Текст книги "Ниточка памяти"

Кит Лаумер
Ниточка памяти

ПРОЛОГ

Он проснулся и некоторое время лежал, глядя в низкий потолок, едва видимый в слабом красном свете, и чувствуя под собой жёсткую подстилку. Повернув голову, он увидел стену и приборную панель с горящим на ней красным огоньком индикатора.

Он спустил ноги с узкой кушетки и сел. Комната была маленькой, голой, окрашенной в серый цвет. В предплечье пульсировала боль. Он отбросил свободный рукав странною пурпурного одеяния, увидел на коже узор из крохотных проколов и узнал в них следы, оставляемые Охотником… Как посмел?

Что-то тёмное на полу привлекло его внимание. Он соскользнул с кушетки, опустился на колени перед неподвижным телом мужчины в пурпурной тунике, покрытой почерневшими пятнами крови, и осторожно перевернул его на спину.

Аммэрлн!

Он взял в руку безжизненное запястье и почувствовал слабый пульс. Потом встал на ноги и увидел второе тело, а ближе к двери – ещё два, Он быстро обследовал каждое из них…

Все трое были мертвы, а их тела покрыты страшными резаными ранами. Только Аммэрлн ещё едва заметно дышал.

Он подошёл к двери и крикнул в темноту. Ровные ряды полок в библиотеке отозвались лишь коротким эхом. Он повернулся лицом к комнате и заметил у стены регистратора. Он присоединил нейроэлектроды к вискам умирающего. Единственное, что он мог сделать для Аммэрлна, – снять копию с его памяти. А ведь тому нужен был врач – и немедленно.

Он прошёл через библиотеку и обнаружил за ней огромный зал, эхом отражающий каждый звук. Это не был Сапфировый Дворец на берегу Мелкого Моря. Перепутать очертания было невозможно – он находился на борту корабля для дальних космических полётов. Почему?.. Как он тут оказался,. Он стоял в растерянности. Вокруг была абсолютная тишина.

Он пересёк Большой Зал и вошёл в наблюдательную рубку. Здесь лежал ещё один мёртвый, судя по форме, – член экипажа. Он коснулся ручки управления и огромные экраны засветились голубым светом. На них, плавно фокусируясь, появился гигантский полумесяц. Достигнув максимальной чёткости, изображение застыло, мягко-зелёное на фоне чёрного космоса. Ниже висел спутник, меньший по размерам и явно без атмосферы, покрытый какими-то голубоватыми пятнами. Что это за миры?..

В течение часа он обошёл огромный корабль из конца в конец. Все обитатели этого безмолвного аппарата – семь беспощадно изрезанных тел. Огоньки коммуникатора, расположенного в отсеке управления, исправно горели, но никакого ответа из висящего под ним чужого мира на его вызов не последовало.

Он возвратился в комнату регистрации. Аммэрлн ещё слабо дышал. Копирование его памяти закончилось; всё, что помнил из своей долгой жизни этот умирающий человек, теперь было записано в серебристом цилиндре, на который оставалось только нанести цветовой код.

Его взгляд остановился на другом маленьком цилиндре, торчащем из отверстия в стене, сбоку от высокой кушетки, на которой он очнулся, – копия его собственной памяти! Значит, с ним произошёл Переход. Он взял цилиндр с уже нанесённой цветной полосой, сунул его себе в карман – и резко обернулся на неожиданный, незнакомый звук. Целое скопище Охотников – бледно светящихся и беспорядочно движущихся шаров – роилось у двери. И в то же мгновение они набросились на него. Нетерпеливо жужжа, они теснили его стеной. Без подходящего оружия он был беспомощен.

Он подхватил безжизненное тело Аммэрлна и побежал со своей ношей в отсек челночных модулей, волоча за собой светящийся хвост преследующих его Охотников.

Три модуля покоились в своих подвесных устройствах. Голова его кружилась от отвратительного серного запаха, распространяемого Охотниками. Он нащупал выключатель, и поток света залил отсек, заставив их отступить. Он забрался в спасательный модуль и положил умирающего на мягкую полку.

Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз управлял космическим аппаратом, но своих навыков не утратил.

