Текст книги "Зимняя жара. Реальное фэнтези – Том II – Красный снег"

– Если вы заметили, – умело сдерживая ярость, заговорил Гийс, – они в большинстве своем передвигаются верхом, а потому превосходят лесных дикарей в скорости. Их выступление оказалось быстрым и потому неожиданным.

– Выступление откуда? – уточнил Скелли. – Из Пограничья?

– Вполне возможно.

– Правильно ли я тебя услышал, маго Гийс? Ты считаешь, что они – союзники шеважа?

– Этого я не говорил.

– Но ты говорил про Пограничье.

– Я сказал «вполне возможно». Потому что есть ещё один путь, почти свободный от непролазного снега.

– И это…

– Вдоль Бехемы, разумеется. Снег там тает, не успев выпасть. Полоска берега всегда остается почти чистой.

– Мне казалось, зимой она покрыта льдом. Для лошадей это ещё хуже снега.

– Лёд есть, но он довольно тонкий, а земля там мягкая, так что под копытами лошадей он легко крошится, – пришел на помощь врагу Тиван. – Мне этот путь кажется более оправданным, нежели через лес. Другое дело, что теперь это не имеет большого значения.

– Имеет, – мягко возразил Скелли. – Потому что мне именно хотелось разобраться, причастны ли ко всему этому шеважа. Если никто не видел, как они выдвигаются из Пограничья, есть надежда, что за их внезапным появлением не стоит коварство дикарей.

– Какая разница, один большой враг перед нами или два поменьше? – подал голос молчавший до сих пор Акир.

– Время, мой друг, – вздохнул Скелли. – Время. Придётся ли нам биться со всеми разом или по очереди, вот в чём вопрос. Ты бы что предпочёл?

Он смотрел на Акира выжидательно, и палачу пришлось отвечать.

– По очереди всё сподручнее.

– Вот и мне всегда так казалось. – Он подошёл к Мунго и некоторое время рассматривал раненого. – Значит, по-твоему, он выживет?

– Как ни странно, у него всё быстро заживает. Даже слишком. Мне никогда ничего подобного не приходилось видеть.

– Очень хорошо. Вот и ещё одна тема для разговора с ними. – Он понизил голос. – Так, выходит, вереск и полынь? Ты знаешь рецепт?

– Не совсем. Я знаю, что эту настойку когда-то умели делать, но не знаю точно, как.

– Выясни. Потому что мне тоже нравится то, что я вижу. – Скелли кивнул на залитый кровью бок и перевёл взгляд на лицо раненого, чья бледность уже сменилась чем-то вроде румянца. – В долгу не останусь.

Мунго молча поклонился.

От Тивана не утаилось выражение не то досады, не то брезгливости, искривившее при этом его полные губы. Похоже, лекарь тоже не питает тёплых чувств к писарю. Тогда зачем же он его спас от отравления? Не мог поступить иначе? Едва ли Мунго могло от Скелли что-нибудь понадобиться. Он не играет в игры с титулами, знает своё место и неплохо справляется с возложенными обязанностями. Его познания в лекарственных средствах, похоже, обширны, он не нуждается в деньгах или в крове над головой. Разве что семьи у него до сих пор нет и не предвидится. Видать, на нём и закончится род легендарного силача, борца и строителя Мали, возведённого в культ многими его последователями, исповедующими как идею созидания, так и разрушения. Интересно… В этом ведь тоже что-то есть. Воины, те же борцы, заняты тем, что уничтожают врага, тогда как строители, напротив, дают жизнь своим новым сооружениям. Вероятно, если к Мунго присмотреться повнимательнее, в нём можно обнаружить не только дар спасать людей и всяких паучьих отродий…

Скелли исчез так же внезапно, как и появился. Увидев, вероятно, всё, что хотел, он ни с кем не попрощался, лишь бросил взгляд на второго пленника, шмыгнул за порог и растворился в тоскующей снаружи темноте.

Тиван расстегнул ворот – жаровня исправно делала своё дело, так что в помещении стало почти тепло.

Некоторое время все хранили настороженное молчание, будто ждали, что писарь вот-вот спохватится и вернётся.

