологическое исследование не нашло других разломов в южной части обода, так что реконструкцию можно было вести на том же месте, что и раньше. Тяжелая техника расчистила обломки старого города, сбросив большую их часть за край и оставив только большую восточную секцию вокруг старого «гнезда» – своего рода монумент катастрофы, а также центральный объект туристического потока, который в последующие годы вплоть до восстановления лифта стал важной частью дохода в городской бюджет.

Данный законсервированный кусочек истории стал следующим пунктом в маршруте Адриенны. Они проехались на трамвае до ворот в восточной стене купола, а затем прошли через прозрачную трубу под меньший купол, укрывавший проклятые руины, бетонную груду старого «гнезда» и нижнюю часть упавшего лифта. Они зашагали по огражденной тропинке, очищенной от обломков, с любопытством разглядывая фундамент и перекрученные трубы, – все это было похоже на последствия ковровых бомбардировок.

Наконец они остановились перед торцом троса, и Арт начал рассматривать его с профессиональным интересом. Огромный цилиндр из черных карбоновых нитей, казалось, почти не повредился при падении, хотя следовало признать, что он врезался в поверхность Марса с наименьшей силой. Один конец провода был вдавлен в большой цементный бункер «гнезда», как объяснила Адриенна, а потом его протащило на пару километров дальше, пока лифт катился вниз по восточному склону горы Павлина. Не слишком серьезное испытание для материала, созданного, чтобы противостоять колебаниям астероида, расположенного за ареосинхронной орбитой.

И вот он лежал, как будто ожидая, что его выпрямят и установят обратно на место: цилиндр с двухэтажное здание высотой, инкрустированный стальными рельсами, обручами и тому подобным. Купол закрывал лишь около сотни метров конструкции, далее ничем не укрытый провод тянулся на восток по скругленному плато кратера, пока не исчезал за внешним его краем, который ограничивал их горизонт – за ним они уже не видели поверхности Марса. Зато за пределами города они видели как никогда ясно, какой огромной была гора Павлина – даже обод вулкана был необычайно широк, этакий пончик плоской земли, наверное, километров тридцать шириной от обрывистого внутреннего края кратера к плавному спуску края внешнего. С того места, где они стояли, не было видно ни клочка марсианской поверхности, так что казалось, будто они находятся высоко над замкнутым в круг миром под бледно-лиловым небом.

Прямо к югу от них лежал титанический бетонный бункер другого «гнезда», кабель нового лифта одиноко поднимался из него, словно в каком-нибудь индийском фокусе с веревкой, тонкий, черный и прямой – четкая линия, прочерченная с небес и различимая лишь до высоты нескольких небоскребов. На фоне окружающих обломков и необъятной скалистой вершины вулкана он выглядел хрупким, как одна углеродная нанонить, а не связка из миллиардов таких нитей и самая прочная конструкция из когда-либо созданных.

– Как странно, – пробормотал Арт, чувствуя опустошенность и беспокойство.

После прогулки по руинам Адриенна привела их в кафе на центральной площади нового города, где они пообедали. Здесь все выглядело точно так же, как в центре любого фешенебельного района любого города: это мог быть Хьюстон, или Тбилиси, или Оттава, какой-нибудь из кварталов, где множество шумных строек обозначает цветущее процветание. Когда они возвращались в свои комнаты, метро показалось таким же привычным, а залы на этажах «Праксиса» ничем не отличались от вестибюлей хороших отелей. Все было настолько знакомо, что Арт снова испытал шок, войдя в комнату и увидев потрясающую панораму кальдеры – непреложное свидетельство Марса, огромное и каменное, словно затягивающее его сквозь окно. По факту, если бы оконное стекло вдруг разбилось от сильного взрыва, его бы мгновенно вышвырнуло в это пространство – событие маловероятное, но возникший образ заставил его почувствовать себя неуютно. Арт задернул шторы.

С тех пор он больше не трогал их и старался держаться подальше от окна. По утрам он одевался и быстро покидал комнату, направляясь на вводные лекции, которые вела Адриенна. К их группе присоединились еще около двадцати новичков. Арт обедал с некоторыми из них, после чего проводил остаток дня, осматривая город и всерьез работая над своей походкой. Однажды ночью он послал Форту зашифрованный рапорт: «На Марсе, прохожу курс вводных лекций. Шеффилд – приятный город. В моей комнате есть окно». Ответа не было.

