Текст книги "Избранная лирика"

ГОСПОДИ…

1

Господи, не постигаю

в будущем ничего,

Господи, я не знаю

имени твоего,

маюсь духом и плотью,

чтобы верней служить,

только добавь щепотью

время любить и жить!

2

Человек – частица Бога,

оттого-то неизбежно

возвращение к Нему.

Но позволь еще немного

на земле помедлить грешной,

милой сердцу моему…

ГОРОДОК

Над тобой законов своды,

армии, суды,

классы, партии, народы

и отдельно —

ты.

От крестов,

от звезд и свастик

в мире кутерьма:

то война,

то смена власти,

голод

и тюрьма.

Ты – как щепка в ледоставе,

древний городок.

Что ты противопоставить

ледоставу смог,

сохраняя сокровенность,

жизнь

и естество? —

только выдержку

и верность,

больше ничего.

ВЕСНОЙ ПОСЛЕВОЕННОЙ…

1

А после войны пространство,

на месте руин – пустыри,

а мы пацаны-голодранцы,

мы вольные, как дикари.

А мир после гула орудий

проснулся в такой тиши,

как будто вершители судеб

судьбу перестали вершить.

А я от истории смылся

к весне, что, сиренью дыша,

была вне свершений и смысла

сама по себе хороша.

2

Еще вчера мне казалось,

что главное в мире – война,

и вдруг моей оказалась

шестнадцатая весна.

Насколько выше и шире

без дыма – свод голубой!

И стало главное в мире —

я

и моя любовь.

* * *

Я торопился

тебе показать уникальную книгу,

но она куда-то запропастилась;

как это так? —

только что была она здесь вот,

была…

Я проснулся и сразу увидел книгу,

она, как всегда, лежала на месте,

но тебя,

моя собеседница милая,

не могу я найти…

ГРОЗОВОЙ СОНЕТ

Ливень в Ялте. Горнему огню

Поклоняюсь. Благодарен грому,

Что ни канонаде, ни погрому

Он не набивается в родню.

Ливень в Ялте. Я домой звоню,

Удивляюсь небу голубому

Над Москвой. Благоволенье к дому

Я внушаю двойственному дню.

Голосок твой – волосок над бездной.

Кто мы с точки зрения небесной,

Где мы через десять тысяч лет?

Наплывает теплая тревога, —

Все мы дети малые у Бога:

Роща – церковь, тополь – минарет.

* * *

Листы рассыпаны. Мне надо их собрать.

Судьба несброшюрована. Страницы

опять от сквозняка по половицам

летят то за окно, то под кровать.

Хватаю их, боюсь, что не успею;

вся музыка – водой сквозь решето…

Я сохранить все ноты не сумею,

а тень моя смеется: «Ну и что?»

В КОТОРЫЙ РАЗ

Это тот и не тот Кишинев,

и внезапно – испуг:

кончается командировка,

а я еще не зашел к родителям…

Как мог я забыть?

Но что-то случилось с транспортом,

не туда попадаю, теряюсь,

заметавшись, словно в ловушке,

и просыпаюсь в московской квартире…

Мать и отец, простите,

что я вам дал умереть.

ИЮЛЬ. ПЕРЕДЕЛКИНО

Холодный солнечный день,

и каждые полчаса

бегущего облака тень

охватывает небеса.

То снова рубашку надень,

то вновь ее сбрасывай с плеч…

Холодный солнечный день

спешу уловить и сберечь.

Улыбка твоя и упрек

теперь обрели надо мной

такую же власть, как урок

игры между светом и тьмой.

Мелькнул полстолетия миг, —

здесь тот же сосновый свет…

Как скроется солнце – я сник,

как выглянет – старости нет.

Пусть лес все на том же холме —

над ним самолет-стрела…

Пусть кладбище в полутьме —

закат златит купола…

* * *

Вариант виртуальный романа

наблюдается:

поезд ушел…

Постарела Каренина Анна,

пишет Вронскому:

«Все хорошо».

Не судьба.

Без вины виноваты,

друг от друга отводим глаза.

Долго вал обещался девятый,

разразиться грозилась гроза…

Не герои мы и не уроды

и, сходя, не сошли мы с ума,

вездесущие громоотводы

защитили наши дома.

