Текст книги "БЕЗ НАЗВАНИЯ"

КИРПИЧ

Не знаю, сколько дней я был пьян, но как-то утром я не смог зайти в кухню, из-за пустых бутылок, преграждающих дорогу.

«Все, так больше нельзя» – подумал я, и вернулся обратно в комнату.

Мосты поднимались и опускались ровно по часам, которых у меня не было. Каждый вечер возле них собиралась толпа счастливых и рядом, чуть стесняясь – поодиночке стояли одинокие люди. Со временем людей, стоящих поодиночке, становилось все больше, и они превращались в толпу счастливых, а счастливые – в одиноких людей.

– Так все и есть на самом деле, – сказала она.

– Мне кажется, никто точно ничего не знает.

– Я знаю одного старца, который знает все.

– Даже число степеней свободы пространств Калаби-Яу?

– Это в первую очередь.

Она повела меня, мы спустились по проспекту и где-то с другой стороны реки, под еще одним мостом, у костра грелся бродяга.

– Здравствуйте, – сказал я, – знаете, зачем я пришел?

– Откуда? – удивился он.

Это был не тот старец.

– Ладно, ладно, – сказала она, сейчас точно дойдем, я мосты перепутала.

На этот раз действительно мы пришли к нужному. Он внимательно осмотрел меня, проверил давление, послушал легкие – а потом достал из-за пазухи здоровенный кирпич.

– Все твои проблемы – в нем, – дал он мне его, – носи его всегда с собой, и береги.

– А дальше что делать?

– Носи его всегда с собой! – раздраженно крикнул он.

Ну и ну – подумал я, хороший подарочек. Но отдавал он его со скидкой, и я решил взять. Потом мы вместе с этой девчушкой возвращались по ночному городу, и фонари расплывались в ее глазах.

– Слушай, – говорю, – а может, пойдем ко мне? У меня осталось вина на два бокала, и два бокала..

– Нет-нет – сначала ты разберись с кирпичом, а потом мы с тобой уже встретимся.

– Ну, ладно..

И я стал его с собой везде носить. Иногда это было очень полезно. Например, одним вечером какие-то ребята спрашивали меня про время, а когда узнали, что часов нет, очень расстроились и хотели показать мне его на пальцах. Но кирпич выручил меня.

В том плане, что из-за его тяжести я решил не тратить силы на бег, а просто подождать, чтобы меня побили прямо там.

Со временем я даже привык к нему, да и он скорее всего – ко мне.

Но на работу принимали теперь с трудом:

– Вот так-то и так.

– Конечно, – отвечаю.

– Да? Ну, тогда вы нам подходите! Скажите только, а что это за кирпич?

– Ничего необычного – я его купил, чтобы от проблем избавиться.

– Купили кирпич?

– Ага, но вам я его не продам, лучше и не просите.

Несколько месяцев я не мог найти работу. И хоть ветер был свежий, а солнце яркое, эти мысли о бессмысленности жизни и потерянных днях не давали мне покоя, как глаза встречавшихся по ходу дней девчушек.

– Залезай ко мне под одеяло, – говорила одна из них.

– Сейчас-сейчас, только одежду по полу разбросаю.

– И кирпич свой где-нибудь там оставь.

С ней, как вы понимаете, у нас тоже так ничего и не получилось.

Однажды, гуляя по набережной, я просто взял и выбросил кирпич в холодную воду.

И, как ни странно, все сразу стало гораздо лучше, а проблемы ушли на дно вместе с ним.

Спустя несколько месяцев я наткнулся на того старца в дорогом ресторане – я тогда устроился курьером по доставке рыбьих хвостов.

– Слушай – спросил я у него, а зачем кирпич-то был нужен?

– Какой кирпич? – удивленно ответил он.

КРАСНЫЕ ЧАШКИ

Я ходил по домам и продавал красные чашки. Не самое высокоинтеллектуальное занятие, но ведь кто-то должен этим заниматься. Чаще всего это выглядело так:

– Извините, не хотите купить красные чашки?

– Ох, к сожалению, мы бы взяли, но зеленого цвета.

– Вы уверены?

– Конечно-конечно, только зеленые.

