Текст книги "Кока"

Глава четырнадцать

Евсюков смотрел на Марину очень пристально, изучая буквально каждый сантиметр ее лица, шеи и тела.

– И кем вы, можно поинтересоваться, ей приходитесь?

– Внучатая племянница. Она родная сестра моей бабушки.

– Вот как? Как мило. А документы, чтобы подтвердить родство или опека у вас имеется?

– К сожалению, нет. Но…

– В таком случае забрать пациента не получится.

– Я понимаю…

– Вы не понимаете. Вы знаете, что ваша бабушка, или кто там, буйная? Она кусает и царапает санитаров. Вы знаете что сюда ее поместили за нападение на ребенка? Это серьезное заболевание, лечить которое следует только в стационаре. Вы знаете, кем она себя считает? Пятилетней девочкой. И что она находится в детском доме, и все вокруг – это тоже дети. Там полное расстройство личности и шизофрения. Такого пациента вы просите меня отпустить?

– Ей 89 лет. Какой вред она может нанести обществу, если она будет под присмотром? А если инфаркт, инсульт, ковид в конце концов?!

– Нет у нас тут этой придуманной заразы. А вообще у нас прекрасная районная больница, там есть отделение интенсивной терапии.

– Да она не доедет до туда! Сколько это километров? 60—70?

– Мариночка. Вы ей никто и звать вас никак, пока у вас нет документа. На каком основании я должен принять такое решение? Какую запись сделать в личном деле?

– О, да. Наконец-то мы перешли к сути! Да хоть что напишите, уверена, у вас тут на все случаи есть заготовочки. А моя благодарность не заставит себя ждать. Назовите цену.

– Ахахаха, ой.

Евсюков очень противно рассмеялся, обнажив отсутствие нескольких зубов во рту.

– Мариночка, дорогая моя, а мне ваши московские грязные деньги не нужны. Как вам такой поворот?

– Предсказуемо. Все решает только порядок суммы. Назовите ее.

– А мне вообще деньги не интересны. Вот, посмотрите!

Вадим Сергеевич вскочил и подошел к окну.

– У меня машина – зверь, хоть на охоту, хоть на рыбалку! Дом огромный, самый большой в районе. Жру сколько хочу, пью сколько хочу. Дочка в Москве в МГУ учится. Зачем мне твои бабки? Скажи?

Евсюков начал расхаживать по комнате.

– Вы, москвичи, совсем охуели. Приезжаете сюда и думаете, что мы тут все конченные, недочеловеки, нищеброды. Так?! Сунешь нам пять тысяч и мы будем стоять на задних лапках и тявкать?

Он упал на колени сзади Марины, высунул язык и начал лаять. Марина повернулась к Евсюкову лицом.

– Вадим Сергеевич, я оценила вашу эмоциональную речь и театральные способности. Но теперь все же к делу. Вы хотите сказать, что если я предложу вам миллион рублей наличными за безумную 89-летнюю старушку – вы откажетесь?

– Предложи себя.

Евсюков подошел на коленях вплотную к Марине.

– Предложи себя вместо денег. Один раз раздвинуть ножки и сэкономишь миллион… Как тебе такое предложение?

Марина уперлась указательным пальцем в лоб председателя, надавила и усадила того на задницу.

– Да мне нетрудно раздвинуть ради спасения жизни близкого человека. Только с таким как ты нельзя так. Ты ведь свое получишь и вконец охуеешь. Вас, уважаемые властьимущие, если на место не ставить, вы как старуха в сказке Пушкина с рыбки то не слезете, будете ее иметь пока не сдохнет, всех вокруг себя иметь, простых и честных людей.

– Да что ты знаешь о простых людях, сука ты Московская? Ты думаешь, что вот это вот все – это так легко?! Да я в район 80% от бюджета откатываю, главе. 10% себе забираю, а потому что не могу не взять. Раз не возьмешь – скурвился, подумают, что-то задумал! Заменят в лучшем случае, а скорее всего посадят! Был бы человек, а статья найдется! На десять поганых процентов тут пытаюсь хоть что-то людям дать! Тварь.

Евсюков поднялся на ноги и начал орать прямо Марине в лицо.

