Текст книги "Надломленные. Хроники пикирующей Цивилизации"

На крючке

Апокалипсис был первой книгой Библии, которую Кузнецов начал читать. До этого практически сталкиваться с Писанием ему как-то не приходилось. Нет, безусловно, он знал основную канву евангельского повествования и даже многие библейские сюжеты, так как был горячим поклонником европейской живописи эпохи Возрождения, где большая часть картин, если не сказать что все, посвящены сугубо религиозным мотивам. А без хотя бы поверхностного знания о них погружаться в творчество великих итальянцев или испанцев, да даже голландцев, что больших, что малых, – совершенно бессмысленно. Поэтому Аркадий Аркадьевич был подкован в, как он это называл, вопросах веры. По крайней мере, его эрудиции хватало, чтобы минимизировать соприкосновения с аудиогидами в набитых китайцами залах Лувра или Прадо. Так как к этим полезным черным коробочкам психолог питал брезгливое отвращение. Он банально не доверял музейным работникам, ответственным за дезинфекцию пластиковых экскурсоводов, и, глядя на них, представлял, как тысячи каких-нибудь несчастных нигерийцев, загнанных в храм искусства по программе ООН или ОБСЕ, призванной снять гештальт никчемности с этих достойных организаций, берут в свои руки, еще вчера хоронившие в родной саванне близких, преставившихся от лихорадки Эбола, музейные аудиогиды. И Кузнецову становилось дурно. Конечно, он знал около десятка способов, как данное отвращение преодолеть. Однако не хотел. И дело не в расизме. Точнее, не только в нем, но и в повышенной, болезненной чистоплотности, которую в жесткой форме привили психологу его мама и бабушка.

Как бы там ни было, Аркадий был отягощен хорошим гуманитарным образованием, к которому относился и раздел знаний, посвященный религиоведению. Но до разговора с отцом Серафимом Библию он в руки не брал. Если быть совсем корректным, не взял он ее и сейчас, удовольствовавшись интернет-версией. И было бы враньем сказать, что Иоанн Богослов сразу же расположил к себе Аркадия. Тяжелый, с большим количеством непонятных деталей текст первых глав Откровения давался психологу с трудом. Но долг, повелевавший ему разобраться с проблемой клиента, а для этого надо было, так сказать, изучить матчасть, то есть прочитать книгу, заставлял Кузнецова продираться через написанное две тысячи лет назад.

Интерес пришел неожиданно, когда Аркадий добрался до шестой главы. Там ему попались строки, которые недавно цитировал только что ушедший визитер. Они ободрили психолога, как старые друзья, показавшись чем-то до боли знакомым, поэтому, вместо того чтобы прерваться, Аркадий продолжил, осилив еще и седьмую главу, где со свойственной древним скрупулезностью перечислялись запечатленные колена Израилева. Для чего это делалось, Кузнецов так и не понял, но рассудил, что смысл наверняка должен быть. Хотя бы для потомков двенадцати патриархов, получавших частичную надежду на урегулирование затянувшейся ссоры с Создателем.

А вот начало восьмой главы оказалось для Аркадия откровением личным. Потому что когда психолог прочел первый стих: «И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса», его посетила мысль, что безмолвия-то никто, поди, и не заметит, а это будет уже не то что начало, а самое что ни на есть начало конца, до терминальной стадии которого, конечно, будет еще целых тринадцать глав, но они пролетят как титры в конце фильма, транслируемого по телевидению, – в ускоренной перемотке.

Вторая же мысль была еще хуже: «А вдруг безмолвие – это именно то, в чем мы живем сейчас? Проматываем свою повседневность, радуемся, ссоримся, любим, ненавидим, а титры уже вовсю крутятся? И до надписи «снято на пленку Kodak» остались какие-то минуты?»

– Да ну на фиг, – сказал психолог вслух.

И выключил интернет.

