Текст книги "1937 год: Н. С. Хрущев и московская парторганизаци"

Одним из первых 29 мая 1936 г. новый партбилет от Красногвардейского райкома получил И.В. Сталин. Месяц спустя, 27 июня 1936 г. Ленинградский райком выдал партбилет Н.С. Хрущеву[365]365
  О судьбе членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранного XVII съездом партии // Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 103. Информация дается по фотокопиям отчетных карточек на партбилеты, выданные И.В. Сталину и Н.С. Хрущеву.


[Закрыть]. Но столь быстрый для партийных лидеров обмен вовсе не означал скорого окончания кампании для остальных партийцев. По уже ставшей традицией, она тянулась дольше первоначально обозначенных сроков.

Ее итоги руководство московской парторганизации стало подводить осенью 1936 г. Согласно постановлению ЦК ВКП(б) «О ходе обмена партийных документов» бюро обкома должно было утверждать результаты обмена партийных документов по каждой районной и городской партийной организации в отдельности[366]366
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 606. Л. 147–148.


[Закрыть]. Следуя официальному указанию, бюро МК ВКП(б) приступило к этому в октябре 1936 г. и процесс занял несколько дней [367]367
  Здесь и далее сведения по итогам обмена партдокументов в отдельных парторганизациях даются на основании материалов протоколов бюро МК ВКП(б) от 13 и 15 октября 1936 г. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 3021).


[Закрыть]. По каждому району заслушивались доклад секретаря и заключение отдела руководящих парторганов МК ВКП(б). Главным отличием обмена партдокументов от проверки 1935 г. стало утверждение всех без исключения представленных отчетов. Правда, в ряде случаев бюро посчитало нужным дать распоряжения по устранению недостатков в том или ином райкоме. Таким образом была отмечена неудовлетворительная работа 41 районного комитета.

Претензии в основном касались проблем, связанных с низким уровнем партийного делопроизводства. Например, в Волоколамском райкоме имелись расхождения записей в партдокументах с актом проверки у 62 членов партии, небрежные записи в акте выдачи и книге обмена (исправление без оговорок). Протоколы первичных парторганизаций здесь оформлялись тоже крайне небрежно и хранились плохо. В Калужском райкоме в ходе проверки ОРПО МК ВКП(б) обнаружил большое количество партдокументов с серьезными дефектами, небрежными и ошибочными записями (22 из них пришлось погасить при проверке на месте и 56 были погашены как дефектные и заменены новыми после проверки). Проверка в Ново-Деревенском райкоме выявила, что у четырех членов партии партдокументы подлежат погашению, а в 26 учетных карточках записи не отвечают требованиям инструкции ЦК ВКП(б) по заполнению партдокументов. Кроме того, сами решения райкома по вопросам обмена партдоку-ментов были записаны неряшливо и сформулированы «политически неграмотно». В Рузском райкоме было испорчено 9 комплектов новых документов. В Тепло-Огаревском районе новые партдокументы выдавались на руки коммунистам без приходования их в книгах учета в течение двух месяцев. Ухтомский райком представил в МК ВКП(б) 12 регистрационных бланков, не подписанных секретарем райкома П.И. Павловым, и допустил 533 ошибки при заполнении партдокументов. В Шаховском районе записи в новых партдоку-ментах расходились с записями в акте проверки: у 21 человека – по партстажу, у 10 человек – по году рождения и номеру партбилета, у 7 человек – по фамилии, имени и отчеству. Кроме того, здесь выявили различные дефекты в 93 документах членов и кандидатов партии. В Шацком райкоме 6 членов партии получили партбилеты нового образца, не расписавшись в акте выдачи документов.

В Орехово-Зуевском горкоме неудовлетворительным оказался партийный учет в первичных парторганизациях. К моменту окончания обмена партдокументов горком не мог найти 50 человек, прошедших проверку 1935 г., и даже разыскивал их через районную газету «Колотушка». Как потом выяснилось, из 50 человек 8 выехали из района, не снявшись с учета, 7 – умерли, а остальные работали в районе, но в горкоме и парткомах о них ничего не знали.