Когда спасательный модуль достиг поверхности планеты, Аммэрлн был мёртв. Корабль мягко коснулся почвы, включилась автоматика шлюзовой камеры. Он взглянул на окружавшую его панораму: дремучий лес.

Это был мир далёкий от цивилизации. Только расчищенный участок леса да выжженный на нём при посадке круг свидетельствовали о присутствии человека.

У восточной стороны расчищенного участка, возле квадратного посадочного маркера, в земле виднелась выемка. Он взвалил себе на спину тело Аммэрлна и тяжело спустился по трапу. Работая голыми руками, углубил выемку, положил туда тело и засыпал его землёй. Затем он поднялся и повернулся лицом к модулю.

Между ним и входным трапом, футах в сорока, стояло около десятка человек, приземистых, бородатых, одетых в потрёпанные звериные шкуры. Самый высокий из них испустил крик и угрожающе поднял бронзовый меч. Позади этих людей, у трапа, толпились другие. Он неподвижно следил, как первый из них вскарабкался по трапу, достиг люка и скрылся внутри модуля. Через некоторое время вновь появился в проёме и швырнул вниз пригоршню маленьких блестящих предметов. Толпа с криками ринулась за добычей вверх по трапу. Первый человек снова скрылся в модуле. Но не успел передний из толпы достигнуть входа, как крышка люка захлопнулась, заглушив испуганный крик изнутри.

Люди посыпались с поднимающегося трапа. Модуль медленно оторвался от земли и стал удаляться, отклоняясь к западу. Дикари отпрянули, объятые священным ужасом.

Человек следил за кораблём, пока крошечная голубая точка не затерялась в небе.

ГЛАВА I

Объявление гласило: “Солдат-наёмник ищет товарища по оружию для участия в необычном предприятии. Фостер, почтовый ящик 19, Мейпорт.”

Я смял газету и швырнул её в направлении мусорной корзины, стоящей у парковой скамейки, отвернул слегка потрёпанную манжету и взглянул на голое запястье. Просто по привычке. Мои часы были заложены в одной из лавок города Тапило, штат Миссисипи. Но это не имело значения. У меня не было никакой необходимости знать время.

Окна большинства магазинов вдоль противоположной стороны улицы, прилегающей к парку, были темны. Вокруг ни одного человека: все уже сидели по домам и ужинали. На моих глазах погас свет в аптеке, на витрине которой были выставлены бутылочки с разноцветной жидкостью. Остался только большой магазин в конце всего ряда, торгующий сластями и табачными изделиями. Я поёрзал на твёрдой скамейке и поискал на ощупь сигареты, которых у меня не было. Я мысленно поторапливал старичка за прилавком закончить свои дневные труды и отправиться домой. А как только стемнеет, я обчищу его магазин.

Я не был грабителем по натуре. Может быть, поэтому ощущал, как где-то под рёбрами шевелится предчувствие опасности. Но дело-то предстояло проще простого. Деревянную дверь с замком из лавки скобяных товаров можно открыть без ключа так же легко, как и ключом. А там – ящик из консервной жести с дневной выручкой. Минут через десять после взлома двери я уже буду в пути к железнодорожной станции с деньгами на билет до Майами в кармане. В армейской разведке, где меня когда-то ждало блестящее будущее, я овладел вещами гораздо более сложными, чем мелкое воровство. Но это было давно. С тех пор я испытывал множество поворотов судьбы, и ни один из них не принёс мне ничего хорошего.

Я поднялся и ещё раз обошёл парк. Вечер был тёплым, появились первые москиты. Из кафе “Элита”, расположенного в конце улицы, потянуло запахом жареного гамбургера. Он напомнил мне, что я уже давно не ел. Огни светились только в отеле “Коммершиал” и в одном из окошек билетных касс на станции. Представитель местной полиции продолжал сидеть на высоком табурете в баре “Рексол”, разговаривая с девушкой за стойкой. Мне был виден его револьвер 38-го калибра, висящий в поношенной кожаной кобуре у бедра. И мне вдруг ужасно захотелось побыстрее покончить со всем этим делом.