Как-то раз Адриенна привела их в одно из зданий «Праксиса», целый комплекс которых располагался как в самом Шеффилде, так и выше, на восточном краю, где они встретились с людьми из Транснационального Марсианского Подразделения. Представительство «Праксиса» на Марсе было гораздо больше такового в Америке. Во время своих полуденных прогулок Арт пытался оценить относительную силу транснационалов – просто по вывескам на зданиях. Там присутствовали все крупнейшие имена: «Армскор», «Субараси», «Ороко», «Мицубиси», «Севен Свидз», «Шеллалко», «Гентин» и так далее – каждая компания занимала комплекс зданий или даже целый квартал. Очевидно, все они были здесь из-за нового лифта, который снова сделал Шеффилд самым важным городом на планете. Они вливали в город деньги, строя свои подразделения под поверхностью Марса и возводя целые пригороды под куполами. В этом строительстве богатство транснациональных корпораций становилось очевидным, кроме того, подумалось Арту, оно проявлялось и в том, как передвигаются люди. Многие прохожие прыгали по улицам так же неуклюже, как и он: прилетевшие сюда бизнесмены, или горные инженеры, или кто-то вроде того, – все нахмуренные и сконцентрированные на процессе ходьбы. Не сложно было вычленить в толпе и высоких юных уроженцев Марса с их кошачьей грацией, но в Шеффилде они встречались редко, и Арт невольно задумывался, как обстоит дело на всем остальном Марсе.

Что касается архитектуры, пространство под куполом стоило баснословно дорого: возведенные здания были громоздкими, часто кубической формы, и занимали все отведенное под них место, вплотную подбираясь к улице, а то и к куполу. Строители планировали создать лишь сеть из десяти треугольных площадей и широких бульваров, а также разбить изгибающийся вдоль края кальдеры парк, вместо того чтобы превращать город в бесконечное скопище толстых небоскребов, облицованных полированным камнем всех оттенков красного. Это был город, построенный для бизнеса.

Арту казалось, что «Праксис» собирается отхватить неплохой кусок этого бизнеса. «Субараси» был главным конструктором лифта, а также нескольких лифтовых капсул и части системы безопасности. Все эти ассигнования, как выяснил Арт, были сделаны комиссией, носившей название Временное Правительство Организации Объединенных Наций, которая должна была быть частью ООН, но на самом деле контролировалась транснационалами. «Праксис» в составе этой комиссии вел себя так же агрессивно, как и все прочие. Уильям Форт, возможно, и был заинтересован в биоинфраструктуре, но и обычная инфраструктура лежала отнюдь не за пределами поля деятельности «Праксиса». Его подразделения строили системы водоснабжения, железные дороги, города в каньонах, ветрогенераторы и ареотермальные заводы. Последние два направления рассматривались как основные, поскольку орбитальные солнечные коллекторы и атомная станция на Земле Ксанфа выходили из строя слишком часто, не говоря уже о реакторах на быстрых нейтронах старого поколения. Но местные энергетические ресурсы оставались специализацией дочерней компании «Праксиса» – «Сила Земли», этим они и занимались, усердно работая в малонаселенных районах.

Местное подразделение «Праксиса» по утилизации, марсианский эквивалент «Дампмайнз», называлось «Уроборос» и, как и «Сила Земли», было довольно маленьким. По правде говоря, люди из «Уробороса» сразу сообщили Арту, когда он встретился с ними однажды утром, что на Марсе отходов совсем не так уж много. Почти все проходило вторичную переработку и использовалось в создании сельскохозяйственных почв, так что свалка каждого поселения представляла собой, скорее, склад для разнообразных материалов, ожидающих особой переработки. Поэтому «Уроборос» делал деньги на том, что находил и собирал мусор и отходы, работать с которыми по тем или иным причинам было сложно: токсичные, брошенные или просто неудобные, – а потом искал способы их переработки.

