Текст книги "Моя первая книжонка. (Чего многие из вас никогда не напишут)"

Глава 2

Как бы удивительно это ни прозвучало, но спустя несколько дней я все же смог откопать в себе зачатки таланта и сесть за работу над книгой. Получалось неплохо, ну на мой скромный взгляд. Ритмично, ярко. А какие диалоги! Эх. Да… Так вот! Я хотел показать вам, что написал в тот день, но… Короче, я потерял этот текст. :(

Да, да. Знаю. Что поделать?! Вот такая вот мы никудышная молодежь – теряем даже самое важное. Я бы попросил вас помочь с поисками, но это может занять неприлично много времени. Так что предлагаю забить вообще на то, существует этот текст или нет, и просто двигаться дальше. Ну, оставим под него букву на тот случай, если найдется. Но это максимум.

Глава 3

В маленькой аудитории, похожей на школьный класс, стояла тишина. Столы и стулья выстроились непривычно ровно и одиноко, а единственными живыми существами в кабинете были я и Лука Сергеевич Смольный. Я мерно покачивался на стуле и смотрел в окно, а он четырьмя глазами вглядывался в текст. Лука – мужчина среднего возраста, живший вместе с женой, дочерью, старой тещей и собакой… тоже сукой. Это обстоятельство он часто преподносил в виде различных шуток. Например, «как приятно вести лекции в этом вузе – здесь все меня слушают. Вот я домой приду, и все, до завтра буду молчать…». Лука Сергеевич был требовательный, но хороший преподаватель. Вел пары по литературе и смежным дисциплинам. В мои студенческие времена, происходившие год назад, я напросился писать у него диплом. С тех пор Смоль (а именно так все его называют) стал для меня кем-то наподобие ментора. Я иногда заглядывал к нему на лекции, чтобы послушать, побеседовать, спросить совета. В этот раз я принес ему начало своей книги.

Лука Сергеевич изучал мою работу уже добрую четверть часа. Этого времени мне хватило, чтобы дважды зайти в соцсети и полайкать фотографии с вечеринок друзей. Был бы телкой, сделал бы селфи с хэштегом #волняшки. Мы сидели практически бесшумно, наше присутствие выдавалось только шелестом бумаги да звуком качающегося стула. Меж тем за окном начиналась замечательная пора приближающейся жары с легким ветерком и ясным небом. Красотища-то какая! Я не был из тех, кому больше нравится дождь и слякоть. К черту эту хрень. Вот солнце и сухой асфальт – это лайк.

Из открытого окна я слышал бормотание студентов, куривших перед институтом. Редко их голоса заглушал шум проезжающих машин. Я уже дважды думал найти повод выйти покурить, но потом останавливался – все-таки это будет не очень прилично, вычитка текста-то нужна мне, а не моему преподавателю. Поэтому я сидел. Сидел, ждал и гадал. Увы, но по лицу Смоля я никак не мог понять его мнения. Он вчитывался в каждое слово, будто бы речь шла о расшифровке древних манускриптов. Глаза отражали напряженность плюс активную работу мозга. Когда последний листок лег на стол, он снял очки и откинулся на стуле, разминая руки.

– Ну как? – спросил я, ожидая приговора.

– Честно? Это, конечно, не самая худшая работа из мною прочитанных… но, (всегда пропускайте мимо ушей все, что сказано до союза «но») говоря образно и не слишком прямолинейно, читать такое лучше под журчание воды. Есть некоторые интересные моменты, детали, но целая картина пока получается плохо.

– Я надеялся, что не так ужасно.

– Все и не так ужасно! – воскликнул он. – Вы, в общем, писать умеете. Буквы превращаете в слова, слова – во фразы, фразы – в предложения. Не чудовищные! Знаете, я за время работы со студентами ТАКОГО начитался, что мне теперь ничего не страшно. Ни один ужастик не пугает. Вот я недавно пересматривал «Психо», так что бы вы думали?! Легко! Я как представлю тот роман, который мне принесла одна студентка, так меня никакие маньяки не берут, – он серьезно посмотрел на мое веселое лицо. – Вы не смейтесь! Восемьсот страниц пугалок, детектива и любви в представлении двадцатилетней особы. Тут и поседеть можно. Я вот поседел. И до этого седой был, а сейчас еще больше. Видите, – он покрутил головой, чтобы я смог рассмотреть его седые волосы.

