Текст книги "ЦТП"

По дороге серый цвет листьев резко поменялся на привычный, сельва ожила, заклекотала, зашумела. Те черные тучи, что застили звезды, наверное, были выбросом с завода у шоссе Энтузиастов. Или какого другого, Март говорил, их тут много, в окрестностях.

Рада плавала на середине речки, она держала себя за голову обеими руками, и то погружалась в илистые воды то всплывала, обнажая груди. Синий купальник валялся на желтом песке.

Увидев меня, она махнула рукой, брызги полетели в стороны. Я поспешил отвернуться. Наверное, некое народное поверье, которое надо совершить – чтобы что?

Домыслить не дали, она окликнула меня. Ногу свело, течение начало сносить ее дальше, прочь, я поспешил на помощь. Все равно долго не хотела выбираться из воды, продрогшая, жалась ко мне, целовала, ласкала, овивала руками, прижималась бедрами. Или тоже – ритуал?

Наконец, выбрались, высушились. Отправились в дом. Придя, Рада сразу укрылась у пленника, вплоть до возвращения Тита. Вернулась, когда все собрались за столом, не так давно прибывший Гор дольше всех выспрашивал, что да как произошло, в лице сквозила столь плохо замаскированная подозрительность, что Тит взорвался. Наговорили бы много чего, если б не Рада, вставшая меж ними. Но все равно нервничали, ожидая и новостей в одиннадцать.

Голос едва пробивался через помехи, в этот раз действительно что-то серьезное, заметил Тит, раз так стараются, и закусил губу – видимо, свое задание он таковым не считал. Последнее время он не раз высказывался в этом смысле – пора бы напомнить родному населению, где находится генерал, но услышан не был. Подпольщики использовали весь информационный ресурс и снова рисковать не хотели. От ничегонеделания Тит начинал задыхаться.

Сквозь шум и писки, мы услышали о диверсии на дороге, соединяющий арсенал и небольшую военную часть на самой границе Крусады. Колонну из нескольких грузовиков обстреляли неизвестные, среди военных есть убитые и раненые, двое повстанцев так же убиты, но остальным удалось раствориться в горах. Армейские чины в бешенстве, подобной наглой вылазки давно не происходило, и последствия эта халатность имела моментальные – должности лишился командующий юго-восточным округом. Мы не исключаем, сообщил диктор, развертывания активности от борцов за свободу родного края. Тит в бешенстве поднялся, грохнув по столу кулаком.

– Я всегда говорил, надо убивать. Мало палачей в военной кодле? Я бы пришел и грохнул, не одного, так семью, так больше шансов, что услышат. Да плевать кого, они все подонки. Март собирал данные, копошился, а не надо было, все одинаковые, чем выше пост, тем лучше. Я говорил, генерала тоже надо грохнуть, а не шофера… – в этот момент в лицо Тита влетел кулак. Он рухнул оземь, но тут же поднялся, бешено глядя на Нила.

– Март ушел. Ты сам голосовал за это.

– Ты не понял? Там бой был, а мы…

– Еще раз напомнить? – Тит выругался, сел, а затем, не выдержав, вышел на улицу. За все время свары, Гор даже не повернулся, даже когда Нил напомнил, кто в доме должен быть хозяином. Гор махнул рукой и ушел спать. Нил обернулся ко мне.

– Я все понимаю, но вы и за ним тоже присматривайте. Развала нам только не хватало, – Рада так же засобиралась ко сну. Выходной кончился, завтра рано вставать. Я хотел идти к ней, но не решился. Напрасно, как понял наутро. Почти весь вечер не разговаривала, только к ночи немного отошла.

Следующим вечером пришло известие, которого ждали два дня. Голоса заговорили об Армии освобождения. Диктор напомнил, что вот уже больше трех недель в плену у Армии находится генерал и что с ним, по утверждению наших источников, все в порядке. Власти упорно скрывают сам факт пленения, предпочитая вообще не замечать исчезновения генерала, впрочем, неудивительно, когда самого правителя страны не видно и не слышно так долго. Однако странным остается другое – за все время после проведения столь удачной акции, Армия находится в странном выжидании. Мы ждем либо ее заявления о переходе одного из виднейших деятелей времен революции на свою сторону, либо новой, не менее значимой акции.

