Текст книги "1937 год: Н. С. Хрущев и московская парторганизаци"

Однако для самого Никиты Сергеевича выходные не всегда отождествлялись с отдыхом: «Мы не знали отдыха. Очень часто на выходные дни, когда еще они были (потом они исчезли), назначались либо конференции, либо совещания, либо массовки»[180]180
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 81.


[Закрыть]. Говоря об отдыхе, он прежде всего вспоминал усадьбу московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича в с. Усово (Кунцевский район) – англо-готический дворец с гротом, прудами и парками. В 1930-е гг. тут размещался однодневный дом отдыха для номенклатурных работников МК ВКП(б), Моссовета и МОИК. Правда, здесь тоже нельзя было полностью забыть о работе. Второй этаж здания Никита Сергеевич делил со вторым секретарем МГК, а на первом этаже жили председатели Моссовета и МОИК[181]181
  Там же. С. 112–113, 194.


[Закрыть].

Хрущев как-то заявил в 1936 г., перефразируя известную поговорку: «Скажи, что ты читаешь, и я скажу, кто ты такой»[182]182
  Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 1. С. 443.


[Закрыть]. Было ли время у него самого расширять собственный культурный кругозор? Например, жене Хрущева требовалось много времени, чтобы добраться на работу. Пока трамвай шел от Дома правительства до Электрозаводской улицы, Нина Петровна знакомилась с литературными новинками. Таким образом она прочитала роман Н.А. Островского «Как закалялась сталь»[183]183
  Хрущев С.Н. Рождение сверхдержавы. С. 28.


[Закрыть].

У Никиты Сергеевича времени на чтение не было. В первой половине 1930-х этому мешали проблемы продовольственного снабжения столицы и, особенно, строительство метрополитена. Он вспоминал: «Собственно говоря, я 80 % своего времени отдавал тогда метрополитену. И на работу в горком, и с работы ходил через шахты метро»[184]184
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 76.


[Закрыть]. Должность первого секретаря Московского комитета партии свободного времени на чтение не прибавила. По воспоминаниям Хрущева, в одном из разговоров с председателем СНК Молотовым на вопрос, удается ли ему читать, он признавался: «Товарищ Молотов, очень мало»[185]185
  Там же. С. 81.


[Закрыть].

Неизвестно точно, какие книги прочитал Никита Сергеевич в 1930-е гг. На июньском пленуме 1957 г. он заявил, что «лет 25 тому назад» читал книгу американского экономиста Стюарта Чейза «Трагедия расточительства»[186]186
  Молотов, Маленков, Каганович. С. 527. Книга С. Чейза вышла в свет в 1925 г., а через год издана в СССР (см: Чейз С. Трагедия расточительства. М.: Гостехиздат, 1926. 142 с.).


[Закрыть]. В его выступлениях 1930-х гг. изредка встречаются отсылки и к современной литературе («вы, наверное, читали у [А.Н.] Толстого»), и к классической («читали ли басню Крылова»)[187]187
  Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 1. С. 261, 314.


[Закрыть]. В мемуарах единичны упоминания прочитанных художественных произведений. Например, о романе «Железный поток» А.С. Серафимовича Хрущев обмолвился: «Это была первая книга о Гражданской войне, которую я в свое время прочел»[188]188
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 616.


[Закрыть]. Читал он и роман Д.А. Фурманова «Чапаев»[189]189
  Там же. Кн. 3. С. 278.


[Закрыть]. Книги были написаны в 1920-е гг. и, всего вероятнее, тогда же Хрущевым прочитаны. Мотивом к их прочтению могли стать описываемые события и деятели Гражданской войны, хорошо известные Никите Сергеевичу. В составе 9-й Кубанской армии, чей боевой путь описал Серафимович, Хрущев воевал. В ее политотделе, под началом комиссара Фурманова, он работал.

Отдельно стоит отметить рассказ В.К. Винниченко «Талисман», написанный еще в 1913 г. Его читали и Хрущев, и Каганович[190]190
  Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 2. С. 595; Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 53; Куманев Г.А. Говорят сталинские наркомы. С. 113–114.


[Закрыть]. Возможно даже под влиянием Кагановича Никита Сергеевич прочитал это произведение. Обоим запомнился главный герой рассказа – тюремный староста еврей Пиня и его ответственное отношение к своей выборной должности. Именно с образом Пини ассоциировал себя Хрущев[191]191
  Активно популяризировать этот образ Н.С. Хрущев начал уже на должности первого секретаря ЦК партии. В 1957 г. на одном официальном приеме, в присутствии иностранных гостей, Никита Сергеевич пересказал содержимое рассказа Винниченко, заключив: «Так вот, маленький Пиня – это я». Неожиданное признание лидера советского государства привлекло внимание аналитиков ЦРУ (см.: Таубман У. Хрущев. С. 15–16, 701) и получило широкую известность за рубежом. В одной из книг про Хрущева тех лет «Пиня» даже фигурировал в заголовке раздела – «Pinya at the Summit» (см: Kellen Konrad. Khrushchev. P. 149).