Продолженья не будет. До гроба

только память сумеем донесть

потускневшие, тихие оба,

сохранившие верность и честь…

* * *

Новым русским русалки

преподносятся в сауне,

где любовь и романтика —

наподобие зауми.

Пятизвездный коньяк

в пятизвездном отеле,

деловые глаза

новой фотомодели.

И в борделе, постели

в Кремле и парламенте

современник крутой

плотояден и черств,

поручивший свой разум

компьютерной памяти,

а бесценное – ценам

и смене партнерств.

И становится вдруг

мне пронзительно жалко,

что покамест о секте

или сексе мы спорим,

потрясенный кентавр,

увлеченный русалкой,

возникает опять

между сушей и морем.

Потрясенный кентавр

по берегу мечется

в неразумной своей

сухопутной тоске,

а на волнах русалка

играет и плещется,

а прибой замывает

следы от копыт на песке…

* * *

Тысячелетний Рим

мне уделил так мало

себя – считал часы,

в аэропорт пора!..

Рим – вечность на бегу,

скупее не бывало.

Над праздничной толпой

сиянье. И жара…

Бессмертие на миг,

Рим впопыхах и спешке —

насмешкой не зову, —

мне дорога тоска

неутоленности

в моей юдоли пешей:

как на дорогу в Рим,

смотрю на облака!

* * *

Я лечу над летящей землей —

как-то действует код мировой

на меня, на действительность бренную,

на беременную, современную.

Хоть доверился птице стальной,

чувство пропасти всюду со мной,

оттого эту серую, сирую

твердь люблю и над ней балансирую…

* * *

Что в юности ответственности груз

и что – литературные верхи?

Прекраснодушие и легкий вкус

благословили сочинять стихи.

И несмотря на годы и на рост,

остался еретический подвох,

серьезность с несерьезностью внахлест

на рубеже двусмысленных эпох.

Нет жаркой торопливости письма,

но есть зато знакомство с высотой,

соль опыта, изюминка ума,

поэзии ромашковый настой…

* * *

Так он любил, так любил

на воду глядеть, на огонь,

на молодость женских плеч,

на звезды, на снег, на цветы…

Он больше уже не вставал

и мир закрывал глазами,

но еще бормотал, бормотал,

заговаривал смерть стихами…

* * *

Длительное счастье неестественно,

как остановившееся солнце,

слишком затянувшийся стоп-кадр…

Длительность относится к бессоннице,

бесконечность – это свойство горя,

но от быстротечности (у счастья),

и от бесконечности (у горя)

выпишет поэзия рецепт!

ПЛАЧ ПО ЛИРИКЕ

Обнимал читатель нас когда-то…

Каковы последствия объятья?

В поэтических шестидесятых

новых русских значится зачатье.

Книг родник, переходящий в стоки…

Жалобы – как мертвому припарки…

Лирик невостребованный в шоке

перед трансвеститкой в иномарке.

Наставляет рыночная палка.

Доллар обладает ароматом,

потому что роза и фиалка

научились выражаться матом…

* * *

Лирический замес

мечты с Прекрасной Дамой,

а в жизни – с мелодрамой,

где самка и самец…

И за один присест

бутылка осушилась.

Любовь не получилась,

но был возможен секс.

Постель и наготу

тогда пустили в дело —

умел ценить он тело

во тьме и на свету.

Но что назавтра с ним?

Он чем-то недоволен,

какой-то скорбью болен…

Поэт неизлечим.

* * *

Ни слова о политике с друзьями,

с любимыми – ни слова о любви!

Беседовать я буду с тополями

и кланяться травинкам до земли.

Я в мире современных скоростей,

радиоволн, компьютеров, металла

обороняюсь тенью тополей —

жизнь, обогнав, к обочине прижала.

Реклама. Пепси. Новое кино.

Другие дни. Другое все. Другие…

Так неужели с ними заодно

календари, прохожие, Россия?

Естественно склоняемся к концу?

Всему свой срок?

Скажите правду эту

танцору, футболисту и певцу,

партнеру, наконец, но не поэту!

ПОЭТ

Монографии все длинней,

сколько прожил – подсчитано – дней.