Шипение, наушники замолчали. Тит щелкнул выключателем.

Сперва тихо возмущались, не понимая, потом Тит холодно произнес: «А чего непонятного – нового теракта требуют, иначе с нами работать не станут. Гор, ты кажется, этого хотел?». Начался ор, точь-в-точь как в тот день, когда я впервые появился в этом доме.

Только Рада молчала, смотрела на меня. Я обнял ее, оттащил от стола, предложил всем подождать до завтра, все равно ночью только нервы трепать. Подействовало, замолчали. Стали расходиться. Я пошел следом за девушкой, когда свеча в ее комнате потухла, поскребся в дверь. Рада пустила, но и только. Мы спали вместе, наверное, в точности так же, как она с Мартом. Каждый уткнулся в стою сторону, разошелся по своей половине широкой двуспальной кровати. И только одеяло общее. С Лидией у меня было бы так же во время ссор? Или их не случилась бы?

Следующим днем я остался с пленником один. Кивнул Раде, обещая в точности выполнять ее предписания. На прощание коснулась руки, сжала и тут же отпустила, вот это запомнил. С этим и ждал возвращения.

Гор примчался первым, шлепнул газету на стол и просил немедля прочесть. Позавчерашний номер «Правды» ему вручили вскоре по выходу с предприятия. Сначала подумал, какая-то просьба, рабочие часто заворачивали грязные листки с прошениями в газеты, чтоб не смущать политинформатора. Внутри не нашел, подумал, может что в самой газете подчеркнуто. Так и есть: одна статья, измененная до неузнаваемости.

«Один из вас с этой газетой должен придти на станцию „Чухлинка“ шестого числа в два дня. С вами встретится связник, получите инструкции». Сообщение находилось в разделе «Одной строкой» – первая же новость обведенная анилиновым карандашом.

– Они о нас все знают. А мы посылали Тита с воздушным шариком… – он рухнул за стол, закрыв лицо руками. Я попытался его разубедить, может, это двойная игра, может, это спецслужбы… Да какие, к лешему, спецслужбы, при нашем уровне техники сделать что-то подобное нереально. Сами смотрите, объявление как влитое.

– «Чухлинка», где это? – захотелось пойти самому, черт его знает, может, так лучше. Гор поднял затуманенный взгляд, лицо скривилось.

– В километре отсюда. Хоть сюда приглашай! Все знают. Наверняка и про Марта… – хотелось поддержать, утешить, подумалось, вдруг ЦТП решил ввязаться в игру. Но уж больно мелко. Для Центра выковырять любое правительство, переменить страну до неузнаваемости – дело пары часов и… хотя что я знаю о 912? Генерал прав, что-то здесь не то. Надо хотя бы начать копать, и сейчас же.

Выскочил на улицу, мимо ошарашенного Нила, только подходящего к крыльцу. Можно никуда не бежать, включить связь с миссией, тот самый чип, запрятанный в теле. Но вот этого я не хотел, всегда подсознательно боялся активировать его. Накатило привычное ощущение всевидящего глаза, выскочив из деревни на шоссе, долго озирался, оглядывался, вид, верно. у меня был такой, словно сбежал из психушки. Удивительно, что ни одна из проезжающих машин не остановилась. Удивительно, что спокойно дошел до телефона, больше того, дождался когда молодая девушка наговорится со своим любезным и уйдет. Звякнул в миссию. Попросил поднять архив о терраформировании 912, выписки главного инженера проекта, поэтапный план, отчеты о выполнении, все, что найдется. Руководитель выслушал меня молча, наконец, спросил:

– Вы еще долго намерены у нас гостить? Просто нам хотелось бы почаще от вас получать известия. Обстановка не слишком располагает.

– Я слышал, обострение внутренних трудностей. За мной ведь и так спутник постоянно наблюдает.

