Текст книги "Инстинкт победителя"

Кирилл Казанцев
Инстинкт победителя

© Казанцев К., 2016

© ООО «Издательство «Эксмо», 2016

* * *

«…и она, открыв глаза, сначала увидела лунную дорожку, идущую от маленького окна к ее постели, а затем огромного черного паука в этом голубоватом свете. Он спустился с потолка по петле, на которой недавно болтался полуразложившийся висельник, и начал плести паутину, напоминающую спутанные бельевые веревки. И тут же в эту паутину, словно муха, влетел человеческий скелет. От него ссыпалось на пол несколько желтоватых костей и…»

– Что за ерунда! – вслух выругался Михаил Родин и, захлопнув книгу, отшвырнул ее в сторону. Затем снова придвинул к себе, провел по обложке ладонью, будто стирая пыль, положил на середину стола и прикрыл сверху газетой со сканвордами. Михаил всегда был человеком аккуратным и невозмутимым, но то, что происходило с ним в последние дни, немного расшатало нервы. И эта книга, оставленная тут, как нарочно, неизвестно кем, не способствовала хорошему настроению. Даже ему, бывшему военному, стало несколько жутковато от прочитанного.

Отодвинувшись вместе со стулом, на котором сидел, Михаил открыл дверцу тумбы старого стола и заглянул внутрь. Да, эта початая бутылка водки по-прежнему стояла там. Кто ее туда определил, он тоже так и не выяснил. Сначала думал, что это его сменщик Андрей, но тот отказался. «Ты чего, Мишаня, я же не пью, ты знаешь. Да и книг таких не читаю. Да я их вообще не читаю. Только вот букварь освоил и какую-то синюю, как в том анекдоте», – и расхохотался над собственной шуткой в трубку телефона.

Родин почесал свой длинный прямой нос и потянулся за бутылкой, хоть и давал себе зарок завязать раз и навсегда. Стекло приятно похолодило пальцы, и он сглотнул слюну. Ладно, граммов пятьдесят, и все. Просто надо немного расслабиться – оправдал он свое желание винить себя, отвинтил крышку и прильнул к горлышку. И тут же приятное тепло покатилось по глотке, шипуче ударило в желудок и уже оттуда кайфовой волной поднялось к голове. Михаил шумно выдохнул, достал из кармана носовой платок, сложенный вчетверо, обтер горлышко бутылки, завинтил крышку, убрал в тумбу и промакнул высокий вспотевший лоб. Посидев с полминуты неподвижно, потянулся к лежавшему на краю стола портсигару, вынул оттуда короткий мундштук, сыроватую «Астру» и, совместив их, с наслаждением закурил.

* * *

Привычка курить через мундштук сложилась еще с армейских времен. Любимая девушка Наденька, которую он считал своей невестой, подарила ему такой набор перед отправкой на срочную службу. С ним он так и не расставался с тех пор, хотя давно расстался с Наденькой. Вернее, она рассталась с ним, пока он отбывал армейский двухгодичный срок. Вышла замуж за белобилетника – сына профессора искусствоведения. Михаил едва не сбежал в самоволку, получив такое сообщение. Нет, он не собирался бить морду сопернику, а уж тем более Наденьке. Он просто хотел купить большой букет бордовых роз, которые она терпеть не могла, и подарить молодым в день их бракосочетания, испортив им, как ему тогда казалось, весь праздник. Хорошо, друзья-однополчане отговорили. Причем «деды», которые пережили то же самое. Их аргументы в пользу того, чтобы этого не делать, сводились к одному: «Тебе срок впаяют на пару-тройку лет. И как раз на это время позже ты вставишь какой-нибудь красотке. А так тебе до этого момента осталось всего несколько месяцев».

Аргумент оказался железным, и Родин оставил свою затею с бордовым букетом. Назло Наденьке он начал активную переписку с ее лучшей подругой Галочкой, которая, собственно, и прислала ему огорчительное письмо о свадьбе неверной невесты. Чернявая худосочная Галочка всегда неровно дышала в сторону Михаила, а потому переписка закончилась женитьбой и двумя детьми. Тянулась семейная жизнь с переменным успехом довольно долго, но зло победило добро – Михаил Родин остался один.