Ты знаешь, что эта больница дает? Весь поселок кормит!!! Врачей, учителей, воспитателей, ментов! На 10 процентов попробуй всем заплати! А тут государство на каждого психа в месяц перечисляет. Корми чуть похуже, условия да, не самые сахарные, но они больше не люди!!! Отбросы! А ты тут отрезал – живым НОРМАЛЬНЫМ людям лучше сделал!

– Так ты у нас Робин Гуд?

– Не тебе меня судить!!! Каждый такой вот псих не одного здорового человека здесь кормит! И это не я придумал, это такая у нас вертикаль власти! Слышала? Эти отбросы – доноры, они многие даже не понимают, что живут! А людям надо семьи поднимать, детей!

– Так и что ты тогда в позу встал? Возьми лям. Решай свои благие вопросы. Сколько тебе эта несчастная бабушка принесет? Да она у тебя здесь не проживет столько, чтоб быть хоть кому-то полезной!

– А я не хочу! Поняла? На поводу вот такой суки, как ты, идти!

– А трахаться хочешь?

– Да! Хочу наказать тебя! И их всех в твоем лице, которые меня уже 20 лет доят.

– А меня думаешь не доят? Ты может попутал чего? Я сама всю жизнь на себя пашу! И родилась я здесь, в Кстово. В Москве сеть салонов красоты открыла, и пожарникам заплати, и ментам, и налоги! А сейчас с этим ковидом вообще все по пизде пошло! Все позакрывала, тачку продала, вот к тебе приехала с поклоном, бабулю выручать. Потому что не осталось больше у меня никого из родных в живых. А ты мне – наказать…

– Кто она тебе?

– Крестная.

– Кока?

– Кока, Кока.

Вадим Сергеевич сел рядом на стул. На лбу у него проступила вена. Марина молчала. Но уже от следующей фразы ее бросило в дрожь…

– Этот дурак дрищавый, который ночью сюда залез – он с тобой?

Глава пятнадцать

Марина смотрела на Евсюкова и пыталась уловить его эмоции. Вадим Сергеевич сидел весь красный, закрыв ладонью лицо и тер лоб.

«Господи, Паша, что ты натворил…»

– Со мной. Мы вместе приехали. За Кокой.

– Мне жаль.

– В каком смысле тебе жаль?!

– Застрелили его ребята. Полез в корпус ночью, сломал решетку, в палату хотел заскочить. Сторожа в говно, нажрались оба. Санитар ночью вышел покурить, увидел да и пальнул. Неудачно попал, прямо в висок… Там вообще шансов не было.

– Так, а что ты мне тут спектакль устраиваешь?

Из глаз Марины брызнули слезы.

– Зачем это вот все? Ты же знал, что он со мной, еще когда я порог не переступила… Ты что за человек? У тебя тут ночью пацана ни за что убили…

– Режимный охраняемый объект. Менты уже были утром, вопросов нет. Ребята имели право стрелять. Не повезло…

– Это я виновата… Ночью тут приезжали смотрели, как у тебя что. Я потом над ним посмеялась и спать, а он пошел сам… Геройствовать…

– Ты себя не вини, парень он взрослый. Сам пошел, никто его не заставлял. Выпить хочешь?

– Да, давай.

Евсюков принес бутылку водки, налил им по половине стакана. Марина сделала глубокий глоток.

– Где он сейчас?

– Эвакуация скоро приедет, смерть констатирует. И в район, в морг.

– У него бабка к вам приезжала за Коку просить…

– Да помню я. Наш парень оказался, из соседних деревень его бабка. Из какой точно не помню, но с этой – Евсюков показал в сторону барака, – они соседки были.

– Как в глаза ей теперь смотреть…

– А тебе-то что ей смотреть? Тебя вообще тут не было, в протоколе тебя тоже нет…

– У тебя совесть есть вообще?

– Я бы вообще сейчас тут с тобой не разговаривал, если бы не было.

– В морг не надо. Я сама тело родственникам отвезу. Гроб организуйте какой-нибудь, за расходы и эвакуаторам я заплачу. Договорись, пожалуйста.

– Как знаешь.

– Бабулю отдашь?

– Отдам.

– Где прилечь можно? Я посплю. Разбуди, когда приедут. Бабулю подготовьте тоже.

– Э, нет. Буйная она, это в последний момент. Если бы не пацан, не отдал бы тебе ее. Но он по сути жизнь свою отдал за это… Оформлю, что померла. Паспорт не выдам. А дальше сама уже с ней разбирайся.