Я ещё раз обвёл взглядом магазины: везде темно. Ждать больше не имело смысла. Я пересёк улицу и неторопливой походкой прошёлся мимо табачного магазина. В его витрине были выставлены запылившиеся коробки дешёвых сигар и стоящие на салфетках тарелочки с горками помадки домашнего изготовления. Помещение магазина в глубине выглядело зловещим и мёртвым. Я оглянулся и свернул на боковую улицу, ведущую к задней двери…

Чёрный седан медленно вырулил из-за угла и остановился у тротуара. В окошке машины появилось лицо и стало рассматривать меня сквозь очки, толстые, как донышко бутылки из-под соуса. Жаркий вечерний воздух колыхнулся, и я почувствовал холод сырой рубашки, прилипшей к спине

– Ищете что-нибудь, мистер? – спросил полицейский.

Я молча посмотрел на него.

– Прогуливаетесь по городу, да? – снова спросил он.

Я почему-то отрицательно покачал головой:

– Я здесь по делу. Собираюсь работать… у мистера Фостера.

– У какого ещё мистера Фостера7

Голос у полицейского был хриплым, как у астматика, но суровым, – голос, привыкший задавать вопросы.

Я вспомнил объявление: что-то о необычном предприятии… Фостер, почтовый ящик 19. Полицейский продолжал пристально смотреть на меня.

– Почтовый ящик 19, – ответил я

Он изучал меня ещё несколько секунд, затем потянулся через салон автомобиля и открыл дверцу напротив.

– Наверное, вам будет лучше проехать со мной в полицейский участок, мистер, – произнёс он.

В управлении полицейский сел за письменный стол, кивнул мне на стул и пододвинул к себе телефонный аппарат. Не спеша набрал номер и развернул кресло спинкой ко мне, чтобы переговорить по телефону. Вокруг голой электрической лампочки вились насекомые. В комнате стоял запах кожи и грязного постельного белья. Я сидел и слушал грустную мелодию, которая лилась из радиоприёмника где-то за стеной.

Прошло около получаса, и я услышал, как к участку подъехала машина. Мужчина, который появился в дверях, был одет в светлый костюм, не новый и довольно помятый, но сшитый с таким мастерством и вкусом, которые присущи только самым дорогим портным. Он двигался расслабленно, создавая впечатление человека, обладающего большим запасом силы. С первого взгляда мне показалось, что ему лет тридцать пять, но когда он посмотрел в мою сторону, я заметил вокруг его голубых глаз мелкие морщины. Я встал со стула. Он подошёл ко мне.

– Я – Фостер, – представился он и протянул мне руку.

Я пожал её.

– Моя фамилия Лиджен, – сказал я.

В этот момент заговорил сержант за письменным столом.

– Этот парень заявляет, что приехал к нам в Мейпорт, чтобы увидеться с вами, мистер Фостер.

Фостер посмотрел на меня твёрдым взглядом:

– Правильно, сержант. Этот джентльмен отозвался на моё предложение.

– Что ж, я этого не знал, мистер Фостер, – сказал полицейский.

– Я понимаю, сержант, – ответил ему Фостер. – Мы все чувствуем себя увереннее, когда знаем, что вы выполняете свой долг.

– Ну, что вы, – произнёс полицейский.

– Нам, наверное, пора ехать, – сказал Фостер, – если, конечно, вы готовы, мистер Лиджен.

– Разумеется, готов, – ответил я.

Мистер Фостер попрощался с полицейским, и мы вышли. На тротуаре перед зданием я остановился.

– Спасибо вам, мистер Фостер, – сказал я. – Теперь я удаляюсь и не буду больше путаться у вас под ногами.

Фостер держал руку на дверце обманчиво дешёвого на вид автомобиля с откидным верхом. До меня донёсся запах дорогой кожаной обивки.

– А почему бы вам не поехать ко мне домой, Лиджен? – спросил он. – Мы могли бы, по крайней мере, обсудить моё предложение.

Я покачал головой:

– Я не подхожу для этого дела, мистер Фостер. Одолжите мне пару долларов, чтобы я мог подзаправиться, и я тут же исчезну из вашей жизни.

– А почему вы так уверены, что моё предложение будет вам не интересно?

– В вашем объявлении речь шла о каком-то авантюрном предприятии. А я уже за свою жизнь испытал приключений более чем достаточно. Сейчас я ищу пристанище, где можно было бы отдохнуть.

– Не верю вам, Лиджен, – улыбнулся мне Фостер неторопливой, спокойной улыбкой. – По-моему, ваши приключения только начинаются.