Но зеленые чашки было невозможно достать. Я спрашивал у своих поставщиков, существуют ли они в принципе, но молчание всегда было мне ответом. И надеждой, и верой, и хлебными крошками в дождливый день.

– Слушай, приходи к нам, – как-то сказала она, – ты со своими чашками многого не добьешься.

– Нет, вот увидишь, наступит день и я продам все свои чашки, все!

– Прямо все?

– Даже чуть больше.

Но потом я так изголодался, что все-таки согласился к ним пойти. Их команда занималась съемкой интеллектуального порно – с виду это было обычное, но чем все кончится, никто не знал. Интрига – вот что главное.

Они вдохновлялись ранними работами Линча и кое-чем еще, кое-чем.. В результате чего в кадре могли появиться и Мартин Борман, и Джон Малкович, и даже динозавры.

– А динозавров—то вы откуда берете?

– Их из Флориды привозят.

– И как они, еще ничего?

– Пока держатся.

Я стал им помогать по мелочам. Писал сценарии, доставал реквизит. Почти совсем уже забыл про свои чашки, как однажды, после трудовой смены ко мне на улице подошел человек в сером плаще, и сказал:

– На самом деле плащ темно-зеленого оттенка.

– Понимаю, – ответил я

– Это свет так неудачно падает.

– Да вы не переживайте, не переживайте.

Он закурил.

– Слушай, мне кажется, в вашей фирме есть крот.

– Да, кроты тоже иногда бывают на съемках.

– Нет, я имею ввиду – предатель. Тот, кто вас всех сдаст.

– Вот черт, а кому и за что?

– Этого пока никто не знает, но тебе нужно все выяснить.

Он сунул мне в руку увесистый конверт.

– Если справишься до конца недели – получишь деньги.

– А это что такое? – показал я ему на увесистый конверт.

– Это увесистый конверт.

– Спасибо.

Я стал следить за съемочным процессом и за актёрами. Стал внимательнее относиться к поставкам. Все это принесло плоды – через день я заметил, что девчушка, которая гримирует актеров, на самом деле все время куда-то отходит и странно себя ведет. Я проследил за ней.

– Ага, вот ты и попалась! – сказал я, когда она вошла в очередной раз в коморку – ты что тут делаешь?

– Вяжу свитер своему маленькому братику.

– Что, прямо здесь?

– Прямо здесь.

Я помялся.

– А я думал, ты предательница..

– Нет, что ты, предатель – это техник.

Я побежал к технику, скрутил его, и мы тут же его выгнали. Да, это была задача для настоящего детектива. Жаль, что у нас такого не было. В конце недели ко мне на улице подошел снова тот человек.

– Ну что, выяснил, кто сдает информацию?

– Выяснил.

– И что ты выяснил?

– У нас двадцать три работника, работу мы сдаем по четвергам, деньги отдаем туда, потом туда, в этом пакете – я протянул пакет – компромат на всех сотрудников, включая директора.

– Отличная работа, – он улыбнулся, вот твои деньги.

Я взял деньги, и на все накупил красные чашки. Теперь—то я им покажу, что значит невыгодно.

Теперь-то я им всем покажу.

КУКУРУЗНЫЕ ПОЧАТКИ

Было тихо, была ночь и бутылка виски, наполовину начатая, наполовину – и не бутылка вовсе. Я балдел – в тишине, сам с собой, и ничего пошлого, ничего скверного – только чистые помыслы и постельное белье. Белое, как курочка.

«ДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗД» – послышалось где-то на другом конце комнаты.

К черту, подумал я. Сегодня у меня уже есть причины для отчаяния.

«ДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗД» – продолжал телефон.

Ничего-ничего. С Мишелем Уэльбеком такое тоже постоянно случалось. Я буду умней, я буду покорней.

«ДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗДДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗДДЗДЗДЗДЗДЗДЗДЗД»

– ЛАДНО, СУКИН СЫН, – снял я трубку, – ТЫ ДОБИЛСЯ СВОЕГО и теперь ради всего святого, если ты не из лотереи с моим выигрышем, я обещаю, что найду тебя и убью, УБЬЮ, ЧЕГО БЫ МНЕ ЭТО НЕ СТОИЛО!