[Закрыть], вспоминая позднее о собственной работе секретарем партячейки московской Промакадемии.

Правда, если на книгу и удавалось найти время, не факт, что Никите Сергеевичу хватало терпения дочитать ее до конца. «Если хорошая книга, с удовольствием прочтешь – признавался в 1948 г. украинским деятелям культуры Хрущев – но вот произведение, которое критикуют, ты должен прочитать. Ты его в горло сунешь, а оно из горла. Ты себя насилуешь, а оно рвоту вызывает»[192]192
  Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 2. С. 442.


[Закрыть]. Одна из таких книг, с которой требовалось ознакомиться по долгу службы, запомнилась ему надолго: «Помню, как-то нам была роздана в переводе книга Гитлера “Моя борьба”. Я тоже получил ее. Не помню, сколько страниц прочел, но осилить целиком не смог морально, хотя сейчас жалею о том. Я не мог тогда ее читать, потому что меня буквально выворачивало; не мог спокойно смотреть на такие бредни, мне стало противно, не хватило терпения, и я ее бросил, не дочитавши» [193]193
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 219.


[Закрыть].

Вспоминая работу в Москве 1930-х гг., Хрущев признавался, как медленно ему удавалось перестраиваться под столичные стандарты: «Я еще не порвал мысленно связь со своей былой профессией, считал, что партийная работа – выборная и что в любое время могу быть неизбранным, а тогда вернусь к основной своей деятельности – слесаря. Но постепенно я превращался в профессионального общественного и партийного работника»[194]194
  Там же. С. 83.


[Закрыть]. Высшее партийное руководство видело эти старания и изменения. Осенью 1936 г. Хрущева включили в число лекторов по курсу партийного строительства элитной Высшей школы парторганизаторов при ЦК ВКП(б)[195]195
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 614. Л. 74.


[Закрыть]. А в 1938 г. не кто иной, как Сталин вынес свой вердикт Хрущеву. На одном из совещаний вождь заявил: «Ни один класс не может удержать власть и руководить государством, если он не сумеет создать своей собственной интеллигенции, то есть людей, которые отошли от физического труда и живут умственным трудом». А затем привел неожиданный пример: «Товарищ Хрущев думает, что он до сих пор остается рабочим, а между тем он интеллигент (веселое оживление в зале). Он перестал быть рабочим, потому что живет интеллектом, работает головой, отошел от физического труда, вышел из среды рабочих»[196]196
  Стенограммы заседаний Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б). Т. 3. 1928–1938 гг. С. 693.


[Закрыть]. На тот момент Хрущев оставался, пожалуй, единственным из выдвиженцев Кагановича рабочим, избежавшим репрессий и вошедшим на правах кандидата в состав Политбюро.

2. Московский комитет ВКП(б): Н.С. Хрущев и Л.М. Каганович

Необычное определение личности и деятельности Кагановича дал в середине 1930-х гг. писатель Андрей Андреевич Платонов: «Наиболее ярким примером, образцом человечности, соединенной с творческой энергией, с беспрерывной работой по преобразованию людей и природы, с могучим собственным ростом – является Л.М. Каганович. В этом человеке лежит средоточие и прообраз действительно нового, действительно коммунистического человека – существа столь одаренного творческой душой, которое еще никогда не населяло землю и не действовало с такой быстротой и могуществом в пользу большинства людей»[197]197
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 425. Л. 136–137.


[Закрыть]. Именно благодаря знакомству с этим человеком, Хрущев мог попасть на работу в Москву.

Они познакомились еще в 1917 г., в период Февральской революции[198]198
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 34, 54; Там же. Кн. 3. С. 533; Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 1. С. 589.


[Закрыть], а начали работать вместе с 1925 г. на Украине. За период 1925–1928 гг., когда Каганович занимал пост генерального секретаря ЦК КП(б)У, Никита Сергеевич последовательно сменил должности ответственного секретаря Петрово-Марьинского районного комитета (Сталинский округ), заведующего организационным отделом Сталинского окружного комитета, заместителя заведующего организационным отделом ЦК КП(б)У. Хрущев вспоминал, что в Киеве он считался близким к Кагановичу человеком и не скрывал – «это так действительно и было»[199]199
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 38.


[Закрыть].