– Я пойду на стену, – первым нарушил тишину Гийс. – Пошлите за мной, когда пожалует наша неторопливая толмачиха. Тиван, вы остаётесь тут?

– Пожалуй, что да. Если что-нибудь произойдет, полагаю, мы узнаем это одновременно.

Гийс кивнул, давая понять, что оценил намёк ехидного противника, и последовал за Скелли.

Тэвил, как же ему надоел этот Тиван! Ещё в бытность фултумом он присматривался к надменным повадкам старика и мечтал когда-нибудь избавить замок от его присутствия. Однажды он даже обмолвился об этом отцу, однако Демвер лишь по обыкновению рявкнул, чтобы Гийс знал своё место, и отправился на ристалище учить уму-разуму любимых новобранцев. Отца не стало, но в отношении Тивана ничего не изменилось. Даже Скелли, которому он недавно излил душу, остался явно глух к его доводам. Тивана, как оказалось, все недолюбливали, но ценили. За опыт и былые заслуги. Как будто догадывались, что предстоит скорая встреча с новым врагом, и он пригодится больше, нежели Гийс с его юношеской дерзостью, не всегда подкреплённой здравым смыслом. Но ведь если во всём руководствоваться здравым смыслом, никогда не проделаешь такого быстрого и почти отвесного пути, какой проделал он, несколькими решительными действиями вознеся себя из ниоткуда к вершине власти. Он с детства знал, что когда-нибудь именно так и будет. Слушая долгие рассказы Вордена, почтительно ухаживая за здешними беорами, соглашаясь на отведенную ему роль послушного и исполнительного фултума при тупоголовых сверах, он терпеливо ждал сигнала свыше и строил планы. В какой-то момент ему показалось, что он начинает ощущать поток судьбы, словно само время уплотнилось настолько, что его можно потрогать рукой и повернуть в нужном направлении. И тогда он стал прислушиваться к внутреннему голосу более внимательно, а главное – стал действовать. Упросил отца отправить его на первое настоящее задание: охранять строительство огромной печи, которая должна была снабжать замок столь необходимым камнем. Сошёлся с придумавшим способ получать этот камень из обычной глины Хейзитом и добился его полного доверия. Его и Веллы, его юной сестры. О чём убедительно просил не кто иной как Скелли, для которого Хейзит почему-то был личностью крайне важной и требующей пристального внимания. Гийс знал о роли главного писаря замка в гибели своего наставника, Вордена. Знал и помалкивал. И Скелли знал, что он знает. И тоже помалкивал. Это взаимное молчание само собой сблизило их настолько, что позволило Скелли не отдавать ему приказы напрямую, а лишь намекать вскользь на желаемый исход. Зато Гийс мог был уверен в том, что ему воздастся сторицей, претвори он эти намёки в жизнь. Захватить Хейзита врасплох, однако, не удалось. Пришлось долго и утомительно разыгрывать роль доброго друга и ждать подходящего случая. Случай не преминул наступить, поставив Гийса перед окончательным и самым сложным выбором. И он этот выбор сделал, во мгновение ока лишившись друзей и отца, но зато приобретя нечто несравненно более ценное, как ему казалось тогда, и что довлело над ним теперь – власть и значимость. Скелли благоволил к нему. Чего он совершенно не предполагал, когда решился вызволить из плена отвратительного во всех отношениях Симу, не то сына, не то близкого родственника Томлина, распоряжавшегося теперь в замке по праву нажитого за прежние зимы несметного богатства. Когда он делал это, вонзая лезвие в тела потрясённых спутников и едва начавшего приходить в себя после сильного ранения отца, Гийс осознавал, что Сима станет для него тем заветным ключиком, который откроет двери в совершенно иной мир, грезившийся ему по ночам. Однако он не мог и предположить, что тем самым завоюет не только расположение Томлина, но и необъяснимую признательность Скелли. «Признательность», конечно, сказано громко. За свою бытность в замке Гийс ни разу не слышал, чтобы Скелли кого-нибудь благодарил. Но он отплачивал за нужные ему услуги гораздо более ценной монетой – действиями. Гийс не сомневался в том, что нынешним своим постом он обязан, главным образом, Скелли, а не Томлину, который, напротив, предпочитал воздавать должное тем, чего у него было в достатке – звонкими силфурами. Так за спасение Симы он без лишних слов отвалил ему столько денег, что хватило бы на покупку не одной избы в центре Вайла’туна. Хотя они были Гийсу за ненадобностью, поскольку за ним сохранился просторный дом отца, правда, со значительно поредевшим набором прислужников, в спешке разбежавшихся после произошедшего. Потому что для всех Гийс был теперь сыном предателя, укравшего доспехи легендарного Дули, чтобы передать их врагам. Мало приятная роль, если бы не хитрость Скелли, который предложил сделать вид, будто