* * *

Докурив сигарету так, что ее остатки едва можно было выковырять из мундштука, Михаил поднялся со скрипучего стула, сделал несколько разминочных упражнений и решил пройтись по периметру огроменного склада, который он охранял вот уже как три недели. Охранять было его призванием с младых ногтей. С тех пор как после срочной службы он так и остался в армии, окончив специальные курсы и получив звание прапорщика. Но одно дело быть военным, совсем другое – сторожем. А ведь он еще довольно молодой мужчина. Во всяком случае, он себя таковым и позиционировал.

Ступая почти бесшумно по каменным плитам, Михаил дошел до ящиков с маркировкой «Уральский металлургический завод. 1976 г.» и уже в который раз начал проверять их содержимое. Под крышкой одного из них он обнаружил нечто такое, что заставило его вздрогнуть. Вместо металлических листов там лежали какие-то кости! Родин отдернул руку, и тяжелая деревянная крышка с грохотом опустилась на место, отозвавшись эхом по углам полутемного помещения. И ему показалось, что в этих углах сидят пауки-монстры и плетут паутину из бельевых веревок. Родин был не из робкого десятка, но кособоко попятился от дрянного ящика, а затем по-военному резко развернулся и побежал к своему рабочему месту. Скрипнув неподатливой дверцей тумбы, он, уже нисколько не оправдывая себя, схватил бутылку водки и допил остатки. Опустившись на стул, он достал «Астру» и жадно закурил. И только выкурив ее до половины, вспомнил о мундштуке.

Значительное количество выпитого возымело свое действие. Теперь Михаил сидел за столом, запустив пятерню в длинную русую челку, и тупо смотрел перед собой. А нестройные мысли роились в его затуманенном мозге. Мысли о паутине, которая снова плелась вокруг него.

* * *

Тогда, еще в советские времена, он, как, впрочем, и сейчас, был безупречно честным и принципиальным человеком. В его ведении были склады КЭС. Что в переводе на гражданский язык означает: квартирно-эксплуатационная служба. Правда, и это не совсем понятно гражданскому человеку. Но это неважно. Важно, что Родин с точностью компьютера, который тогда имелся лишь в штабе дивизии, знал, где именно и в каком количестве у него находятся трубы, вентили, краны, задвижки, раковины, ведра, лопаты, электроарматура, радиаторы, огнетушители и прочие предметы быта, необходимые для нормальной жизнедеятельности армии. Можно, разумеется, сказать, что танки, автоматы и бэтээры гораздо важнее таких мелочей. Но, как известно, именно таким мелочам подчиняется вся наша жизнь. И на самом деле, трудно себе представить, что зимой не будет отопления, а в летнюю жару – воды. Да и без электричества всегда сложно обойтись. И Родин если и не гордился своим назначением, то отлично понимал свою значимость. И каждый раз, когда подходило время для продления контракта, он нисколько не сомневался, что останется на своем месте. Но все, как говорится, до поры до времени. А пока эта пора не настала, он наслаждался жизнью.

Свадьбу с Галочкой они справили, что называется, широко – в селе, где проживали ее родители. В чужом городе, где теперь обосновался в военном общежитии Родин, выходило довольно накладно для еще не вставшего как следует на ноги молодого человека. Да и не было тут никого, кто порадовался бы его бракосочетанию. А там, под открытым небом и уже нежарким сентябрьским солнцем отлично разместились семьдесят с лишним человек. Это были и местные жители, и приезжие друзья, и родственники из соседнего города, что был родным как для Галины, так и для Михаила. Правда, родственников у него было немного. Отец умер довольно рано, но его вполне заменили мать, с характером генерала, и бабушка – высокодуховная интеллектуалка. Отсюда, видно, и сложилась противоречивая натура Михаила. С одной стороны, он был довольно мужественен, а с другой – рафинированный интеллигент. И всегда-то у него с собой чистейший носовой платок, и ни пятнышка на одежде, а главное – все разложено по своим местам. И не просто как попало, а в коробочках, в футлярчиках, в чехольчиках, в пакетиках и ящичках. Над его аккуратизмом не раз подтрунивала даже Галочка, не говоря уж о друзьях и приятелях. Они же и дали ему прозвище Миша-футляр. Ну, почти как чеховский Беликов. Только вот, в отличие от Беликова, Родин еще с детских лет весьма упорно и успешно занимался самбо, в котором достиг успехов – звания мастера спорта. Но в жизни ему приходилось драться довольно редко, поскольку мало кому приходило в голову связываться с высоким мускулистым парнем с вечно серьезным аристократичным лицом. Родин был немногословен и сдержан во всем, чем вызывал к себе уважение окружающих. Даже за свадебным столом он вел себя не как растерянный жених, а как вожак на комсомольском собрании.