– Да уж, представляю.

– Так вот, можете собой гордиться, ваше произведение, точнее, тот кусок, который вы принесли мне на оценку, не такое пугающее. Однако пока и не такое веселое. Увы и ах. Скучно, – пожал он плечами. – Нет действия. Нет повода читать. Понимаете? Вот возьмем «Войну и мир» – гремучая смесь величия гения и частиц графомании, а сколько действия! Никакого простоя. Каждый персонаж проживает свой сюжет от начала и до конца. А какое описание! Вы же, надеюсь, читали «Войну и мир»?

– Было дело, – нет, я правда ее читал.

– Славно, а то современных студентов с литературным уклоном что-то клонит идея, что просмотр «Игры престолов» может заменить чтение длинных и скучных книжек, непонятно для кого написанных. Так вот, пока что в бою со Львом Николаевичем вы нокаутированы в первом раунде. Длинная седая борода грозно повисла над вами, и где-то наверху слышен хриплый и противный смешок. А проиграли вы из-за того, что рассказ ваш до изнеможения скучен и пуст. День из жизни очень неинтересного молодого человека. Зачем это читать?

– Я и хотел показать историю обычного парня. Чтобы читатель понял, что его жизнь интересней, чем кажется. Столько увлекательного вокруг, только мы этого не видим.

Преподаватель придвинулся к столу, поставил на него локти, сложил вместе кисти рук и положил на них свой подбородок.

– Теперь я понял вашу мысль. Увы и ах, так литература не работает. Позвольте объяснить. Обычная история требует эмоций. Драма, комедия, трагедия и прочие общеизвестные мотивы. Истории необходимо нести свой заряд. Она может учить, давать ответы на какие-то вопросы, воодушевлять, веселить, противопоставлять и так далее и так далее. У вас же сейчас ничего этого нет. Ни комедии, ни драмы. Только одна трагедия, да и та заключенная в главном герое.

– Я не уверен, что точно вас понял.

Преподаватель снова поменял позу, скрестив руки у груди.

– Вашему герою восемнадцать лет, высшее образование проходит стороной, он курит, много ругается матом и большую часть дня стоит с криком «свободная касса». Тоже работа, не спорю, проблема в другом. Кто он? Куда он идет? Какие у него увлечения? Поэзия, фото, рыбалка, может, марки собирает?

– Никаких.

– Вот это и плохо. Никаких целей и стремлений. Никаких увлечений. Нет ничего, кроме мата, алкоголя и никотина – очень грустно. Люди такие, безусловно, есть. И их много. Но в роли литературного, подчеркиваю, литературного, персонажа это не выглядит современно. Вы что, хотите его еще и в подъезд с друзьями загнать? Модель олуха – главного героя подходит для комедий, скорее, визуального плана, нежели книжного. То есть для мультиков и ситкомов. Боюсь показаться невежей, но уже вроде бы есть мультфильм о глупом работнике фастфуда. Он желтый и квадратный. Вы хотите писать о нем?

У меня перед глазами появилось довольное лицо Губки Боба. Если я что-то и пытался создать, то точно не это. Отмахиваясь руками, я воскликнул:

– Нет! Нет! Ладно, понял. Закусочную закрываем. Что же делать?

– Вам понадобятся два инструмента. В и Г. В – вдохновение, а Г – город. Вы живете в одном из крупнейших мегаполисов планеты. Сюжеты обитают вокруг вас, достаточно просто руку протянуть.

– А что вы можете мне посоветовать из городских историй?

– Для начала поменяйте персонажа. Пусть он, допустим, будет современным молодым франтом. Девочки и мальчики любят франтов, вспомните Остапа Бендера.

– Я думал делать что-то не столь авантюрное, – в тот же момент я потерял равновесие и чуть было не упал со стула.

– И не нужны авантюры. Жизнь интересней, чем кажется. Вы сами мне об этом говорили. Вот и рассмотрите свою жизнь. Я очень сомневаюсь, что все свое время вы проводите у компьютера и никуда не вылезаете.