– За вашей зоной безопасности. Но вы не придерживаетесь правил нахождения… – замечательно, хоть следят. Конфликтовать не хотелось, пусть передаст данные. Но ощущать всевидящее око жутко неприятно, уж лучше не знать. Наверное, большинство так и делают – стараются не думать, сразу открещиваясь от всех конспирологических версий, связанных с чипом. Так легче жить. Многие никогда не выключают чип, считая это предрассудком, а на деле боясь подобной вольности. А некоторые становятся анахоретами, улетают жить на глухие, подобные вот этой, планеты, образуют колонии…

Я попрощался и отправился назад. Нил сидел перед газетой в окружении свечей и с лупой разглядывал заметку. Наконец, поднял голову.

– Предположу, искусная фотопечать. Тон бумаги чуть различен. У наших спецов так не получится. Гор, можешь идти смело, это твой связник.

– Пойду я, – неожиданно произнесла Рада. Гор дернулся. Нил пробовал возражать, она перебила. – Нет, Гор теперь наш главный, его надо беречь, пойду я. Мало ли что.

– Считаешь себя наименее нужной? – язвительно произнес Тит, голос его подвел.

– Я пойду с ней, – ко мне повернулись разом. – Нужно же определить, что это за связник, откуда. Может, удастся проследить.

Гор вздохнул с некоторым облегчением, остальные, недолго поколебавшись, так же согласились. И Рада не стала возражать. На этот раз мы хотя бы спали как одно целое. Под утро она все равно замерзла, даже в моих объятиях. До работы ехали вместе – странно оказываться в местах, о которых за последние дни думать забыл. Или вспоминал, но иначе. Все равно сердце екнуло, стоило зайти в буфет. Хоть время раннее, и ни души, все равно, ожидал увидеть Лидию, ожидал и боялся. Затем вышел, проехал на трамвае до конца Электродной и ждал уже там. Туда и пришла Рада. Ничего не сказала, пошли на автобус, добрались до «Чухлинки». Без двадцати два, пригородный поезд прибудет через шестнадцать минут. Я сел возле выхода с перрона, она стала прогуливаться из конца в конец недлинной станции. Не выдержала, села рядом со мной, сжала руку и тут же поднялась, продолжив неутомимое хождение.

Поезд – старая «кукушка» с потрепанными деревянными вагонами, – прибыл, чуть запоздав. Двери захлопали, люди толпой покидали состав. Отвлекшись на мгновение, я потерял Раду из виду, рванулся с места, нет, вот она, одна, мгновение, снова исчезла за толпой, появилась. На сей раз ища меня глазами – в руке оказалась газета, знакомый заголовок бросился в глаза. Я поспешил к ней, оглядываясь по сторонам, едва не налетел на девушку.

– Кто? Кто это был? – Рада только головой покачала.

– Не знаю. Не поняла. Слишком быстро. Сунули газету в руки и все. Думала, действительно связник, только на руку и посмотрела

– Ну хоть мужчина или женщина? – так и не смогла сказать. Толпа схлынула, мы стали спускаться по опустевшим ступеням. Сойдя с перрона развернули газету. Рада немедля сложила ее. И снова раскрыла только вечером, перед маленьким собранием. Оба листа занимала подробная, в деталях и схемах, инструкция следующего теракта. Речь шла о подрыве машины военкома столицы на выезде из города. Место и время, поминутный расчет, планы подхода и отхода. На исполнение давалось две недели. После чего – признание, сотрудничество, связь с другими повстанческими организациями, поставки оружия и взрывчатки. Координация общих усилий через начальника южного сектора главного управления разведки службы безопасности Альянса.

– Они будто издеваются… – пробормотал Нил.

– А мы писали в парламент…. Значит, еще не дошло.

– Тит, до тебя не дошло, что это значит? – вспыхнул Гор. – Они тут везде и всюду, что хотят, то и будут делать.

– Что же у них хотелка революцию устроить не сработала? Да при таком размахе, как тут написано, у них в подчинении десятки тысяч – где они все? – не сдавался Тит. – И координация через завхоза. Понимай, как знаешь. Вот, нашли дураков на потеху, может, что выгорит…

– Да они… – и замолчал, снова уткнувшись в плотно сжатые кулаки. Потом поднял голову: – Не знаю, что это значит. – он уставился стеклянными глазами на товарищей. Потом произнес: – На проспекте Мира голое поле, ни домов, ни кустов. Машину они предлагают взорвать, положив взрывчатку под люком канализации. Все знают, что лимузин бронированный, люк его подбросит и все.