– Привет, милый, – ответила она.

Пауза. Я чуть бутылку из рук не выронил. Потом пододвинул ее поближе, и тогда уже выронил.

– Ты слышишь меня?

Снег белыми хлопьями только-только стал пролетать мимо окна, прекрасный, белый снег. Как странно видеть что-то подобное в марте, и как хорошо, что сейчас был август.

– Ох, детка, ты как раз вовремя, как раз вовремя..

Ну что, вот и еще одна спокойная ночь не удалась. Я уже чувствовал – что-то произойдет, это все неспроста, неспроста.

– У меня неприятности.

– У всех неприятности.

– Понимаешь – было уже поздно, мы сидели, смотрели фильмы братьев Люмьер и ели кукурузные початки.

– Какие такие початки?

– Кукурузные.

– Ага-ага.

Она облизала трубку.

– Потом початки кончились.

– Вы съели все?

– Мы голодные такие были.

– Понимаю.

– И они послали меня купить еще.

Я в это время осколки от бутылки начал собирать.

– Потом я заблудилась, представляешь? В памяти только таблица умножения на четыре и адрес твоей квартиры.

– Но это не моя квартира.

– И про четыре я тоже приукрасила – лишь тройку на самом деле вспомнила.

Я положил телефон на стол, посмотрел на все эти осколки – печальное зрелище, потом встал, сделал по комнате пару шагов, еще несколько, спел песню, спел другую, спел арию из Набукко, сбил одеяло, залез в него с головой, подумал – нет, отсюда я уже не вылезу, потом вылез и пошел обратно к телефону.

– Ты вернулся?

Она была хитрей.

– Ладно уж, где ты?

– Я у тебя под дверью стою.

– Ох, да ладно уж.

Я пошел открывать, и мне уже не казалось все таким тихим и миролюбивым, как раньше. Открыл, а она вся передо мной, прекрасная и невинная, сонная и теплая, как католический обед, как прикосновение гусеницы.

И абсолютно голая.

– Они забрали мою одежду..

– Забрали одежду?

– И съели..

– Ох, господи, входи же.

Она вошла, уверенно села на кресло, поморщилась от осколков.

– Как мерзко тут у тебя.

– Детка, уже август.

– Это ты к чему?

– Это я к тому, что если ходишь по улице без носок, то можешь простудиться и не увидеть рождественских елок.

Я дал ей носки – теплые, махровые. На них были нарисованы динозавры, и только некоторые, самые прекрасные люди, знали, что динозавры – не нарисованы.

Мы сидели, курили. Как будто и не было ничего.

– А у тебя какие-нибудь вещи еще есть? – спросил я.

– Есть сумка с миллионом долларов.

– Ну, не с миллионом.

– Ну, возможно, и не с миллионом.

– Но есть?

– Еще как.

– И где же она?

– На остановке забыла.

Еще немного посидели.

– Черт, я достану твою сумку.

– Мне было бы очень приятно, я пока могу нам чай заварить.

– Ты завари, завари нам чай..

Чего только не сделаешь во имя любви. Я сам – полуголый, полупьяный, иду к той остановке, о которой она мне рассказала, попутно вспоминая, что август – это печально. Это значит – все, больше уже ничего не будет, снова смерть, снова одиннадцать месяцев чертовой зимы, чертова серого неба и ни одного просвета, и ни одной радости в жизни.

Остановка оказалась на месте. Я осмотрелся – никого. Вещи были, тут она не соврала – прямо на крыше. И если вы думаете, что залезть ночью на крышу остановки – это легко, то я вам скажу, что это не так. Не так легко.

Но возможно.

Возвращался я уже совсем поникший. Лишь две-три бутылки вина, купленные на обратной дороге, чуть улучшили положение.

– Кто там? – спрашивает.

– Джонни Гринвуд.

– Я таких не знаю.

– Слушай, уже поздно, открывай.

– Мне кажется, ты не в своем уме, не буду тебе открывать.

– Если не откроешь – мы оба будем не в своем уме.

– Да ты убьешь меня! Ты агрессивен!

– Слушай, я просто хочу домой, к твоему прекрасному чаю.

– Нет-нет, убьешь.