сколько слов написал – просуммировано,

все увязано, зарегистрировано,

истолковано, проштудировано,

а он жил глупей и больней:

жизнь короче, чем толки о ней.

ГОРЯЧАЯ ТОЧКА

– Перестаньте стрелять!

Не стреляйте!

Вы правы. И вы. И вы.

Перестаньте стрелять!

Не стреляйте!

Вы не правы. И вы. И вы.

Это наша земля. Не стреляйте!

Перестаньте стрелять!

Это ваша земля.

Не стреляйте в моих сыновей,

Не стреляйте в своих сыновей,

По могильным крестам —

не стреляйте!

Это наша и ваша судьба,

Это наши и ваши гроба,

Это общая кровь —

не стреляйте!

Это мой порог. Или ваш. Это дом.

Дверь распахнута, стол накрыт.

Посидим, помолчим.

Не минута молчания —

Тишина.

1992

* * *

Дивиденды и дилеры,

доллар и ваучер, —

дикий рынок

Россию взметнул на дыбы.

Кто научится запросто

завтра жить припеваючи,

кто пойдет умирать

под круженье московской толпы.

И для сверстников старых

и растерянных сверстниц,

что прошли перестройку

от райкомов до ризниц,

ни за что не срифмуется

сердце с коммерцией,

не приклеится к жизни

созвучие «бизнес»,

потому что для них

в этой шоковой переоценке

все не то и не так,

соглашаются лишь

на бесплатный проезд,

отпевание в церкви…

А крещеные отпрыски

в отпуск – в Париж!

НУВОРИШ

Он чавкает, как болото,

заглатывая кого-то

и сбрасывает пиджак, —

покайфовать мастак, —

Прицельно шмыгает носом,

вбирает, как пылесосом,

сервизы, цветы, ковры —

не хуже черной дыры.

От глаз его молодость жухнет

и сохнет бутыль изнутри,

а он багровеет и пухнет,

насвистывая попурри.

Подай же ему, подай же

звезду с небес, божество…

Скорей от него – подальше,

пока не стошнило его!

* * *

– Сеятель, сеятель, что загрустил,

чем огорчила межа?

– Плохо всходило,

пока я за севом следил,

каждым зерном дорожа.

…Стал безоглядным, как тополя,

пух разметал на авось;

где и не ждал – одарила земля:

вот привилось, прижилось…

* * *

Мне снилось, что-то сладко снилось…

Вдруг телефон

с постели меня сорвал —

я не успел

и стою как дурак.

Что мне снилось?

Кто звонил?

* * *

Отцовскую чайную ложечку

серебряную

давно я засунул в ящик

и не пользуюсь ею.

Неприятны чем-то мне вещи,

спокойно пренебрегающие

временем,

запросто переступающие

через своих владельцев…

* * *

Занимается возраст перестановкой,

прошлое исподтишка перекрашивает,

вчерашний день

выметает начисто,

а в завтрашний

тычет носом, как в пыльное зеркало…

ДЕГРАДАЦИЯ

Это было когда-то давно:

очереди за билетами,

вечера священнодействия —

приглашенье любимых в кино…

Теперь домашний экран —

словно девка по вызову.

Переключай каналы,

жуя бутерброды, —

тебе не икается?

Никто не раскается.

* * *

у гениального поэта

неразделенная любовь

невероятно

нельзя не любить гения

мне нам потомкам

а она любит варенье кагор

легкие сигареты и полноценный секс

СЛЕДЫ ЕГО ПОСЕЩЕНИЙ

в вазе цветы

на трельяже духи

даже стихи

а еще шоколад коньяк

фото в рамочке

улыбалось с полгода

плюс еще бусы кольца

фото однажды исчезло

появился утюг

стиральная машина

плеер

компьютер

кое-что понатыкано

на оставленной территории

ОПТИМИСТИЧЕСКИЕ СТАНСЫ

В десяти главах

1

Чем ты моложе, тем верней

твой пропуск в двадцать первый.

Я тяжелею, отстаю, и не в порядке нервы…

2

Вторая молодость моя была сильней начальной,

спасибо жизни круговой, моей судьбе зеркальной.

