Текст книги "Сакральные смыслы Новороссии. Церковные и цивилизационные расколы в Новороссии, на Подкарпатской Руси и Украине"

Терезин и Талергоф

К 50-летней годовщине трагедии Галицко-Русского народа. Издал протоиерей Р. Н. Самело.

1966 г.

Сведения об авторе

Василий Романович Ваврик, уроженец села Яснище Бродского уезда, родился в 1889 году в крестьянской семье. В Бродах окончил немецкую гимназию и уже на школьной скамье принимал живое участие в культурно-общественной жизни гимназической молодежи. Свирепый 1914-й год не позволил ему продолжать учебу на юридическом факультете Львовского университета. Свой «народный университет» прошел Василий Романович в застенках австрийских концлагерей Терезина и Талергофа, где сочинял стихи, посвященные подневольной жизни карпато-русского народа и редактировал подпольные листовки с разоблачением лагерных жестокостей. Первые послевоенные годы посвятил пополнению своего высшего образования; в 1926 году он окончил философский факультет Карлова университета в Праге с научной степенью доктора славянской филологии.

Предисловие

В 1964 году, в 50-летнюю годовщину приснопамятной трагедии Карпато-русского народа, была издана Петром Семеновичем Гардым большая историческая книга под названием: «Военные преступления Габсбургской монархии 19141917 годов». Это замечательное и ценное издание должно служить священной настольной книгой каждого сознательного Карпато-русского патриота.

Книга П. С. Гардаго содержит в себе документы, как австро-мадьярские власти пытались насильственным путем вычеркнуть Русь в Карпатах. В ней собран богатейший источник ужасных переживаний страданий, мучений и героических подвигов лучших сынов и дочерей Карпатской Руси на родной земле и в страшных концлагерях. Из них Терезин и Талергоф вошли в историю человечества, как лютейшие судилища, мрачные темницы и застенки массового истребления людей, преступление которых заключалось единственно в том, что называли себя Русинами.

В дополнение к изданной П. С. Гардым книге, выпускаем в свет очерк В. Р. Ваврика под названием «Терезин и Талергоф», снабженный обильной литературой, собранной библиографом, доктором Р. Д. Мировичем. Это был главный повод издания очерка, об авторе которого считаем нужным сказать несколько слов.

В. Р. Ваврик – узник Терезина и Талергофа куда был заключен по доносу шовиниста-украинца Ивана Кецко, сельского писаря в Манаеве, Зборовского уезда. Он был тогда студентом Львовского университета. Лично на своей спине он испытал тяжелые удары черной реакции. Он был свидетелем диких оргий обезумевшей толпы, гнусного террора жандармов, полиции и австро-мадьярских солдат.

Видя разбой и беспощадный произвол, в его жилах кипела кровь в Зборове, Золочеве и Львове, накануне его освобождения русской армией, куда его доставили жандармы в цепях. В каземате Терезинской крепости, обрекая себя на тяжелые последствия, он стал писать сатирические листки под названием «Терезинская вошь», которые затем в Талергофе строго конспиративным путем распространил среди арестантов под названием: «K. k. Internierten lager in Thalerhoff», «Талер-гоф в карикатуре» и «Телергофская хандра»; в смешном виде шуточными стихами, смесью русских, польских и немецких слов, где подвергает критике австрийскую каторгу. Все это погибло, единственный номер «Талергофской хандры» находится у П. С. Гардаго.

В продолжении своей литературной деятельности В. Р. Ваврик часто возвращался к теме бесчеловечного надругательства над русской идеей в пределах Австро-Венгрии; его пьеса «Талергоф» обошла многие сцены любительских драматических кружков в галицко-русских деревнях. В ней проведен глубокий анализ бешенного произвола австрийского режима, с одной стороны, и высокоидейного мужества мучеников, с другой стороны.

Очерк «Терезин и Талергоф» является сжатым изложением документального сочинения, изданного П. С. Гардым, «Военные преступления Габсбургской монархии».

Цель его: показать читателю Русину в кратком обзоре совокупность насилий и зверств, физического террора австро-мадьярских властей по отношению к русскому населению по обе стороны Карпат и закрепить память о героях-мучениках с несокрушимой волей и верой в победу светлой русской идеи на вечные времена.