похищенное возвращено в целости и сохранности, причем им, Гийсом. Это позволяло разом решить множество неприятных вопросов и давало оправдание его взлёту к достойной награде – месту в совете. Кто ковал подделку, он не имел ни малейшего понятия, однако подмена благополучно удалась, и все получили то, что хотели. Кроме денег и власти, Гийс обрёл долгожданную свободу всем этим пользоваться. Сбежавших слуг он отчасти заменил новыми, завёл нужные знакомства с другими богатыми эделями из окружения Томлина и его правой руки – Скирлоха, и почивал на приятных во всех отношениях лаврах, имея возможность проводить время так и с теми, как и с кем ему хотелось. А хотелось ему, прежде всего, позабыть своё короткое, но бурное увлечение Веллой, сестрой Хейзита, оказавшейся не только самой хорошенькой из встречавшихся на его пути девушек, но и на удивление сговорчивой. Близость, возникшая между ними ещё в пору его дружбы с её братом, осталась в памяти слишком яркой картиной, чтобы вот так просто её разорвать и втоптать в снег, а потому эти дни помрачневшую душу Гийса тревожили самые противоречивые чувства. С одной стороны, ему страстно хотелось отправиться во главе хорошо вооруженного отряда на окраину Вайла’туна, где он тогда оставил Веллу и остальных беглецов, перебить их, а её взять в плен и дальше будь что будет, однако, с другой стороны, именно в силу по-прежнему испытываемых к ней чувств, он до сих пор этого не сделал и, вероятно, не станет делать никогда. До них могут доходить о нём любые слухи, ему наплевать, но если она сама уверится в том, что он предатель, зачем ему такая победа? И напротив, если они уже знают о нём, а они наверняка знают, поскольку, как говорится, молва не стоит в хлеву, то тем сильнее будут их сомнения, её сомнения, в правдивости этих слухов, раз он легко мог бы обнаружить их местонахождение и прислать виггеров, но почему-то этого не делает. Получается, он не так плох, как о нём говорят? На него, возможно, наговаривают? Получается, его можно любить. Наверняка, Велла там в меньшинстве, заступаясь за него перед братом и матерью, но сейчас её воображаемая защита была ему слишком приятна, чтобы что-то менять. Кому-кому, а ей он действительно не желает зла. Возможно, когда-нибудь они ещё встретятся. А пока он должен был предпринимать всё, чтобы думать о ней меньше и реже. И Гийс не нашёл ничего лучше, как выбить клин клином. На завтрашний вечер, не предполагая того, что произошло, он назначил эфен’мот, на который пригласил со всей округи знакомых и незнакомых эделей своего возраста, чтобы развлечься среди равных, а заодно закрепиться в положении щедрого хозяина и их будущего предводителя. Подобные эфен’моты пользовались общей любовью отпрысков богатых и знатных семейств, их устраивали все попеременно, на них встречались, ссорились, влюблялись и расставались, а некоторые девицы буквально жили ими, в другое время не находя себе занятия и праздно тоскуя ни о чём. Для Гийса это была бы превосходная возможность завести новые знакомства и заодно подыскать достойную замену Велле, чтобы скрасить хоть и гордое, но такое утомительное одиночество. Он хотел закатить настоящий пир с Бехемой напитков, угощений и лакомств, с забавными состязаниями и выступлением музыкантов, одним словом, ничуть не хуже, чем бывало на эфен’мотах у того же Кадмона, в доме Томлина, куда его однажды пригласили ещё перед зимой, а последний раз – совсем недавно, по случаю предстоящей свадьбы с дочкой Скирлоха. Кто-то из знакомых даже пообещал ему появление одной весьма интересной во всех отношениях певуньи, и он весь затрепетал от предвкушения возможного чуда, поскольку имя её было слишком похоже на имя Веллы – Фелла. Увы, теперь всё пошло прахом! Даже если непрошеные враги, остановленные не столько отвагой защитников Вайла’туна, сколько начавшимся снегопадом, молча соберут шатры и затемно отправятся восвояси, нанесённый ими урон не позволит никому в ближайшие дни отвлечься от скорби и предаться веселью. Потому что, судя по тому, что он успел получить в коротких донесениях, свидетельствовало о многочисленных потерях не только среди виггеров, но и среди мирных обитателей подвернувшихся под лобовую атаку неприятеля изб. Погибло много женщин, детей и стариков. Такое нельзя было ни прощать, ни забывать. Как только снег прекратится, предстоит во что бы то ни стало нанести ответный удар возмездия и расквитаться с врагом за содеянное. Спорить об этом он не станет даже со старым Тиваном. Однако для него всё это означало, что предпринятые сборы и затраты никому больше не нужны, эфен’мот не состоится, а он, если повезёт, послушает песни неведомой Феллы как-нибудь в другой раз. Очень обидно!