– Может это проверка? – неожиданно подала голос Рада. – Вот вам задание, которое невозможно исполнить, если дураки, будете пытаться и сгинете впустую, нет, придумаете новое место. Только зачем им военком?

– Под его началом ведутся работы по созданию оружия возмездия, – тут же ответил Гор.

– Что это такое? – спросил я. Синхронное пожатие плеч: радио сообщает, в стране создается нечто такое, что раз и навсегда сможет стереть все корабли в море близ берегов, стратостаты в недостижимой выси, дирижабли, самолеты… словом, одним махом порвет ненавистную блокаду.

– Если только это не очередной блеф, – хмыкнул Нил. – Как это уже было с ракетами три года назад. Трубили, обогнут полпланеты, а вышло – плюхнулись у наших же берегов. И еще пришлось извиняться за потопленный сухогруз единственных наших союзников.

– Но Альянсу он зачем-то нужен. Почему они на военкома вообще вышли? – упорствовала Рада.

– А как мы на генерала – нашли удобную цель, которая выезжает за пределы резиденции, без кучи охраны. Другая-то им не по плечам.

– И нам тем более.

– Нам ладно, Гор, главное им. Могли бы – мы бы давно стали их провинцией. Они вокруг нас такую армаду держат, одних мониторов сорок штук, плюс эсминцы, дредноуты… Половина флота всегда под парами.

– Если не брешут, – буркнул Гор. – А мы повторяем.

– Ведь это должно быть военной тайной, численность и состав сил по поддержанию блокады. – Нил неожиданно замолчал. – Странно, что раньше об этом не подумал.

– А о чем мы вообще думали раньше. Мы же ничего не знаем, ни чего хочет от нас Альянс, от нас, в смысле от страны, ни чего мы хотим от него. Может, давно все обо всем договорились, а блокада эта только фикция, чтоб не давать гражданам сваливать из этой дыры. Мы всегда дырой были, а вот как Альянс появился, так и начали туда валить. Пока не случилась вылазка в Крусаде… хоть убейте, не верю я в нее.

– Что это провокация горцев?

– Что это вообще война с рассадником контрреволюции, Рада. Был бы рассадник, так империя влезла, она в те времена ой как сильна была, это теперь ее дербанят со всех сторон, вон пишут, еще два анклава провозгласили независимость. Мы первые на подмогу.

– Или тоже пропаганда. Нашей силы и нашей идеи.

– Неважно. Империя бы влезла, дралась с нами, как в годы революции, а ведь ни словом, ни делом, будто ей мы даром не нужны. Кофе ведь у нас закупает, плевать ей на блокаду.

– Значит, и на силы Альянса тоже.

– Я не знаю, Рада. Наверное, сильна. Хочется хоть во что-то верить.

– А не получается, – зло произнес Гор. – Во что можно верить, если история запрещена, внешняя политика неизвестна, внутренняя и подавно, мы живем, вообще не представляя на каком мы свете. Знаем то, что положено, или что не положено, и не можем даже сравнить одну ложь с другой. Ведь какая-то история существует на самом деле. Ей уже семь тысяч лет, нашей цивилизации, а что мы знаем о ней? Даже меньше, чем двести лет назад, когда начались раскопки. Ведь разрытые города снова уходят в песок. Почему их вообще в пустыне строили, говорят, тогда на том месте море было, возможно ли это или тоже брехня?

Не знаю, к кому он обращался, но ответил я. Рассказал о подъемах и оседаниях земной коры, о движении континентальных плит, – все, что помнил из школьного курса. Меня слушали, не перебивая.

– Интересно, наши ученые в курсе, что по планете плавают острова, – еле шевеля губами, произнес Гор.

– Не только острова, сами океаны…

– Да, я понял. За миллиард лет существования планеты это ж сколько…

– Три с половиной миллиарда, по нашим данным.

– А им можно верить?

– Ваша планета ничем не отличается от миллионов других, о которых мы что-то знаем. Обычный желтый карлик, вокруг которого в зоне существования жизни собралась из обломков протовещества железокаменная основа будущей колыбели жизни.