Я прикинул в уме: если поеду с ним, то, по меньшей мере, получу еду, а, может, и постель на ночь. Все лучше, чем спать, свернувшись клубком под деревом.

– Ну что ж, – сказал я, – подобное замечание нуждается в пояснении, а на это требуется время.

Я сел в машину и утонул в сидении, которое оказалось мне в самый раз, так же, как Фостеру его пиджак.

– Надеюсь, вы не будете возражать против быстрой езды, – сказал Фостер. – Я хочу поспеть домой до наступления темноты.

Мы пустились в путь, оторвавшись в стремительном рывке от бровки тротуара, – как на торпеде, вылетающей из пусковой трубы.

Я выбрался из машины на подъездной аллее у дома Фостера и окинул взглядом большую, тщательно подстриженную лужайку, клумбы, сохраняющие свою яркость даже в лунном свете, ряд высоких тополей и большой белый дом.

– Мне не нужно было приезжать сюда, – заметил я. – Такие места напоминают мне обо всём том, чего я не мог добиться в своей жизни.

– Ваша жизнь ещё впереди, – ответил Фостер.

Он открыл массивную дверь красного дерева, и я проследовал за ним внутрь. В конце небольшого холла он щёлкнул выключателем, и комнату перед нами залило мягким светом. Я удивлённо вытаращил глаза на огромный светло-серый ковёр размером с теннисный корт, на котором была расставлена начищенная до блеска мебель из датского тика с обивкой роскошных тонов. Стены были шероховатыми, окрашенными в серый цвет; тут и там висели абстрактные картины в дорогих рамах. Воздух был прохладен той глубокой прохладой, которую дают кондиционеры. Фостер прошёл через комнату к бару, который выглядел скромно, хотя по своим размерам превышал все виденные мною за последнее время.

– Хотите выпить? – спросил он.

Я посмотрел на свой измятый, в пятнах костюм, засаленные манжеты.

– Послушайте, мистер Фостер, – сказал я. – Я только что представил себя… Если у вас есть конюшня, я пошёл бы спать туда…

Фостер рассмеялся:

– Пойдёмте, я покажу вам ванную…

Я спустился вниз, чистый, после хорошего душа, в одежде, которую мне одолжил Фостер. Он сидел в кресле, прихлёбывая из бокала, и слушал музыку.

– Liebestod, – узнал я. – Мрачноватая вещь, правда?

– Для меня она звучит несколько по-другому, – ответил Фостер. – Садитесь и возьмите себе что-нибудь поесть и выпить.

Я уселся в большом мягком кресле и, потянувшись за одним из сэндвичей, сложенных стопкой на кофейном столике, попытался унять дрожь в руке.

– Скажите мне. мистер Лиджен, – обратился ко мне Фостер, – почему вы приехали сюда и назвали моё имя, если вовсе не собирались встретиться со мной?

Я покачал головой:

– Так уж получилось.

– Расскажите о себе, – попросил Фостер.

– Уж очень короткий получится рассказ.

– Все равно я хотел бы его услышать.

– Ну что ж, родился, вырос, учился…

– Где?

– В университете штата Иллинойс.

– По какой специальности?

– Музыка.

Фостер взглянул на меня, слегка нахмурившись.

– Правда, – подтвердил я. – Я хотел быть дирижёром. Но у армии были свои соображения. На последнем году учёбы меня настиг призыв. Они обнаружили во мне то, что у них считается способностью к разведывательной деятельности. Я не противился и неплохо прожил пару лет.

– Продолжайте, – попросил Фостер.

Что ж, я вымылся, хорошо поел и был его должником. И если он хотел узнать о моих бедах, почему бы мне все ему не рассказать?

– Я показывал, как обращаться с фугасным зарядом. Неисправный взрыватель замедленного действия, установленный на одну минуту, сработал на пятьдесят секунд раньше, Один курсант погиб, а я отделался лопнувшей барабанной перепонкой и почти килограммом гравия, застрявшим в моей спине. Когда я выписался из госпиталя, армия с подлинным сожалением расставалась со мной, но меня всё-таки уволили. Моё выходное пособие позволило мне великолепно отдохнуть несколько дней в Сан-Франциско, а потом открыть частную сыскную контору.