По ряду недостатков бюро Московского комитета направляло указания к исправлению. Причем указания могли даваться не только парторганизации в целом, но и персонально секретарям. Например, секретарей Больше-Коровинского и Крапивенского райкомов обязали лично знакомиться с решениями первичных парторганизаций с тем, чтобы своевременно исправить допущенные ими ошибки и реагировать на вопросы, выдвинутые этими организациями. Иногда состояние партийной работы в районе ставилось на контроль ОРПО МК, который должен был через определенное время (месяц, 20 дней) проверить работу райкомов (Донской, Куркинский, Мордвесский, Сафоновский, Сталиногорский).

Все протоколы обоих заседаний бюро МК ВКП(б), утверждавших итоги обмена партдокументов, заверялись вторым секретарем МК Н.В. Марголиным, хотя Н.С. Хрущев на них тоже присутствовал. Через несколько месяцев первый секретарь обкома доложил Оргбюро по итогам обмена в московской парторганизации. 8 февраля 1937 г. вместе с Ленинградской и Карельской парторганизациями результаты кампании были наконец утверждены[368]368
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 621. Л. 2.


[Закрыть].

Интересно отметить то, что не фиксировалось в официальных протоколах бюро Московского комитета, а именно: количество выявленных и исключенных из партии людей с оппозиционными взглядами (троцкисты, зиновьевцы). Итоги этой кампании дали примерно такой же, как и год назад при проверке, результат. Конкретные цифры Хрущев озвучил на пленуме ЦК партии 1937 г.: за время обмена московской парторганизацией было исключено 304, а после – еще 942 человека [369]369
  Материалы февральско-мартовского пленума // Вопросы истории. 1995. № 8. С. 21.


[Закрыть].

В рамках мероприятий по исправлению ошибок 25 января 1937 г. секретариат МК ВКП(б) принял решение созвать в 21 районе области общие партсобрания. На них должны были быть заслушаны отчеты райкомов и проведены выборы районного комитета вместе с ревизионной комиссией. Сроки проведения собраний райкомы должны были согласовать дополнительно с ОРПО МК ВКП(б)[370]370
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 3067. Л. 4.


[Закрыть]. Все районы являлись сельскохозяйственными, в парторганизациях половины из них насчитывалось менее 200 членов.

Однако ситуация вскоре изменилась. 11 февраля 1937 г., разбирая вопрос состояния партийной работы в Боровском районе (одном из тех, где должны были состояться перевыборы), бюро МК решило проект постановления не принимать. Определились лишь с датой проведения общего районного партсобрания – 16 февраля, где секретарь райкома должен был выступить с отчетом. Перевыборные районные собрания, намеченные секретариатом МК, отложили, а вопрос о времени их проведения постановили решить дополнительно [371]371
  Там же. Д. 3023. Л. 75.


[Закрыть]. Начавшийся вслед за тем пленум ЦК изменил эти планы.

2. Поступок кандидата в бюро Московского комитета партии В.Я. Фурера и его последствия

Лето 1936 г., особенно август, всколыхнул партию. Одновременно с обменом партдокументов разворачивались аресты бывших активных оппозиционеров. Под знаком борьбы с внутренними врагами члены партии призывались к бдительности. Открытый судебный процесс над Г.Е. Зиновьевым и Л.Б. Каменевым 19 – 24 августа 1936 г. стал сигналом к ужесточению отношения ко всем политическим противникам. Партийные организации, вовремя не разоблачившие их вражеской деятельности, попали в щекотливое положение.

Столичная парторганизация не была здесь исключением. С одного из обвиняемых, заместителя председателя правления Госбанка СССР Григория Моисеевича Аркуса, незадолго до ареста, бюро Коминтерновского райкома ВКП(б) сняло два строгих партвзыскания и выдало новый партбилет. 16 августа секретариат МК и МГК ВКП(б) указал бюро райкома на «политическую близорукость и притупление большевистской бдительности» при разборе дела Аркуса, а его секретарю был объявлен строгий выговор[372]372
  Там же. Д. 3072. Л. 47.


[Закрыть]. Спустя несколько дней на собрании партактива Хрущев, рассказывая об этом случае, объяснял решение секретариата: «Товарищи, когда мы вызывали в Московский комитет секретарей тт. Савостьянова, Рутеса, мы объявили выговор тов. Савостьянову. Сам не умеешь разобраться, имей догадку, простую догадку, позвони в МК партии»[373]373
  Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 1. С. 446.


[Закрыть].