3

С тобой мне было хорошо, пока не стало плохо.

Пора смириться и уйти. Кончается эпоха.

4

Куда б ни потянулся я, все корешки – в двадцатом,

отец он, брат, его закат совпал с моим закатом.

5

И друг, и враг, сходил с ума он в первой половине,

одна война, еще война, а я – посередине.

6

Нас вождь и фюрер гнали в ад,

и каждый – ради рая.

На фоне Первой мировой готовилась Вторая.

7

Казалось, выздоровел мир весною в сорок пятом,

Но вырвался безумный джинн —

над Хиросимой атом.

8

Со смертью Сталина прошла черта по всем эпохам:

Пошло безумие на спад с его последним вздохом.

9

Где Тито, Мао, Ким Ир Сен, Пол Пот и Чаушеску?

Без кормчих кончим этот век,

без блеску и без треску.

10

Я жил, любил, и у моих детей родились дети…

Спасибо, что переступил в тысячелетье третье!

МЕДНЫЙ ВСАДНИК

Р усск ий сериа л

За Евгением в погоне:

Петр Великий на коне,

Ленин на броневике,

Ельцин на танке…

Путин – на истребителе?

ПОСЛЕДНИЙ СОНЕТ ВЕКА

Двадцатый век под твердую обложку

Возьму, захлопну этот толстый том.

В нем жизнь моя. Немножко на потом

Себе оставлю. Выпью на дорожку.

Но, как вчера, не ведая о том,

К кому-то вызывают неотложку.

Куранты бьют. И, как всегда, роддом

В мир запустил очередную крошку.

А что такое двадцать первый век?

Я досмотрю, не размыкая век,

В каком-то в измерении чудесном.

Бог на ладони держит звездный ком,

Он пестует небесное в земном,

Любя земную соль в пространстве пресном…

31 декабря 2000

* * *

По чьей-то неведомой воле

закинутый в залы дворца —

проснулся на царском престоле —

а я недостоин венца!

В боях за меня пропадают,

признания ждут и наград,

с мольбами к стопам припадают,

а я виноват, виноват…

Не лидер я, не повелитель,

погладьте меня – я не вождь!..

Но разочарованный зритель

готовится вбить первый гвоздь…

ИНТЕЛЛИГЕНТ

Личность, власть и государство,

Революция и Бог…

Кроме силы, кроме рабства

Существует диалог.

Расположенный к беседе,

В споре в чем-то уступлю…

Мало истины в победе.

Много больше во хмелю…

* * *

Когда темно и тошно,

ступай себе вослед:

минувшее надежно,

а будущее —

нет.

Минувшее не минет,

пока не минешь ты,

а будущее кинет,

как лоха…

И кранты.

* * *

колючий цветочек московской элиты

Полина

красавица умница злюка – открыты

колена

но годы проходят и ищет колючка

колечка

чурается сказки где вместо кареты

корыто

а молодость наша уже не баллада —

болото

и нам не найти золотую монету

в тумане…

В КОМИССИИ

Булат Окуджава в последние годы был

членом Комиссии по вопросам помилования

при Президенте РФ.

…Пьяные монтеры, слесаря

убивают жен и матерей,

бабы разъяренные – мужей…

Бытовуха. Сдуру все. Зазря.

Вместо опохмелки – в лагеря.

Заседает строгая комиссия,

миловать – такая наша миссия.

Кабинет просторен и высок.

Отклонить… Условно… Снизить срок…

Боже мой, зачем же ты, Булат,

появлялся здесь, любимец муз, —

среди этих должностных палат,

ради тех, кому бубновый туз…

Вот – курил, на локоть опершись,

кто же знал, что сам ты на краю?

Мы, убийцам продлевая жизнь,

не сумели жизнь продлить – твою!

За столом оставлен стул пустой,

фотоснимок с надписью простой.

Заседает без тебя комиссия.

Воскрешать – была б такая миссия!

Жизнь идет… По-прежнему идет.

Судьи оглашают приговор,

а за окнами звенит, поет,

милует гитарный перебор…

1997

* * *

Нельзя туда ходить,

нельзя звонить, и писем

нельзя писать! Решил —

и стал я независим.