– Зря сомневаетесь, сейчас это модное развлечение.

– Даже в таком случае можно изобразить что-то интересное. Не выходи из комнаты, не совершай ошибку и т. д. Но все-таки я верю в насыщенную яркость вашей жизни. Ведь вы выпускник вуза, где учат литераторов и журналистов! Это уникальное место. Если совместить обе эти специальности, можно открыть массу невероятного. В вас есть талант, так пользуйтесь им.

После этих слов преподаватель о чем-то задумался, помолчал, а затем продолжил:

– А лучше передайте талант своему персонажу!

Я прищурился и стал похож на Ди Каприо из известного мема.

– О чем вы?

– Пусть ваш персонаж будет выпускником этого вуза. Пусть на его зоркости и творческом начале и будет выстроена книга или что вы там писать собрались?

– То есть пусть персонаж будет мной? – я больше удивился тому, что Смоль говорил то же самое, что и Эд, чем тому, что он говорил.

– Вашим альтер эго. Идея не новая, даже весьма забитая, но хорошо работает и сегодня. О себе вам легче написать, чем о ком-либо другом.

– Забавно, но вы не первый человек, который мне это говорит. Почти слово в слово.

– Значит, так и нужно делать. Не находите?

– Ну а как же всякие эксперименты, перевоплощения, разное творчество?

– Творчество никто и не отменял. Без него художественное произведение никак не получится, хоть стой, хоть падай, – Лука Сергеевич вновь пожал плечами. – Другое дело эксперименты. С ними лучше повременить – мало опыта. Тут эксперимент, там эксперимент. Везде попробовал, нигде не получилось, все забросил. Молодые любят не доделывать до конца, сам так поступал. Лучше уж сперва просто и основательно сесть и написать что-нибудь обычное, но законченное. Важно именно закончить начатое. Сделать какую-то основу. Даже если получится не так хорошо, как хотелось. Даже если будет банально. Идея без реализации ничто. Вот когда будет первое оконченное произведение, когда вы пройдете все этапы его создания, тогда уже можно приступать к каким-то экспериментам в новых работах. Люди помнят хорошие произведения, а плохие никому не интересны. Поэтому не бойтесь ошибаться. Сделаете плохо – никто и не заметит. Сделаете хорошо – добро пожаловать.

– Вы правы, я сдаюсь.

Лука Сергеевич наигранно изобразил победу, вскинув руки вверх.

– На этой льстивой ноте будем заканчивать. Я с большим удовольствием пообщался бы с вами еще, но у меня сейчас начнется лекция. Конечно, стоящие за дверью студенты дневного отделения будут безумно рады, если я ее отменю, но моя совесть мне этого никак не простит. А это ужасно. У меня и так дома четыре женщины, а если к ним добавится еще и совесть, то я просто с ума сойду, – Лука Сергеевич добро улыбнулся.

– Тогда спешу уважить вашу совесть и не смею больше вас задерживать. Я пойду, – на этих словах я встал со стула и начал собирать вещи.

– Вы, кстати, не хотите ли послушать лекцию? Замечательная история про Крылова, мухлевавшего в картах и убегающего от всей России.

– Спасибо, я это уже слышал. И за советы тоже спасибо.

– Рад был помочь молодому таланту. Ни в коем случае не останавливайтесь. Обдумайте заново идею и продолжайте. Главное – работайте, работайте и еще раз работайте. Литература не любит лентяев. И еще, через парочку недель у нас будет открытая лекция известного литератора Виктора Тимуровича Зевса. Настоятельно рекомендую, вам может помочь.

Мы пожали друг другу руки, и я пошел к выходу. Преподаватель окликнул меня в дверях:

– Послушайте, чем вы сейчас думаете заниматься?

– Оу, я не задумывался над этим. Ничем особенным.

– Отлично, тогда вот вам задание. У нас за окном двенадцать миллионов человек. И каждый из них – ваш потенциальный персонаж. Воспользуйтесь своей журналистской наблюдательностью и отправляйтесь на поиски. Чем лучше вы научитесь цеплять и описывать мелкие факты, тем увлекательней получатся образы. Как у Довлатова. «Ничего особенного, просто женщина лет тридцати, проживающая по соседству. Без мужа». Вот научитесь так же – станете автором.