Примерно через год после перехода Кагановича на работу в Москву секретарем ЦК ВКП(б) Хрущев также приехал в столицу – поступать в Промакадемию им. Сталина. Когда комиссия по набору отклонила кандидатуру Никиты Сергеевича, тот обратился за помощью к Кагановичу. Лазарь Моисеевич поддержал своего протеже, причем сделал это весьма оперативно. Он вспоминал: «В Промакадемии было больше всего хозяйственников, которых тоже частично принимали с льготами по экзаменам, и я, посоветовавшись с товарищами Куйбышевым и Молотовым, позвонил по телефону и просил принять товарища Хрущева в Промакадемию»[200]200
  Каганович Л.М. Памятные записки. С. 646.


[Закрыть]. Сухие факты протоколов дополняют эти сведения. 16 августа к заседанию Секретариата ЦК был составлен список тех, кто не прошел комиссию и апеллировал за поддержкой в ЦК. Список возглавил Никита Сергеевич Хрущев[201]201
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 113. Д. 765. Л. 107.


[Закрыть]. Через три дня, 19 августа, Оргбюро утвердило список из 12 человек, командируемых в Промакадемию в 1929 г. Открывался он опять фамилией Хрущева[202]202
  Там же. Д. 767. Л. 14.


[Закрыть].

Именно Каганович как секретарь ЦК и МК ВКП(б) при перевыборах бюро ячейки Промакадемии выдвинул кандидатуру Хрущева на пост секретаря в 1930 г. Без поддержки Кагановича не смог бы Никита Сергеевич, быстро меняя должности секретарей Бауманского и Краснопресненского райкомов, стать сначала вторым (1932 г.), а потом и первым (1934 г.) секретарем МГК.

Работа в Московском комитете являлась этапной в карьере любого партийца. Если работник хорошо зарекомендовал себя перед начальством, он вполне мог уйти на повышение и сделать успешную карьеру. Хрущев был далеко не единственным, для кого работа в Московском комитете, благодаря поддержке Кагановича, стала этапной. Например, Георгий Максимилианович Маленков, Владимир Александрович Донской и Алексей Иванович Ангаров перешли отсюда на работу в аппарат ЦК ВКП(б); Николай Федорович Гикало возглавил ЦК КП(б) Белоруссии, Иван Петрович Носов – Ивановский обком, Михаил Ефимович Михайлов (Коцелененбоген) – Калининский обком; Григорий Наумович Каминский – народный комиссариат здравоохранения СССР.

Не был Хрущев и единственным работником с Украины, кого Л.М. Каганович выдвигал на значительные посты в Московском комитете партии. Выдвиженцем Лазаря Моисеевича, к примеру, был Натан Вениаминович Марголин (Марголин-Циганов), знакомый Кагановичу еще с дореволюционной поры, а потом долго работавший на Украине[203]203
  Каганович Л.М. Памятные записки. С. 85; Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 115, 187.


[Закрыть]. Алексей Алексеевич Волков, Семен Захарович Корытный, Демьян Сергеевич Коротченко, Михаил Федотович Постоловский, Вениамин Яковлевич Фурер – все они также работали на Украине и были выдвинуты при посредничестве Кагановича на руководящие посты в московской парторганизации. Некоторых, как, например, Н.В. Марголина, Никита Сергеевич знал еще с 1920-х гг., со времен работы в аппарате ЦК КП(б)У (в начале 1930-х гг. они вместе учились в Промакадемии).

Впрочем, работа в Москве имела и отрицательную сторону. Не показав требуемых обстановкой и руководством деловых качеств, не проявив политических способностей, любой партиец мог очутиться на периферии, в лучшем случае заняв формально равнозначную должность. Так случилось с заместителем председателя Моссовета, ровесником Хрущева, Тихоном Серафимовичем Хвесиным. Его сначала перевели в Саратовский край, а потом назначили на должность председателя исполнительного комитета Саратовского краевого совета. Причем Каганович в телеграмме на его имя решил нужным подчеркнуть: «Считаю это для тебя солидным выдвижением на самостоятельную работу, в надежде, что справишься с этим большим делом»[204]204
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 421. Л. 23.


[Закрыть]. Для секретаря Московского областного комитета Василия Егоровича Егорова перевод в систему Центросоюза оказался еще болезненнее. Едва получив выписку из решения Политбюро, он писал Кагановичу: «Значит, так надо и я, конечно, буду работать, как и подобает большевику. Жаль, что я не оправдал твоих надежд на меня и сильно подорвал к себе твое доверие. Постараюсь снова завоевать твое полное доверие упорной работой на новом деле» [205]205
  Там же. Д. 420. Л. 42.


[Закрыть].