Сделал он это очень вовремя, так как, скрипнув, дверь в кабинет открылась и пропустила через себя пламенного бойца (или бойцуху, как в современных условиях правильно?) за свободы и права женщин как всего мира, так и России в частности. Наталья, сняв с головы изрядно намокший капюшон, поздоровалась с Кузнецовым и, извинившись, попросила разрешения снять с себя толстовку и осталась в футболке с модным последние несколько недель принтом «Мы – Иван Голунов!». По внешнему виду феминистки было видно, что она изрядно стесняется.

– С удовольствием прощаю вам это дезабилье, Наталья, даже не думайте смущаться! Лучше скажите: не надо ли просушить вашу вещь? У меня есть обогреватель, могу достать, – галантно предложил Аркадий.

– Очень неудобно вас напрягать, но, по всей видимости, отказаться нет возможности – толстовка вымокла вся.

– Вообще никакого напряжения, – сказал психолог, направляясь к шкафу-купе, из которого был извлечен добротный обогреватель, выполненный в стилистике классического радиатора отопления. – Не будете же вы мокрая ходить. А батарея у меня мощная – пока будем с вами разговаривать, все высохнет.

– Даже не знаю, как вас благодарить.

– Пустое. Лучше расскажите мне, как вы провели эту неделю. Хотя по футболке я примерно догадываюсь.

– Да ей уже недели две или три. Хотя вектор остался таким же – митинги, митинги, митинги. Чем больше – тем лучше.

– Наслышан. Сам хотел пойти на последний, но дети заболели, не до того стало. Как все прошло?

– Атмосферненько. И народу не сказать чтобы сильно меньше. Хотя меньше, конечно. Погода сказывается на явке. Да и период отпусков тоже. У меня половина штаба разъехалась.

– Руководят подпольем из-за границы? Как Владимир Ильич? – пошутил Аркадий.

– Практически. Мои только, в отличие от вождя революции, предпочитают азиатское направление или Карибский бассейн.

– И там люди живут. А вам же главное, как я понимаю, чтобы интернет был.

– Именно! Это основное. А их физическое присутствие вторично. Важно создать ажиотаж среди сочувствующих, чтобы их побольше пришло. Для этого достаточно мессенджеров и социальных сетей. А их-то мы уже давно хорошо освоили. Поэтому и дело идет.

– Ну и славно! Значит, можно быть уверенными в завтрашнем дне. Кстати, кофе или чаю?

– Чаю, и побольше кружку, пожалуйста, я знаю, у вас есть.

– Конечно. Сейчас налью. А вы пока мне о себе расскажите. Мне кажется, последний месяц мы неплохо двигаемся?

Сказав это, Кузнецов поднялся со своего кресла и погрузился в медитативный процесс заваривания чая. Наталья же поджала под себя ноги, в этот раз стянутые джинсами, которые можно было бы даже назвать сексуальными, подумала и довольно легко начала отчет о проделанной работе:

– Знаете ли, Аркадий, думается, процесс идет довольно позитивно. Настолько, что за последние пару недель я уже несколько раз подумывала или совсем отказаться от ваших услуг, или существенно сократить количество визитов.

– Хм. Интересно-интересно. Продолжайте, пожалуйста.

– Я понимаю, что вам мое решение может показаться довольно поспешным, хотя я к вам и хожу уже несколько месяцев, но, знаете, я никогда в жизни не была настолько уверена в себе, в своем «я» и в своей женской сущности. Вы совершили чудо!

– Отрадно слышать это, Наталья, но хотелось бы полностью убедиться в том, что это действительно так.

– Вы мне не верите? – искренне возмутилась клиентка.

– Ну что вы! Просто, знаете ли, я имею дело с людьми, а не с машинами. А люди несовершенны. И иногда это проявляется не только неожиданным, но и трагическим образом, – сказал Кузнецов, внезапно вспомнив о несчастном Светусике, почти 40 дней как покинувшей этот мир. – Поэтому мы должны быть уверенными. Это в ваших же интересах. Не хочу вас пугать, но случай рецидива в нашем деле довольно распространен. Помните, мы с вами проходили практикум по упаковке ваших страхов в «коробочки» и «сундуки» с последующей консервацией их в надежном месте подсознания?