Вот только когда появилась приглашенная Галочкой Наденька со своим худосочным пианистом, неся в руках большой букет бордовых роз, Михаил ухмыльнулся. Он прекрасно понял этот жест, который и сам собирался сделать некоторое время назад. В душе он был против этих гостей, но никак не выдал своих чувств новой невесте. Он понимал, что Галина делает это специально, тем более зная, что Надя не совсем ладно живет со своим супругом. Но то, что Галочка хочет уесть свою бывшую соперницу, и то, что Наденька весь вечер не сводит с него глаз, Михаила никак не трогало. Ему было фиолетово до этих мелких бабских интриг. Его ждали большие мужские дела на служебном месте начальника КЭС. А что такое любовь? Одно огорчение.

Вернувшись в город с молодой женой, Родин получил комнату в семейном общежитии. Галина же сдала свою однокомнатную квартиру двум жильцам за неплохие деньги и абсолютно безропотно отправилась за мужем на чужбину.

После двух лет совместной жизни у них появился первенец Алешка, и жена попыталась уговорить Михаила вернуться в родные края, но он был непреклонен, оставаясь верным своей службе. Когда же родилась Дашенька, им дали отличную трехкомнатную квартиру. И счастью этой семьи не было предела. До определенного предела.

Тогда Алешке исполнилось пятнадцать лет. Но не переходный возраст мальчишки стал причиной беспокойства Михаила, а назначение на должность заместителя командира части по тылу нового офицера с прекрасной редкой фамилией Достоевский. Майор Достоевский, не успев вжиться в коллектив, сразу достал Родина. Он самолично зашел на склад, бегло оглядел обстановку и, коротко похвалив его за безупречный порядок, приступил к главной для него теме:

– Товарищ прапорщик… Короче, Миша. Так?

– Так точно, товарищ майор, – по уставу ответил Родин.

– Ну-ну, давай без этого. Тут мы – свои люди. И должны помогать друг другу, – сразу перешел Достоевский на фамильярное «ты». – Правильно?

– Виноват, не понял.

– Да брось! – панибратски хлопнул по плечу собеседника майор. – Все ты понял. Я тут человек новый, а ты здесь служишь почти восемнадцать лет. Так?

– Так точно, – снова прозвучал уставной ответ.

– Ну вот опять. Хорош уже. Чё, чайку у тя есть попить?

– Не держим-с, – смело ответил Родин, уже понимая, о чем сейчас пойдет речь, стоит лишь прогнуться перед начальством.

– О‑о… Ну ты жук. Завтра ко мне в штаб сразу после развода.

– Есть, – коротко ответил Родин уже в спину майора.

Да, Михаил понял, зачем приходил Достоевский. Ему просто был нужен стукач. И если сейчас тот хотел потрепаться за чаем, то завтра это будет почти официальное предложение. «Да и хрен с ним, – подумал Миша. – Не впервой. Закошу под дурака, как водится, и дело с концом».

Наступило завтра. Это как раз и был день рождения сына. На разводе командир части перед полком представил майора Достоевского. Затем поздравил с юбилеем замполита подполковника Веселовского, отругал командира взвода Рюмина за плохое выполнение поставленной перед ним задачи, отправил на «губу» прапорщика Салова и на том закончил, сойдя с трибуны и укатив из части на черной «Волге» по своим неотложным генеральским делам.