– Вот так просто, – пробормотал Гор. – Так просто открывается хоть какая-то правда. А о нашей истории, о ней вы что можете рассказать?

В его голосе сквозило отчаяние, смешанное с надеждой. Так жаль было рушить ее. Гор дослушал молча, молчали все, долго, терпеливо. Наконец, он задал тот же вопрос, что и генерал днями ранее – зачем же тогда мы пришли к ним? Или это тоже сказка – про восстание и победу над корпорацией, которая планету с оси свернула.

И снова нечего сказать в ответ.

– Вы у нас больше месяца. А все одно – будто турист, – в томящей тиши Гор поднялся, сказал, пойдет спать. Чего куковать: завтра тяжелый день. Неизвестно, как все устроится. Рада посмотрела на ходики у окна – всего девятый час, он махнул рукой – устал.

Живым его больше не видели. Гор рано ушел на работу, только до нее не добрался, утонул в реке. Труп нашли куда ниже по течению, километрах в четырех от деревни. Как раз у дамбы, ребятишки собирались половить рыбу – в этой стране дети главные добытчики пропитания, на них не распространяются законы… много законов, им можно даже подворовывать, не больше, чем на золотой за раз. Об этом мне говорил Нил, когда мы возвращались с опознания; Рада не пошла, Тит отговорил. Еще что-то рассказывал о старинном обычае детского нищенства, о том, что не подать сорванцу в отрепьях, куда больший грех, чем старухе на паперти. О празднике нового года, когда традиционно оделяют самых бедных. До революции, давали им на неделю кров – новый год приходится на самый разгар сезона дождей. Иногда больных чумой или холерой ребятишек посылали в стан врага в такие праздники – и кто бы посмел отказать им в приюте. Он говорил ровно, хотя глаза блестели от слез. Тит встречал нас на пороге. Погребение назначено на послезавтра, кому-то надо остаться с генералом – взгляды уперлись в меня. Хотел возражать, но сил не осталось. Вечером не находил места, Рада приютила. Рассказывал ей о первых встречах с генералом, с его дочерью – будто нарочно. Потом забылся.

Два дня прошли вхолостую. Спускался к генералу, пытаясь воскресить былое. Мы делились впечатлениями, наверное, так хорошо вместе нам не было никогда прежде. Я рассказывал о неслучившемся прошлом, он о былом. Никто не поминал грядущее, погруженные в землю, мы в те два дня походили на оживших покойников, кромсающих воспоминания, вырезающих из них все тревожное, тягостное, объединяющих их в нечто, что связывало нас еще сильнее. Старик ожил, да и я приободрялся, спускаясь к нему. Генерал еще раз вскользь упомянул о ЦТП, но толкового ответа пока нет, я узнал только имя инженера, первоначальную и окончательную стоимость проектов, сроки проведения, прочую отчетность. Данных о передачи планеты в пользование, акта приема комиссии не нашел. Как и подписи директора. Как будто 912 нуждалась в доведении до ума, нет, конечно, нуждалась, но и за шестьдесят лет ее будто не могли подвести под нужные стандарты.

Еще раз отправился в миссию, во время обеденного перерыва, поехал к «Станкину», поняв, куда занесли ноги, у проходной. И столкнулся с Лидией.

Она лишь головой покачала. Прижала ладонь тыльной стороной к губам. Мы стояли друг против друга наверное, минуту. Я не смел отойти, она не могла. В глазах заблестели слезы, кто-то нелюбезно толкнул ее в спину, Лидия очнулась, пройдя мимо, наши рукава соприкоснулись, поспешила в буфет. Дверь хлопнула. А я все продолжал стоять на месте.

После кремации меня пригласили за общий стол помянуть Гора. Сидели тихо, говорили мало. Нил не выдержал.

– Армия из нас кончилась, а вот дело надо завершить, – к нему молча повернулись головы. – Я о теракте. Понятно, самим придется все разрабатывать. Рада, мы возьмем твой пикап, заявишь в полицию об угоне, ничего страшного, ты все равно ставишь его на выезде из деревни с пометкой «продается».

– Нил, сейчас-то это зачем?