– Как у вас все просто. Был человек – нет человека.

– Это не у вас, это у нас. В одной стране живем. Вот там ложись, – Евсюков показал на комнату за шкафом. Разбужу.

Глава шестнадцать

– Поднимайся. Не выходит она сама.

Марина открыла глаза и резко села, за окном уже было темно. Евсюков стоял рядом с кушеткой.

– Ты слышишь? Боится бабка, вцепилась в койку. Мы и силой можем, но ты лучше… сама зайди.

– Слышу. Дай в себя прийти.

– В себя приходить по дороге будешь. Мне этого вашего геморроя за сегодня по горло уже. Парень в ящике в буханке. Адрес родни я пробил, ритуальщикам сказал. Коку свою забирай и уебывай.

Марина встала и протерла лицо рукой. Вместе с Евсюковым они вышли во двор диспансера, там уже стояла заведенная машина с черной полосой и желтыми буквами на борте. Рядом стояли два мужичка и курили. При виде Марины оба выпрямились и уставились на нее. Вадим Сергеевич показал им жестом ждать, а Марину поманил рукой в сторону барака. У входа он остановился, посмотрел очень внимательно девушке в глаза и произнес:

– Значит так. Здесь все мое. И существует так, как и должно быть, естественным образом. Все, что ты видела и увидишь – остается здесь. Будешь болтать – я тебя достану, хоть в Москве, хоть где, везде. Пацана на тебя повесим, пожалеешь, что на свет родилась. Это понятно?

– Понятно.

– Иди за мной.

Евсюков переступил порог барака. Уже в сенях Марину едва не сбил с ног ужасный запах человеческих нечистот и немытых тел. На бревнах красовался слой жира и грязи толщиной в палец. Коридор диспансера представлял из себя вытянутое помещение, пол которого наклонился влево до такой степени, что идти можно было только лишь боком, как будто поднимаешься в горку. По обе стороны располагались тяжелые кованые двери с решетчатым окошком посередине. У одной из таких дверей стояли двое санитаров, те самые, которых видела Марина днем. Один из них ночью убил Пашу. Она вглядывалась в их глаза, но оба стояли с довольно таки невозмутимым видом. Евсюков остановился.

– Слушай сюда. Сейчас заходишь, одна, по сторонам не смотришь, бабка твоя в углу, справа от окна. У тебя три минуты, чтобы с ней договориться. Не справишься – она останется здесь. Мы ее уже укололи, но начнет орать – остальные тоже начнут. Мне кипиш не нужен, так что вперед.

Он кивнул санитарам, те распахнули железную дверь. За ней следовала еще решетка. Марину втолкнули внутрь и закрыли за ней дверь. На секунду она испугалась, что останется здесь, но взяла себя в руки и шагнула в тускло освещенное помещение палаты.

По бокам стояло по восемь коек с каждой стороны, на всех из них лежали люди. Кто-то спал, кто-то тут же с появлением Марины поднял голову. Вонь стояла ужасная, под кроватями стояли переполненные ведра. Лежащий у входа худющий старик с черными дырами вместо глаз вскочил и рванул в сторону Марины, та отшатнулась, но цепь на ноге не дала ему приблизиться. Старик свалился и застонал… Девушка обошла его боком и пошла в направлении, озвученном Евсюковым.

На нижней кровати в углу у окна сидела Кока…

Сухие ручки, как веточки лежали на коленях. Ножки свисали с кровати, на одной из них тоже виднелась цепь… Старое тело прикрывала лишь грязная перепачканная кровью ночнушка… Голова была не покрыта и опущена вниз, седые кудряшки закрывали лицо – старушка спала.

Марина опустилась на колени, сняла капюшон, положила свои руки на ладони Коки, заглянула в ее лицо и с ужасом отпрянула – половины лица просто не было! Девушка не поверила своим глазам и отодвинула рукой прядь волос – левая часть лица старушки была просто черная. В темноте казалось, что ее нет, но это была лишь огромная гематома… Марина потрясла Коку за руки и прошептала:

– Алена Романовна… Алена… Аленушка…

И тут старушка открыла глаза. Она увидела Марину, сердце той замерло, она не знала, что будет дальше…

– Мама?

Кока шептала слабеньким голосом. Марина стояла на коленях и держала ее за руки.

– Ты мама моя?