Издание настоящего документального очерка посвящаю светлой памяти моей покойной матери, Фекле Андреевне Самело, узнице Терезина.

Искренно благодарю Комитет по сооружению Талергофского памятника в Пушкинском парке на Фарме Рова, в Джексон, Нью Джерси, передавшему мне оставшуюся от пожертвований сумму и помогшему этим издать настоящий очерк.

Филадельфия, 1966 г.

Протоиерей Роман Ник. Самело Редактор газеты «Правда».

Галицкая Русь в 1914 году

Говоря о страшном и кровавом лихолетье 1914 года, надо постоянно помнить, что тогда огнем и мечем решался незаконченный поединок двух рас, славянской и германской. Первую возглавляла Россия, вторую Германия.

Приготовления обеих сторон к окончательной расправе были далеко не равны. Ослабленная японской войной Россия еще не залечила своих глубоких ран, не пополнила своих убытков и утрат на суше и на море. Германия, напротив, с удивительной энергией подготавливалась к решительной битве.

Не уступала ей равно же и Австро-Венгрия, которая примкнула плечом к плечу к превосходству германских военных сил и к расправе с Сербией и Россией. Ввиду того, что монархия Габсбургов состояла из славян, немцев и мадьяр, венское правительство старалось вносить споры, заколоты, национальные, вероисповедные и партийные замешательства в славянские народы. Частично ему это удалось при помощи денег, хорошо оплачиваемых мест и щедрых обещаний. Таким образом, руководящий слой галицкого народа, в начале более– менее однородный, со временем разбился на два лагеря.

Галицко-русский лагерь, стоя нерушимо на славянской основе, неустанно братался с родственными славянскими народами, радовался их успехам, печалился их неудачам и спорам между собою и всю свою жизненную энергию обращал против германской расы и ее нечестивых методов борьбы с соседями. Поэтому вполне понятно, что Австрия, во главе с немецкой династией Габсбургов, старалась всеми силами задавить эту часть галицкой интеллигенции и приостановить ее влияние на народные массы.

Второй лагерь галицкой интеллигенции, взлелеянный венской няней, пошел, отбросив свое славянское родство, наотмашь и наобум, с врагами Славянства и своего родного народа; он проникся ненавистью к братским народам, позаимствовал от германцев методы беспощадного топтания прав славянских племен и даже с оружием в руках устилал трупами своих братьев родную землю. Этот лагерь стал любимцем Австрии и остался ее наймитом до самого развала; даже немцы и мадьяры отошли в сторону, одни галицкие украинцы слепо стояли при Австрии.

В то время, когда славяно-русский табор считал своим священным долгом беречь и отстаивать историческое имя своих предков, имя Руси, озаряющее на протяжении долгих столетий хижины многомиллионного русского народа, лагерь германофильского направления, к большому удивлению самих врагов Славянства, с легким сердцем отказался от своего исторического русского имени, забросал его насмешками и грязью, заменил его областным в Прикарпатье чуждым понятием Украина и вместе с немцами принялся всех и все, что носило печать Руси, преследовать и уничтожать.

Это разделение становилось все шире и глубже, и неминуемо должен был произойти разрыв. С внезапным взрывом войны славянского мира с германским миром разыгрались сцены, о которых одно воспоминание заставляет стынуть кровь в жилах. Сюда, как нельзя лучше, подходят слова Т. г. Шевченко:

КОСАР

 
По над полем иде,
Не покосы кладе,
Не покосы кладе – горы.
Стогне земля, стогне море,
Стогне та гуде,
Косаря уночи
Зустричають сычи.
Тне косар, не спочивае,
Ни на кого не вважае,
Хоч и не просы.
Не благай, не просы,
Не клепае косы
Чи то пригород, чи город, —
Мов бритвою старый голыть
Усе, що дасы:
Мужика, й шинкаря,
Й сироту кобзаря;
Прыспивуе старый, косыть,
Кладе горамы покосы,
Не мына й царя.
И мене не мыне,
На чужини зотне,
За решоткою задавыть,
Хреста нихто не поставыть
И не помяне.
 