– А тебе, Тит, лучше уехать, – будто не слыша девушку, продолжал он. – Насовсем. Когда спохватятся, будет поздно. Селитры у нас много, аммонала можно сделать мешков пять, если завтра взяться, то за неделю успеем набить полну коробочку. Мне обещали привезти чистый магний. Так что полыхнет будь здоров. А мы с Титом разберемся, где и когда лучше сработать. Мой план прост. Военком всегда проезжает по одному маршруту, каждый день с работы и на работу. На улице Новаторов сейчас ведутся ремонтные работы, перекладывают трубы, проезд сужен до двух полос. Наш пикап будет стоять в месте сужения, там, где шоферу придется тормозить, сбавляя до тридцати максимум. Как только лимузин поравняется с пикапом, мы взорвем содержимое. И потом уедем в Крусаду. У меня там есть пара знакомых, не очень близких, но…

– Нил, ты меня постеснялся спросить? Я никуда отсюда не собираюсь. Да и потом, ты сколько людей в округе положишь. Ведь семь утра и вечера – самый час пик.

Лицо Нила побелело. Кажется, от Тита таких слов никак не ожидал.

– А тебе не все ли равно, сколько положим? Тебе когда было до этого дело? Ты твердил, что быдло готово хоть на плаху идти, если будет приказ вождя, что его хоть сечь, хоть жечь, от рабской сущности не откажется. Или не твои слова.

Тит долго молчал.

– У меня отец ровно такой же, – хмуро сказал он, – настолько нос по ветру, что иногда даже опережает колебания курса партии… К чему это я. Отвечать не хочется. И уезжать тоже. Крусада мне чужда, там столько моих родичей перерезали, еще когда они там жили, что… Они по одному диалекту вычислят чужака. Это ты говоришь без акцента, а я…

– Ты сейчас что, на самом деле, хочешь сказать? – Тит долго молчал.

– Просто тошно. Убивать-то моими руками будешь, разве нет? Да, народишко такой, что не дай кому с ним жить, паскудный народец, все друг за другом следят, по ночам караулят. Вот ты говорил, раньше иначе было, община, все как один, восстания потому… чушь все это. Революция-то произошла, когда горцы порезали администрацию, да сами хотели править, вот тут наши вожди и спохватились. Освободившееся место заняли. Ну как же, умные ведь, в столице империи учились. Сорганизовали общество и пошли крутить. Потом заграница отвернулась от них или они от нее, не суть, заборы ставить начали. Если и вправду говорят, что до войны можно было и страну покинуть и сюда на курорты приезжали отовсюду…. Что-то разговорился я, а ты все никак не заткнешь. Март вот затыкал, идеалист наш, а ты…. Я даже не знаю, чего ты вообще хочешь. Народ поубивать и в Крусадские горы свалить? И что? Ах, да, защитники свободы, оплот демократии. – и без перехода. – Ты, видно, меня решил вместе с машиной рвануть.

– Нил? – выкрик Рады потряс домишко. Я содрогнулся.

– А что, – спокойно, хотя внутри все клокотало, продолжал Тит, – у тебя выход есть.

– Нет у меня выхода…

– Не лги, есть. Нил свалит, а я… буду в машине. Или кто-то станет тянуть провода от пикапа до укрытия, прям в час пик?

– Я могу достать в ЦТП радиоуправляемый детонатор…

– А потом все поймут, что это дело рук Альянса. Не лезьте вы, прав Гор, вы здесь турист, туристом и останетесь. Рада, а почему ты не кричишь, что мы безвинных людей загубить собрались. Или уже все равно? – она не ответила. Даже головы не опустила. Смотрела на Тита пристально, играла в гляделки. Наконец, отвела взгляд. Произнесла глухо:

– Я с вами.

– Нет уж, это без тебя, – отрезал Нил.

– Я с вами, мне тоже деваться некуда.

– Рада, я хочу…

– Не надо! Что будет с пленным, Нил?

– Ты еще спрашиваешь. Тит им займется.

– Может, просто выпустить? – оба молодых человека посмотрели в мою сторону. Тит улыбнулся.

– Так привыкли? Хотя… можете отпустить, когда уходить будете. Вам не трудно будет тут еще пару дней, после нашего ухода, посидеть? – я помолчал. Было больно. Понимал, что временно здесь, но ведь по своей воле, по желанию помочь, сделать что-то, пусть не самое важное. Потом кивнул.