– Я искал вас, вита Гийс.

Он вышел из задумчивости и увидел, что чуть не столкнулся на узкой лестнице с богатырского вида виггером в перепачканных кровью доспехах свера, но без шлема, отчего его борода казалась особенно пышной, а потная шевелюра – всклокоченной.

– Буллон? – не сразу узнал он говорившего, настолько разительно возбужденный вид последнего отличался от присущего ему спокойствия. – Какие вести?

– Всё очень плохо… Они не собираются отступать. Лазутчики донесли, что было замечено перестроение. Лошадей собрали в центре лагеря и готовятся к пешей атаке.

– Что? По снегу?

– Похоже, им известны наши снегоступы, вита Гийс.

Буллон был одним из немногих, кто сразу и безпрекословно принял главенство Гийса, которого прежде удостаивал разве что одобрительным кивком на ристалище. Его обращение «вита» по-прежнему резало Гийсу слух.

– Не удивлюсь, если им известно гораздо больше чем нам, Буллон. – Ему вспомнились только что виденные доспехи. – Как там фолдиты?

– Связи с ними пока наладить не удалось. Гонцов послали, но они далековато, Тэвил…

– Они что-нибудь предпринимают?

– Нет, стоят пока.

– И то хорошо.

– Из Обители бабы зачем-то тамошние понаехали. Что с ними делать?

– Я про них слышал. Ничего не делать. Чего они хотят?

– Биться за нас, похоже. Обратно отослать?

– Не вздумай. Пусть бьются. Насколько мне известно, их там этому неплохо учат.

– Воевать? – искренне изумился Буллон.

– Вот именно.

Переговариваясь, они незаметно поднялись по ступеням и вышли на стену.

Снег всё не прекращался.

Первое, что бросилось в глаза, когда Гийс, прикрываясь ладонью, осмотрел подножье замка – единственное, что ещё можно было различить сквозь белую пелену, – толпы людей, запрудившие всё пространство вокруг.

– Беженцы? – вспомнил он давно, казалось бы, позабытое слово, которым когда-то называли тех, кто возвращался домой с разоренных застав.

– Они самые. Народ в ужасе. Всё побросали и стягиваются сюда. Гонцы еле пробиться могут…

Да уж, подумал Гийс, здесь оно поинтереснее будет, нежели там, внизу, с пленниками. Ещё, несмотря ни на что, он был приятно удивлен тем, как осмысленно развивались события без его ведома и вмешательства. Одни отступали, другие прятались, третьи готовились к продолжению отпора. Все будто знали, что им делать, все действовали, никто не ждал его распоряжений. Никто, кроме Буллона…

– Меня к вам мужики за делом отправили, – словно только сейчас спохватился тот. – Атаковать будем немедля или обождём?