– Где мне лучше искать персонажей?

– Ну, послушайте, это уже вам видней. Все-таки это ваше произведение, не мое. И основываться оно будет на ваших похождениях. Представьте, что голова – это коробка. А все впечатления, эмоции, люди и все-все-все – кубики конструктора. Есть много разных форм, некоторые продаются целыми наборами. Все эти кубики попадают в вашу коробку. Когда приходит время творить, вы берете кубики из коробки и создаете то, что вам нужно. Чем больше кубиков в коробке, чем больше разных вариантов сборки вы видели – тем легче собрать что-то новое, необычное, интересное.

– Спасибо, я обязательно это запомню.

На входе в аудиторию толпились первокурсники. Ну, вернее, еще пара-тройка недель – и второкурсники. Увидев мою небритую физиономию, они расступились, чтобы я смог легко пройти. Хоть где-то пригодился возраст. За узким коридором я собирался спуститься по лестнице и увидел его. Этот парень стоял внизу и уже держался за поручень, чтобы подняться наверх по лестнице знаний. Я знал этого типа. Его звали Петр Астапов. И куда хуже было то, что он знал меня. Что в нем было плохого? Ничего, если не считать ужаснейшей назойливости, которая бесила меня со второго курса. Если бы он меня увидел, то пристал бы минут на тридцать. И он бы не просто говорил. Он бы врал. Каждую секунду своей жизни он без остановки врет, улыбаясь своими неровными зубами. Его любимая история о том, как он с кем-нибудь жестко пил в машине, а потом его остановила полиция. Менялись только сидевшие рядом персонажи. Видеться с ним, а уж тем более слушать его, я не хотел. Но что оставалось делать? Конечно, я мог бы сейчас не идти вниз, а быстро пройти дальше по коридору и спрятаться в туалете, пока он не поднимется. Однако это было бы слишком глупо. Я взрослый человек, а веду себя как ребенок и прячусь от какого-то чувака…

Когда за мной зажурчала вода, на лестнице уже было тихо.

Глава 4

Москва – это огромное существо, которое пожирает все, до чего только может дотянуться, и превращает жизнь в коктейль. Куча разных стилей, людей, идей. Эклектика Москвы ужасна, но в ней все-таки есть свой шарм. Тут и жизни вперемешку. Но чем ближе к центру ты находишься, тем город становится краше. Убогие спальные муравейники преображаются в невысокие восьмиэтажные дома. И с каждым новым кольцом все только лучше, как на мишени. Сто очков. Мой институт находился в самом центре – внутри Бульварного кольца. Его двери выходили на переулок с односторонней дорогой, по которому изредка проезжали машины. Невысокое трехэтажное здание никак не выделялось на общем фоне. Найти институт можно было лишь по табличке с названием, висевшей у двери под зеленым козырьком. В дождливую погоду тут помещалось ровно семь человек с сигаретами.

Впрочем, вернемся ко мне, я тут пока еще основной персонаж. Распахнув легкую дверь института, я вышел на улицу и остановился. Достал телефон, создал заметку и вбил туда в столбик все буквы алфавита. Напротив каждой оставил место, куда планировал вписывать слова, связанные с моим творчеством. Забив первые четыре слова, довольно хмыкнул. Нужен был план действий. Проверив социальные сети и сделав пару звонков, не смог выцепить ни одного из своих друзей. Дома ждал компьютер, фильмы и игры, но я был бы последним лохом, если бы предпочел это простой прогулке в столь славный день. И вот я стоял и размышлял о том, куда бы мне податься. Вариантов было несколько. Choose your destiny.