– Рада, ты останешься. Это приказ.

– Чей? Ты не командир.

– Это наше решение. Меня, Тита и Гора. Он всегда говорил, что тебя следует оберегать от подобного, а в случае…

– Не поминай при мне его имени, тем более сейчас! – она вскочила из-за стола и выбежала в кухню. Подождав чуть, я пошел следом. Застал ее стоящей у окна, одной рукой Рада вцепилась в подоконник, другой держалась за голову. На меня не оглянулась.

– Я прошу тебя уехать со мной, – она едва заметно покачала головой. – Я прошу, Рада. Неважно… ты мне нужна. Неважно, что у нас было, не было, ты не можешь здесь остаться.

Она резко повернулась.

– А вот мне как раз очень важно. И что было, и чего не было. Все важно. Я…. Я любила их. Марта и Гора, очень любила. Одного как брата, он принял меня, привел в свою организацию, доверился, поверял все тайны, он… – дыхание перехватило. Не оборачиваясь, продолжила: – И я так хотела стать его женщиной, его единственной, а он так оберегал меня от всего… даже от себя. Настолько, что я стала искать ему замену. Не так. Его в другом. Нашла в Горе. Нет, Гор сам нашел меня, да, он не такой, но он честный, надежный, преданный друг, он был для меня больше, чем другом… хотел быть… я разрывалась меж ними. Ни один не принял меня, какой я была. Не посмели, не решились. Я разделила бы с ними все, я… у меня же есть как у всех, капсула, неужели они думали, что я не смогу. Я же часть целого.

– А я, Рада?

– Ты любишь Лидию. Или тебе кажется, что любишь. Я ведь видела, как ты смотрел на нее тогда, в буфете.

– Тогда почему…

– Я распутная, грешная, я… я не могла больше. Я просила у реки очищения, ты видел, надеюсь, река дала мне его. Хоть в чем-то теперь чиста перед Мартом. Говорят, так легче соединиться с ним. Да, – без перехода продолжила она, – я еще и суеверна. Я не революционерка, я любила его.

– Рада, – едва слышно произнес я, – все равно надо вывезти тебя отсюда. То, что здесь происходит, это кошмар.

– Это мой кошмар, – наконец, она повернулась ко мне. – Прости. Я родилась в нем и прожила жизнь. И здесь остался мой любимый, я говорила, что суеверна, я не могу покинуть места, где он упокоился. Хоть в этом буду ему верна, – и совсем тихо: – Мне сейчас надо побыть одной.

Она погладила мою щеку, пальцы холодные, я успел прикоснуться к ним, но сжать нет, выскользнули. Поблагодарил, сам не зная, за что, вышел.

– Давайте, я все же вам помогу, – странными словами, ломающимся голосом обратился к Нилу. Тот медленно кивнул.

– Хорошо. Будете прессовать аммонал. Возни много. Точно не уедете? – я кивнул. Нил подождал чего-то, прежде, чем ответить согласием, посмотрел в сторону кухни. Наконец, начал рассказывать способы изготовления взрывчатки. Которую мы и делали – с Радой, в маленькой кухоньке, в больших кастрюлях. Складывали по пять и заворачивали в крафт, заклеивая.

Первые полдня прошли в обоюдном молчании, потом Рада не выдержала.

– Почему ты не уйдешь? – спросила она, подавая магниевый порошок, – Зачем тебе это все?

Я пожал плечами. С сырым аммоналом надо быть аккуратней, но мы, не задумываясь, мяли и прессовали его пестиками. Затем выбивали из кастрюли и заполняли по новой.

– Мне хочется остаться.

– Но я ничего не дам тебе, если ты…

– Я не прошу, Рада. Мне хватает того, что есть, – она нахмурилась.

– И ты с ними пойдешь?

– Нет. И ты не пойдешь. Мы будем сторожить нашего генерала.

– Ты будешь, а у меня работа. Когда они уедут, я перееду к двоюродной сестре, а потом…. Я не вернусь сюда больше, – я кивнул. – Что ты киваешь, я…, – она замолчала на полуслове, и принялась с ожесточением пинать мягкую смесь, готовая подорвать нас на месте. – Я не хочу ничего. Все закончится, и я тоже.