Австро-мадьярский террор сразу, на всех участках, охватил Прикарпатскую Русь. Жажда славянской крови помрачила умы и помыслы военных и мирских подданных Габсбургской монархии. Наши братья, отрекшиеся от Руси, стали не только ее прислужниками, но и подлейшими доносчиками и даже палачами родного народа. Ослепленные каким-то дурманом, они исполняли самые подлые, постыдные поручения немецких наемников. Достаточно взять в руки украинскую газету «ДЫо» с 1914 года, издававшуюся для интеллигенции, чтобы убедиться в этом окончательно. Волосы встают дыбом, когда подумаешь о том, сколько мести вылил на своих ближних не один украинский фанатик, сколько своих земляков выдал на муки и смерть не один украинский политик вроде кровавого Кости Левицкого, сколько жертв имел на своей совести не один «офицер» в униформе сатаны Чировского. Не день, не два, упивался страшный упырь Галицкой земли братской кровью. На каждом шагу виден он, везде слышен его зловещий вой. Ужасен вид его.

КРОВАВЫЙ ТЕРРОР

Читателю нужно помнить, что приведенное ниже число жертв – это лишь капля в море общенародного мученичества, слез и крови Галицкой Руси. Стоглавая гидра набросилась на свою беззащитную добычу. В отчаянном страхе метался галицко-русский народ из стороны в сторону и не знал куда бежать. Немцы и мадьяры бесились, как гады, и причину своих отступлений и поражений старались оправдать неблагонадежным поведением и изменой галицко-русского населения. В манифестах и воззваниях военные и административные власти обещали от 50 до 500 крон каждому, кто донесет на русина. На улицах и площадях галицких городов платные агенты выкрикивали: «ловить шпионов! Давайте их сюда на виселицы!» Партийные вожаки, ослепленные местью, на этот ядовитый клич приходили с добровольной помощью.

И количество крови было чрезмерно обильно!

В деревне Волощине, уезде Бобрка, мадьяры привязали веревкою к пушке крестьянина Ивана Терлецкого и поволокли его по дороге. Они захлебывались от хохота и радости, видя тело русского поселянина, бившееся об острые камни и твердую землю, кровоточившее густою кровью. В деревне Буковине того же уезда, мадьярские гусары расстреляли без суда и допроса 55-летнего крестьянина Михаила Кота, отца 6 детей. А какая нечеловеческая месть творилась в селе Цуневе Городоского уезда! Там австрийские вояки арестовали 60 крестьян и 80 женщин с детьми. Мужчин отделили от женщин и поставили их у деревьев. Солдат-румын забрасывал им петлю на шеи и вешал одного за другим. Через несколько минут остальные солдаты снимали тела, а живых докалывали штыками. Матери, жены и дети были свидетелями этой дикой расправы. Можно ли передать словами их отчаяние? Нет, на это нет слов и силы! В с. Залужье того же уезда солдаты зверски расстреляли 5 крестьян: Ивана Коваля, Ивана Михайлишина, Григория Снеда, Станислава Дахновича и Василия Стецыка, а в соседнем селе Великополе из 70-ти арестованных крестьян мадьяры закололи штыками: Ивана Олиарника, Семена Бенду, Василия Яцыка, Василия Кметя, Марию Кметь, Павла Чабана, которому раньше переломили руки. И этого им было мало! Уходя, они забрали с собой малолетних девочек.

С каждым днем жестокой бойни кровавая работа палачей принимала все большие размеры. В селе Кузьмине Добромильского уезда австрийцы вбивали в стены хат железные крюки и вешали на них людей. В один день повесили 30 крестьян. В селе Тростянцы они замучили на смерть Матвея Кассиана, Ивана и Евстафия Климовских и пастуха Дуду. В селе Квасенине бешенный офицер застрелил крестьянина Павла Коростенского только за то, что тот не сумел ему объяснить, куда ушла русская разведка

В с. Крецовой воле, солдаты повесили на вербе крестьянина Петра Ткача. Все эти ужасы случились в Добромильском уезде. По доносу жандарма Холявы, в деревне Выгода, Долинского уезда повесили крестьян: Матвея Петрика, Ивана Гайнюка, Осипа Фединяка, Дорофея Сосника, Елену Ковердан. Вместе с жандармом бушевал в околице вырожденец некий Винницкий, ошеломленный «самостийник», причем он руководствовался в своих ничтожных поступках не так «идеей», как ненасытной жаждой наживы: кто из арестованных давал за себя богатый выкуп, того он отпускал на волю; у кого же не было денег, тот кончал жизнь на крюке.