На том же собрании Никита Сергеевич высказался об отношении к врагам партии. Он заявил: «Нельзя быть на квартире у врага, разговаривать с ним, пить с ним чай и не услышать нотки контрреволюции. Если он маскируется, то какой же это большевик, если он встречается с ним и не может обнаружить эти нотки. Это – потеря классовой бдительности, это – обывательщина»[374]374
  Там же. С. 460.


[Закрыть]. Однако даже такая позиция Хрущева расценивалась некоторыми рядовыми членами партии как недостаточно жесткая. Некий Г. Ваненко в своем письме к В.М. Молотову 6 сентября 1936 г. размышлял: «Троцкизм – враг коварный и упорный. Бороться с ним надо умно, тонко и беспощадно. Никаких авторитетов слушать не надо. Московскую организацию надо очистить от троцкизма и троцкистов. Тов[арищу] Хрущеву надо дать большие полномочия в разгроме троцкистского гнезда в Москве, чтобы он выгонял их не стесняясь, не оглядываясь ни на кого и ни на что. А то и тов[арищ] Хрущев побаивается громить троцкистов. Кого-то боится, что ли? Тов[арищ] Сталин должен дать ему лично эту установку»[375]375
  Письма во власть. С. 301.


[Закрыть].

Но была и другая точка зрения на происходящее. Состояние партии, настроения отдельных партийцев попытался донести до Сталина Г.К. Орджоникидзе. В письме от 7 сентября 1936 г. он отмечал: «Сейчас в партии идет довольно сильная трепка нервов: люди не знают, можно верить или нет тому или другому бывшему троцкисту или зиновьевцу. Их не так мало в партии. Некоторые считают, что надо вышибить из партии всех бывших, но это неразумно и нельзя делать, а присмотреться, разобраться – не всегда хватает у наших людей терпения и умения»[376]376
  Хлевнюк О.В. Хозяин. С. 274.


[Закрыть]. Удивительным образом мысли члена Политбюро совпали с тревогами заведующего агитмассовым отделом МК и МГК ВКП(б) Вениамина Яковлевича Фурера.

Свой карьерный рост Фурер начал в УССР, занимая различные партийные должности. В конце 1920-х гг. по линии Коминтерна работал за границей, был в Германии. Этапной для Вениамина Яковлевича стала работа секретарем Горловского горкома Донецкой области. Комплекс мер, поднявших социальный статус и улучшивших материальное положение шахтеров, а также работы по благоустройству Горловки, вывели Фурера в ряд молодых перспективных руководителей. Даже внешне он мог олицетворять собой образ нового поколения управленцев. «Высокий, хорошо сложенный, с веселыми светлыми глазами и белокурой головой» – такой запомнилась внешность Фурера жене писателя И.Э. Бабеля[377]377
  Пирожкова А.Н. Я пытаюсь восстановить черты. С. 225.


[Закрыть]. На февральском съезде партии 1934 г. он получил право выступить с отчетом о проделанной в Горловском районе работе[378]378
  XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). 26 января – 10 февраля 1934 г.: стенографический отчет. М.: Партиздат, 1934. С. 573–576.


[Закрыть]. Позднее в свет вышла написанная им книга «Новая Горловка», пропагандирующая его опыт работы на посту секретаря райкома[379]379
  Фурер В.Я. Новая Горловка: Записки партработника. М.: Партиздат ЦК ВКП(б). 1935. 136 с.


[Закрыть]. Фурер стал образцом для других руководителей. Его деятельность была по достоинству оценена партийным руководством страны. В декабре 1934 г. Политбюро утвердило решение пленума Донецкого обкома о включении секретаря Горловского горкома Фурера в состав бюро обкома[380]380
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 955. Л. 4.


[Закрыть]. А уже в 1935 г. Фурера перевели в Москву, сделав сперва заведующим агитмассовым отделом, а после его реорганизации – заведующим отделом культурно-просветительской работы МК и МГК ВКП(б). Перевод организовал секретарь ЦК Л.М. Каганович, пожелавший иметь способного руководителя в передовой партийной организации страны. И здесь Вениамин Яковлевич, по мнению Хрущева, «хорошо развернулся»[381]381
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 156.


[Закрыть].

Новый заведующий умел находить общий язык с творческой интеллигенцией. Еще работая на Украине, он общался с такими поэтами и писателями, как В.В. Маяковский[382]382
  Маяковский В.В. Корректура читателей и слушателей // Маяковский В.В. Собр. соч.: в 8 т. Т. 5. М.: Издательство «Правда», 1968. С. 508.