– ДА ГОСПОДИ, ОТКРОЙ ЭТУ ЧЕРТОВУ ДВЕРЬ!

– Вот видишь, очень агрессивен!

Я обошел дом, посмотрел на свое окно – второй этаж, вроде близко. Начал лезть по трубе. Лезу, лезу – С ее огромной сумкой и пакетом из магазина с тремя бутылками вина – куда же без них, куда..

Долез, и в окно начал стучать.

– УПАДЕШЬ, УПАДЕШЬ! – вопила она.

– Лучше открой это окно, иначе придется мне.

– Нет, ты точно упадешь!

До чая мы так и не добрались. Я перебрался через окно, и забыл обо всем. Под одеялом было жарко, и ни один кукурузный початок уже не мог бы нам помешать.

Сумка лежала около кровати, смотрела на нас.

– И знаешь, что самое странное во всем этом? – спросила она.

– Что?

– Это не моя сумка.

Через открытое окно какими-то неведомыми путями пробирался соленый ветер. Старые обшарпанные стены трескались, но под их треск совершались счастливые события, и не было ничего прекрасней этой жизни, и не было ничего печальней.

И была поистине чудная ночь.

МИКРОВОЛНОВКИ ВЕЛИКОГО ХУДОЖНИКА

Автоматическое письмо Андре Бретона – прекрасное изобретение, но не такое универсальное, как микроволновка.

– Ты ничего не понимаешь, – сказал мне мой приятель, помешивая кофе обеими руками.

– Нет, не понимаю.

– Я беру эти микроволновки, и в моих руках они превращаются, превращаются..

– ..превращаются, превращаются..

– Да-да,..превращаются, превращаются..

В общем, превращались они в произведения искусства. Он открыл вторую комнату, и я увидел десятки микроволновок, наваленных друг на друга – старые и вышедшие из строя, новые и требующие ремонта, китайские и снова китайские.

– Великолепно, правда?

– Да, вместительная комната.

– Я назвал эту работу «Тяготы судьбы человеческой».

– Очень многообещающе.

– Ох, видел бы ты мою почту! У меня заказы по всему миру – Париж, Милан, Экваториальная Гвинея!

Я попрощался с ним, и пошел к себе. Денег на автобус уже не было, и я шел улицами по еще вечернему городу, по еще весеннему асфальту, с фонарями, только-только убивающими вечернее небо и волнами, тихо шипящими вдоль набережной. Они шипели об обнаженных натурщицах – натурщицах Марселя Дюшана, и я знал, что его порнографические работы можно показывать даже детям.

На следующее утро я позавтракал солнечной энергией, как советуют праноеды, и подумал, что советы мамы по части завтрака в детстве были гораздо интереснее…

– Отлично, что ты пришел, – кричал он с порога, заходи!

Я, конечно, зашел. Холодильник ломился от еды, и в этом я мог ему помочь.

– Скоро приедут интервью брать.

– У меня?

– Нет, у меня, – удивленно ответил он.

– Ааа..

На диване возле комнаты сидела одна прекрасная девчушка. Она была идеальных пропорций, и лицо у нее было идеальное, и улыбка – ее наверное взяли из французской палаты мер и весов.

– Сама пришла, – сказал он.

– Его работа «Тяготы судьбы человеческой» – невероятна! – она говорила сексуально и с придыханием, – в ней есть все – и война, и мир, и любовь и ненависть.

– Микроволновки еще есть.

– Ох, вы ничего не понимаете.

Я и правда понимал довольно мало. Возможно, от этого и был беден и несчастен – а может, и плохая наследственность. Счастливым в моем роду был только прадедушка – да и то, только потому, что в детстве ему сделали лоботомию.

На следующий день я повторил свой эксперимент с холодильником – на этот раз еды было еще больше, а посреди одной полки находился даже омар. Никогда их не ел, поэтому хотя бы здесь смог, хотя бы здесь..

– Сегодня приедут из Баухауса, – восторженно говорил он, представляешь?

– О, еще как.

– Говорят, что нобелевский комитет рассматривает мою кандидатуру!

– Поздравляю, ты великий человек, – сказал я, доедая омара.