На основании приговора военного суда на висилице погибли: Лев Кобылянский, громадский писарь из Синечола, Долинского уезда и Пантелеймон Жабяк, житель того же села, отец 5 детей. Вместе с ними повис на веревке Роман Березовский, настоятель прихода в Протесах Жидачевского уезда, отец 2 детей. За священником и крестьянами не было ни малейшей вины.

В Жолковском уезде не было села, где не заплатил бы жизнью мирный землепашец или работник умственного труда. Австрийская разведка наткнулась на священника Набака, ехавшего из Могилян в Нагорцы. Каратели завязали ему глаза, привязали к дереву и расстреляли его. Не помогли ни мольбы, ни слезы дочери, возвращавшейся с отцом домой. Дьякона закололи штыками. Священника запретили хоронить в селе. Его тело пролежало в поле 5 дней, и только после бегства австрийского полка, похоронил его русский полковой священник. Вступив в село Передрымихи, мадьяры сожгли весь крестьянский добробыт, не пощадив и школы, и лютыми пытками замучили на смерть: Григория Савицкого Илью Сало, Михаила Лосика, Алексея Казака, Екатерину Валько и многих покололи и поранили. В пожаре погибли люди. В с. Речках австрийцы повесили крестьянку Прокопович, в с. Зеболки убили крестьянина Петра Поворозника. В населенных пунктах: Липовице, Куликове, Сулимове, Батятычах устраивались чисто дьявольские погромы. В числе доносчиков был учитель-украинец Иван Шерстило из Сулимова, который выдал австрийским жандармам несколько крестьян и священника Саввина Кмицикевича с сыном.

По причине такого страшного массового террора, галицко-русское население впало в небывалое отчаяние. Не от наступающей русской армии, а от толпы озверевших разбойников своей державы, людям приходилось прятаться в ямах, скрываться в лесах, горах и дебрях, как когда-то скрывались их предки от татар и турок.

В Каменском уезде шла австро-мадьярская лють безгранично, так как этот уезд принадлежал к более сознательным округам Галицкой Руси. В селе Дернове австрийцы убили: Ивана Наума – 85-летнего старика, Николая Курия, Николая Ковалюка и Ивана Сердинецкого. В поселке Сапежанке был расстрелян крестьянин Андрей Вусович, тело которого солдаты повесили перед его родным домом, под рыдания жены и детей. В местечке Стоянове был убит мещанин Федор Багнюк будто бы за то, что звоном в колокол давал знак казакам, а 85-летний старик – священник Иван Сохацкий был выволочен из церкви и подвергнут побоям, а затем заколот штыками. Десятки смертных приговоров имеют на своей черной совести два учителя австроукраинской ориентации Роман Пекарский и Лука Краевский. По их доносам суд первой австрийской пехотной бригады приговорил к смерти через повешение 10 крестьян в с. Таданье: Степана Федика, Феофана Гураля, Дмитрия Мотиля, Григория Наконечного, Ивана Потрухая, Федора Мартынюка, Василия Гренка, Ивана Круцинского, Дмитрия Ланчина и Анастасию Лащукевич, мать 4-х детей.

Село Уторопы Коломыйского уезда было залито крестьянской кровью. Жандармы, солдаты и не в меру усердные австрийские патриоты вымещали свой гнев на неповинных жителях села за то, что на фронте австрийская армия терпела поражение. Отступавшие каратели гнали крестьян и женщин перед собой и расстреливали их на бегу.