В этот раз Михаил как никогда желал, чтоб развод продолжался как можно дольше. И вот теперь он шел к Достоевскому по его вчерашнему распоряжению. Но сегодня ему уже не казалось, что все с этим человеком будет просто. И он не ошибся.

* * *

Михаил оторвался от своих неприятных воспоминаний и снова потянулся за портсигаром. Закурив через свой любимый мундштук, он решил еще раз посмотреть на тот злополучный ящик. Теперь ему уже не было жутко. Эффект внезапности сменился трезвыми рассуждениями, пришедшими в не совсем трезвую голову.

Да. Это снова подлая подстава. Сейчас практически ясно, кто и зачем подложил ему такую идиотскую книгу и алкоголь. А теперь и это! Родин во второй раз открыл ящик, заметив, что он совсем другой. Просто похожий. И теперь уже внимательно стал изучать его содержимое, брезгуя дотрагиваться руками и орудуя монтировкой. И стоило только шевельнуть этот мусор, как пошла отвратительная вонь. Ее издавал еще не совсем истлевший труп крупной собаки. Клочья темной шерсти местами сползли с остова, а голый череп животного хищно скалил внушительных размеров клыки, словно усмехался над Родиным.

– Да, я полный кретин, – вслух обратился он к мертвой собаке. – Надо было действовать раньше, а не тянуть резину. А теперь, мой бедный дружок, вся чужая вина может снова лечь на меня. При таком раскладе я здорово подведу Марину. На себя-то мне уже давно наплевать, а вот ее жаль. Не оправдал доверия.

Михаил захлопнул крышку и вернулся на место. На столе так и осталась стоять пустая бутылка. Он поднес ее к настольной лампе, что тускло светила из-под зеленого матерчатого абажура, и, убедившись, что там не осталось ни капли, с размаху саданул ею о кирпичную стену. Бутылка с грохотом разлетелась на мелкие осколки, один из которых ранил Родина в щеку. Но он не обратил на это никакого внимания. И только когда кровь стала капать на газету, которой была прикрыта чужая омерзительная книга, он достал из нагрудного кармана камуфляжной казенной куртки носовой платок и приложил к ране. Физической боли он не ощущал. В данный момент его больше всего одолевали тягостные сомнения. А стоит ли вообще кому-то что-то доказывать? Нужно ли продолжать лезть в это дело, которое его по большому счету вовсе и не касается? Наверное, все-таки стоит. Хотя бы потому, что тут не только частная собственность, но и дело государственного масштаба. Да и ради Марины стоит. Вот тогда он смолчал, хоть и не пошел на поводу у подонка. Но не стал оправдываться. Просто ушел, и все. Но чем это закончилось? Вот именно. Он, честный человек, потерял любимую работу, а гнида остался править бал. Пусть и ненадолго.

Рассуждая про себя, Родин заточил перочинным ножом спичку и принялся чистить прокопченный дешевым табаком мундштук. Закончив работу, вставил в него сигарету и опять закурил. А воспоминания, казалось, так и лезли, так и перли на него из темноты углов, оплетенных паутиной интриг и подлости.

* * *

– Прапорщик Родин по вашему приказанию прибыл, – отдал честь Михаил, представ перед майором Достоевским.

Тот сидел за письменным столом своего предшественника, уволенного в запас, и перелистывал какие-то бумаги. Не взглянув на подчиненного, он тихо и спокойно произнес:

– Короче, так, раз в неделю по вторникам будешь приходить ко мне и докладывать следующее: кто и что просит у тебя на халяву, какие неуставные отношения у вас в роте, какие ведутся разговоры о начальстве, кто чем дышит, кто с кем спит. Понятно? – И только теперь он пробуравил Родина своим белесым немигающим взглядом.

– Так точно. Понял, товарищ майор. Разрешите идти? – отчеканил Михаил.

– Свободен. До вторника.

Прапорщик резко развернулся и вышел из кабинета, чеканя шаг.

Когда Михаил вернулся домой, там уже полным ходом шло празднование. Галина накрыла стол для Алексея и его троих друзей в гостиной, а сама со своей подругой Светланой разместилась на кухне. Они пили молдавское вино «Тамянка», закусывая шоколадными конфетами и ломтиками апельсина.