– А сам как думаешь?

– Надо бы их подальше оттеснить. Если снова попрут, пусть хоть на сей раз пешими, опять окраинам несдобровать. Да уж больно снег мешает.

Гийс покосился на небо. Ничто не предвещало прояснений в ближайшее время.

– Где мы стоим?

– Выдвинулись им под нос. Ждём. Ну так ничего же всё равно не видно.

В растревоженном мозгу Гийса промелькнула какая-то особо шустрая мысль и исчезла. Он попытался её вернуть. Что-то вспомнилось. Почему-то из далёкого теперь детства. Где же это было? Точно, он был с матерью. Она тогда ещё жила с ними, терпела отца и не помышляла о том, чтобы сбежать в Обитель Матерей. Тем более навсегда. Стояла такая же лютая зима. Не столько холодная, сколько снежная. Он был тогда слишком мал, чтобы понимать, как и почему они очутились с ней вдвоём в лесу. Скорее всего, это было не что иное как Пограничье. Но в тот момент он знал лишь, что ему очень страшно. Потому что поблизости кружила стая волков. Волки завывали, предчувствуя лёгкую добычу. Но так и не напали. Мать сделала что-то такое, что отпугнуло их и позволило пережить ночь и дождаться подмоги. Что она сделала?..

– Факелы! – Гийс взирал на Буллона с загадочной улыбкой. – Все факелы, что есть, на передний край. Послать гонца к фолдитам, чтобы делали то же самое. Достать последние из хранилищ, откуда угодно! Раздать всем, кто может их держать, и запалить. Пусть они увидят, сколько нас на самом деле. Глядишь, одумаются, твари. Да и мы вроде как зрячими станем.

Он удивился, почему Буллон не пляшет от восторга и не бежит немедленно выполнять приказ. Свер что-то обдумывал.

– Ты не согласен со мной?

– Нет, вы всё дело говорите, вита Гийс. Но факелы их вряд ли отпугнут. Они наверняка знали, на что шли, когда сюда явились. Разве что выгадаем некоторое время.

– Так ведь уже неплохо! Чем в пургу на врага гнать, лучше выждать, собраться в один кулак и тогда жахнуть. Сунемся сейчас порознь, нам пальцы-то пообломают. Не убедил?

– Правда ваша. Вот только я всё ж таки думаю, что факелы не только нам, но и им службу сослужат.

– Это ты про что?

– А про то, что по факелам даже в метель стрелять удобно. Я не знаю, конечно, чего там у них имеется, но раз они смело на замок шли, видать, не только коней да снегоступы с собой притащили. Короче, закидают они нас чем-нибудь, по факелам то…

– Хотели бы закидать, давно бы уж закидали, – возразил Гийс, правда, уже не столь уверенно. – Кроме луков да коротких копий, я у них там никакого оружия не видел. Или есть что-то, чего я не знаю?

– Да нет, вроде…

– Тогда не плети пеньку, а выполняй, что тебе было сказано. Всем взяться за факелы! И чем скорее, тем лучше. Погода пока на нашей стороне.

Буллон явно не был окончательно уверен в правильности распоряжения, однако спорить со старшими, пусть только по званию, он не умел. Пробурчав себе в обледеневшую бороду какие-то доводы против предложенного Гийсом, он, тем не менее, повернулся и поспешил восвояси передавать решение по цепочке. А оставшийся стоять на стене Гийс напряженно ждал, когда его слова превратятся в мутные мерцающие огни среди снежного тумана. Если это получилось у его матери, должно получиться и у него. Оставалось лишь надеяться, что по характеру их теперешний враг больше походит на волков, чем на безпечных бабочек, для которых огонь – лучшая приманка…

– Не нравится мне всё это, – услышал он за спиной голос Томлина. – Предложение Тивана теперь кажется мне более правильным.

– Вы про эти толпы? – Гийс указал рукавицей вниз. – Щенки в момент опасности и страха жмутся к матери.

– Не хотел бы я, чтобы этот момент затянулся. – Томлин был в роскошной меховой шапке с опущенными ушами и длинной, до самой земли шубе. Странно было видеть его здесь, среди колючего снега и пронизывающего ветра. – Куда ты послал того человека?