[Закрыть], М.Н. Яловой (Юлиан Шпола)[383]383
  Архiв Розстрiляного Вiдрождення: матерiали архiвно-слiдчих справ українських письменникiв 1920–1930-х рокiв / Упорядкування, передмова, примiтки та коментарi Олександра й Леонiда Ушкалових. Київ: Смолоскип, 2010. С. 53, 54, 55, 59, 60, 62, 64, 66, 75, 104, 107.


[Закрыть], И.Э. Бабель[384]384
  Пирожкова А.Н. Я пытаюсь восстановить черты. С. 224–231.


[Закрыть]. В рамках своих полномочий – агитмассовый отдел контролировал творческие организации (театры, кино, музеи, московский областной союз художников, союз советских писателей и т. д.) – Фурер занимался вопросами культурно-просветительными (а точнее, пропагандистскими). К таковым, главным образом, относилась организация разного рода мероприятий, приуроченных к тем или иным событиям. События могли быть как общесоюзного масштаба (например, Международный юношеский день, годовщина Октябрьской революции), так и внутриобластного уровня (районные праздники урожая, областные эстафеты художественной самодеятельности и т. п.). Хрущев высоко оценивал деловые качества Фурера: «Он был очень хорошим организатором, хорошим пропагандистом и хорошим рекламщиком, умел подать материал, сделать хорошую рекламу»[385]385
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 156.


[Закрыть].

Особое внимание Фурер уделял вопросам театра и развития самодеятельности. На заседаниях секретариата МК и МГК он поднимал вопросы организации «областного и городского дома самодеятельного искусства», домов самодеятельности, театров Сталинского и Бауманского районов [386]386
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 3072. Л. 4, 22–23.


[Закрыть]. Благодаря его активному участию в Москве возник театр народного творчества. С другой стороны, как партийный функционер в искусстве он безжалостно проводил политику партии. Например, Е.С. Булгакова приписывала Фуреру инициативу запретить уже готовый спектакль «Иван Васильевич», поставленный по пьесе ее мужа М.А. Булгакова[387]387
  Дневник Елены Булгаковой. С. 120.


[Закрыть]. Жена театрального режиссера В.Э. Мейерхольда, актриса З.Н. Райх, также считала Фурера виновным в травле мастера, развернутой весной 1936 г.[388]388
  Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) – ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917–1953. М.; МФД, 1999. С. 365.


[Закрыть]

В начале сентября 1936 г. Фуреру представилась возможность сделать следующий шаг в карьере. 10 сентября 1936 г. Оргбюро приняло постановление о Всесоюзном комитете по радиовещанию при СНК СССР. Один из пунктов предлагал отделу культпросветработы ЦК в декадный срок представить на утверждение список руководящих работников, посылаемых на работу на радио[389]389
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 612. Л. 2.


[Закрыть]. Фуреру предложили руководящую должность во Всесоюзном комитете по радиовещанию. Хрущев вспоминал, что ему звонил председатель СНК В.М. Молотов, консультируясь насчет кандидатуры Фурера. Секретарь МК ВКП(б) не хотел отпускать хорошего сотрудника, но вопрос казался уже предрешенным[390]390
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 156.


[Закрыть].

У самого Фурера все происходящее вызывало тревогу. Арестовывались люди, с которыми он когда-то работал и общался. Одним из них был управляющий трестом «Кокс» Владимир Федорович Логинов, арестованный 29 июля 1936 г. М.Н. Лившиц-Троицкая вспоминала о последней встрече с Фурером и его состоянии: «Последний раз я видела Фурера в Сочи в августе 1936 года. Помню разговор, который произошел в машине. Мы ехали к Яну Гамарнику. В машине были Лившиц, Фурер, Шелехес и я. Фурер всю дорогу говорил об арестах на Украине. Было видно, что его это мучило в том отношении, что он не верил целиком в виновность арестованных. Он все время говорил [далее автор зачеркнула: “и думал”. – К. Л.] о причинах, заставивших их идти в террор»[391]391
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 423. Л. 49–49 об.


[Закрыть].