На город Львов, как центр культурной жизни Галицкой Руси, обратили особое внимание все административные, полицейские и военные власти. В столице Прикарпатского края находились центральные органы просветительских и культурных галицко-русских обществ и организаций. После объявления мобилизации австрийской армии, одним махом пера были закрыты все галицко-русские институты, организации, бурсы, приюты, редакции газет, учреждения. Все имущество подверглось грабежу и разгрому. К каким бы выкрутасам теперь не прибегали галицкие украинцы-сепаратисты, что они де не повинны в пролитии крови своих братьев, то их поступки, почины, дела и все их газеты, во главе с «Д1'лом» и «Свободою», обнаруживают иудину измену. На основании подлейших доносов, в несколько дней были переполнены все львовские тюрьмы русинами. В темном углу «Бриги-док» шла экзекуция за экзекуцией. Были повешены: Иван и Семен Хиль, рабочие из Пониковицы Бродовского уезда, Семен Шпорлюк из Фольварков Великих возле Брод, Антон Супликевич – крестьянин из Скоморох-Сокальского уезда, Валентин Кашуба, Александр Батовский и Василий Пержук из Лепинева Бродовского уезда, Антон – Мановский из Дубровицы Яворовского уезда, Иван Шушинский крестьянин из Хвойны Жолковского уезда, Петр Козицкий и Андрей Пужак из Мокротина Жолковского уезда. Последнего казнили за то, что он под виселицей крикнул: «Да здравствует Великая и нераздельная Русь», доброволец-палач истязал его на эшафоте четверть часа.

Не лучше было и во Львовском уезде. В с. Гонятичах, австрийцы поставили под стеною хлева крестьян Василия Грищинина, Юстина Карпинского, Филиппа Опрыска, Григория Кордюка 80-летнего Тимофея Дубинку, Казимира Карпинского и Степана Гринчинина, и всех закололи штыками. В с. Острове, офицер убил крестьянина Василия Зачковского; таким же самосудом были убиты: Николай Феджар из Дмития, Андрей Базиль из Лан, Иван Собский из Ярычева Нового по доносу Григория Жаткевича, Антон Маслюк, Дмитрий Михайлов, Григорий Сидоряк из Малых Подлесок, Антон Гминковский и Семен Тишийский из Борщевич. В с. Никуловичах бежавшие солдаты немилосердно избивали крестьян, а Ивана Таращука подвергли страшным пыткам: обрезали ему пальцы и губы и, наконец, задавили доскою. Крестьянина Ивана Брыкайла из Брюхович жандармы вывели на кладбище, велели ему выкопать яму и тут же расстреляли его. В с. Запытове, по доносу Хомяка, австрийцы выгнали людей из села в чистое поле, повязали веревками и так гоняли их весь день, а под вечер повесили 15 человек: Константина Кулика и его сына Никиту, Михаила и Ивана Блавацких, Михаила и Кирилла Назаркевичей, Ивана Бойко, Якова Будловского, Онуфрия Выхонена, Петра Герасимова, Федора Савчука, Константина Цыгана, Андрея Бочия, Василия и Никиту Андрияков. Остальных крестьян поставили под дула пулеметов, а старых и малых били прикладами без разбора. В этой бойне приняли мученическую смерть Роман Пилявка и Иосафат Бондарь.

Много мучеников было в Рава-Русском уезде. В с. Гойче австрийцы расстреляли крестьян: Ивана Василькова, Ивана Бабия и Федоро Янкова. Поселок Казаки, возле Монастырской Руды, исчез с лица земли только за свое название. В нем солдаты закололи штыками: Алексея Камута, Луку Малоеда, Матвея Максимяка, Федора Федюка, Варвару Калику, Андрея Калику, Савву Кожушка, Анастасию Пиливец, Анну Нижник и всю семью Михаила Думича, а священника Василия Демчука повесили за то, что будто он, во время богослужения, молился за русского царя. С ним были повешены крестьяне Иван Стельмах и Иван Нижник.

Черная доля постигла село Катериничи, уезда Рудки. Солдаты выгнали всех жителей села, мужчин и женщин в поле, и кололи их штыками. Крестьянку, Марию Зазулю, мать троих детей, раздели донага и катали ее по стернище. Две женщины умерли от колотых ран. Мария Плугарь, от побоев, родила преждевременно дитя. Солдаты насиловали женщин без стыда и стеснения, сожгли церковь, читальню, кооперативную лавку и хозяйские постройки, грабили и убивали людей.