Несколько месяцев спустя я обанкротился, но у меня хватило ещё средств, чтобы перебраться в Лас-Вегас. Там я окончательно растратил всё, что у меня оставалось, и нанялся помощником к крупье по имени Гонино в одном из казино.

Я работал с ним почти год. Потом как-то вечером один проигравшийся банковский служащий, потеряв голову, всадил в него восемь пуль из спортивного пистолета 22-го калибра. В ту же ночь я покинул город. После этого пару месяцев продавал подержанные автомобили в Мемфисе, работал кем-то вроде телохранителя в Дейтоне, насаживал наживку на крючки для ловли тунца на десятиметровом баркасе у побережья Ки-Уэст. В общем, случайные работы с мизерным жалованием и абсолютно никакой перспективы. Два года провёл на Кубе, но всё, что я там приобрёл, это два шрама от пуль на левой ноге и особое положение в чёрном списке ЦРУ… После чего мои дела пошли совсем плохо. Человек моей профессии не может надеяться на настоящий успех, не получив от правительства маленького голубенького удостоверения в пластике, которое обеспечивает подходящие условия для его деятельности. На зиму я отчалил к югу. Но, добравшись до Мейпорта, сел на мель.

Я встал:

– Мне очень понравилась ваша ванная, мистер Фостер, и ужин тоже. Теперь я хотел бы побыстрее подняться в спальню, забраться в постель и, для полного счастья, хорошенько выспаться до утра. Но, повторяю, я не заинтересован в вашей работе.

Я повернулся и зашагал через комнату.

– Лиджен, – окликнул меня Фостер.

Я обернулся. Прямо в лицо мне летела пивная бутылка. Я перехватил её.

– Неплохая реакция для человека, в жизни которого все приключения уже закончились, – заметил Фостер.

Я отшвырнул бутылку.

– Если бы я не среагировал, она бы выбила мне зубы, – ответил я со злостью.

– Но вы не среагировали, хотя и передвигаетесь немного неуверенно от выпитого пива. А человек, которого разбирает от пол-литра пива, алкоголиком быть не может. Следовательно, туг вы чисты.

– А я и не говорил, что меня ждут не дождутся в больнице для алкоголиков, – ответил я. – Как бы то ни было, ваше предложение меня просто не интересует,

– Лиджен, – произнёс Фостер, – может вы думаете, что объявление, которое я поместил в газете на прошлой неделе, – моя причуда? Но дело в том, что я даю его в той или иной форме уже более восьми лет.

Я выжидательно смотрел на него.

– И не только в местных газетах. Я помещаю их в газетах, выходящих в крупных городах, и даже в некоторых еженедельных и ежемесячных изданиях, распространяемых по всей стране. В общей сложности я получил около пятидесяти ответов,

Фостер криво улыбнулся:

– Около трех четвертей из них пришли от женщин, которые полагали, что мне нужна подружка. Ещё несколько было от мужчин, которые думали аналогичным образом. Остальные несколько оказались абсолютно неподходящими.

– Удивительно, – усмехнулся я. – Мне думалось, что ваше объявление должно было взбудоражить половину всех психов в стране.

Фостер взглянул на меня без улыбки. Я вдруг почувствовал за его учтивой внешностью признаки внутренней напряжённости, увидел следы тревоги в его спокойных голубых глазах.

– Я бы хотел, чтобы вас заинтересовало то, что я должен вам сказать, Лиджен. Мне кажется, вам не хватает только одного – уверенности в себе.

Я рассмеялся.

– Ну тогда какими же, вы полагаете, я обладаю способностями? Я ничего толком не умею делать,

– Лиджен, вы человек достаточно большого ума, с уровнем культуры значительно выше среднего. Вы много путешествовали, знаете как вести себя в трудных ситуациях, иначе бы вы не выжили. Я уверен, что ваша подготовка предусматривает умение проникать туда, куда вам нужно; вы знаете методы сбора информации, неизвестные обычному человеку. Но, вероятно, наиболее важным является то, что будучи человеком честным, вы всё-таки способны преступить закон, когда это необходимо.

– Ну, хватит, – отрезал я.