Красная площадь. Всего пятнадцать минут ходу – и я могу оказаться в центре нашей необъятной. Что тут можно увидеть? Например, толпы туристов, аккуратно выстраивающихся для фотографий на фоне Спасской башни. Или же современный Охотный Ряд, где раньше обитали жирные крысы и фокстерьеры, а сегодня горожане затариваются шмотками и ходят в единственный платный туалет в округе. Серьезно. Если приспичит помочиться, то лучше пойти в ГУМ: в торговом центре с многовековой историей можно поссать бесплатно. На Красной площади обязательно подойдите к нулевому километру, где проходит без пяти минут священный ритуал. Согласно неписаным правилам, любой турист должен встать в центр нулевого километра, покрутиться и бросить монетку за спину. Чтобы вернуться или на удачу. Согласно этим же правилам, местный бомж должен терпеливо ждать и затем подобрать монетку сразу после ее падения на брусчатку. Наблюдает за этим трио замечательных персон: Сталин, Ленин и Николай II. Несмотря на старые распри, сегодня они терпеливо сидят на раскладных табуретках у Исторического музея и предлагают сфотографироваться за несколько сотен. Настоящий социализм. Хоть кто-то зарабатывает на косплее.

Второй вариант – Старый Арбат. Если вы добродушны и открыты для мира, то после Арбата ваши карманы будут набиты флаерами, рекламами и листовками: их тут разве что в мороженое не подкладывают. Арбат – еще одно место скопления толп туристов и приезжих из других городов России. Распознать таких залетных очень просто, достаточно найти коров. Их тут парочка, стоят они возле сетевых кафе. Многие приезжие считают своим святым долгом сфотографироваться с такой коровой в самых идиотских позах. «Давай изобразим, что ее насилуем!» – «Не, давай я залезу сверху…» – это реально убого. Сами поймете, если увидите. Проходящие мимо японцы с камерами фотографируют глупых русских, чтобы потом детям показывать вместо обезьян, которые, впрочем, в Москве тоже есть.

Каждый день на Арбате кипит жизнь уличных развлечений. Так, в начале улицы вы неизбежно наткнетесь на ряды шаржистов. За цену отсутствия у вас вкуса они готовы превратить вас в однотипного гротескного урода. Подобные шаржи потом ставятся в сервант и показываются друзьям: «Смотрите, у Машки же и правда такие брови большие! А как он изобразил ее сидя на Петьке, эх!» Да. Впрочем, никогда не стоит забывать – у всего своя целевая аудитория. Кроме рисовальщиков, тут есть и другие представители творческих дел. Некоторые буквально живут здесь годами. Эх, Арбат – удивительное место!

Поразмыслив, я решил и туда не ходить, а поступил вот как: отправился вниз по переулку, пересек Арбатскую площадь, попал на Гоголевский бульвар и пошел в сторону набережной. По дороге заглянул в «Дно», поздоровался с Эдом и заказал себе разливного лимонада. Чтобы как в Советском Союзе, хоть я и не помню, как там было. Эд поинтересовался о моей книге, на что мне пришлось скривить лицо, обозвать его несносным торопящимся критиком и быть посланным за это на много букв. Раз, два, три. После я получил свой лимонад и продолжил путь. Я не торопясь побрел по бульвару и с каждым новым глотком все больше проникался прелестью дня. Поразительно, как мало порой нужно человеку для счастья, вроде просто стаканчик, а я ему рад больше, чем… чем… чем чему-нибудь, что должно вызвать больше радости. Короче, Д – детали. Отличное слово в копилку!

Размышляя об этом, я без оглядки прошел мимо темного памятника-фонтана Шолохову. Большая лодка на постаменте. Он сидит в телогрейке и смотрит в сторону улицы, где когда-то жил. Позади из гранита вверх торчат головы лошадей, расплывающиеся в разные стороны. Иллюзию движения создает поток воды, стекающий вниз. Символизм автора. Раскол России на два лагеря. Мрачно. Должно быть. Но если добраться сюда в середине лета, головы лошадей будут оккупированы стаей детей, купающих ноги в фонтане, а рядом в лодке с Шолоховым будет сидеть подвыпивший десантник в тельняшке, фоткающийся на память с «мужиком в лодке». Символизм жизни. Современность сидит на головах прошлого и не думает о нем. А зачем? Люди всегда были такими. Наша хата всегда с краю, а после – хоть потоп. Если мы помним историю, то только потому, что так надо. Еще десять-пятнадцать лет – и Великая Отечественная будет забытым мифом. «Воевавших дедов» не останется, а вместе с ними уйдет последний повод верить в значимость победы. Так было раньше, так будет и потом. А как только о прошлом забываешь, с ним начинают играть. Моделирование выгодного прошлого. Все как Оруэлл прописал. И вот в какой-то момент окажется, что Наполеон защищался от безумных русских, а сам был свой в доску парень. Впрочем, действительно – моя хата с краю. Мне двадцать четыре года, я симпатичен, умен и одеваюсь со вкусом. Пусть этот мир и трещит по швам, но я в нем явно не аутсайдер. Так что продолжу плыть по течению, прогуливаясь по солнечному бульвару со стаканчиком лимонада. Так-то.