Чем быстрее и ближе к Карпатам отступали австрийские бригады, тем сильней овладевал ими страх перед приближавшимся противником, тем лютее закипала месть в их сердцах. На одного Станислава Загурского, доктора прав, аудитора, т. е. военного судию, к сожалению славянина-поляка, падает более ста смертных приговоров. Эта темная душонка, на основании показаний одного лишь свидетеля, повесил 10 крестьян из Синеводска Скольского уезда: Михаила и Петра Коваля, Федоро Федишина, Ивана Матешина и Ивана Тишевского. Тела несчастных жертв бросили душегубы в болото, где они пролежали с сентября 1914 до марта 1915 года. Староста Стрыйского уезда С. Н. Андреев, велел вынести трупы из болота и похоронить по православному обряду.

В с. Лавочном, на одной из вершин Карпатских гор, австрийцы поставили страшную виселицу больших размеров для устрашения народа. Сколько крестьянских голов повисло на ней, трудно сказать. Среди погибших были: Михаил Жолобович из станицы Козовой и Федор Коростевич из станицы Оравы. Эту виселицу смастерил по приказу военного суда арестованный крестьянин Юрий Волкупович, которого забрало судилище в Мукачево. Как очевидец он рассказывал, что в Мукачево военный суд ежедневно приговаривал к смерти от 20 до 25 человек. Русинов вешали и расстреливали цыгане и евреи за городом, а их тела выбрасывали в ямы и рвы.

В святинском уезде наиболее потерпело село Залучье, которое накануне войны присоединилось к православной церкви. Палачом населения был вахмистр жандармерии, прославившийся на политическом процессе С. Ю. Бендасюка, Пушкарь, украинец – слепое орудие Австрии. Он самочинно избивал крестьян розгами; кто терял сознание, того он приказывал поливать холодной водой, а затем дальше подвергал пыткам. Неизреченные муки претерпели Прасковья Оробец и Михаил Нагорняк, последний за то, что отдал свою хату под православную часовню священнику Игнатию Гудиму. Бежавшие за Карпаты австрийцы, согнали всех жителей села, чтобы смотрели на казнь, через повешение, крестьянина Кабацкого. Виднейших крестьян, 86 человек, арестовал Пушкарь. В уездном городе Святине было повешены: почтальон Притула, канцелярист Виноградник, чиновник Лесковацкий. В с. Ганковцах казнили крестьянина Джураковского.

^кальский уезд, примыкавший к русской границе, был поленом в глазах украинских «патриотов»; поэтому доносы с их стороны сыпались на русских людей, как град с черной тучи. Андрей Кузьма выдал крестьянина Степана Дуду и он был повешен в с. Переводове. Педагог Стенятинский выдал видных, деятельных крестьян в околице. Сильно пострадало село Скоморохи. Как выше отмечено, крестьянин Антон Супликевич был повешен во Львове. В с. Ильковичах повесили нищего старика Петруненко.

О кровавых злодеяниях, имевших место в Станиславской тюрьме на Дуброве, можно получить обильные справки из публикации Василия Маковского п. з. «Талергоф» (Львов, 1934). Автор, горячий украинский патриот и вернейший слуга Австрии, по документам и своим воспоминаниям сообщает, что в тюрьме на Дуброве шли расстрелы с утра до вечера. Маковскому смело можно поверить, ибо сам находился среди арестованных. Журналист А. Панкратов, прибывший с русским отрядом в г. Станиславов, собрал свидетельства о зверствах австро-мадьярского военного террора и насчитал 250 повешенных. Среди доносчиков находим имя Степана Прокопова, украинца из с. Курынова.

Байковщина, центром которой является г. Турка, оросилась кровью русинов – мещан и крестьян. Вся интеллигенция в уезде находилась в тюрьмах; не было поблажек для больных, стариков и женщин. В Турке мадьяры повесили мещан: Ивана Ильницкого, Гуляновича, Осипа Цинкевича и Василя Гавринечко. Там же был расстрелян Лука Матковский за то, что назвал себя русином. В с. Разлучье мадьяры повесили крестьянина Ивана Хоминица, Петра Гвоздецкого, Максима Куруса и Михаила Сковбу. В с. Малой Волосянке они повесили Михаила Шевцова и Михаила Дьякунчака. В с. Великой Волосянке повесили Ивана Старушкевича, в с. Прислоен – Алексея Белея, Михаила Семковича и Ивана Беласа вместе с 18-летним сыном; одновременно был повешен Кирилл Кудрич. В с. Яворе мадьяры казнили Степана Романовича Яворского и Ивана Игнатьевича Яворского. В Нижней Яблонке мадьяр убил в хате, на глазах испуганных детей, мать Марию Лужецкую за то, что та не могла дать ему хлеба. Мадьяры дотла сожгли села: Явору, Багноватое и Лосинец, а всего в Турке повесили 70 человек.