Состав бюро Московского комитета партии отражал значимость тех или иных руководителей, важность тех или иных организаций. К таковым, помимо секретарей комитета, относились председатели Моссовета и Мособлисполкома (МОИК), полномочный представитель (с лета 1934 г. – начальник управления) НКВД по области, представитель от Московского военного округа (МВО). Двое последних, при необходимости, могли использовать это положение для кадровой помощи своим ведомствам[206]206
  Там же. Ф. 17. Оп. 21. Д. 3013. Л. 48; Там же. Д. 3014. Л. 49; Там же. Д. 3016. Л. 73; Там же. Д. 3018. Л. 46; Там же. Д. 3072. Л. 5, 9, 41.


[Закрыть].

В воспоминаниях Никита Сергеевич упомянул некоторых людей, с которыми работал в Московском комитете в ту пору. Преимущественно все они были членами или кандидатами бюро городского или областного комитета партии. К таким относился второй секретарь МК ВКП(б) Натан Вениаминович Марголин (Марголин-Циганов) – старый знакомый Хрущева и друг Кагановича, который, по мнению Никиты Сергеевича, «был человеком проверенным и хорошо известным»[207]207
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 115; Там же. С. 187.


[Закрыть]. Секретаря Калужского райкома Бориса Ефимовича Трейваса Хрущев характеризовал как очень дельного, хорошего и умного человека, который «работал очень хорошо, преданно, активно»[208]208
  Там же. С. 57.


[Закрыть]. Секретарь Ленинского райкома Москвы, а с 1936 г. секретарь МГК Семен Захарович Корытный заслужил оценку дельного человека, хорошего организатора и хорошего оратора[209]209
  Там же. С. 113.


[Закрыть]. Все эти трое вместе с Хрущевым работали в первой половине 1931 г. в Бауманском райкоме и делали вместе с ним карьеру.

Запомнил Хрущев и других партийных руководителей – вторых секретарей МГК Евгению Соломоновну Коган (с 1936 г. – заместитель председателя Моссовета) и Михаила Максимовича Кулькова. Первая, человек «исключительной честности и благородства», курировала вопросы культуры. Как утверждал Никита Сергеевич, именно благодаря содействию Коган его указание создать песню о Москве было успешно выполнено Покрассом [210]210
  Там же. С. 187; Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 2. С. 614. Имеется в виду песня «Москва майская» («Красная Москва») на музыку братьев Дм. Я. и Дан. Я. Покрассов и стихи В.И. Лебедева-Кумача, написанная в 1937 г.


[Закрыть]. Оценка второго, который до 1935 г. возглавлял ряд столичных райкомов, была более сдержанной – «не блиставший особыми качествами, но вполне честный и надежный», по мнению Хрущева [211]211
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 115.


[Закрыть]. С секретарем областного комитета партии Михаилом Ефимовичем Михайловым, который с 1935 г. возглавил Калининский обком, Хрущев дружил, считая его очень хорошим человеком и перспективным работником[212]212
  Там же. С. 171.


[Закрыть]. Секретарь Тульского горкома Яков Григорьевич Сойфер был охарактеризован комплиментарно, как «партийная совесть, кристальной честности человек»[213]213
  Там же. С. 187.


[Закрыть].

Не забыл Хрущев и о руководителях областной и городской исполнительной власти. Председателя Моссовета Николая Александровича Булганина он характеризовал как очень поверхностного, легковесного человека, хотя первоначально тот произвел на него очень хорошее впечатление[214]214
  Там же. С. 48, 49.


[Закрыть]. Правда, председателю Мособлисполкома Николаю Алексеевичу Филатову, которого Хрущев знал очень хорошо, кроме внешности – «высокий, красивый мужчина, носивший маленькую французскую бородку», – не дал никакой характеристики[215]215
  Там же. С. 194.


[Закрыть].

Как же работал Московский комитет в это время? На одной из районных конференций 1931 г. Л.М. Каганович говорил: «А есть у нас брак в работе? Сколько угодно. В чем он выражается? В том, например: по плану ставят вопрос в президиуме Моссовета, в бюро райкома, в бюро обкома, в бюро ячейки, слушают доклад, доклад слушают час, потом четыре часа прения, потом иногда получаешь, что гора родила мышь, а иногда мышь родит город [так в тексте. Правильно: “гору”. – К. Л.] – огромную резолюцию. В результате что получается? Дела не получается, а пять часов ушло. Разве это не есть 50 % брака? (Аплодисменты). Или если напр[имер] начинается заседание в 10 утра, кончается в 1 час ночи, люди слушают доклад, все что полагается по штату, по всем порядкам: и звонок председателя, и синее сукно за столом, и чай с бутербродами, и речи о регламенте, и порядок дня – все есть, а дела от этого?»[216]216
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 140. Л. 38–39.