Девушка растерялась на секунду, но тут же ответила.

– Мама.

– Мамочка моя, мама, моя мама…

Начала быстро-быстро шептать Кока. Из глаз Марины брызнули слезы. Она обняла старушку, а та обвила ее шею маленькими ручками и уткнулась носом в плечо.

– Мамочка, мама… Я так ждала тебя… Почему ты так долго?

– Я здесь. Я здесь родная. Все хорошо.

Марина гладила Коку по голове. Та подняла голову и посмотрела на Марину своими световом глазками, полными крупных как град слезинок.

– Ты заберешь меня? Мы поедем домой?

– Да, дорогая, – Марина с трудом могла говорить – мы поедем домой, ты и я.

Лязгнул замок и дверь отворилась. На пороге стоял Евсюков и санитары.

– Ну, че там?

Марина сглотнула комок, вытерла лицо и ответила.

– Все хорошо, мы едем. Цепь уберите. И куртку какую-нибудь дайте для нее.

Подошел санитар со связкой ключей.

– Слышь, сука. Ты давай не командуй, мы знаем, что делать.

Он открыл замок и снял цепь, на ноге осталась кровоточащая рана.

– На выход.

Марина начала поднимать Коку, но ножки ее никак не хотели вставать, одна волочилась, вторая по видимости затекла и не двигалась… Кока заплакала. Марина сделала глубокий вдох, выдох – и взяла старушку на руки. Она не помнила, как они вышли из камеры, не помнила как вышла на улицу. Все свои силы Марина сложила только для того, чтобы дойти до «Соляриса». Евсюков шел следом. Марина прошептала:

– Ключи… В кармане ключи, достань…

– Вот эти?

Евсюков достал из своего кармана ключи от Катькиной машины.

– А там в документах не ты. Значит это больше не твоя машина…

– Ты охуел?

– Ну, что ты грубишь. Я к тебе добр. Тут подшаманить немного и жена будет ездить, хороший подарок, у нас годовщина тут скоро… В «буханку» залазь.

Марина, уже склонившись в три погибели, развернулась и медленно начала продвигаться к машине ритуальных услуг. Один из мужиков отворил заднюю дверь. Второй ринулся к ней, чтобы помочь, но Евсюков заверещал: «Стоять!» Мужчина не остановился, подхватил уже падающую Коку и подсадил ее внутрь. Марина заползла следом. Евсюков подбежал к «Буханке» и толкнул мужика, который помог. Тот покачнулся и осадил председателя.

– Слышь, начальник. Сам же сказал, что эта платит за поездку. Так не лезь, мы тут справимся.

Лицо Евсюкова исказила гримаса. Он подбежал к одному из санитаров, выхватил ружье и закричал:

– Тогда у вас минута, чтобы уехать.

Мужик захлопнул дверь, залез за руль – буханка не заводилась. Он тщетно пытался еще и еще, но рухлядь подводила. Евсюков выстрелил в воздух. Кока вздрогнула и заплакала:

– Мамааааа…

Марина посадила ее на колени и прижала к себе, закрыв ушки.

– Не бойся, милая… Все хорошо. Все хорошо…

Машина неожиданно взревела и тронулась с места. Ржавые ворота уже остались позади. Марина и Кока уезжали из диспансера.

– Все, Аленушка. Мы рядом, мы вместе.

– Правда?

– Да, дорогая. Иди ко мне, все хорошо.

Глава семнадцать

По убитой дороге неспешно ковылял старенький УАЗ-буханка, шел проливной дождь, который ледяной порывистый ветер конца сентября 2021 года грозил превратить в мокрый снег. В кузове находилась странная компания. Красивая, но потрепанная девушка средних лет, худенькая старушка, которая уверенна, что она маленькая девочка и едет с мамой домой. И молодой мертвый парень в деревянном закрытом гробу, заколоченному наспех гвоздями.

Внутри было промозгло. Марина сняла с себя толстовку и одела ее на Коку, которая по прежнему съежившись сидела у нее на коленках. Каждые 2—3 минуты она спрашивала у Марины, домой ли они и когда уже приедут. Новоиспеченная мать терпеливо отвечала ей, обнимала и старалась успокоить.