Туча мести и террора не прошла мимо и Ярославского уезда. В с. Маковисках на своих прихожан доносил священник-униат Крайчик. В Червоной Воле был повешен Петр Куца. В с. Соснице «мужья доверия», украинцы, Михаил Слюсар, войт Михаил Кушнир, Пантелеймон Василина, учитель Горошко и еврей Саул Рубинфельд донесли на своих односельчан и на основании их доноса были повешены: Иван Шостачка, Илья Яворский, Илья Якимец, Иван Кошка, Николай Смигаровский и Андрей Гардый. Двух последних мадьяры-уланы привязали за свои седла и волокли 4 километра до села Задубровы и обратно, потом повесили на вербах, где они висели несколько дней под проливным дождем. Но и этого им было мало. Они арестовали Михаила Зелеза и студента-богослова Николая Гардого, сына вдовы, и после страшных издевательств повесили в с. Велюничах на берегу речки Вигора. Следует добавить, что павшего на колени студента Гардого, мадьяры топтали сапогами и выбели ему зубы; затем повесили.

Бешенный погром в Перемышле

В стратегическом отношении город Перемышль на Сяне был самым важным боевым участком для австро-венгерской армии. Это была лучшая австрийская крепость против России. Отступая к Сяну, солдаты пылали неугасимой местью к галицко-русскому поселению. Поэтому для арестованных не было пощады.

15 сентября 1914 года на группу арестованных, состоящую из 46-ти человек, набросились мадьярские гонведы. Перевязанных веревками людей они загнали с улицы Дворского в угол улицы Семирадского, и тут наступил бесовский погром, какого древний город не знал в своей богатой в горе истории: били и секли саблями гонведы-уланы, кололи штыками пехотинцы, били кулаками и камнями евреи, били и вои братья-украинцы чем попало. Улица наполнилась отчаянными стонами и криками. Девушка-гимназистка пала на колени перед статуей, находившейся в углу улицы, и подняла вверх руки:

Божья Мати, спаси нас!

Внезапно к девушке подбежал мадьяр и со всего размаха ударил ее револьвером по голове, а затем выстрелил из него прямо в ее чело. Как подкошенная она упала на землю. Выстрел в девушку был сигналом к кровавой расправе прочих арестованных. Началась стрельба. Брызги крови и мозга летели на мостовую и на соседние стены домов. Из тел изрубленных людей образовалась сплошная масса размяженного мяса. В этой адской бойне были убиты:

1. Мария Игнатьевна Мохнацкая, ученица 7-го класса гимназии;

2. Екатерина Бандровская, крестьянка, мать 4-х детей;

3. Григорий Бодак,

4. Степан Борсук,

5. Николай Лиско,

6. Федор Лиско,

7. Николай Мусит,

8. Евстахий Полегонький,

9. Василий Ружила. Кроме первой, все крестьяне их с. Войткова Добромильского уезда.

10. Илья Артим,

11. Степан Артим,

12. Дмитрий Васевич

13. Иван Галущак,

14. Дмитрий Кузьминский,

15. Андрей Маркович,

16. Николай Кузьминский,

17. Иван Маркович,

18. Афанасий Гбур,

19. Григорий Мельничук,

20. Андрей Процык,

21. Николай Сивый,

22. Михаил Сокальский,

23. Андрей Тиминский. Все крестьяне из с. Грозьовой, Добромильского уезда.

24. Михаил Бохонок,

25. Андрей Павловский,

26. Петр Пилин. Эти крестьяне из с. Нановой, добромильского уезда.