– О! Мишка, привет! С именинником тебя, – подняла свой бокал Светлана, завидев его на пороге кухни.

– Спасибо, Света, – без тени улыбки ответил он, собираясь выйти.

– Ты, что ли, с детьми хочешь сесть или все-таки с нами обоснуешься? – окликнула его захмелевшая Галочка.

– Я сейчас. Руки помою, – буркнул он, переступая через порог.

– Вот так всегда! Вечно хмурое лицо, – нарочито громко воскликнула жена, сетуя своей подружке. – Живем как чужие люди. Даже в день рождения сына не улыбнется. И я просто уверена, что он и подарка-то ему никакого не принес. А что он может принести? Ведро оцинкованное или розетку электрическую? Ха-ха-ха! Да он и этого не может притащить. Он ведь честный у нас. Представляешь, Светка, когда мы эту квартиру получили, тут просто вообще ничего не было. Даже раковины. Ну, думаю, не проблема. Мой-то на всем этом сидит, уж обеспечит уют и комфорт. Ни фига! Даже гвозди сами покупали. Представляешь? Зарплата нищенская, двое детей, я не работаю, а он покупает это дерьмо!

– Ну, хватит, Галка. Чего ты завелась? – попыталась остановить подругу Светлана.

Михаил поплотнее прикрыл дверь в ванной и включил воду. «Черт, а ведь я и впрямь Алешке ничего не купил. Ладно, подарю ему деньги. Он парень взрослый уже. Сам чего-нибудь себе купит. Так даже лучше. Хрен бы задрал этого Достоевского!»

Когда он вернулся на кухню, женщины пели «Рябину». Это все же было лучше, чем язвительная критика жены.

– Ты голодный? – заботливо поинтересовалась она, прервав припев.

– Нет. Спасибо, – ответил Михаил, присаживаясь за практически пустой стол.

Галочка подала ему пустой бокал:

– Ты хотя бы выпьешь? За Алешку? – и, не дожидаясь ответа, сама плеснула ему немного вина.

– Миш, а сыграй нам чего-нибудь, – кривляясь, жалобно попросила Светлана. – А мы с Галкой споем. Или сам спой. Ну Миша, ну пожалуйста.

– Так, иди за гитарой. Петь будем, – приказным тоном заявила жена. – В конце-то концов у нас праздник. Или у тебя опять серые военные будни?

Михаил молча вышел и через минуту вернулся с инструментом:

– Ну, чего вам сыграть?

– Давай романс какой-нибудь, – попросила Светлана.

Михаил начал перебирать струны и тихо запел:

 
Думы окаянныя, думы потаенныя,
Бестолковая любовь, головка забубенная…
 

– Вот! Бестолковая любовь! А я что тебе говорю, – оборвала его протяжное пение Галочка.

– Да хватит уже! Он так здорово поет, – заступилась за Мишу Светлана. – А что такое «забубенная голова»?

– А это раньше шуты на ярмарках пели, а содержание песен чаще всего аполитичным было. И чтобы их местные власти не преследовали, шуты прятали лица за бубнами, – пояснил Михаил и отпил маленький глоток вина.

– Ничего себе! – восхитилась подруга жены. – Ты просто ходячая энциклопедия.

– Ага. Только толку-то от этого, – снова не удержалась от колкости Галина.

Михаил отложил гитару. Если ему изначально не хотелось петь, то сейчас просто хотелось уйти из дома. Просто побыть одному и подумать. Подумать над тем, как вести себя дальше с новым начальником.

Наступил «долгожданный» вторник. Родин долго размышлял и решил просто проигнорировать требования майора. Все-таки это не было официальным приказом. Такое уже случалось с ним за время его долгой службы. Он поступал так же, и от него отставали. Но после обеда Достоевский сам заявился на склад и, подойдя к прапорщику вплотную, зашипел:

– Ты еще пожалеешь об этом, – и, нарочито задев его плечом, удалился.