Гийс сухо пояснил. Томлин призадумался.

– А Тиван где?

– С пленниками. Мы взяли двоих. Ждём из Обители кого-то, кто может знать их язык. Только не понимаю, каким образом…

– Не твоя забота. Это ведь я за ней послал. Они там набрали много знаний – пора поделиться. – Томлин смотрел на Гийса изучающе, будто они давно не виделись. – Что говорил Скелли?

Он про всё знает, удивился Гийс. Осведомлён не хуже самого писаря. Видать, ожидает подвоха с его стороны. Странно, если бы он поступал иначе.

– Интересовался, откуда враг мог к нам подобраться.

– И откуда же?

– Предполагаем, что вдоль берега прошёл. Вряд ли через Пограничье.

– То есть, они всё-таки не заодно с дикарями?

– Не похоже.

– Отведи меня к пленникам.

– Они внизу, в клетях.

– Я знаю. Отведи.

– Но факелы…

– Отведи.

Не хочет идти один, подумал Гийс. Или не хочет, чтобы я оставался здесь. А может, напротив, хочет показать, что заправляет тут всем, а я – лишь исполнитель его приказов. Ладно, потерпим до поры до времени.

Он решил было разведать по дороге, не вернулся ли гонец с толмачихой, однако смолчал, чтобы лишний раз не выставлять себя дураком в насмешливых глазах Томлина: кто же может перемещаться между Обителью и замком с такой скоростью? Если ничего не помешает, толмачиха появится к вечеру. Который из-за этой снежной бури неизвестно когда теперь наступит. День ожидался долгим.

Клети встретили их теплом от жаровни, рядом с которой по-прежнему крутился Акир. Тиван продолжал восседать на стуле. Мунго чем-то осторожно мазал бок спящего раненого. Второй пленник был снят со щита и сидел на корточках в углу, прикованный к стене цепью, замкнутой железным кольцом на грязной шее. Из охраны остался один свер с фултумом. Остальных, видать, Тиван своей властью отпустил заниматься более полезными делами.

Гийсу показалось странным, что все молчат и только смотрят на них как-то выжидательно, словно ждут чего-то. Как если бы их появление застало собравшихся врасплох. И тут он понял, чем это вызвано.

– … и проклятье обрушится на ваши предательские головы! И увидите вы гибель сынов ваших, и отцы ваши будут молить о быстрой смерти для вас! И не узнают души ваши покоя в чертогах Квалу, и вечная зима будет окружать вас до конца времён!

Голос доносился прямо из-под ног. Гийс невольно попятился, натолкнувшись на Томлина. Голос был слабым, то и дело прерывался глубоким кашлем, однако в нём звучала такая ярость, что становилось не по себе.

– За предательство ваше воздастся вам сполна! Как и я, будете вы гнить под землёй на радость червям и смердеть, удобряя собой новые побеги! И никто не поможет вам в вашем горе и не будет никого, кто бы отважился противиться такой незавидной судьбе! Призываю все смерти лютые на головы вам, чтобы ни вам, ни потомству вашему не выползти на белый свет, не увидеть лета, не смочить губ водой колодезной и живой! Да будете вы прокляты поныне и отныне за содеянное в страхе и ненависти и да свершится возмездие, уготованное вам по воле предков!

– Эй, ты там закончил? – крикнул Томлин. – Не хочешь смириться с тем, что тебя уже нет?

– Я был, есть и буду! – не задумываясь, ответил голос из-под земли, и Гийс увидел, как одна из ускользающих под решетчатую крышку цепей то натягивается, то опадает. – Я был, есть и буду!..

– Это тебе только так кажется, Ракли, – оборвал его Томлин, закатывая глаза и всем видом показывая, что делает присутствующим одолжение, беря на себя общение с сумасшедшим. – Сиди там и жди смерти. Она уже скоро придёт за тобой. Ты ведь хочешь снова на свободу?