– Конечно! Мне кажется, именно после него мне начало становиться лучше.

– Нисколько не удивлюсь, что может быть и так. Методика очень эффективная. И это хорошо! Правда, есть одно «но».

– Какое же? – встревожилась клиентка.

– Не переживайте так! Я не хочу вас напугать, но сказать обязан. У, так сказать, новоначальных пациентов «коробочки» могут внезапно раскрыться в случае, если процесс консервации не завершился должным образом. Проверить же это можно только опытным путем – наблюдая и используя нагрузочные тесты или тестовые ситуации. В общем, в любом случае еще какое-то время понадобится.

– И долгое? – слегка скиснув, спросила Наталья.

– Зависит от вас, Наташа, – очень мягко, включив всю свою лучезарность, ответил Кузнецов. – Однако смею вас уверить – не пожалеете. Потому что помимо тестирования мы закрепим достигнутый результат и параллельно постараемся вас «прокачать», как сейчас модно говорить, на развитие тех качеств, которых, по вашему мнению, не хватает, но которые бы вам пригодились.

– Аркадий Аркадьевич! Вы еще и коуч! – рассмеялась клиентка.

– Не очень люблю это слово, очень уж много шарлатанов за ним скрывается в последнее время. Один прошлогодний Тони Робинсон чего стоил. Но вы же меня знаете, Наталья, я обманом пациентов не занимаюсь – мне важно с профессиональной точки зрения довести дело до конца. А с вами я не совсем еще уверен. И чтобы простимулировать вас, готов предложить вам снизить частоту посещений и при этом дать скидку на оставшиеся занятия в размере 25 процентов. Как старому клиенту, завершающему курс. Что думаете? – сказал Аркадий, хитро прищурившись.

Тут надо сказать, что Кузнецов, помимо того, что был хорошим психологом, был еще и неплохим дельцом – редкое качество для его отрасли. Поэтому к работе он подходил как к бизнесу, то есть комплексно. Безусловно, заниматься в чистом виде разводкой Аркадий бы не стал, так как мысленно относил себя к купцам «первой гильдии» в своем секторе экономики, а им, согласно его же воображаемому кодексу, не пристало крохоборствовать и заниматься совсем уж откровенными манипуляциями в целях сохранения клиента. Но небольшое лукавство, с его точки зрения, вполне можно было позволить. Как говорится, просто бизнес, ничего личного. Банки так поступают каждый день. К тому же в результатах Натальи он и правда до конца не был уверен. Хотя и понимал, что их взаимоотношения переходят в финальную фазу. Однако слегка задержать ее было возможно. За это время, которое психолог мысленно определил для себя в полтора-два месяца, денежный поток от клиентки снизился бы наполовину, но не иссяк бы совсем, а сарафанное радио, наоборот, имело бы люфт для привлечения свежей крови. В последней Аркадий нисколько не сомневался, так как слух а-ля: «У одного из лучших психологов Москвы появился просвет в графике! – А зачем к нему ходить? – Ты что? К нему даже верхушка ФСБ ходит», – всегда работал. Но и ему нужно было время. Значительно хуже было бы, если бы просвет образовался внезапно. Тогда бы пришлось страдать в пустые часы от скуки, да и денежный поток стал бы поменьше. Что не смертельно, но тем не менее тоже неприятно.

Именно поэтому Аркадий не задумываясь и использовал свой любимый бизнес-прием, называемый им «страх, сомнения и жадность». Обычно он работал безотказно, как «зависть и тщеславие» в сфере связей с общественностью. Собственно, из названия понятно, что в основе метода лежало использование базовых человеческих чувств, которые надо было просто правильно скомбинировать.

И в этот раз подход был выбран правильно. Профессиональная феминистка решила прислушаться к мнению специалиста.