[Закрыть] Именно чашка чая превратилась со временем в символ кулуарных договоренностей между различными руководителями. В начале 1935 г., незадолго до своего ухода, на одном из совещаний Каганович предупреждал: «Панибратство в работе самое вредное, чаепитие в работе – самое вредное дело. На этакой фамильярности, взаимно амнистированном настроении, далеко не уйдешь – они ведут к тому, что потом работник, к которому относятся замечательно, любезно, гибнет, так как он не чувствует строгости и политического воспитания. У нас не семейки, а государство, мы отвечаем перед тысячами»[217]217
  Там же. Д. 169. Л. 44–45.


[Закрыть]. А уже в 1937 г. М.Е. Михайлов, бывший секретарь МК, вспоминая об этих заседаниях, дал им соответствующую новому времени трактовку: «Человек, который работает без огня, человек, который политически отсиживается телом в своем учреждении, такой человек политически понемножку загнивает. Таков чаепитчик, с которым мы в Московской организации имели большую борьбу. Что это за категория такая? В Москве их так называли, товарищи, наверно, помнят. Чаепитчик – это человек, который потерял веру в наше дело, человек, который ни с кем не хочет ссориться, человек, который тратит на дело час, а на потеху все время. Это человек, который понемножку становится агентом врага»[218]218
  Материалы февральско-мартовского пленума // Вопросы истории. 1995. № 8. С. 19.


[Закрыть].

Долгое заседание могло иметь неожиданный результат, при возвращении на свое рабочее место тот же Л.М. Каганович говорил: «Вот, например, у меня в МК, в моем кабинете, была дверь как дверь, сидел я на заседании, прихожу после заседания в кабинет и не могу никак ее открыть. Вся дверь перекосилась»[219]219
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 136. Л. 98.


[Закрыть].

Спустя два года ситуация мало изменилась. Об этом свидетельствует письмо сотрудника аппарата ЦК В.М. Клементьева с описанием заседания секретариата московского комитета партии и поведения членов его бюро. Хрущев, на тот момент второй секретарь МГК, также участвовал в этом заседании. Клементьев писал: «Заседали вчера до 4-х часов утра, причем часа три сидели на вопросе о водоохранной зоне. На этом вопросе разгорелись страсти. После доклада т. Филатова выступил т. Каминский, говорил очень долго, но понять чего он хочет нельзя было и только когда начали принимать предложения, то выяснилось, что он против выговора фракции МОИКа (в частности упоминались тт. Дьячков, Болдырев, Штернберг и др.; т. Каминский очень горячо взял под свою защиту Дьячкова, заявляя что Дьячков выдавал разрешения на застройку с его ведома). На этой почве т. Каминский обменялся “любезностями” почти со всеми секретарями МК и с т. Филатовым, на что уж спокойный т. Гей и тот начал “горячиться”. С т. Рындиным у т. Каминского получился не совсем приятный диалог, вроде того, что когда т. Рындин сказал т. Каминскому “вот ты Григорий, как только тебя заденут ты сейчас же лезешь в пузырь”, на это т. Каминский ответил “если хочешь знать кто из нас пузырь, так пузырь это ты сам”. Т. Рындин вскипел и ответил, что он просто не находит слов для оценки этой выходки т. Каминского. Т. Каминский между прочим в пылу спора с т. Рындиным сказал что, мол, “это политика, я знаю эту политику”. В общем поспорили изрядно и не хорошо только то, что спор происходил в присутствии работников аппарата МК (на заседании остались зав[едующие] и заместители] зав[едующих] отделами МК)». Хотя решение по этому вопросу было принято, В.М. Клементьев, подводя итог, писал: «Не знаю, Лазарь Моисеевич, может быть я глубоко ошибаюсь, но мне кажется, что тт. не совсем поняли Ваше указание о самокритике, так как такая самокритика которая была вчера больше походит на ругань, чем на критику недостатков у того или иного товарища». Остается добавить, что и Хрущев поучаствовал в этих жарких обсуждениях – он «обвинял Мособлисполком в затяжке работы комиссии по “спутникам Москвы”, в задачу которой входит и водоохранная зона»[220]220
  Там же. Д. 421. Л. 105.


[Закрыть].

Традиция долгих, порой малорезультативных, заседаний сохранилась в московской парторганизации и после смены партийного руководства. Например, осенью 1936 г. Московский комитет отмечал, что заседания бюро Каверинского райкома длятся от 7 до 14 часов и вместо делового обсуждения вопросов там происходят общие рассуждения. А в начале 1937 г. среди недостатков руководства Мытищинского райкома, помимо администрирования, была обозначена «заседательская суетня»[221]221
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 3021. Л. 44; Там же. Д. 3023. Л. 124.


[Закрыть].