В начале сентября 1936 г. аресты людей, с которыми ранее работал Фурер, продолжились: 3 сентября – Михаил Васильевич Михайлик, 5 сентября – Михаил Маркович Киллерог. Примерно в это время Я.А. Лившиц при встрече сообщил Фуреру, что на него (Лившица) имеются показания. М.Н. Лившиц-Троицкая свидетельствовала: «После Сочи я Фурера не видела. Он к нам не заходил. Я только знала, что Лившиц ему рассказал, кажется 7 сентября, о показаниях троцкистов на него. Я с Лившицем даже считали, что Фурер не хочет к нам прийти, потому что переменил отношение к нам, как это произошло со всеми, после начавшейся истории с Лившицем» [392]392
  Там же. Л. 49 об.


[Закрыть].

Собственное душевное состояние на тот момент Фурер описывал так: «Мне стало казаться, что любая из этих гадин, стараясь выпутаться и вконец изолгавшись, может выпустить и на меня несколько капелек бешеной слюны. Когда при все новых и новых разоблачениях в измене людей, которые дышали с нами вместе одним воздухом, я слышу печальные возгласы товарищей – “больше никому нельзя верить” – я содрогаюсь. Ведь вот где-нибудь, кто-нибудь кинет на меня тень подозрения, и мое партийное имя будет запятнано. […] Именно теперь, когда мне оказали новые знаки доверия, предложили важную работу в радиокомитете, я понял, что не переживу самого мельчайшего недоверия, если ложь врагов его вызовет» [393]393
  Здесь и далее выдержки из предсмертного письма В.Я. Фурера даются по тексту, приводимому в Приложении № 1.


[Закрыть].

Однако в рутине партийного делопроизводства страдания и страхи Фурера не были заметны. 5 сентября 1936 г. секретариат МК ВКП(б) утвердил организационный комитет 2-й областной выставки народного самодеятельного изобразительного искусства под председательством Фурера. 10 сентября секретариат МК и МГК рассмотрел вопрос о проведении областной и городской конференции Осоавиахима. Одним из инициаторов рассмотрения был Фурер[394]394
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 3072. Л. 65.


[Закрыть]. 15 сентября бюро МК включило его в комиссию по подготовке и проведению празднования XIX годовщины Великой Октябрьской революции[395]395
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 3020. Л. 62.


[Закрыть]. Как вспоминал Хрущев, Фурер попросил несколько дней на подготовку и уехал в дом отдыха[396]396
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 157.


[Закрыть].

Новость о самоубийстве Фурера и оставленное им письмо произвели эффект разорвавшейся бомбы. Много позднее Хрущев делился собственными впечатлениями: «Вдруг мне сообщают, что он застрелился. Я был удивлен. Как такой жизнерадостный, активный человек, молодой, здоровый, задорный, и вдруг окончил жизнь самоубийством?»[397]397
  Там же.


[Закрыть] Очень эмоционально переживал смерть товарища другой член бюро МК М.Ф. Постоловский. М.Н. Лившиц-Троицкая свидетельствовала: «После смерти Фурера к нам заехал Постоловский, рассказал нам о настроениях и разговорах Фурера и расплакался, что может быть [о]н виноват, что не уберег человека. Пробыл он минут 20–30 всего и уехал»[398]398
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 423. Л. 50.


[Закрыть]. Куратор московской парторганизации Каганович, по словам Хрущева, также был шокирован произошедшим: «Он плакал, просто рыдал, читая. Прочел и долго не мог успокоиться. Как это так, Фурер застрелился?»[399]399
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 158.


[Закрыть]. Несмотря на самоубийство, похороны соратника организовала московская парторганизация.

Долгое время о содержании письма можно было судить только по воспоминаниям Н.С. Хрущева[400]400
  Полный текст письма В.Я. Фурера в научный оборот впервые ввел сотрудник РГАСПИ Н.А. Лысенков. Документ был дан по автографу из личного фонда И.В. Сталина, сверен с машинописной копией, хранившейся в личном фонде Н.И. Ежова, и снабжен научно-справочным аппаратом. (См.: «Моя болезнь, болезнь потерять доверие партии, почти неизлечима». Предсмертное письмо В.Я. Фурера в ЦК и МК ВКП(б). 1936 г. / публ. Н.А. Лысенкова // Исторический архив. 2015. № 6. С. 106–116).