– Моя свобода – не твоя забота, поганый пёс! И ты знаешь это прекрасно. Я уже говорил с Квалу. Она не хочет меня принимать, пока я не расквитаюсь со всеми вами. Что, вам страшно? Вас уже осадили её посланцы? Они жгут ваши дома и убивают вас, как баранов? Погодите, это лишь начало! Вайла’тун будет стёрт с лица земли и порастёт бурьяном, как и память о вас! Есть силы сильнее вашей! Как нет греха безславнее предательства! И ты, Томлин, ещё будешь звать меня и просить о прощении! Но тогда я скажу, как говорю сейчас, что ты недостоин его, а достоин жены своей, мерзкой совы и колченогой наседки, этой разносчицы заразы и позора, которая сейчас, в этот самый момент любуется той, кого воплощает, кого ненавидят и боятся все праведные вабоны! Скажи ей при встрече, что Ракли передавал ей привет и пожелания не дожить до того мига, когда свершится долгожданный суд над ней и всеми её выкормышами…

– Довольно!

– Мне отсюда виднее, и не тебе знать, как всё будет. Ты только орудие в её руках и отвратительно играешь свою роль. Ты потеряешь всё, что имеешь, но даже не сможешь просить подаяния, ибо там, где ты окажешься, не будет никого. Никого! Твоя шкура будет содрана и выставлена не на обозрение даже, а на достойное поругание. Ты ведь уже чувствуешь, как она зудит и стремится отделиться от постылого мяса, под которым гниют ещё при жизни твои тонкие кости?

Гийс отчетливо заметил, как Томлина передёрнуло. Хорошо, что в прежней жизни Ракли едва ли толком знал его самого и потому вряд ли мог сейчас таким же образом проклясть.

– Похоже, тепло жаровни разбудило замёрзшую муху, – пошутил Томлин, переглядываясь с Тиваном и хмурясь на смущенных своим неловким положением виггеров. – Нельзя ли её как-нибудь приунять? – Это уже относилось к хозяину здешних нор Акиру. – На худой конец, переместить два наших окровавленных трофея куда-нибудь ещё.

Гийса давно занимал вопрос, отчего заговорщики не избавились от Ракли сразу же. Зачем притащили его сюда и теперь вынуждены содержать и выслушивать нелицеприятные речи? Что им мешает поступить с ним, как с обычным вражиной, и таким образом покончить раз и навсегда с отжившим своё родом? Опасения, что наследник вернётся? Так ведь Локлан, говорят, давно утонул в Бехеме…

Он подошёл к решётке, встал к присутствующим спиной и, приспустив штаны, обильно помочился в отверстие. Должно быть, он ждал, что снизу поднимется вой, потому что наступившая тишина его озадачила. Было слышно только, как горячая струя ударяет в дно ямы.

Справив давно донимавшую его нужду, Гийс заправился и повернулся к остальным.

– Кажется, мы о чём-то говорили, – напомнил он, переводя взгляд с улыбающегося лица Томлина, через потрясённых виггеров и Акира, на нервно поджавшего губы Тивана.

И тут из-под решетки, с которой ещё капала его дымящаяся моча, донеслось:

– Надеешься огнём отпугнуть волков, мальчик? Тогда подумай о мухах, которых ты им только привлечёшь…

Гийсу, пожалуй, впервые в жизни стало не по себе. Он сдержался, чтобы не вскрикнуть, но почувствовал, как предательски подкосились ноги. Этот человек знал то, чего не мог знать! И если это так, то куда спрятать из памяти его прежние пророческие слова? Неужто он видит из своей ямы то, чего не могут видеть глаза обычного человека? Неужто он сильнее их? Надо бы вспомнить и запомнить всё, о чём он только что говорил…

– Ты, наверное, не знаешь, что сейчас зима, – бросил он в ответ, отворачиваясь и пряча от присутствующих покрасневшее лицо. – Мухи давно перемёрли, старик.

– Это не так, и ты это знаешь, убийца…

– Напрасно ты подлил масла. – Рука Томлина легла Гийсу на плечо. – Оставь старого дурака в покое. Ему недолго осталось.