Форма заседаний могла меняться в зависимости от поставленных задач и сроков их выполнения. Вот как вспоминал обсуждение плана реконструкции Москвы Н.С. Хрущев: «Если вам рассказать, как обсуждался этот вопрос, то надо прямо заметить, что это были не заседания, а буквально залегания. Если бы кто-нибудь случайно посмотрел в кабинет Лазаря Моисеевича, то был бы по меньшей мере удивлен. Лазарь Моисеевич, Булганин, Хрущев и др[угие] секретари лежат на полу, и Лазарь Моисеевич водит по карте и показывает, куда надо развивать город Москву. Это уже не заседание, а залегание»[222]222
  Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 1. С. 262.


[Закрыть].

Как руководитель, Каганович поощрял в подчиненных инициативу, дисциплину, исполнительность. Его указания часто приобретали форму своеобразных афоризмов. Некоторые из них получали широкую известность благодаря пропагандистским кампаниям. Так, в ходе строительства метрополитена Лазарь Моисеевич, в одном из выступлений, обратил внимание на качество производимых работ. Пропаганда выделила из выступления Кагановича простой лозунг: «Чтобы нигде не капало», который быстро получил известность[223]223
  Каганович Л.М. Памятные записки. С. 423. Лозунг Л.М. Кагановича «Чтобы нигде не капало» в той или иной вариации довольно часто упоминается в книгах, посвященных строительству метрополитена и вышедших ко дню его открытия. (Как мы строили метро. С. 96, 234, 331, 368, 583, 598, 687; Рассказы строителей метро. С. 37, 140, 293, 334, 408). Воспоминания секретаря парткома одной из шахт были даже опубликованы под заголовком «Чтобы не капало!» (Рассказы строителей метро. С. 243–250).


[Закрыть].

Другие указания столичным руководящим работникам были не менее афористичными и запоминающимися. Об этом свидетельствуют письма ряда секретарей райкомов того времени. Реплики секретаря МК и ЦК ВКП(б) вспоминались после промахов в работе. Например, в 1932 г., накануне празднования 7 ноября, секретариат Пролетарского райкома постановил организовать за счет предприятий и учреждений районную краснознаменную колонну в 120 знамен. После того, как об этом стало известно Л.М. Кагановичу, секретарь райкома поспешил написать небольшое покаянное письмо. Причем среди подчеркнутых важных мыслей автор выделил и высказывание Кагановича: «Лазарь Моисеевич! Поистине – век живи, век учись. Сгораю от стыда и позора за политический ляпсус и глупость о знаменах. Не пойму, как я по такому вопросу в спешке мозгами не шевелил и впал в административный восторг, как самый заправский бюрократ. Нет худа без добра. Честно заявляю, что из этого самого факта я сумею и для себя и для работы сделать ряд уроков. Прошу только, если можно, за этот ляпсус не трогать. Чертовски обидно, что я на деле проводя и в отношении к МК и РК Ваше замечание “МК это не МЭКа [Мекка. – К. Л.]”, допустил эту позорную глупость. Вывод – учиться надо. А я Л.М. на деле учусь и Ваши многие указания крепко помню. И. Гайдуль»[224]224
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 419. Л. 3–3 об., 4.


[Закрыть].

Не отставали в цитировании своего лидера и другие работники московской парторганизации. Секретарь Октябрьского райкома в период партчистки 1933 г. также посчитал нужным выделить высказывания Лазаря Моисеевича, которыми он руководствовался в своей деятельности: «Что касается работы аппарата РК и вообще районного актива, то за эти 1 Н года работы я приложил все силы, чтобы приучить народ работать по Вашим указаниям: “не развалисто, а пружинисто”, “ночь не спать, когда в районе плохо”»[225]225
  Там же. Д. 416. Л. 49–50.


[Закрыть]. Секретаря Замоскворецкого райкома, после тяжелого телефонного разговора с Кагановичем в 1934 г., вдохновила на целое письмо одна фраза Лазаря Моисеевича: «Поковыряй, нет ли чего-нибудь». Он же вспомнил и другую фразу Кагановича, которую услышал еще в бытность своей работы на Украине: «Эх, Л.М., до чего тяжелы эти слова для меня. Л.М., простите меня, но я никогда не забуду ваши слова, сказанные в 1929 году [так в тексте. – К. Л.] в ЦК КП(б)У мне: “Насрал так вычищай”»[226]226
  Там же. Д. 418. Л. 76, 77.


[Закрыть].

Но одно из выражений в разных вариациях Каганович использовал довольно широко, воспитывая провинциальных сотрудников. Об этом также свидетельствуют письма партийных работников. В письме секретаря Замоскворецкого райкома оно передано в такой редакции: «Это тебе не чухлома в Ср[едней] Азии, а Москва»[227]227
  Там же. Л. 77.