– Умеете же вы уговаривать, Аркадий! – рассмеялась Наталья. – К тому же, сказав, что пора с вами расставаться, я что-то так сразу приуныла, что даже расплакаться хотелось! Вот уж не думала, что так к вам прикипела.

– Вот видите?! А говорите, что полностью пришли в норму. Хотя лично мне лестно такое отношение и к моей скромной персоне, и, по всей видимости, к моим профессиональным качествам. Тем не менее привязываться так к кому-либо, если этот человек не часть семьи или близкий друг, на мой профессиональный взгляд, и опрометчиво, и опасно, потому как чревато разочарованиями и идущими с ними рука об руку расстройствами. Хорошо, что признались, Наталья. Теперь еще будем лечить вас от зависимости ко мне, – рассмеялся психолог.

– Скажете тоже, доктор, – в этот раз Аркадий решил клиентку не поправлять, – зависимость! Исключительно симпатия и замечательное человеческое отношение. В общем, некоторая связь, которую не хотелось бы разрывать, – феминистка неожиданно для самой себя кокетливо подмигнула Кузнецову.

Психолог аж подпрыгнул от неожиданности.

– Помилуй Бог, Наталья! Неужели вы со мной флиртуете?

– Упс, Аркадий Аркадьевич, – как нашкодившая школьница, пролепетала женщина. – Как-то само собой получилось. Внезапно.

– Так-так-так. Не тушуйтесь! Это очень даже хорошо! Теперь я уверен, что женское, ранее скрытое в вас, пробудилось и живет своей жизнью. И здесь я могу быть спокоен. Надо только теперь закрепить эффект. Это значит – нисколько не бойтесь кокетничать или флиртовать. С единственной оговоркой: не в моем случае. – Он постарался скрасить свою отповедь наисветлейшим выражением лица, чтобы ненароком не посеять очередные сомнения в сознании не до конца еще стабильной клиентки. – Любимая жена, двое детей и профессиональная этика. – Аркадий улыбнулся еще шире.

– Счастливая женщина ваша жена, Аркадий!

– Искренне надеюсь, потому что мне это важно: я люблю свою жену. Но давайте все же вернемся к вашим переживаниям, Наталья. – Кузнецов решил побыстрее свернуть разговор со скользкой темы. А про себя подумал, что опрометчиво в одиночестве пробуждать женственность в застарелых феминистках, так и до насилия над его скромной персоной недалеко. И решил на досуге подумать об ассистенте. – Вы говорили о том, что все-таки ощутили некоторое волнение, осознав, что перестанете ходить в мой кабинет. Скажите, чего в них было больше: страха, беспомощности, нежелания нарушить привычный график, переживаний за будущее? Еще чего-то? Подумайте хорошенько, а я пока налью нам чай. А то как-то быстро мы расправились с первой кружкой.

– Ничего удивительного. Дубарильник страшенный на улице. Да и у вас тоже.

– Включить, может быть, кондиционер на обогрев? Но будет душновато.

– Лучше не нужно. Давайте пить чай!

– Хорошо. Наливаю. Вы думайте пока.

Клиентка некоторое время поразмышляла, но не очень долго. Казалось, что ей все очень даже понятно и не вызывает никаких вопросов.

– Думаю, я испугалась, что если вдруг поспешно откажусь от ваших услуг, то могу спровоцировать повторение, так сказать реинкарнацию своих проблем. Про «коробочки» я не думала, но механизм приблизительно такой же, как вы описывали, возник у меня в голове. А потом (ну только это потом очень быстро происходило) пришла мысль, что, по закону подлости, рецидив может случиться сразу же после того, как я от вас уйду. А я уже уйду, и кто тогда мне поможет? Я ведь знаю, что к вам очередь стоит. Очень многие вас хотят, – сказала Наталья и нелепо хихикнула, смутившись двусмысленности своей фразы.