– Нет, Лиджен, не подумайте, что я сколачиваю воровскую шайку. Как я уже писал в своём объявлении, это будет не обычное приключение. Оно может и, скорее всего, будет связано с теми или иными нарушениями законов и правил. Теперь, после того, как вы узнали мою позицию, оставляю вам самому судить, стоит ли игра свеч.

Если Фостер пытался разбудить во мне любопытство, то сделал это успешно. Он подходил абсолютно серьёзно к тому, что задумал. Но его затея, похоже, была таковой, что любой здравомыслящий человек поостерёгся бы в неё ввязываться. Однако с другой стороны, сам Фостер не был похож на человека, способного пойти на глупость…

– А почему бы вам не рассказать мне все подробно? – сказал я. – Зачем вам, человеку, имеющему все это… – я обвёл рукой его роскошные апартаменты, – нужно вытаскивать из грязи такого бродягу, как я, и уговаривать его взяться за вашу непонятную работу?

– Ваше “я”, Лиджен, пережило несколько серьёзных ударов – это очевидно. По-моему, вы боитесь, что я ожидаю от вас слишком многого или что меня может шокировать какая-нибудь ещё не известная сторона вашего “я”. Возможно, если бы вы на время забыли о себе и своих проблемах, мы могли бы прийти к соглашению…

– Да, – сказал я, – забудем о моих проблемах…

– В основном, конечно, денежных. Большинство проблем нашего общества связаны с абстракциями тех ценностей, которые представлены деньгами.

– Ладно, – сказал я. – У меня свои проблемы, у вас – свои. Давайте на этом закончим.

– Вы полагаете, что поскольку я обладаю материальным достатком, мои проблемы должны быть обязательно мелкими, – продолжал Фостер. – Скажите, мистер Лиджен, вы когда-нибудь знали человека, который бы страдал от амнезии?

Фостер пересёк комнату. Подойдя к небольшому письменному столу, он взял что-то из его ящика и взглянул на меня.

– Мне хотелось бы, чтоб вы познакомились вот с этим, – произнёс он.

Я приблизился и взял из его рук предмет, который он держал. Это была небольшая книга в пластиковом переплёте тускло-коричневого цвета, на котором, кроме выпуклого рисунка из двух концентрических колец, не было никаких украшений. Я откинул обложку. Страницы были тонкими, как папиросная бумага, но не прозрачными. Они были исписаны странными незнакомыми знаками чрезвычайно мелким почерком. Последний десяток заполненных страниц был исписан по-английски. Мне пришлось поднести книгу поближе к глазам, чтобы прочесть такое мелкое письмо:

“19 января 1710 года. Я очутился на краю беды, едва не утеряв ключ. Отныне сей дневник буду вести на английском языке…”

– Если эта запись что-либо и объясняет, то для меня такое объяснение слишком сложно, – промолвил я.

– Лиджен, как по-вашему, сколько мне лет?

– Трудный вопрос, – ответил я. – Когда я увидел вас впервые, я подумал, что вам, вероятно, за тридцать пять. Сейчас, если откровенно, вы выглядите ближе к пятидесяти.

– Я могу предоставить вам доказательства того, – сказал Фостер, – что я провёл чуть ли не год в военном госпитале во Франции. Очнулся в палате забинтованным по самые глаза и без единого воспоминания о своей жизни до этого дня. Согласно сделанным тогда записям, мне, по всем признакам, было около тридцати лет.

– Что ж, – заметил я, – во время войны амнезия не такая уж редкость среди раненых. Однако вы, судя по всему, достаточно преуспели с тех пор.

Фостер нетерпеливо покачал головой:

– Добиться материального достатка в нашем обществе нетрудно, хотя для этого мне пришлось хорошо потрудиться в течение нескольких лет. Это отвлекло мои мысли от вопроса о моей прошлой жизни. Но пришло время, когда я смог отложить дела в сторону и заняться своей проблемой. Ключей к разгадке было совсем мало: возле меня нашли дневник, который я вам показал, да ещё кольцо на пальце.

Фостер вытянул руку: на среднем пальце была массивная печатка с таким же выгравированным рисунком из двух концентрических колец, который я видел на обложке дневника.

– Я сильно обгорел, моя одежда обуглилась. Но, как ни странно, дневник оказался в полной сохранности, хотя и был обнаружен среди обгоревших обломков. Он сделан из очень прочного материала.