[Закрыть]. Следует отдать должное памяти Никиты Сергеевича: он запомнил общий стиль документа («человек исповедался перед смертью»), обращение непосредственно к лидеру партии И.В. Сталину («О Сталине он говорил там тепло»), даже одну из упомянутых в письме фамилий – заместителя наркома путей сообщения Я.А. Лившица («Автор очень расхваливал Лившица, что это честный человек, твердо стоит на партийных позициях, он не троцкист»). Удивительно, но ему удалось передать даже смысл письма – правда, с собственными вольными трактовками – тот смысл, который увидели официальные власти в 1936 г.: «Одним словом, в вежливой форме, не оскорбительной (потому что Сталину пишет) он хотел подействовать на Сталина, чтобы тот изменил свою точку зрения и прекратил массовые аресты. Фурер считал, что арестовывают честных людей. Автор заканчивал тем, что решается на самоубийство, так как не может примириться с арестами и казнями невинных людей»[401]401
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 157, 158.


[Закрыть].

По инициативе Кагановича Хрущев разослал копии письма членам ЦК ВКП(б) с краткой сопроводительной запиской: «Сообщаю, что 16 сентября покончил жизнь самоубийством заведующий культпросветотделом МК и МГК ВКП(б) кандидат в члены бюро МК ВКП(б) – тов. Фурер В.Я.». Ознакомившись с полученными бумагами, член Политбюро нарком обороны СССР К.Е. Ворошилов оставил на записке Хрущева довольно эмоциональную резолюцию: «Какое безобразие, какая глупая “шутка”, черт знает что такое!!» [402]402
  РГВА. Ф. 33987. Оп. 3а. Д. 890. Л. 4.


[Закрыть]

Сталин, которому, собственно, и адресовалось письмо, высказался не сразу. На тот момент он проводил свой отпуск в Сочи. Самоубийцы не находили у него оправданий. В личной жизни он пережил самоубийство жены, а также попытку самоубийства сына Якова. Смерть жены переживалась Сталиным долго и тяжело[403]403
  Об этом можно судить как по его письму матери, так и по записям в дневнике М.А. Сванидзе (см.: Иосиф Сталин в объятиях семьи. С. 17, 170, 177).


[Закрыть]. Эта личная трагедия пришлась на один из сложнейших периодов его политической карьеры, 1932 г., к тому же на дни официальных торжеств по случаю 15-летия Октябрьской революции. Происходящие время от времени самоубийства партийных руководителей с годами он начал воспринимать как ничем не оправдываемые слабость, трусость, шантаж и предательство.

Поступок Фурера, на фоне нараставшей в стране подозрительности, вполне укладывался в определенную схему. Его самоубийство произошло почти через месяц после самоубийства М.П. Томского. Как и в случае Томского, было оставлено письмо, адресованное Сталину. По странному совпадению в день самоубийства Фурера его друг Я.А. Лившиц тоже направил на имя Сталина и Кагановича письмо. В нем Лившиц пытался доказать свою непричастность к вредительской деятельности и уверял в отсутствии каких-либо оппозиционных колебаний после 1927 г.[404]404
  Советское руководство. Переписка. С. 342–346.


[Закрыть] Официальная реакция на письмо последовала спустя несколько дней. 29 сентября 1936 г. Политбюро опросом утвердило директиву об отношении к «контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам». Документ явно отражал

позицию вождя. Согласно нему, все бывшие оппозиционеры теперь рассматривались как разведчики, шпионы, диверсанты и вредители. «В связи с этим – делался заключительный вывод – необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых уже закончено, и не только подследственных […], дела которых еще не закончены, но и тех, которые были раньше высланы»[405]405
  О так называемом «параллельном антисоветском троцкистском центре» // Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 39.


[Закрыть].

После размышлений 10 октября вождь, наконец, сформулировал личное отношение и к произошедшему в Московском комитете инциденту. Неофициально Хрущев мог узнать о нем уже 11 октября, на заседании Политбюро от Кагановича или Ежова. Официально же точка зрения вождя была доведена до Хрущева 25 октября, после возвращения из отпуска: «Письмо Фурера путанное и вызывает сомнения на счет искренности автора. Самоубийство Фурера непонятно и необъяснимо, если Фурер был верным сыном партии. И наоборот: оно вполне объяснимо, если предположить, что у Фурера были грехи в отношении партии, возможность обнаружения которых его и довела его [так в тексте. – К. Л.] до самоубийства»[406]406
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 135. Л. 34.


[Закрыть].