Кузнецов с опаской вгляделся в клиентку, пытаясь понять, что это – симптомы, описанные дедушкой Фрейдом, оговорка или оговорка по Фрейду? Но опасности не обнаружил. Новый виток флирта не грозил. Перед ним вновь сидела слегка неуверенная в себе женщина. Конечно, не настолько, как в первый визит, но сомневающаяся достаточно, для того чтобы продолжать с ней работать.

– Ну что же. Направление мне понятно. Давайте так, Наталья, глобально договоримся, что вместо трех раз будете приходить ко мне дважды в неделю, но нашу с вами терапевтическую программу мы продолжим. Возможно, я ее немного скорректирую к следующему занятию. Хорошо?

– Как скажете. Я согласна. И обещаю больше не спешить.

– Вот это правильно. Торопиться вообще никогда не надо. Ни при каких обстоятельствах. Ну, разве что во время пожара. Но сейчас же у нас ничего не горит? Правильно? Более того, как было замечено, стоит редкостная для лета холодина, поэтому нужно приложить все усилия, чтобы сберечь свою энергию. Давайте на этом и сконцентрируемся?

– Хорошо.

– А сейчас давайте еще немного поманипулируем с «коробочками», а потом, по традиции, перейдем к гипнозу. Но для начала мне надо определить ваши возможности по шкале ярости, так сказать. Потом мы пройдемся по другим чувствам. Это я делаю для того, чтобы понять, какие из эмоций наиболее губительны для вас, Наталья. Ярость – одно из самых сильных ощущений. При неумелом обращении разносит носителя в клочья, в некоторых случаях вместе с окружающими. Поэтому начинать лучше с него. А с учетом того, что ваша основная деятельность связана с коммуникациями (а люди, как мне кто-то недавно говорил, «все такие сволочи», хотя лично я с таким утверждением и не согласен), зависимость ярости от поведения ближних нужно проверять в первую очередь. Логика вам понятна?

– Вполне.

– Итак, скажите мне, Наталья, подумав, естественно, предварительно, что вы ощутили, когда узнали о том, что Иван Голунов не придет на митинг, собранный ради него после его же освобождения?

«Уффф!» – только и подумал Кузнецов, увидев, как глаза феминистки мгновенно налились кровью. «А правильно ли я поступил, снизив количество визитов? Ладно, война план покажет. Если что – скорректируемся» – таков был итог его внутреннего соглашения с самим собой.

A hard day’s night

Аркадий потратил на феминистку почти два часа, очень сильно его измотавших. Она действительно была на грани излечения. И это было хорошо, так как Кузнецов получал очередной повод для профессиональной гордости. Однако ложка дегтя, выраженная в усилившейся до гротескного состояния вере пациентки в себя как в женщину, осложняла коммуникацию. Психолог не мог расслабиться и вести себя в привычной открытой манере, которую многие представительницы слабого пола, и Наталья в том числе, по неведомой причине воспринимали как возможность для флирта. У воительницы же за права женщин желание нарушить границу «клиент – психолог» и перевести последнего в разряд «мужчин» оказалось просто маниакальным. Сказывались годы гендерного простоя. В связи с чем Кузнецов попал в щекотливую ситуацию и был вынужден обороняться, не имея возможности дать полноценный отпор, чтобы не потерять клиентку. Его обаяния хватало, чтобы держать феминистку на длинном поводке, сетуя про себя, что в дивном новом мире давно уже пора открывать тему харассмента в отношении мужчин. Дожили.

Но все имеет свой конец. Закончилась и эта пытка. По счастью – последняя на сегодня. И на этой неделе тоже. Была пятница, вторая половина дня, расписание под которую подгонялось таким образом, чтобы работа плавно перетекла в отдых. Что, собственно, и произошло. И хотя непосредственно до отдыха было еще далековато, так как предстояло решить сразу несколько неотложных хозяйственных задач, окрыленный свободой Кузнецов в темпе покинул свой кабинет. Его ждал квест длиною в вечер, конечной целью которого был загородный домик родителей, куда Аркадий должен был привезти свое семейство на предстоящий weekend. А главным призом – кружка (а может быть, и все три) пива вместе с отцом.