Но я освободил

себя ценой утраты —

при жизни часть Москвы

и часть души изъяты…

* * *

Зачеркнула, отвернулась – удаляется, уходит…

Календарь меня из кадра вытесняет и уводит,

а за дверью мокрый ветер до рассвета колобродит, —

что такое происходит, что такое происходит?

В темноте воспоминанье спотыкается и бродит,

листопады старых писем под любым кустом находит,

а глумливые вороны свои выводы выводят, —

что такое происходит, что такое происходит?

Пепел тихо оседает, с головы уже не сходит,

за нос водит заваруха, а с ума старуха сходит,

рельсы мимо остановок поезда в туман уводят,

что-то в мире происходит, происходит, происходит…

* * *

притворяется стерва играет

согласен

а если мне нравится этот театр

где она со мною (и мною) играет

в кошки-мышки

а на улице ветер и дождь

и проблемы и старость

* * *

Кто переступил порог смертельный,

не вернется, говоришь, оттуда?

Может быть, в другой сосуд скудельный

перельется влага из сосуда?

Жизнь моя подключена к потокам

вечного космического света, —

трепещу, вибрируя под током

галактического интернета.

Может быть, покорны общим срокам,

мы избегнем воцаренья мрака:

саваном прикидывался кокон,

выпорхнула бабочка, однако…

* * *

Когда-то венчал нас апрель,

теперь – тишина, седина…

По телевизору «Эммануэль»

смотрим – я и жена.

Эммануэль обнажена,

предается красиво блуду.

…Уходит на кухню жена

и моет посуду.

РОМАНСИК

Очаровательная леди,

очнитесь, будьте так добры

кружатся листья цвета меди,

предвестники другой поры.

Очаровательная леди,

в любви прошли вы буки-веди,

а лето на велосипеде,

уже летит в тартарары, —

кружатся белые медведи

в конце игры, в конце игры.

Очаровательная леди,

вы дремлете в заморском пледе,

лелея память о победе

плодов, румяных от жары,

а вам снега, побед соседи,

готовят зябкие дары…

* * *

Легко тебе шалить, волна,

когда вольна, когда хмельна,

легко дурить, бросаясь на

крутой, видавший виды берег, —

он терпит молча, как стена,

как тишина среди истерик.

А море, море – как вино,

в пучине бродит хмель бездонный.

С волной дурной, неугомонной

мечтает берег все равно,

не разлучаясь, лечь на дно,

пока живой, а не бетонный…

Кто прожил с морем заодно,

тот умер умиротворенный.

* * *

Применять наобум негоже

этой формулы

острие:

«Лучшая девушка дать не может

больше того, что есть у нее».

Почему же «не может»?

Может:

вдруг на Музу себя помножит,

поразит изумленный мир,

если глаз на нее положит

Пушкин,

Данте

или Шекспир!

О СЛУЖБЕ

Государство дорожит,

тем, кто слил себя со службой.

Мне любезен человек,

не вместившийся в нее…

В обществе уставы обязательны, —

но не правил я ищу – людей!

Мне мила не роль, а отсебятина,

да простит мне главный лицедей.

Я люблю возможность поперечную,

перпендикулярную, свою,

человеческую, человечную,

незапрограммированную…

* * *

Пророк

наг,

а вождь —

нагл.

Пророк

бос,

а вождь —

босс!

Пророк —

бог,

а вождь —

вошь!

КОНЕЦ ЧАУШЕСКУ

1

Сам себе хирург от нездоровья,

на эпохе целой ставя крест,

кровью от позора славословья

отмывался Бухарест.

2

На земле уже нет ему места,

для него уже нет ничего, —

площадь главная Бухареста

с крыши вытолкнула его.

Вертолет был готов заранее.

Клочья снега в полях видны…

Вождь в подвешенном состоянии,

у него уже нет страны.

3

Родился, когда его тезка

расстрелян был вместе с семьей,

вознесся, как чудище Босха,

и сам был расстрелян с женой.

Кричали: «Палач с палачихой,

ответь за главу голова!..»

Но все же – старик со старухой,

но все-таки – в день Рождества…

1989

СНЫ

Какие сны! Но утро приближалось

и разметало их. Какая жалость,

что зритель был в единственном числе,

на всей земле…

Придумать бы для сна видеозапись

Феллини и Тарковскому на зависть!