Девчушек на кушетке было уже трое. И они все были такими же идеальными, все из одной этой палаты.

– Да-да, – хором отвечали они, – великий, великий!

– Я великий?! – повернулся к нам он.

Мы все:

– ВЕЛИКИЙ, ВЕЛИКИЙ!!

Еще через день еды и выпивки стало больше, а количество девчушек начало приближаться к критической массе – я даже и не смог зайти. Ладно, в следующий раз, но мы еще увидимся с тобой омар, еще увидимся.

Постепенно время текло, и наступили холодные августовские недели. Город оседал, и солнечные рассветы, и сигаретные закаты, и несчастные люди и счастливые улыбки на лицах одиноких прохожих – все это снова обрушивалось, как волны, и в этом было что-то прекрасное.

Музейные экспонаты без музеев – всего лишь кусок дерева из фильма Микеланджело Антониони, а наши жизни, наоборот, перестают быть искусством, если их заточить в четырех стенах. Что из этого следует? Только то, что обычному человеку не так часто удается насладиться хорошеньким омаром.

Однажды раздался телефонный звонок:

– Привет, – и я узнал его по голосу. По печальному голосу.

– Привет, друг.

– Все плохо, я на мели.

Я тут же пришел к нему, ни о чем не спрашивая. Даже об омарах.

Холодильник унесли, диваны унесли, и девчушек, понятное дело, тоже не было.

– А куда все делось?

– Понимаешь, я начал продавать микроволновую композицию музеям, и уже взял предоплату, а как-то ночью ко мне забрались воры, растащили их и сдали в металлолом.

– Ох, бедняга.

– Судебные приставы конфисковали все имущество, а завтра они обещали прийти за моим правым ухом.

– Но ты же не Ван Гог.

– Нет, я не он..

Мы сидели в этой комнате из под микроволновок, и не ужас и отчаяние витало в воздухе, пробираясь под легкие.

Но пустота.

НОСКИ И ЛЕС

На день рождения она попросила большие махровые носки. Я знал, что получив то, что хочет, она сразу же бросит меня, и не мог этого допустить.

– Привет, заходи – встречала она меня радостно в дверях.

– Конечно-конечно.

– Ух ты, какой большой пакет, это подарки?

– Еще какие, детка, еще какие..

Мы чудно попили чай с тортом, и уже допивали вторую бутылку вина, как я попросил ее начать разворачивать подарок.

И она начала. Она разворачивала его левым и правым боком, вдоль и поперек, по часовой стрелке и стрелке в созвездии стрельца, тельца, истца и еще по совету отца в произвольном направлении.

Наконец, развернула.

– Какой замечательный носок! И такой огромный!

Да, носок был невероятных размеров. Он доходил ей почти до пояса, и самое прекрасное, что и второй был такой же.

– А знаешь, что самое интересное?

– Нет, – наивно сверкнула она своими хитрыми глазами.

И тогда я начал действовать. Один носок я надел ей сверху, другой – снизу, перевязав их в середине поясом. Она вырывалась. Кричала что-то про первый роман Джона Фаулза, а также просила напомнить ей, когда доставать индейку из духовки.

В носках я донес ее до машины, завел мотор и отправился в лес за городом. Начинало темнеть. Зимой всегда начинает темнеть рано, но не раньше, чем зайдет солнце. Около леса я увидел избушку егеря.

– Но я не егерь, – сказал мне он.

– Ничего, я и не настаиваю.

– А что это у тебя в машине такое лежит?

– Носки это.

– Обычные носки?

– Махровые.

Егерь, или что-то вроде этого, предложил мне помочь с выбором самого глухого места в лесу.

– Никто не должен нас там найти.

– Никто вас там не найдет.

Он довел нас, и сказал – вот. «Хорошо» – ответил я, – «можешь идти, если помнишь, откуда мы пришли».

– Если честно, не очень.

– Все равно иди, – я начал его подгонять, так как он уже весьма мне поднадоел.

Потом я начал рыть землю. Рыл и рыл, целую яму выкопал. Оставалось совсем немного. Я сходил до машины, взял оттуда чудную, вчера только купленную джакузи, генератор для электричества, лампы и воду.