Но до всего этого было еще далеко. Впереди был продуктовый супермаркет – дань маме и жене, одновременно озадачивших Кузнецова списками покупок. После – строительный мегамолл, где Аркадий планировал купить отцу новую дрель, так как уже не мог видеть, на какие опасные потенциальным членовредительством ухищрения идет родитель, не желающий расстаться со старым копеечным аппаратом, коим он регулярно пользовался. Потом домой за семейством – и только после этого на семейную дачу. Сделать все это предстояло отнюдь не в одиночестве, а вместе с одержимыми загородной лихорадкой горожанами. Тем не менее внушало оптимизм, что самую муторную часть, а именно торговые площади, Аркадию посчастливилось преодолеть без семейства, что сулило относительно оперативное решение проблемы. Дождь, кстати, наконец перестал. Тучи, правда, не ушли, но с серого неба уже не лились нескончаемые потоки воды, и это было хорошо!

Уверенно плюхнувшись в свой автомобиль, пахнущий дорогой кожей и сверкающий лакированными поверхностями из дерева благородных сортов – ответ голодной юности, – Кузнецов взял курс на юго-запад. И надо сказать, что, к его собственному удивлению, Аркадию удалось довольно оперативно проскочить по стороне Бермудского треугольника Кремля, соприкасающейся с Москвой-рекой, не застряв ни в одной пробке, выскочить на Комсомольский и бодро покатить по проспекту Вернадского. По пути его отпускало. Аркадий очень любил водить машину. Для него это было своеобразной антикризисной процедурой, позволявшей расслабиться мозгам, сосредоточившись только на управлении стальным конем. Единственное, что заставляло его немного грустить в этой связи, – тот факт, что возможность приобрести скакуна мощностью почти 250 лошадиных сил у него появилась уже после того, как весь город завешали камерами, выписывающими штраф за превышение скорости. В противном случае он мог бы установить не один мировой рекорд. Ну, как ему, конечно, казалось. Кузнецов успокаивал свое недовольство тем, что при его любви к скорости, опасным маневрам и дрифту он давно бы уже покинул грешный мир или был бы калекой, если бы имел возможность приобрести хорошо заряженную тачку до того, как государство позаботилось о сдерживании его и ему подобных. По крайней мере, несколько его более успешных одноклассников и сокурсников так и не сумели преодолеть тридцатилетнего рубежа именно по причине любви к быстрой езде. О некоторых из них до сих пор напоминали еще сохранившиеся местами отметины на опорах мостов и стенах зданий, проезжая мимо которых Аркадий вспоминал ушедших по глупости друзей и сдерживал свою стремительность. Правда, обычно его хватало ненадолго.

Надо ли говорить, что, освободившись после утомительной рабочей недели, психолог ни в чем себе не отказывал и, когда была возможность, выжимал из своего авто все лошадиные силы, предусмотрительно притормаживая перед камерами. В колонках играл электронный джаз, брызги от луж заливали лобовое стекло, но небо начинало постепенно светлеть, теряя монополию на сплошной серый, и робко окрашиваться голубоватыми мазками. Настроение у Аркадия выравнивалось. И этому процессу не мешали даже подростки на каршеринге, у которых эмоции явно доминировали над опытом, и неадекватные абиджоны из Яндекс-такси, пытающиеся совершить невозможное – заработать на достойную жизнь в Москве, не имея ни образования, ни связей, ни каких-либо других инструментов успеха. Кузнецов просто пер как танк, веря в мощь своего двигателя и утяжеленной рамы, а также надеясь на чудодейственную силу расширенной страховки. Если что. И абиджоны с тинейджерами как будто ощущали настрой психолога и предпочитали не связываться, расступались, очищая дорогу перед его стальным конем. Поэтому чуть меньше чем за час Аркадий добрался до места своей первой остановки на «Юго-Западной».