Несколько дней Достоевский как будто не замечал Родина, а потом вдруг резко поменял тактику. Стал словно в друзья набиваться. Спрашивал о детях, шутил, рассказывал пошлые анекдоты и хлопал Михаила по плечу. Родин недоумевал от такой метаморфозы и ждал очередного подвоха. Он и случился. Как-то, зайдя на склад, Достоевский завел речь о дачных участках. Сказал, что приобрел по случаю для своей семьи надел земли.

– А хочешь, и тебе устрою? Недорого по нынешним временам. И речка там недалеко есть. Ты рыбалку любишь? И дети пусть клубнику жрут. А баба огурцы сажает.

– Нет, благодарю, товарищ майор, – почтительно отказался Михаил, все более раздражаясь от манеры общения этого человека.

– Чё, бабок маловато? Тя, может, научить, как их делать? Мозгов у самого не хватает на это? Ну, смотри, не прогадай, жук.

Теперь Михаилу стало понятно, почему переменился Достоевский. Просто ему предстоит строить дачу. А для этого кроме кирпича и досок потребуются многие вещи, какие находятся на складе КЭС. Кроме того, и бесплатная рабочая сила в качестве рядового состава, которую прапорщик также может ему обеспечить, стоит только закрыть глаза на бесчинства офицера и немного ему подыграть. Что ж, назревает новый конфликт. В принципе что-то подобное Родин и ожидал. И действительно, через пару дней после разговора о земельном участке Достоевский подкатил к прапорщику и открытым текстом заявил:

– Короче так, Мишаня, ты мне спиши аккуратно трубы оцинкованной полдюймовочки. Метров сто хватит. Вентилей с десяток. Ну и по мелочам там пару раковин, умывальничков и ведерок с пяток. Надо, прежде чем домик строить, водопроводом заняться. А, и это… задвижек пару надо. Лады? И надо поторапливаться, а то морозы скоро стукнут.

– Виноват, не понял, товарищ майор, – попытался закосить под дурачка Михаил.

– Чё не понял? Чё не понял-то, жучило?! – резко повысил голос майор. – Хорош мне тут выдрючиваться… Умник! Сказано – выполнять! Быстро.

– Вы мне накладную подпишите, товарищ майор, я выполню, – ответил Родин, глядя в потолок.

– Ясно, сучонок. Будет тебе и накладная, и докладная. Жди.

И дождался Михаил. Через неделю его вызвал к себе замполит Веселовский.

– Садитесь, товарищ прапорщик, – указал он ему на большое велюровое кресло и сел напротив. – Я вызвал вас, так сказать, для неофициальной беседы.

Михаил присел на предложенное место на самый краешек, словно готовясь немедленно вскочить и уйти. Он интуитивно почувствовал, что сейчас услышит нечто омерзительное, совершенно не относящееся к службе, ибо там придраться было не к чему. Не ошибся он и на этот раз.

– Вот что я хотел сказать, товарищ Родин, – не совсем уверенно начал подполковник. Затем встал, налил себе из графина воды. Встал и Родин. – Вы сидите, сидите, – махнул Веселовский рукой, сделал несколько глотков и вернулся на место. – Тут дело такое… деликатное, что ли. В общем, до меня дошли слухи… Хотя слухам я не привык доверять. Информация поступила. Короче, скажите мне прямо, какие отношения вас связывают с делопроизводителем службы КЭС товарищем Самойленко?

– С Самойленко? – неподдельно удивился Михаил. – Но он ведь командир взвода, а не делопроиз… – и тут же осекся.

– Нет, я имею в виду его жену. Ирину Васильевну Самойленко.

– С Ириной Васильевной? У нас с ней исключительно служебные отношения. Она выписывает накладные из штаба…

– Не надо меня информировать о роде ее профессиональной деятельности. Я в курсе, – голос его стал тверже.

– Виноват, – смутился Михаил, начиная понимать, куда клонит замполит.

– Меня сейчас интересует другая сторона ваших с ней отношений. Я, разумеется, не стану выяснять детали и подробности, но сразу хочу предупредить, что, если это безобразие продолжится, ваш контракт, который подходит к завершению, не будет продлен. Мне в части не нужна аморалка! Так что подумайте, товарищ прапорщик, что для вас важнее. Служба или, понимаешь, эти шуры-муры.