Да что они? Завидую я сам

своим непроизвольным чудесам,

посланцам невещественной природы,

пророческой и творческой свободы,

где время и пространство не в чести,

а небылицам – с правдой по пути.

* * *

Любовь не умирает —

улетучивается,

как в комнате – духи,

как на цветах роса…

любовь не умирает —

только мучается

и тает, как без веры —

чудеса.

Любовь необеспеченными вечностями

за миг расплачивается

сполна

и как легко

свечением увенчивается,

так и развенчивается

она…

* * *

Нет схемы смеха, формул песни,

нет правил грусти и стыда;

не смыслят в физике созвездья,

не знает химии вода.

На нет – суда нет. И не нужно!

Ключ – у сердец, не у голов.

Нет объективности – есть дружба,

нет аргументов – есть любовь.

* * *

Где-то письмо затерялось,

за шкафом почтовым валялось,

и вот через двадцать лет

у меня в руках оказалось,

и опять мое сердце сжалось,

я пишу и пишу ответ…

* * *

Во всем ты не права

и лишь в одном права ты:

неправые слова

твои – не виноваты,

как ливень, как листва

не виноваты вовсе

в том, что за ними осень,

как старая сова.

Провидит осень сроки

и знает больше нас,

читая через строки,

чем кончится рассказ.

Предвестием разгрома

судьбе глядит в глаза:

не правы стены дома,

когда права гроза.

Я, призванный молиться

поэзией самой,

теперь перед тобой

стою, как глупый рыцарь,

исхлестанный листвой.

Куда мне с благородной

и гордой правотой

перед живой, голодной

тигрицей молодой?

* * *

И солнечно, и холодно —

черемуха цветет

в укор тому, кто хлопотно

живет, как серый крот.

Какое небо синее!

А ты седой, как лунь …

В черемуховом инее

пронзительный июнь…

Зерна
Книга краткостиший

1. ЖИЗНЬ НЕПРАВДОПОДОБНА

* * *

Прожив солидный срок,

припомнил все подробно,

и был правдив итог:

жизнь неправдоподобна.

* * *

Зерно в земле, звезда во мгле,

слова в душе и плод во чреве —

единый код во всем посеве.

* * *

Сердце – где оно?

Скрыто в груди.

Солнце – где оно?

За облаками.

Но освещаются близнецами —

Солнцем и Сердцем —

наши пути.

* * *

Осознал. Содрогнулся. Привык.

* * *

В семи театрах каждый день играю…

* * *

Какое будущее у прошлого?

В ЗЕРКАЛЕ

Здравствуй я, у которого сердце справа,

только к тебе удается прижаться

сердцем к сердцу

не наискосок.

* * *

Антисолнца —

черные дыры.

Антидоноры —

это вампиры.

* * *

Я спросил у камня, сколько ему лет.

«А нисколько, – сказал, —

чего нет, того нет».

* * *

Быть только собой

поэту не удается:

увидит хромого,

и нога подвернется.

* * *

Жизни звук

разобрать бы суметь:

свет – смех,

снег – смерть…

* * *

Геометрию в руки взяла

и, поморщась, швырнула обратно:

все неверно – свобода кругла,

а обязанности квадратны!

* * *

Осторожно, упорно

подбирал ты ключи

для дверей, что не думали вовсе

от тебя запираться…

* * *

Солнце скрывает Вселенную,

свет – золотая завеса,

ночью бездонная истина

в бездне бессонным видна.

* * *

Детство превращается,

юность превращается,

зрелость превращается,

старость прекращается.

* * *

Живем мы в городе, в котором токи

сосредоточены, наведены

на каждого – истории потоки

в истоки наших судеб вплетены.

* * *

Убивался кто-то к ночи:

стала жизнь на день короче!

А другой решил иначе:

стала жизнь на день богаче!

* * *

С возрастом, как с перевала,

я смотрю, и глаза мои сухи:

видел я, из какого прекрасного материала

делаются старухи.

* * *

Не два края, куда направлены

указатели – Правда и Ложь:

Зло к Добру поперек приставлено,

словно к сердцу нож…