Именно на этой станции московского метро располагался магазин, где Аркадию было комфортно делать покупки последние несколько лет, после того как все первоочередные семейные проблемы были решены и стало возможным позволять себе несколько больше, чем раньше. Не то чтобы Кузнецов хотел перед кем-то выпендриться – вовсе нет. Да и перед кем, собственно, красоваться? В магазины он предпочитал ходить один и не имел при этом привычки оставлять отчет о своей потребительской деятельности в социальных сетях. Ему просто нравилось, что именно в этой сети нет толкотни даже перед значимыми для общества праздниками; пахнет приятно, а не как в замшелом советском сельпо, чем часто грешат более массовые торговые сети; продукты заботливо складывают на кассе по пакетам, поэтому не надо суетиться самостоятельно насчет этой проблемы; ну и, наконец, там можно было побаловать себя какими-нибудь деликатесами, продающимися далеко не везде. Например, все теми же любимыми Аркадием морепродуктами. Поэтому он был готов закрыть глаза на более высокий ценник и при каждом удобном случае присоединялся к редким, хорошо одетым покупателям, чинно раскатывающим свои тележки между полками, забитыми преимущественно импортными продуктами в добротных и ярких упаковках.

Локация на «Юго-Западной» нравилась ему еще тем, что под торговым центром была парковка, места на которой всегда было завались. С чем это было связано, совершенно непонятно, так как вокруг находилось несколько престижнейших учебных заведений, где на всех уровнях в ходу были преимущественно автомобили премиум-класса. Тем не менее по какой-то неведомой Кузнецову причине их владельцы предпочитали оставлять на свой страх и риск авто, сопоставимые по стоимости с квартирами эконом-сегмента, на улице, стыдливо прикрывая номера разными подручными средствами, словно художники эпохи Возрождения, маскировавшие очевидное под условным фиговым листом. Видимо, в слабой надежде, что паркмены пройдут мимо и не оштрафуют. Потому что парковка на прилегающих к метро улочках была разрешена лишь в специально отведенных местах и за деньги, естественно.

Аркадий был не такой. Да, он не любил демонстрировать окружающим свою успешность, но и не особенно стеснялся пользоваться ее благами там, где это было уместно. При этом, например, уровень и комфорт повседневной жизни для него были более важными, чем, скажем, статус от обладания какой-либо собственностью.

То есть для него было принципиально важнее жить в большой квартире, пусть и не в престижном месте, но несколько раз в году ездить за границу и иметь возможность не смотреть на ценники в продуктовых и вещевых магазинах, нежели отказывать себе во всем этом и копить на статусное жилье или автомобиль из категории «люкс». В этом плане он был больше европейцем, считающим, что мы то, что едим и чем себя окружаем, чем многие его соотечественники, совершенно спокойно позволяющие себе купить дорогущее авто и продолжать при этом жить в малогабаритной хрущевке, питаясь лапшой быстрого приготовления. Что, по мнению Кузнецова, было поведением одного порядка с мошенничеством на городской парковке – унизительным в первую очередь для того, кто на него решится. Себе он такого позволить не мог. Ни при каких раскладах. Равно как и хваленая «советская смекалка», густо замешенная на презрении к частной собственности, претила ему, вызывая почти физическую брезгливость. Не потому что он был сноб. Отнюдь. Просто – «фуууу».