[Закрыть]. В 1936 г. на это же выражение намекал в своем письме заместитель секретаря Октябрьского райкома В.И. Шебалдин. Жалуясь на неправильный, с его точки зрения, перевод на работу в аппарат МГК и фактическое понижение в должности, тот негодовал, вписывая некоторые слова поверх строки: «Это не хозяйственная организация, а партийная. Это делается не в Чухламе, а в пролетарской столице, в Москве»[228]228
  Там же. Д. 428. Л. 29.


[Закрыть].

Неизвестно, с самого ли начала работы в Москве Хрущев рассматривался как преемник Кагановича. В августе 1932 г., когда Сталин хотел переместить Кагановича на Украину, тот был озабочен будущим Московской области: «Заботит меня, конечно, и Москва, кого сюда можно будет посадить, все-таки трудов порядочно вложено, но это уж тоже лично поговорим»[229]229
  Сталин и Каганович. С. 283.


[Закрыть]. Фамилию Хрущева, который недавно стал вторым секретарем МГК, Лазарь Моисеевич не упомянул. Скорее всего, тот пока не подходил на эту роль. Но даже если Хрущев и рассматривался как преемник, то Каганович не мог не учитывать мнения Сталина. А вождь не всегда поддерживал кадровые инициативы Лазаря Моисеевича. Например, когда в 1933 г. Каганович предложил несколько кандидатур на должность начальника строительства метрополитена, Сталин напротив фамилии первого заместителя Моссовета оставил уничижительную характеристику: «Дурак»[230]230
  Там же. С. 365–366.


[Закрыть].

Для Никиты Сергеевича то был период обучения административным навыкам. Спектр вопросов, которыми занимался Хрущев, был широк. За период с 1932 по 1935 г. Хрущев возглавлял в МГК минимум 7 различных комиссий. Большая часть из них касалась вопросов архитектурного оформления и городского хозяйства столицы[231]231
  Подсчитано по: Гарнюк С.Д. Московская власть: городская организация КПСС. С. 129, 130, 141, 150, 162, 191, 194.


[Закрыть]. Судя по протоколам бюро МК, к 1934 г. он имел опыт работы в комиссиях по редактированию постановлений бюро и записок в Политбюро, занимался подбором парткадров, курировал вопросы отдельных отраслей промышленности (Подмосковный бассейн). С 1935 г. Хрущев стал заниматься вопросами сельского хозяйства, докладывать о наиболее важных решениях Политбюро.

Каганович старался направлять деятельность второго секретаря МГК. Небольшое представление об этом дает их переписка первой половины 1930-х гг. Например, когда Каганович находился в отпуске, 5 сентября 1932 г. Хрущев среди прочего писал: «Решил побеспокоить со своей запиской о порядке заготовки овощей и фруктов в будущем году. Я думаю, что Вам не удалось [ее] прочесть перед отъездом как я Вам передал, по этому посылаю второй экземпляр. Прошу прочесть и если Вы одобряете, то “пару” слов напишите и я начну сейчас же действовать»[232]232
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 255. Л. 121.


[Закрыть]. После указаний Кагановича 14 сентября Хрущев сообщал: «Письмо твое получил, обрадовался, конечно, крепко. Все замечания к записке и дополнение внес, даже боюсь обвинения в плагиатстве. Сейчас примусь после одобрения более активно за это дело. Вчера 13/IX провели совещание членов бюро райкома о[б] усилении партмассовой работы, прошло неплохо, “покачали” людей. Это сильно затянули созыв по моей вине, признаться боялся я созывать такое ответственное совещание без тебя, но потом решился, так что ругани за затяжку то меня. Сейчас раскачку поведем в районах и [на] заводах»[233]233
  Там же. Л. 122.


[Закрыть].

Не забывал Хрущев и о просителях, которых направлял к нему Каганович. Когда профессор С.С. Юдин, заведующий хирургическим отделением Института Склифософского, обратился к Кагановичу за помощью, чтобы получить разрешение выехать на конгресс хирургов во Францию, Лазарь Моисеевич поручил это дело Хрущеву. Никита Сергеевич выполнил поручение. Об этом Юдин сообщил в письме Кагановичу 21 сентября 1932 г., причем читающий выделил задание красным карандашом: «Вы поручили тов. Хрущеву согласовать все формальности с кем нужно и переговорить о деталях со мной. При крайней перегруженности делами, тов. Хрущев смог известить меня о своем телефонном разговоре с наркомом М.Ф. Владимирским только 18.IX. Я получил указание явиться к тов. Владимирскому и был принят им»[234]234
  Там же. Д. 428. Л. 121–121 об.