Команда «Уробороса» в Шеффилде занимала целый этаж подземного небоскреба «Праксиса». Компания раскапывала старый город еще до того, как руины были бесцеремонно сброшены за край кальдеры. Человек по имени Зафир, возглавлявший проект по переработке упавшего троса, вместе с Адриенной сопроводил Арта на железнодорожную станцию, где они сели на местный поезд и совершили короткую поездку на восточный край обода, к линии пригородных куполов. Под одним из куполов располагались склады «Уробороса», и прямо перед ним, среди многих других машин, стоял воистину гигантский подвижный завод по переработке, названный «Чудовище». Рядом с ним «Супер-Рэтджис» выглядел как компактное авто. Это было скорее здание, а не машина, практически полностью роботизированное. Другое «Чудовище» уже работало, перерабатывая трос в западной части Фарсиды, – Арт планировал выдвинуться туда, чтобы проинспектировать его на месте. Так что Зафир и пара техников показали ему экспериментальную машину внутри и снаружи, закончив обзор в просторном отсеке на вершине, где были предусмотрены жилые комнаты для возможных посетителей.

Зафир с энтузиазмом рассказывал о находках на западе плато Фарсиды.

– Конечно, основной доход мы получаем за восстановление углеродных нитей и алмазного геля геликоидальных трубок, – говорил он. – Также мы неплохо справляемся с брекчиевидными уникальными преобразованиями в том полушарии, где завершилось падение. Но вас наверняка заинтересуют фуллерены. – Зафир был экспертом в крошечных углеродных геодезических сферах, называющихся бакминстерфуллеренами, и с энтузиазмом пел им дифирамбы. – Температура и давление в зоне падения в западной Фарсиде оказались схожи с теми, что используют при производстве фуллеренов методом холодного синтеза. Теперь на стокилометровом отрезке углерод в нижней части кабеля состоит почти полностью из фуллеренов. Преимущественно шестидесятиатомных, но есть и тридцатиатомные, и несколько разновидностей супермолекулярных.

Некоторые из супермолекулярных комплексов образовались, когда атомы других элементов были заперты в углеродных структурах. И эти «заполненные фуллерены» могли бы пригодиться при производстве композитных материалов, но изготавливать в лабораториях их чрезмерно дорого, поскольку для этого требовалось много энергии. Так что это была хорошая находка.

– Ваша ионная хроматография понадобится, чтобы рассортировать весь набор супермолекулярных комплексов, – добавил Зафир.

– Ясно, – сказал Арт.

Он занимался ионной хроматографией, когда делал анализы в Грузии, – более удобного предлога, чтобы послать его в малонаселенные районы Марса, и быть не могло. Так что следующие несколько дней Зафир и другие техники учили Арта обращаться с «Чудовищем», а после этих занятий они вместе ужинали в маленьком ресторане под пригородным куполом на восточном краю кальдеры. И каждый раз после заката они любовались великолепными видами на Шеффилд – тридцатикилометровую дугу, сияющую в сумерках, словно лампа, приколоченная к черной бездне.

Пока они ели и пили, разговор редко касался дел, связанных с проектом Арта, и, думая об этом, он решил, что его коллеги проявляют осознанную вежливость. «Чудовище» было полностью самоуправляемым, и хотя в процессе сортировки найденных «заполненных фуллеренов» оставалось еще много требующих решения проблем, на Марсе должны были быть операторы ионного хроматографа, которые могли бы справиться с работой. Не было никаких очевидных причин посылать на это дело Арта, значит, в его прибытии крылось нечто большее. Впрочем, группа избегала говорить об этом, избавляя Арта от необходимости лгать, растерянно пожимать плечами, или открыто заявлять о секретности миссии.

Любая из этих уловок заставила бы Арта чувствовать себя неловко, так что он с благодарностью принимал их тактичность. Тем не менее, разговоры всегда велись на некоторой дистанции. Вне вводных лекций он редко видел других новоприбывших из «Праксиса», а больше никого в городе или где-либо еще на планете он не знал. Поэтому ему было одиноко, дни проходили в растущем ощущении беспокойства и даже подавленности. Он так и не распахивал шторы на окне и ел в ресторанах, расположенных подальше от края. Все начало его слегка утомлять, словно во время путешествия на «Ганеше», которое, как он понял, было жалким времяпрепровождением. Иногда ему приходилось бороться с неотступной мыслью, что прилетать сюда было ошибкой.