Положил в яму эту джакузи, налил воды, включил свет. Потом снял с нее носки и посадил рядом.

– Сюрприз.

– Ой, как здорово, вокруг эти хвойные елки и снег.

– Все, что ты хочешь, милая, все, что ты хочешь.

А когда она проголодалась, мы стали есть носки – потому что на самом деле они были не махровые, а из мяса.

– Жуй тщательно, – советовал я.

– Амгммгмгм, – ответила она.

Потом мы вернулись домой именно к тому моменту, когда индейку нужно было доставать из духовки.

И только егерь все ходил по лесу, надеясь найти выход по путеводной звезде, но так и не находил его.

ОНА

Мы избивали трамвай, было утро, светило солнце и плескались рыбы в морских глубинах. «Что же вы делаете, ребята», – говорил он нам, – «Это же бессмысленно!».

И правда, это было бессмысленно.

Я познакомился с ней в один из таких весенних дней, она шла по улице и улица превращалась в кисель, когда она по ней шла. Радуги и мостовые, мостовые и радуги, где сквозь грибные дожди вырастали гигантские грибы в ковбойских шляпах.

– Какие замечательные грибы, – сказал я ей.

– Ой, а я вижу, вижу.

Через неделю я ее к себе позвал. Вот, говорю, стол, вот стул, потом поближе сел, наклонился. Скромно и ненавязчиво говорю:

– Я люблю вас.

Она была тоже в меня влюблена, конечно же.

Но вслух тогда сказала: убирайтесь, это отвратительно.

Я ушел, но потом возвратился вновь – в конце концов, это же моя квартира была. А она уже и суп варила, и Сартра.

Самое интересное началось, когда мы под одеяло забрались:

– Хорошо тебе под одеялом?

– Мммм, – отвечала она.

– Не понимаю, что ты говоришь?

– МММММММММ…

Одеяло у меня хорошее было, пуховое. Спустя некоторое время стали происходить эти странные вещи. Сидим мы себе спокойно, слушаем лекции Фейнмана о кулинарии, как вдруг она встает, и вопить начинает:

– МИР – ЭТО МУСОРНАЯ КОРЗИНА, В КОТОРУЮ БРОШЕНА ГОРЯЩАЯ ЗАЖИГАЛКА!

– Это ты хорошо придумала.

– НЕТ, ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ, А МИР – КОРЗИНА!

– Понимаю, мир – корзина.

– НЕ ПОНИМАЕШЬ, НЕ ПОНИМАЕШЬ!

Она включила джиджи аллина и выкрутила полную громкость.

Я знал, что господь хотел наказать меня.

Потом она выключили джиджи аллина и поставила кинг кримсон.

Я знал, что господь хотел сурово наказать меня.

– Говорят, от низких частот чувство тревоги появляется.

– Мне плевать, я спокойна как кролик.

– Ты хотела сказать – как удав?

– Я ХОТЕЛА СКАЗАТЬ, Я ХОТЕЛА СКАЗАТЬ..

Она заплакала. Рыдала слезами, сглатывала виноградными косточками. Ладно, с кем не бывает. В каждом из нас живет Герман Гессе, и он бессмертен благодаря нам, и мы бессмертны благодаря страховым компаниям.

Потом она стала шарфы вязать. Один свяжет, и за другой принимается. Принимается, принимается, а ее все принимают, и принимают. Приманивают.

– Это может быть опасно, – заметил я.

– Нет, это лишь шарфы.

Шарфы расползались, но это ничего. Вот совсем однажды, я пришел домой и смотрю – а она – и не она вовсе, а гигантский безобразный осьминог, который прилип к стене и не слезает оттуда.

– Ты что, дорогая? – говорю я ей.

– Угуругуругу, – ответила она.

– Слезай, милая.

– УРУГУРУМУРУ!!!

Как я думаю, говорила она не о сексе. Я курил, но дым не поедал воздух, он поедал нас.

Любовь – это просто что-то не то. Она рыскала своими щупальцами в поисках хороших дней, и среди этих дней не было моих. Ушла, а я снова остался сам с собой, и это было не одиночество, но безумие.

Но лучше любить и быть несчастным, чем просто быть несчастным.

И я любил.