[Закрыть]. И хотя, судя по дальнейшему изложению фактов, дело с выездом Юдина все равно затягивалось, свою задачу Никита Сергеевич выполнил.

В конце 1932 г., узнав о быстро набирающей инициативе о переименовании Сокольнического района в Кагановический, Лазарь Моисеевич поспешил обратиться к Хрущеву. Он даже не поленился переписать свои указания на обороте блокнотного листа с типографским бланком ЦК ВКП(б): «Никита Сергеевич! Я узнал, что разговоры о переименовании Сокольнич[еского] района в район им. Кагановича приняли широкий характер, вплоть до того, что об этом печатается в заводской газете “Красный богатырь”. Очень прошу тебя срочно вызвать районщиков, взгреть и предложить им приостановить это дело немедля. Вся эта штука совершенно не нужная и даже вредная. Добейся, пожалуйста, прекращения бузы. Л. Каганович. 7.XII.1932 г.»[235]235
  Там же. Д. 256. Л. 48.


[Закрыть].

Строительство московского метрополитена дало возможность Хрущеву раскрыть и развить все свои способности. Всесоюзная стройка (что означало отдельную строку финансирования в бюджете СССР) имела помимо транспортного еще и военное значение, что гарантировало пристальное внимание к ней Сталина. В случае возникновения затруднений это позволяло Никите Сергеевичу связываться напрямую с различными наркоматами и руководителями обкомов. По многочисленным свидетельствам он часто посещал проблемные участки строительства (станции «Охотный ряд», «Красные ворота») и тщательно следил за графиком выполнения работ. Иной раз Никита Сергеевич мог сам предложить или поддержать рискованные технические предложения специалистов (строительство метрополитена глубокого залегания по предложению инженера В.Л. Маковского, постройка первой в мире трехсводчатой станции глубокого заложения инженером И.Д. Гоцеридзе). Вмешательство Никиты Сергеевича доходило даже до архитектурных проектов. Так, ознакомившись с проектом вестибюлей станции «Комсомольская», он внес изменения в ширину их площадок, лестниц, проходов. Как вспоминал начальник этого участка строительства: «До его посещения оставалась незамеченной, казалось бы, такая простая вещь, что, открывая двери выхода на улицу, пассажир слетал бы с лестницы, так как тут же за порогом шла лестница и проектом не была предусмотрена площадка»[236]236
  Как мы строили метро. С. 607.


[Закрыть]. Если приехать на проблемный участок у Хрущева не было возможности, то он звонил. Фактически в 1934 г. он стал непосредственным координатором всех руководящих уровней этой всесоюзной стройки. Парторг строительства метрополитена К.Ф. Старостин свидетельствовал: «Кабинет тов. Хрущева превратился в кабинет одного из руководителей Метростроя, где и парторги, и начальники шахт, и инженеры, и отдельные бригадиры детально разрабатывают позиции для выполнения смелых, боевых заданий своего испытанного руководителя Л.М. Кагановича»[237]237
  Рассказы строителей метро. С. 49.


[Закрыть]. Менее восторженным от постоянных вмешательств технически некомпетентного секретаря горкома оказался начальник Метростроя П.П. Ротерт. Секретные донесения НКВД передавали его высказывания, полные нескрываемого раздражения: «Хрущев ничего в этом деле и не хотел понимать, а понимал только одно, что “он должен конкретно руководить”. […] Как даю какое-нибудь распоряжение на шахте, приезжаю на весь день – сделано наоборот. Почему – оказывается был Хрущев и велел делать иначе»[238]238
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 207. Л. 21.


[Закрыть].

Став первым секретарем МГК, Хрущев продолжал советоваться с Кагановичем. В октябре 1934 г. он написал Лазарю Моисеевичу письмо по проблемам строительства метрополитена. Там, несмотря на многочисленные недоделки, в частности отставание по графику отделочных работ на станциях, ряд руководителей строительства (по мнению Хрущева, это были парторг строительства К.Ф. Старостин, начальник Метростроя П.П. Ротерт, заместитель начальника отдела электротяги и эксплуатации И.Е. Катцен) чрезмерно рекламировали пробный пуск поезда в печати. Никита Сергеевич предложил «не поднимать “шума”» и запросил указаний[239]239
  Советское руководство. Переписка. С. 296–297.


[Закрыть]. Каганович ответил быстро: «Твое письмо получил, очень удовлетворен твоим правильным подходом [к] ответственному участку. Однако, видимо, мещанам удалось пошуметь и повредить делу. Прошу тебя твердой рукой пресекать пустозвонную трескотню вокруг метро, которую сейчас будут раздувать присоседивающиеся [так в тексте. – К. Л.] мещане.