Через полчаса Кока уснула, ее ножки и ручки стали подергиваться во сне. Марина с ужасом обнаружила, что «ребенок» босиком… «Ну, ты и мать-перемать…» Она осторожно двигаясь, сняла с себя кроссовки и носки, натянула это все на ножки Алене Романовне. Сама Марина ничего уже не ощущала: ни страха, ни радости, ни холода – никаких эмоций просто не было. Даже на гроб с трагически погибшим Пашей она никак не реагировала – поставила на него свои голые пятки, чтобы удобнее было держать свою большую маленькую «дочку». За последние несколько суток Марина пережила такие сильнейшие эмоциональные потрясения, целый калейдоскоп. Что каких-либо чувств внутри как будто бы и не осталось, организм просто не реагировал морально на внешнюю среду. Аккумулировав все последние ресурсы, он максимально собрался, чтобы только добраться с Кокой благополучно до Москвы, зайти домой и закрыть двери на +100500 оборотов.

Один из мужчин с переднего сидения повернулся к ним.

– Гандон этот Евсюков. Все это знают, но боятся.

Марина молчала. Мужик отвернулся, но через пару минут снова посмотрел на своих пассажиров.

– Тут печка назад не достает, сама понимаешь – жмуров возим… Посади бабку вперед, замерзнет.

– Она не сядет.

– Давай махнемся тогда, вы туда – я сюда.

– Да сиди уже. Куртку дай, если такой сердобольный.

Мужик стянул куртку и передал Марине. Она накрыла ей Коку и свои окоченевшие ноги.

– Ехать сколько осталось?

– Дорога убитая, машина тоже. Час, может чуть меньше.

– В Москву нас увезете потом? Я заплачу.

– Да ты чего! У нас вызов уже потом в Шахунью. Итак целый день там простояли, начальник орет.

– Мужики, сто тысяч.

– Да мы бы рады, но работы нет нихуя, семьи у нас, уволят – сотка быстро закончится.

– В «хунью» эту довезете? Я не знаю вообще где мы, и как отсюда выбираться.

– В Шахунью? Да не вопрос, докинешь немного.

Тут подключился второй.

– А че ты у родни не останешься? Кому гробик везем? Отдохнете, потом в Москву уже.

– Там внук их, мертвый… Как бы скорую вызывать не пришлось тете Оле… Сомневаюсь, что мне там рады будут.

– Ты ж не виновата вроде… Сам, говорят, пацан полез… Несчастный случай.

– Это я его из Москвы потащила с собой… Это крестная наша, его и моя.

– Кока то бишь?

– Почему вы все Кока говорите?

– Не знаю. Так уж повелось… Всегда так говорили.

Тут снова очнулся первый.

– У мены сын доклад в школу делал про это. Там две версии, одна с языческих еще времен тянется – коренные племена, которые жили здесь по весне обряды делали, где молодые девушки гадали на суженного, а помогали им старшие женщины. В конце курицу резали, а курица – это Кока. И старшие становились как бы наседками для младших. Вторая история попроще. При крещении малыша на Руси нареченный крестным или крестной дарил малышу яйцо, которое называли «Кока», а сам процесс дарения «коковаться», отсюда и пошло.

«Нихера ты профессор!» – заржал мужик за рулем. Кока вздрогнула. Марина зашипела:

– Тихо. Разбудите мне тут курочку.

Всем стало теплее, спокойнее. Машина покачивалась, дождь шумел по крыше. Но неизбежность эмоциональной расплаты настигала, она была все ближе. Марина чувствовала это, кровь снова начинала разносить адреналин по всему организму, в каждую его клеточку…

Машина остановилась. Марина посмотрела в мутное окно. Напротив стоял большой деревянный дом, окна светились теплом, из трубы шел дымок.

– Посигналь. Появится кто – тетю Олю позови.

Марина не могла отпустить Коку с колен, та мирно спала.

Глава восемнадцать

Все пошло совершенно иначе, чем планировали Марина. Сельские мужики позвали тетю Олю, но очень уж сильно торопились и начали вытаскивать гроб, когда та еще не дошла до машины. Марина прижатая Кокой не могла их остановить. Тетя Оля упала на колени возле калитки и принялась стенать и молиться.

– Ой, Аленушкаааааа… Уморили!!! Уморили, бесы! Убийцы! Убийцы!

Марина поняла, что надо действовать. Аккуратно пересадила Коку на сидение, выползла из под нее, но та все равно проснулась и испугалась.