Мимо меня проходило множество людей. Отличительная особенность москвичей – наше фирменное двуличие. Стоя в метро, каждый из нас умеет скривить максимально наплевательскую морду, выражающую чистое презрение ко всем окружающим. Мы врубаем наушники и отключаемся от внешнего мира, который нас раздражает. Но стоит выйти в парк или на бульвар, и все преображается: в компании парочки друзей москвичи расцветают. Мы снимаем маски и становимся жизнерадостными и веселыми ребятами, думающими о будущем и умеющими развлекаться. Вот и сейчас вокруг меня царила исключительно приятная атмосфера. Мамы прогуливались со своими ребятишками, влюбленные парочки о чем-то радостно шутили. Я шел мимо прокатных велосипедов, мимо пробегающих девушек и парней, решивших бороться за свою фигуру, мимо цветастых плакатов и афиш. Может, куда-нибудь сходить, если найду компанию? Ходить одному на выставки или спектакли как-то совсем не для меня, хотя свои плюсы есть: гуляя в одиночку, склеить милую даму значительно проще.

Я прошел весь бульвар, за ним, через дорогу, возвышался белый храм с золотыми куполами, а еще дальше – начинался Патриарший мост, который тянулся через Москву-реку, Болотный остров, Водоотводный канал и заканчивался рядом с «Музеоном». Туда мне и нужно. Мост всегда был переполнен людьми, даже в будни, а особенно по субботам: широкий и длинный, он по совместительству был замечательной смотровой площадкой. С него открывались хорошие виды на город. Слева Кремль, большой и величественный символ нерушимости и силы власти, гордость патриота, страх для врагов и красивая фотка для всех остальных. Справа «Красный Октябрь». Когда-то один из главных кондитерских заводов страны, красный кирпич, большая вывеска и множество сладких воспоминаний. Ныне его постигла судьба большей части заводов Москвы. Промышленность стране не нужна. Теперь тут «арт-плейс», усеянный клубами, маркетами, школами, где проводятся воркшопы, и прочими «модными» вещами. Иногда там бывает весело, но чаще чувствуешь, что ты ошибся вселенной и твой мир в какой-то другой реальности.

Проходя по мосту, я решил остановиться и насладиться видом. А заодно еще и покурить. Не знаю по какой причине, но в моей голове есть четкая установка, что курящий на ходу человек выглядит хуже, чем стоящий. Мало кому удается курить по дороге и при этом хорошо выглядеть. А вот красиво стоять с сигаретой большого труда не надо. Забивая себе самокрутку из табака со вкусом чернослива, я думал о книге. Написать ее сложнее, чем казалось вначале. Мало красиво излагать свои мысли на бумаге, нужно еще насобирать этих мыслей на целую историю и расставить их в нужном порядке. Одна к одной. Без промаха. Как сделать историю интересной, а главное – цельной, единой? Кстати, Е – единство. Ха! Как легко у меня получается сочинять эти слова! Так я быстро приду к успеху. Единство хорошей истории и персонажей. Продуманных персонажей, со своими эмоциями и историей. Осталось понять, где их взять.

Пока я забивался, рядом со мной появился незнакомый мужчина. Потрепанный и побитый, лет пятидесяти. С ямочками на лице. Настоящий пьянчуга. На нем было длинное распахнутое пальто, такое же потрепанное, как и он. Глаза не выражали никаких ярких эмоций. Он смотрел на меня, а я смотрел на него и молча продолжал забивать. Когда сига была завернута и оставалось просто положить ее на губы, он обратился ко мне.