– Но… но у нас с товарищем Самойленко ничего нет. Между нами ничего нет. Клянусь честью. Мне и своей жены вполне хватает, – неуместно пошутил ошарашенный Михаил.

– Если бы я узнал о вашей связи от одного человека, возможно, и счел бы данный факт сплетней, но эта информация поступила ко мне из трех источников. А этим людям я вполне доверяю. Так что разговор окончен. Сделайте соответствующие выводы, товарищ прапорщик. Вы свободны.

Михаил встал, отдал честь и вышел из кабинета. Впоследствии он так и не решил для себя, стоило ли тогда продолжить спор с подполковником Веселовским, а может, стоило поговорить и с самой Ириной Васильевной? Или просто надо было набить морду Достоевскому и двум его прихвостням, о которых он сразу догадался, как о «дополнительных источниках», которым доверял замполит. Но, как бы там ни было, Родин посчитал ниже своего достоинства все эти дешевые разборки и сам для себя замял эту, мягко сказать, неприятную тему. Был, конечно, еще вариант – раскрыть глаза замполиту на настоящую сущность его зама Достоевского. Но и это он отверг как бездоказательный факт. Да и не стукач он априори. Даже на таких подлецов, как этот, ябедничать не станет. Так что чему быть, того не миновать. Если есть справедливость на свете, все будет хорошо. Но как сказал классик: «Нет правды на земле, но нет ее и выше». Видимо, надо все-таки за нее и за себя бороться. Иначе не выживешь. А твое молчаливое благородство – детская присыпка по сравнению с подлостью и низостью мелких гадов.

* * *

Михаил докуривал уже пачку «Астры», хотя часы показывали только два ночи. До конца вахты оставалось шесть часов. «Нет, я не буду сидеть сложа руки, – решил он для себя. – Завтра я все-таки сделаю то, что наметил. И не для генерального директора, а исключительно для себя. Да плевал я на это место сторожа, не оно важно. Важно ощутить себя значимым человеком. Личностью, которую никто не вправе назначить в своей игре мелкой сошкой. Ржавым винтиком в большом механизме. Баста! Натерпелись».

И сейчас, как никогда, он почувствовал в себе злобу. Даже ярость. Во что бы то ни стало Родин решил распутать этот клубок обмана и очередных подстав. И хоть не верил он в Бога, но заповедь «не укради» являлась для него первой и главной. И он, пострадавший из-за нее однажды, ощутил в себе инстинкт не только охранника, но и охотника. Несправедливость жизни внесла свои коррективы в его сложившийся характер. Теперь он – боец без интеллигентской рефлексии, он – страж порядка! И, конечно же, не допустит он того, что еще одна женщина, к которой он сейчас привязался, посмеется над ним и уйдет к другому. Очередного раза не будет! Он всем докажет, что от былого Родина не осталось и следа. Особенно от того, в кого он превратился за последние годы – безработного алкаша и никому не нужного слюнтяя. Даже вспоминать тошно, как он тонул глубже и глубже, после того как оказался за бортом. Только вот приступать к делу надо с горячим сердцем и холодной головой, как учил Дзержинский. А у Михаила, наоборот, сердце было пустым и холодным, а мозги просто плавились, с трудом воспринимая происходящее. И зачем он выпил эту треклятую водку?!

* * *

Прапорщику Родину даже не объяснили, почему контракт его верной многолетней службы не будет продлен. Просто «сделали под козырек», и прощай без «прости». Он возвратился домой, не зная, как все рассказать Галочке. Ну не о том же, что его ложно обвинили в интимной связи с делопроизводителем Ириной Васильевной Самойленко.

Дети были в школе. Галочка возилась на кухне, готовя обед. Она была крайне удивлена раннему приходу мужа и посмотрела на него подозрительно:

– Чего это ты? Что-нибудь случилось?

– В общем, да, – глядя себе под ноги, ответил Михаил, присаживаясь на табурет возле стола, где на деревянной доске были аккуратными рядами разложены пельмени. – Ну, не то чтобы случилось, – промямлил он, чертя пальцем круги по рассыпанной на столешнице муке. – Короче, мне не продлили контракт.