– Мама, мама моя! Не уходи, не оставляй меняяяя!!! Мама!

Кричала и плакала Алена Романовна. Голос срывался, начиналась истерика. Марина выпрыгнула из кузова, повернулась и строго сказала:

– Алена. Сиди тут и не бойся. Мама сейчас вернется.

Тетя Оля тем временем, уверенная, что в гробу Кока, с криками «Убийцы» с кулаками набросилась на носильщиков. Марина рванула к ним, но опоздала… Один мужчина поскользнулся на раскисшей от дождя траве, от нападения тети Оли не удержался на ногах и, как в замедленной съемке, полетел вверх ногами… Гроб выскользнул, ударился углом об землю, крышка его откололась – и тело выпало в кусты. Второй мужчина, пытаясь удержать падающую конструкцию полетел следом, прихватив с собой и тетю Олю. Марина с открытым ртом наблюдала за происходящим. Из кустов раздался душераздирающий крик тети Оли, и вдруг тишина… Она потеряла сознания.

Мужчины все грязные, матерящиеся, выволокли тетю Олю под руки, Марина подхватила ее, привела в чувства, отвела в дом и уложила. Огнем метнулась к машине и забрала Коку. Та вся тряслась и плакала.

– Ну. Чего ты. Моя малышка, моя маленькая. Мама тут, мама с тобой – приговаривала Марина.

Тихонечко она повела Алену Романовну в дом. Мужики вылавливали из кустов тело… Проходя мимо, Марина обратила внимание, что оно абсолютно голое… Она присмотрелась, и по телу пробежала дрожь… Парень был весь в гематомах и кровоподтеках!!!

– Стойте!!! Стойте, не забивайте крышку. Сейчас… Я вернусь.

– Мадам. Нам ехать пора. Мы сейчас здесь его оставим.

– Пожалуйста! Одна минута!

Марина завела Коку в дом.

– Тетя Оля, вот наша Алена Романовна. Жива и почти здорова.

Та опять потеряла сознание. Марина приказала Коке сидеть рядом и побежала во двор. Тело было уже небрежно сложено, но крышку еще не пришили. Марина подбежала к гробу и закрыла рот руками, чтобы не закричать… Это был не Паша!!!!!

Миллион мыслей за секунду понесся в голове. Но это был не он! Молодой мужчина лет 25—30, весь избитый, с дырой в голове, но не Паша…

Марина уселась на корточки рядом с гробом.

– Сигарета есть?

Мужики угостили ее и дали огня.

– Оставьте здесь это.

– Не надо в дом нести?

– Нет, не надо в дом. Хотя… Вот здесь в сенях поставьте, внутрь не надо. Возьмите…

Марина протянула одному пачку денег.

– Тут больше…

– За беспокойство. И твою куртку.

– Как скажешь. Ну, бывайте.

– Угу.

Докурив, Марина побежала в дом – Кока сидела не шелохнувшись, тетя Оля была без сознания. «Мама» обняла свою дочку.

– Я же говорила, не бойся. Все хорошо, мама рядом.

– Мамочка, почему тетя кричала? Она болеет?

– Да, милая. Тетя болеет. Но все хорошо, мы с тобой в безопасности. Скоро поедем домой.

– Это не наш дом?

– Нет, этот не наш.

Кока вздохнула.

– А мне этот понравился.

– Правда?

– Да. У него яркие окошки и дым из трубы идет.

– Да, милая, хороший домик. Но наш еще лучше. Дай мама посмотрит тетю.

Марина подошла к тете Оле, та уже не дышала. Сердце пожилого человека не выдержало… Марина сложила ее руки на груди и почему-то машинально перекрестилась.

– Аленушка. Тетя спит. Устала она очень. Мама сейчас позвонит. И мы поедем домой.

Марина взяла телефон и набрала номер.

– Привет, Канат. Помнишь меня?

– Конечно. Рад слышать!

– Да, я тоже очень рада. Брат, помощь нужна. Локацию сейчас скину, километров 500 от Москвы, я тут в беде. Деньги не вопрос. Выручишь?

– Сколько? Пятьсот?!

– Да. Понимаю, что далеко. Выручи.

– Да не вопрос. Пацанов брать с собой? Нормально ты?

– Нормально. Нет. Надо просто меня забрать. Приезжай, пожалуйста.

– Выезжаю.