– Уважаемый, а не найдется ли закурить? Я, – лицо расплылось в улыбке, оголившей полусгнившие зубы.

Ну конечно, чего еще стоило ожидать? Обычно я церемонно говорю, что у меня нет сигареты, но в этот раз поступил иначе. Молча протянул бродяге свою забитую самокрутку, а сам принялся забивать новую. Похлопав по своим карманам, он спросил, есть ли у меня зажигалка. Из джинсов я извлек коробок спичек и протянул ему. Обратно брать отказался и достал из рюкзака зажигалку. Гигиена.

– Ай, спасибо. Спички – вещь полезная. Я-я-я. Добро должно возмещаться! Вот тебе от меня подарок, – он достал из внутреннего кармана пальто маленькую потрепанную книжицу. Евгениус Брод «Как я не спился и написал это».

– Что это такое?

– Подобрал на ништяках. Выглядит ничего. Я. (Он и правда вечно говорил это поганое «я». Прям без остановки. Я.) В букинистическом за нее, наверно, рублей двадцать дадут, я, но мне кажется, что тебе она нужнее. Забирай, мне не жалко.

Деваться было некуда, пришлось протянуть руку и взять книжку. Не гигиена.

– Спасибо, – ответил я и, не зная, что делать, убрал книгу в рюкзак.

Я ожидал, что после получения сигареты он пойдет по своим делам. Однако незнакомец явно нуждался в общении – он облокотился на перила моста и спустя пару минут начал беседу.

– Меня Пашка зовут, я, а тебя как? – он протянул мне свою морщинистую руку с облупившейся кожей.

Изобразив, что не могу ее пожать, т. к. держу сигарету, я ответил:

– Я Кирилл.

– О, прям как тот, кто алфавит к нам принес. Слыхал о таком?

– Конечно. С ним еще Мишка был, они на двоих грамоту и толкали.

– Аха-ха, Мишка… я… – мой новый друг залился искренним смехом, перебивающимся мокротой, забившей его прокуренные легкие. – Знал я одного Мишку. Тоже толкал. Его при Ельцине посадили, так и сидит. Теперь у него своя грамота, не нашенская, – очередная пауза. – Кстати, отгадай загадку. Чем ворон похож на письменный стол?

– Уже было, дядя. Там в ответе должна идти английская игра слов про заметки/звуки и плоскость/тупость, но моего знания английского сейчас не хватит, чтобы ответить на это.

– Понятно, значит, книжки читать умеем. Я. Это правильно. Я вот недавно на помойке Стругацких подобрал, и прям на сердце приятно стало. Перечитал раз пять. Замечательная книга, замечательные авторы. Литература, она ведь формирует сознание. Не как эти телики поганые, в которых сейчас только гениталии сплошные. Ты его смотришь – тебе в голову помои льют. А потом обсыхаешь, и в башке вообще пусто. А с книгами не так. Они глубоко в душу западают, впечатываются в мозг. И может, забудешь, но в голове навсегда останется и будет на решения влиять. Понимаешь? Соображалку развивает.

– Да, понимаю и полностью согласен.

– Я ведь это, раньше профессором был. Я-я-я. Преподавал, уму-разуму учил. А сейчас вот, стою в лохмотьях и сигареты стреляю.

– А что случилось?

Мне разом было и интересно, и наплевать. Спросил, наверное, больше из вежливости. Он рассеянно уставился в никуда.

– Жизнь случилась. Я. Набросилась и растрепала в клочья.

Следующие несколько минут мы вновь провели в молчании.

– Вот скажи мне, Кирилл, ты в Бога веришь?

– Не знаю, не встречал.

– Я, то есть Ё, – он замолчал на несколько секунд. – Ёрничество. Вот вы, молодежь, сейчас все такие. Вам все паясничать, выпендриваться. Хи-хи, ха-ха, а за душой ни шиша. Пустышки, нули. Жалко. Столько сил в вас вкладывают, а вы как говно себя ведете. Я. Вот ты, – он выдохнул очередную порцию дыма и отрицательно покивал головой, – вроде парень не глупый, а в Бога не веришь.