27. Василий Липинский, крестьянин из с. Рудавки, Добромильского уезда.

28. Михаил Дроздовский,

29. Афанасий Мартинишин,

30. Андрей Ружила,

31. Николай Ружила,

32. Василий Ружила,

33. Иван Сидор,

34. Федор Сидор,

35. Федор Сливак. Крестьяне из с. Сеньковой, Добромильского уезда.

36. Андрей Мещак, крестьянин из с. Смольницы, Добромильского уезда.

37. Петр Коваль,

38. Федор Лысейко,

39. Иван Папцьо,

40. Михали Губара. Крестьяне из с. Стебника, Добромильского уезда.

41. Степан Микита, крестьянин из с. Щтейнфельс, Добромильского уезда.

42. Андрей Павляк,

43. Прокоп Шимоняк, крестьяне из с. Юречковой, Добромильского уезда.

44. Николай Жолдак, крестьянин Львовского уезда, с. Милошовичи

45. Иван Махник, крестьянин из с. Грозьовой, притворившись мертвым м скрывшись под телами убитых, остался в живых. Также выполз из месива изрубленных тел Степан Борсук.

Так погибли на родной земле крестьяне Галицкой Руси. Одинокая Мария Мохнацкая, 16-ти летняя дочь священника Игнатия Мохнацкого – чистейшая жертва Галицкой Руси. Тот же терновый венец, который укасил ее молоденькую головку, украсил ее брата Феофила – 18-го апреля 1915 года на рынке г. Грибова он, абсольвент гимназии, был повешен на основании доноса резника Нелины и парикмахера Каминского. К этому моменту отец обоих мучеников уже год находился в тюрьме.

Список Перемышльской трагедии найдет читатель в публикации д-ра Адриана Копыстянского: «Всенародный Русский Праздник в г. Перемышле», Львов,1937 г.

Расстрел священников на Лемковской Руси

Западная окраина Галицкой Руси испокон века заселена горским племенем лемков по Бескидам Западных Карпат и находилась под самым тяжелым обухом австро-мадьярского разбоя. Здесь, после потери восточной Галичины, скопились австрийские «патриоты». От доносчиков кишело. Ввиду того, что этот русский уголок непоколебимо стоял при Руси, то не удивительно, что злоба украинских приверженцев всячески стремилась использовать подходящее для себя время, чтобы избавиться от упрямых русинов-лемков. Доносами занимались не только жандармы, сельские писари и войты, но и учителя, и даже духовные лица. Вскоре, после доносов пособников Австрии, была подвергнута повальному аресту вся русская лемковская интеллигенция: священники, адвокаты, судьи, педагоги, студенты и даже гимназисты, не говоря о крестьянстве обоих полов.

В предыдущей главе кратко сообщалось о том, какое неслыханное горе постигло семью Мохнацких. Такая же трагедия выпала на дом Сандовичей. Семья священника Петра Сандовича, декана Мушинского благочиния, была в близком родстве с Мохнацкими; его жена Мария происходила из Мохнацких. Православный священник Максим Сандович не находился в родственных связях ни с о. Петром Сандовичем, ни с Игнатием Мохнацким. Это были только однофамилицы и больше ничего.

И именно эти одинаковые фамилии навлекли страшную, кровавую месть австрийского террора на всех Сандовичей в пределах Карпатской Руси.

Муки священника Максима Сандовича, православного подвижника в Западных Карпатах, начались уже три года назад до вспышки первой мировой войны. Он происходил из крестьянской семьи, был сыном Тимофея и Христины, проживавших в с. Ждыне Горлицкого уезда. Кроме хозяйства, его отец занимал должность псаломщика при приходской церкви. Окончив 4-ый класс гимназии в Новом Санче, Максим, поступил в Почаевский монастырь на Волыни, а затем в духовную, православную семинарию в Житомире. В 1911 году он был рукоположен там в священники, после чего вернулся из России в родные Карпаты и вместе с женою Пелагией поселился в с. Грабе Горлицкого уезда. Недолго, однако, довелось ему служить среди родных русинов-лемков. Вскоре, по доносу учителя Леося, в марте 1912 года, его арестовала австрийская жандармерия и в цепях отвела в львовскую тюрьму.