– Рада, я просто остаюсь здесь. Не могу уехать, прости. Не из-за нее, поверь мне хотя бы в этом.

– Не говори, что из-за меня.

– Больше не из-за кого. Знаешь, мне все равно, что у нас ничего не будет, я смирился. Я и так всю жизнь все теряю, потеряю и тебя. Но пока этого не случилось, я буду с тобой.

– А потом тебя позовут на работу. Ведь поэтому ты здесь, в неоплачиваемом отпуске. Но он ведь кончится.

– Ты уедешь раньше.

– И ты не поедешь за мной? – я ничего не ответил. Рада замолчала, больше в тот день к этой теме мы не возвращались. Вернулись на следующий. И через день, и позже. Она спрашивала, я отвечал. Она сердилась, я пожимал плечами, она уходила, я продолжал работать за нас обоих. Это было несложно, смешивать в нужной пропорции вещества, высушивать и пакетировать их. Нетрудная работа затягивала, а возможность мгновенной вспышки после одного неосторожного движения, не давала отвлекаться мыслям. Это было хорошо – готовить взрывчатку. Хорошо, ибо Рада всегда оставалась рядом. Если не в кухоньке, так на чердаке, в подвале, в комнатах, где-то неподалеку. Я всегда мог услышать ее. Отдыхали мы так же вместе, в комнате Марта, она ближайшая к кухне, к ежедневно увеличивавшимся запасом аммонала. Вечером она тоже спрашивала. Это стало сродни ритуалу, ее вопросы, мои ответы. Беспробудный сон и такая же безотрывная работа. Все смешалось, слиплось воедино. Кроме редких прикосновений рук, тел, на которые лицо отзывалось смущенной улыбкой. Мгновенная передышка, прерывание размеренного дыхания.

Молодых людей чаще всего не бывало. Если не на работе, так на новом задании оба проводили почти все время, иной раз не возвращаясь в хижину и на ночь. Странно, мы даже не замечали этого. У них что-то не ладилось, что-то менялось, они возились с пикапом, с картами, уходили и приходили – я почти не замечал этого. Были мешки с селитрой, был магний, работы предстояло много. Укладываясь спать, Рада сказала:

– Ты ведь связался еще и с террористкой. Сколько жизней я загублю.

– Не ты.

– Я соучастница. Ведь я же изготавливаю взрывчатку для них.

– Я тоже.

– И тебе все равно, куда она пойдет?

– Нет. И я не хочу, чтобы ты в этом принимала участие, – Рада, прежде лежавшая на животе, повернулась, посмотрела на меня.

– Я просила увезти меня, тогда, помнишь. Ты не решился. Из-за нее? А сейчас – ты думаешь, еще можно.

– Всегда можно. Даже после…

– Нет, после уже нельзя, – глаза заблестели. – я ведь максималистка. И я… я сама не понимаю, что делаю.

– Я хочу тебя увезти. Даже сейчас. Мне все равно, что между нами будет, я хочу, чтоб ты не жила здесь. Может мы еще вернемся сюда, лет через тридцать или через пятьдесят. Может, тут все изменится.

– Только люди останутся прежними. Я не хочу сюда возвращаться, – девушка вздохнула. – Не могу уехать. Что сделать, чтоб ничего не случилось, чтоб все было, как прежде… только, как прежде? – и тут же, ткнувшись лбом в плечо. – Прости меня, глупую. Я не знаю, чего хочу. Ты можешь избавить нас от всего. Нет, не сможешь. От себя не убежишь.

Она заплакала. Я обнял, прижал крепче к себе. Выплакавшись, Рада заснула, задремал и я. А в рассветный час неожиданно проснулся. Странное ощущение, будто оглох или ослеп. Нет, другое. Что-то внутри, постоянно державшее связь со мной, через сотни километров, через световые года, это неведомое зашумело, точно кровь в ушах в полной тиши. Я почувствовал себя… не знаю, как передать. Безбрежным одиночкой, наверное. И покрывшись холодным потом, вскочил с кровати. Рада вскочила следом.