– Но он…

– Здесь со многими странные вещи происходят. Не обращай внимания. Он болтает то, что ему кажется. И ещё неизвестно, угадывает ли он, или это мы так его понимаем. Просто постарайся в другой раз справлять нужду где-нибудь в сторонке. Ну, друзья мои, что удалось выяснить у наших дорогих пленников?

Тиван махнул рукой на кучу доспехов, сваленных в углу.

– Хотите сказать, что вся эта груда была одета на двух наших гостей? Не знаю, как вы, а я бы с места под ней не сдвинулся. – Томлин приблизился к доспехам, пригляделся и поймал себя на мысли, что перед ним словно лежат два человека, пустых изнутри. Как два огромных сверкающих кокона, покинутых гусеницами, превратившимися в бабочек-летуний. Наклонился и поднял один, оказавшийся на поверку легчайшим. – О, в таком бы я, пожалуй, повоевал! Интересная штучка. Кто мне скажет, это железо? – Ответное молчание, казалось, только позабавило его. – Если никто не возражает, я потом заберу их себе и потолкую с некоторыми знающими кузнецами. Кто-то, помнится, говорил, что врага лучше всего бить его собственным оружием. Кстати, об оружии… – Томлин с удовольствием взвесил на ладони длинный меч в прочных железных ножнах, украшенных непонятным, но запоминающимся орнаментом. – Красивая штучка!

Говоря всё это, он, не переставая, думал о словах, долетевших из-под решетки клети. Мерзкая сова и колченогая наседка, разносчица заразы и позора… Так, кажется, Ракли назвал его Йедду? Что ж, в чём-то он не погрешил против истины. Фигура у неё с юных лет оставляла желать лучшего, много лучшего. Но он давно смирился. Нет, конечно, когда-то он пытался внять голосу мужской гордости и завести хорошеньких любовниц на стороне, с длинными стройными ногами, узкими бёдрами и упругими грудями, да только ничего из этого не вышло. Когда он не сразу понял, о чём его предупреждает эта полная, чернявая женщина, ноги которой были крепкими и короткими, зад плоским, а груди, хоть и большие, отвислыми и невзрачными, очередную его девицу нашли в собственной постели с перерезанным горлом. История вышла некрасивая, но красноречивая. Больше испытывать её терпение он не отваживался. Тем более что Йедда легко сумела ему доказать, что жена нужна мужчине не всегда только для того, чтобы с удовольствием коротать ночи. Ведь именно она сделала из него то, чем он являлся теперь – самого влиятельного и богатого человека в Вайла’туне. Именно она превратила его скромное состояние, доставшееся в наследство от отца, владельца швейной мастерской, в предмет вожделения самого Ракли и его окружения. Глупый Локлан, сын Ракли, почитал за честь одалживать у него деньги, сперва кошелями, а потом мешками на свои полоумные затеи. Среди которых случались и не слишком глупые, вроде истории с постройкой печи для изготовления камней из глины. Додуматься до такого мог бы и ребёнок, но ведь не додумался же! А он, Томлин, пошёл ещё дальше и преспокойно прибрал это начинание к рукам. Заодно расправился с Ракли, заставил Локлана обратиться в бегство и вот-вот избавится от некого Хейзита, собственно, придумавшего этот примитивный способ. И за всем этим невидимой тенью витала его пышнотелая, располневшая ещё сильнее после рождения Кадмона Йедда. Именно она подсказала, когда подоспело время действовать. Именно она указывала ему на тех, с кем стоит иметь дело, а кого избегать, кто проявит себя, а кому на роду написано сгинуть в небытие, кто даст себя вовлечь, а кто окажется твёрдым орехом, признающим только силу молотка. В эти моменты ему даже казалось, что она становится по-своему красивой, окрылённой. Но, Тэвил, Ракли прав: птица из неё всегда получалась одна и та же – чёрная лупоглазая сова!

– Я его тоже, пожалуй, заберу. – Томлин наполовину вытянул меч из ножен и полюбовался блеском узкого клинка. – У моего сына нет склонности к сражениям, но зато есть тяга ко всему красивому. Подарю ему в качестве напутствия. У каждого правителя должен быть свой меч. Тем более если он когда-то принадлежал поверженному врагу.