На сохранившемся в личном архиве Сталина подлиннике письма Фурера никаких помет при прочтении не имеется. Но представить, на что мог обратить внимание вождь, помогает копия письма, направленная его близкому соратнику и коллеге по Политбюро К.Е. Ворошилову. Пометы, сделанные по ходу чтения красным и синим карандашами, позволяют выделить из письма ту информацию, которая привела Сталина к соответствующим выводам. Внимание читателя (или читателей) привлекло несколько вещей:

1) Когда начались переживания Фурера и с чем они связывались («События последних месяцев глубоко взволновали меня, как и каждого большевика, но только в эти последние дни я заболел манией подозрительности»; «в свете последних событий, малейший ущерб в доверии может все заслонить»; «А если он действительно враг, […] тогда ведь ему […] ничего не стоит, изворачиваясь, оболгать людей, которых он столько лет обманывал»; «Товарищи, ну разве после всех злодеяний многого стоит для такого человека набросить подозрение на других»).

2) Характер отношений Фурера с уже арестованными М.В. Михайликом («Я с ним, бывало, выпивал, шутил, делился радостями своей работы»), В.Ф. Логиновым («Я с ним жил в одной квартире в 1926-27 г.»). Логинов оказался одним из тех, кто дал показания против Лившица и с которым Фурер общался. Причем отмеченные в письме фрагменты содержали информацию о том, каким образом Фурер узнал о произошедшем («Он был несколько дней назад у меня и сказал», «И я знаю со слов работницы»).

3) Признание Фурера, что в 1923 г. он выступал против сталинской критики Троцкого («я выступил указывая, что Ваша резкость неправильна, что фракций нет, что надо мириться»).

4) Уверения Сталина в своей искренности («если я умираю как безумный, быть может просто как дурак, одержимый безумной манией, но не как лгун») и следующее за этим предположение, что «смерть могут объяснить как запутавшегося в связях, которых не было».

Также отмеченным в письме оказался фрагмент с перечислением ряда членов Политбюро – «пламенного Кагановича», «такого спокойного и умного» Молотова, «обаятельного т. Серго» Орджоникидзе, «совершенно чудесного» Ворошилова, а равно Микояна, Косиора, Постышева, Чубаря. Вероятно, это связывалось с фразой, выделенной особо: «Товарищи! Я знаю, вы осудите мой поступок, но я прошу вас, как чутких большевистских руководителей, подумать, до чего может довести мысль о потере доверия». Это обращение синий карандаш, – тот самый, которым К.Е. Ворошилов написал свою резолюцию, – дважды очеркнул на полях. Вполне возможно особое раздражение это вызвало и у Сталина.

Накануне декабрьского пленума, 2 декабря, Хрущев вместе с рядом партийных руководителей был на приеме в кабинете Сталина. Встреча длилась более четырех часов. Возможно, здесь вождь вновь высказался о письме Фурера. По воспоминаниям Никиты Сергеевича, Сталин назвал Фурера троцкистом, а письмо – заранее продуманным ходом. Одно из сталинских обвинений запомнилось Хрущеву: «Он взял на себя смелость давать характеристики членам Политбюро, написал всякие лестные слова в адрес членов Политбюро. Это ведь он маскировался»[407]407
  Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 158.


[Закрыть].

На пленуме ЦК 4 декабря 1936 г. Сталин подробнее остановился на теме самоубийств в партии, расценив их как «средство воздействия на партию». Стенограмма пленума позволяет точнее передать ход сталинской мысли: «Собственно говоря, если я чист, я – мужчина, человек, а не тряпка, я уж не говорю, что я – коммунист, то я буду на весь свет кричать, что я прав. Чтобы я убился – никогда! А тут не все чисто. […] Человек пошел на убийство потому, что он боялся, что все откроется, он не хотел быть свидетелем своего собственного всесветного позора. […] Вот вам одно из самых последних острых и самых легких средств, которым перед смертью, уходя из этого мира, можно последний раз плюнуть на партию, обмануть партию». Подробно остановился вождь и на письме Фурера: «Какое письмо он оставил тоже после самоубийства, прочтя его, можно прямо прослезиться. […] А человек мало-мальски политически опытный поймет, что здесь дело не так. Мы знаем Фурера, на что он был способен. И что же оказалось? Он прав, он любит партию, он чист, но при мысли о том, что кто-либо в партии может подумать, что он, Фурер, когда-то смыкался с троцкистами, нервы его не выдерживают, честь его не позволяет остаться ему жить. […] А что оказалось? Оказалось – хуже не придумаешь»[408]408
  Декабрьский пленум ЦК ВКП(б) 1936 года. С. 59.