– Не улавливаю как-то связи между этими двумя вещами, – в тот момент я еще не понимал, что меня ждет нудеж похлеще Дани. – Можно быть глупым и не верить, а можно быть умным и верить. Тут каждый сам решает, я считаю. Это как с сериалами. Кто-то смотрит, кто-то нет. Каждому свое, и нечего тут навязывать.

– Надо навязывать. Потому что, если вам, тупицам, не навязывать, вы же сами ни черта делать не будете. Я-я-я. Нет в русских самообразования. Животные мы. Волю дай – и будем в говне сами рыться, пока свиньи на нашем месте за столами пируют. Уроды мы. И без сильной палки и указаний ничего сделать не сможем. И в Бога надо верить. Это тебе не сериальчик поганый! – сказав это, Паша сделал большую затяжку, снова откашлялся мокротой и ругнулся.

– Я так и не могу смекнуть, с какого рожна мне надо в Бога верить?

– ЗАТЕМ, – это слово новый знакомый сказал особенно выразительно, подчеркивая его интонацией и протягивая гласные. – Вот скажи, в чем смысл жизни?

– Еще лучше. Я думаю, что у каждого этот смысл свой. Нет какого-то единого шаблона.

– Ну и какой у тебя?

– Хм… не знаю… наверное, написать книгу и прославиться.

– Херота это все. Я.

– Эй, ты сейчас идею моей жизни херотой назвал.

– Я херотой назвал все смыслы жизни. Я-я-я. Посмотри на меня, – он развернулся в мою сторону, – я грязный, брошенный. Моя дочь умерла у меня на руках, когда ей было пять. Пять лет, Кирилл! Совсем маленькой была, я-я-я, – мне показалось, что в его глазах промелькнули слезы. – Дальше все пошло по накатанной. Житейский сценарий. Не выдержал, начал пить. Жене надоело терпеть, сбежала с хахалем. Я стал еще больше пить, я, меня поперли из вуза. Вот хожу теперь по помойкам шарю. Государственных подачек хватает только на коммуналку. Живу черти как. В ЧЕМ МОЙ СМЫСЛ ЖИЗНИ?! Я? Скажи мне! – не дожидаясь моего ответа, он продолжил: – Не можешь? Вот! Я! Знаешь, почему не можешь? Нет этого смысла. Правда в том, что все мы приходим на эту планету только ради того, чтобы сдохнуть. Мы придумываем себе жалкие смыслы, чтобы хоть как-то оправдать свое никчемное потреблядское существование и всю ту чудовищную мерзость, что совершает человечество. МЫ НИЧТОЖНЫ! Каждый из нас просто пустое место. Я пуст, ты тоже. Все пусты. Младенцы, подростки, взрослые и старики. Все. Мы просто черви, паразиты! Живем, помираем и ничего не оставляем! Все наше наследие только для таких же термитов, как мы! Ни для кого больше!

Паша вздохнул и сгоряча плюнул. Явно эта речь давно крутилась у него на языке. Вот только сказать ее было некому. Мне стало жаль мужика, ведь он и правда никому не нужен. Даже если завтра он умрет в центре города, то его просто быстро увезут в морг, и дело с концом. Считай, что и не было. А сколько таких еще в городе? А в стране? Мире? Хотя в то же самое время его наезды заставляли меня думать, что, может, и черт бы с ним. Не будет так огрызаться. Я-я-я! Что? Нехорошо так о людях думать? Да пофиг.

Он продолжил сразу после того, как отдышался. Голос его стал сиплым, тихим:

– Знаешь, зачем верить в Бога? Я? Потому что если в него не верить, то получится, что во всем этом мире ты лишь маленькая вошь, никому не нужная и ждущая своей очереди. Один, брошенный. Я. Страшно одному. Очень страшно. Я в Афгане в войну был. Не было так страшно, как от одиночества. А Бог помогает. Он становится спутником, собеседником, внутренним огнем. С ним ты не одинок, я. И после смерти не пропадаешь навечно. Ты есть где-то в другом месте, там все хорошо, – говоря это, он смотрел в небо, – в Него надо верить. Надо. Понимаешь?