– Что?! – воскликнула жена, вытирая ладони о ситцевый фартук и присаживаясь напротив. – Как не продлили? Ты шутишь?

– Какие уж тут шутки, Галя. Я – безработный, – тяжело вздохнул он, так и не осмелившись взглянуть супруге в глаза.

– То есть как безработный? А как же… А что мы теперь будем делать?

– Что? Не знаю. Наверное, искать новую работу. Я же не умер все-таки, – улыбнулся он уголком губ и посмотрел на Галочку.

Он ждал, что жена сейчас поддержит его, утешит, скажет что-то важное, но она как взорвалась:

– Новую работу?! А что ты умеешь?! Что ты вообще можешь, кроме как на складе командовать? У тебя ведь даже образования, кроме твоего прапорского, никакого нет! А в чем дело-то? Почему не продлили? Ты хоть узнавал?

– А что толку? Даже если и объяснят причину, решения своего не поменяют. Может быть, на это место блатного кого берут? Не знаю.

– Можно подумать, что это министерское кресло! Кому оно нужно-то, Миша, окстись! Так, если ты сам не хочешь, то я пойду. Я пойду прямо к командиру части, скажу, что у нас двое несовершеннолетних детей, и пусть думает! Я и повыше пойду! А ты – тюфяк! Как был, так и остался.

– Никуда ты не пойдешь! – с силой хлопнул по столу Михаил так, что облачко муки взмыло вверх и обсыпалось ему на форменные брюки. Он тут же попытался отряхнуть колени, но испачкался еще больше.

– Это еще почему? Ага! Значит, ты что-то знаешь. Ну-ка, говори! – истошно завизжала прозорливая Галочка.

– Я сказал, что ничего не знаю. И знать не хочу. Все, закончим дебаты, – уже спокойным тоном отрезал Михаил.

– Ладно, Миша. Давай поговорим тихо. Без крика. Пожалуйста, расскажи мне правду. Я твоя жена и имею право все знать. Ты согласен?

Помедлив с минуту, Михаил решил-таки, что Галочка действительно должна узнать истинную причину его увольнения. И он все ей рассказал. Дойдя в своем малоэмоциональном повествовании до того момента, когда его вызвал к себе замполит Веселовский, Родин заметил, как Галочка, до сих пор молчаливо внимавшая ему, заметно занервничала.

– С женой Самойленко? – переспросила она, и черные глаза ее забегали, словно тараканы. – А почему именно она? Ирина?

– Да какая разница кто, – буркнул Михаил. – На ее месте могла быть и медсестра Лена, и докторша Таисия Павловна. Ты разве не поняла, что дело тут не в определенной женщине? Просто таким образом мне легче всего было приписать аморалку. Хорошо хоть суд чести прапорщиков не устроили.

– А у тебя с ней на самом деле ничего не было? Ты только скажи правду. Мне это очень важно знать, – посмотрела на него жена так, словно хотела своим взглядом пробуравить его насквозь. – М‑да, понятно, – врастяжку произнесла Галина и вдруг резко сменила тему. – А ты знаешь, Алешка вчера двойку по географии принес. Вот сколько с ним бьюсь и ругаюсь, все без толку! Вот по всем предметам хорошо и отлично, а география ему никак не дается. Может быть, ты попробуешь с ним позаниматься? Тем более что теперь будешь дома сидеть.

– А с чего ты решила, что я буду сидеть дома? Я на работу устроюсь, – удивился Михаил, не придав тогда значения странному поведению жены.

Как-то слишком быстро она ушла от основного разговора, перестала грозиться, что пойдет разбираться к командиру части, да и вообще больше не возвращалась к теме о несправедливом увольнении мужа.

И только позднее совершенно случайно он узнал, что за всем этим стояло. А произошло это озарение спустя всего месяц. Он устроился в магазин, что был рядом с домом, охранником. Не бог весть какая зарплата, но лучше, чем ничего. И надо было зайти туда прапорщику Салову. Не то чтобы были они с Родиным заядлыми корешами, но на службе имели вполне приятельские отношения.