[Закрыть].

Практически сразу после окончания декабрьского пленума 1936 г. сталинская точка зрения на самоубийства начала активно доводиться до партийцев низового уровня. Поступок же Фурера приводился как один из примеров действия врага. Направленный в январе 1937 г. на пленум Азово-Черноморского крайкома секретарь ЦК А.А. Андреев, говоря о самоубийстве Фурера и его письме, заявил собравшимся: «Оказалось, что он был в украинском центре террористов. […] Видите, чего стоят эти самые самоубийства? Мы это теперь будем принимать только как подтверждение этих показаний, только так, что всякое самоубийство есть подтверждение того, что враг стрелялся»[409]409
  Хлевнюк О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. С. 201.


[Закрыть].

Самоубийство Фурера, его письмо трагически отразились на судьбах многих людей. Особенно это касалось тех, о ком просил в своем письме Фурер. Заместитель наркома путей сообщения Я.В. Лившиц, душевное состояние которого так подробно описано в письме, был арестован ровно 2 месяца спустя после самоубийства Фурера, 16 ноября 1936 г., и после открытого судебного процесса расстрелян 1 февраля 1937 г. Письмо жены М.Н. Лившиц-Троицкой на имя Л.М. Кагановича, где та пыталась защитить, помимо мужа, память семейного друга от обвинений в троцкизме, прямо заявляя, что «создается легенда о смерти Фурера»[410]410
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 423. Л. 48 об.


[Закрыть], не помогло изменить ход событий.

Секретарь бюро Подмосковного угольного бассейна М.Ф. Постоловский, которого Фурер охарактеризовал как своего кровного друга и просил: «Помогите ему заботой перенести смерть друга», был арестован в день рождения Сталина, 21 декабря 1936 г., и расстрелян 7 августа 1937 г.

Иначе сложилась жизнь Г.А. Лерхе, артистки балета ГАБТа и жены Вениамина Яковлевича. В письме Фурер попросил партийных руководителей: «Помогите ей в увлекательном труде забыть незадачливого мужа». В июле 1937 г. она была арестована и как член семьи изменника Родины 2 октября 1937 г. приговорена к 5 годам исправительно-трудовых лагерей. Полностью отбыв срок, в июле 1942 г. освобождена. По свидетельству А.Н. Пирожковой, многие годы спустя, когда она предложила Лерхе встретиться и вспомнить В.Я. Фурера, то получила ответ: «Я так много страдала из-за этого человека, что не хочу вспоминать ни о нем, ни о годах в лагере и не хочу из-за этого встретиться с Вами»[411]411
  Пирожкова А.Н. Я пытаюсь восстановить черты. С. 230


[Закрыть]. Так каким-то чудовищным образом исполнилось одно из желаний Вениамина Яковлевича Фурера, высказанное перед смертью.

Не все члены ЦК и Политбюро, которых вспомнил Фурер перед смертью, уцелели в ходе репрессий. Г.К. Орджоникидзе через несколько месяцев последовал примеру Фурера. Косиор, Постышев, Чубарь, Ягода в течение 1937–1938 гг. были арестованы и расстреляны. Из тех же, кто пережил Сталина, – Каганович, Молотов, Микоян – никто в опубликованных на сегодня воспоминаниях или беседах даже не упомянул фамилии Фурера. Подробно и довольно информативно рассказал о нем лишь Хрущев.

О своем непосредственном шефе Вениамин Яковлевич посчитал нужным написать особо: «А какой прекрасный руководитель и товарищ вырабатывается, растет не по дням, а по часам из т. Хрущева. У меня много к Вам благодарности, Никита Сергеевич, за совместную работу». Ответную признательность Хрущев выказал не сразу. В августе 1937 г. Никита Сергеевич, перечисляя разоблаченных в бюро Московского комитета врагов, считал нужным напоминать партийцам, что «Фурер в московской организации ходил с маркой остроумного человека» и резюмировал: «Эти люди, которые расскажут остроумный анекдотец вам, оказались врагами народа. Их шуточки являлись прощупыванием среды для вербовки»[412]412
  Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 1. С. 471.


[Закрыть]. Затем на долгие годы фамилия этого партийного деятеля была вычеркнута из официальной истории. Вернулась она уже после смерти Сталина, благодаря новому руководителю государства – Никите Сергеевичу Хрущеву.