Поэтому, промчавшись с ветерком по начавшей подсыхать столице, Кузнецов лихо спустился на облюбованную подземную парковку, подогнал свой танк непосредственно к лифту в торговый центр – случайная опция, нравившаяся ему более всего и почти всегда здесь доступная, – поднялся на один этаж выше, взял тележку и вошел в магазин, где перед ним сразу же призывно раскинулись полки с овощами и фруктами. Формально еще было рабочее время – около половины пятого, – но трудиться уже никто не хотел. Это было заметно по относительной наполненности магазина, обычно полупустого. Хитрые менеджеры среднего и высшего звена, оставив младший состав корпеть над своими подотчетными рабочими проблемами, втихую двинулись на пленэр. И им, так же как и Кузнецову, надо было купить что-то на стол. К счастью, особенной фантазией офисные царьки не отличались, поэтому плотно было преимущественно в мясном отделе и винотеке, что не должно было существенным образом сказаться на скорости обработки списка покупок, коим, конечно же, был заботливо снабжен психолог. Супруга и мать постарались. Но, надо отдать им должное, желали они это в рамках разумного и список не был невообразимо затянутым.

Кузнецова данное обстоятельство воодушевляло. Посему он практически порхал между полками, предвкушая быстрое прохождение этапа продуктовых покупок. Дело спорилось, тележка наполнялась, а впереди уже маячил выход, когда Аркадий решил внести небольшое дополнение в женские списки и завернул в алкогольный отдел, визит в который прекрасная половина кузнецовской семьи, конечно же, не предусматривала. Но отец вряд ли бы одобрил внезапное воздержание сына, да и неделя была тяжелой – просто хотелось выпить чего-нибудь вкусненького. Так сказать, не пьянства ради, а сибаритства для.

И среди вермутов и просекко он встретил его – лучшего школьного друга. На первый взгляд, последний почти не изменился, так обманчиво показалось Кузнецову, поначалу заметившему лишь знакомое развязное выражение лица, задорную ухмылочку и глаза отпетого проходимца, являвшиеся визитной карточкой его однокашника. Но потом на глаза попались фундаментальная проплешина, оттененная седыми баками, пузцо, дорогущая дизайнерская борсетка и сетка морщин вокруг глаз товарища, с которым в свое время они не расставались, как близнецы-братья.

– Здорово, Колян! – от души сказал Кузнецов и дебильно осклабился. Почему именно так? Да кто же его знает. Может быть, в подсознании психолога прокрутился список их совместных похождений, половина из которых была за гранью морали и нравственности, а вторая половина не дружила с законом.

– О-па! Кузнец! Сто лет – сто зим! – обрадовался друг и от души обнял своего визави. – Как ты, Аркаша?

– Да я-то нормально, мой дорогой Николаускас, вот все хотел тебя спросить, что же это ты мне на звонки и месседжи не отвечаешь? – ехидно спросил Кузнецов.

Действительно, за Колей такой грех водился. Чтобы полностью понять глубину трагедии и обиды Аркадия, выразившейся в здоровом сарказме, который он вложил в свой вопрос другу, необходимо знать, что на протяжении пяти или шести лет парни не расставались практически ни на день. Несмотря на то что после школы их занесло в разные вузы. Еще в бытность подростками их связали стандартные мальчишеские забавы, вроде лазания по крышам и подземным коллекторам, организация локальных пожаров, подрывы мелких боеприпасов и все в таком духе. Став чуть постарше, они переключились на алкоголь и походы по клубам. Компания значительно расширилась, но костяком оставались они – Колян и Аркаша. И так продолжалось довольно долго, пока Коля не окончил свой университет и не устроился на работу. О ней он сильно не распространялся, но, как понял Аркадий, вместе с пропуском он получил свои первые лычки и сейчас, на момент встречи, по всем расчетам, должен быть никак не меньше подполковника. Вместе с секретной работой друзья стали отдаляться друг от друга, хотя Кузнецов был этому не рад и, если бы кто-то спрашивал его мнения, готов был продолжать общение, которое сократилось вначале до недельного интервала, потом до месячного, потом до годового, а потом и вовсе прекратилось. Притом что Аркадий старался регулярно поздравлять старого друга с праздниками, включая дни рождения. Но в ответ получал или скупые отписки, или вообще ничего. Безусловно, психолог хотел понять причины такой перемены, хотя бы для того, чтобы закрыть гештальт и загасить обиду.