– И что же вы узнали в результате своих поисков?

– Если одним словом, то ничего. Ни одна воинская часть не искала меня. Я говорил по-английски, из чего сделал вывод, что я – англичанин или американец.

– А по акценту нельзя было определить?

– Однозначно – нет. Оказалось, что я говорил на каком-то смешанном диалекте.

– Может, вам и повезло. Я, пожалуй, был бы счастлив забыть первые тридцать лет своей жизни.

– Я истратил значительную сумму, пытаясь узнать своё прошлое, – продолжал Фостер. – Плюс несколько лет жизни. В конце концов я решил отказаться от этой затеи. И вот тогда-то появились первые неясные намёки.

– Так вы всё-таки что-то нашли? – спросил я.

– Ничего такого, чего бы я не имел все это время при себе. Дневник.

– Я был уверен, что до того; как предпринимать какие-либо шаги, вы прочли его, – заметил я. – Не будете же вы утверждать, что сунули его в ящик стола и забыли.

– Конечно, я прочёл его, вернее, то, что можно было прочитать. Только сравнительно небольшая часть записей сделана на английском языке. Остальное – шифр. Но даже то, что я прочёл, для меня непонятно и, к тому же, совсем со мной не связано. Вы сами просмотрели его: это не более, чем дневник, который вёлся нерегулярно. К тому же он настолько зашифрован, что смысла в нём не намного больше, чем в самом шифре, который для этого использовался. Ну и, конечно, даты – они охватывают период от начала восемнадцатого до начала двадцатого века.

– По-видимому, это что-то вроде семейных записей, – предположил я, – которые велись из поколения в поколение. Там не упоминаются какие-либо имена или места?

– Взгляните на него ещё раз, Лиджен, – продолжал Фостер. – Может, вы заметите ещё что-нибудь необычное, помимо того, что мы уже обговорили.

Я снова перелистал дневник. В толщину он был не более дюйма, но по весу – тяжёл, на удивление тяжёл. В нем было множество страниц. Я бегло пролистал не одну сотню мелко исписанных листов, и всё-таки дневник был заполнен меньше чем наполовину. То здесь, то там я пробегал глазами отдельные записи:

“4 мая 1746 года. Путешествие было неудачным. Мне нужно оставить это направление поисков…”

“23 октября 1790 года, Высота западного Барьера увеличена на локоть. Костры теперь горят каждую ночь. Неужто их дьявольскому упорству не будет предела?”

“19 января 1831 года. Я возлагаю большие надежды на филадельфийское предприятие. Нетерпение – вот мой самый большой враг. Все приготовления к Переходу завершены, и все же я должен сознаться, что чувствую некоторую тревогу…”

– Здесь немало странного, помимо самих записей, – заметил я. – По идее, эта вещь должна быть старой, однако качество бумаги и переплёта превосходит всё, что я видел до сих пор. Да и почерк слишком изысканный для гусиного пера…

– Перо закреплено там, на корешке, – сказал Фостер. – Им и писали.

Я осмотрел корешок, вытащил оттуда тонкую ручку и взглянул на Фостера.

– Кстати о необычном, – сказал я. – Не каждый день можно встретить подлинно антикварную шариковую ручку раннего колониального периода…

– Не спешите с выводами, пока не узнаете всего, – вставил Фостер.

– И двести лет на одном стержне – неплохо, – закончил я.

Я ещё раз перелистал дневник и бросил его на стол:

– Кто кого дурачит, Фостер?

– Дневник был подробно описан в официальном документе, копиями которого я располагаю. Упомянуты и бумага, и переплёт, и перо. Даже процитированы некоторые записи. Соответствующие органы изучили его достаточно тщательно, пытаясь выяснить мою личность. Они пришли к такому же выводу, что и вы: это – дело рук сумасшедшего. Но все в том, что тогда он выглядел точно таким же, каким вы видите его сейчас.

– Ну и что? Значит, дневник был сфабрикован во время войны. И что это доказывает? Я готов согласиться, что ему шестнадцать лет…

– Вы не понимаете, Лиджен, – сказал Фостер. – Я говорил вам, что пришёл в сознание в военном госпитале во Франции. Но то был госпиталь союзных экспедиционных войск. И произошло это в 1918 году.