Текст книги "Россия. Снова эксперимент"

Чем выше поднимались цены, тем больше увеличивалось расслоение общества. Зарплата людей, трудящихся в сфере производства или других сферах, т. е. продающих свой труд, несмотря на снятие ограничений и большой разброс в размерах оплаты этого труда, все же имеет естественные пределы. И такие люди составляют как минимум 80 % населения страны. Зато не имеют пределов доходы предпринимателей, посредников и других деятелей бизнеса. А цены, подстраиваясь под их доходы, постоянно растут, отодвигая постепенно остальные слои населения (те же 80 %) все дальше к порогу нищеты. И справедливо указал академик Г. Арбатов [155]: «… они не удосужились посчитать, как при существующих, а тем более будущих ценах, сможет свести концы с концами подавляющее большинство населения страны, а многие миллионы – просто физически выжить… Я не верю, что радикально исправляя дела в хозяйстве, мы должны сначала обнищать и опуститься. Я убежден, что есть и другие пути…» Других путей нет, если иметь в виду, что власть ставила целью обогащение собственников, превратив их в свою опору. Но сделать это можно было, только «опустив других».

Сразу же после отпуска цен перед правительством встал вопрос соответствующего повышения зарплат и пенсий, чтобы хоть как-то защитить низшие слои населения. Был установлен минимальный размер зарплат и пенсий. Тут же более высокооплачиваемые профессии (шахтеры, учителя, врачи…) путем забастовок и других средств давления на правительство обеспечили себе максимально возможный отрыв от того минимального размера зарплат. Но и цены отреагировали на это очередным повышением. Снова подняли минимальную зарплату, и опять поднялись цены. Все опять повторилось с той же последовательностью.

Этот процесс, ориентированный в бесконечность, стал напоминать игру кошки с собственным хвостом. Только кошка наиграется и бросит эту игру. А как остановить цены, заряженные энергией реформ? В этом отношении любопытен прогноз экономиста П. Бунича [83]: «Ясно, что уже в этом году, а может быть, уже и в самое ближайшее время повысятся цены на нефть – раза в два. Из-за этого повысятся и розничные цены, не менее чем на 50 %… В будущем году, по намерениям правительства, цены на нефть вырастут вновь, а розничные поднимутся еще в 2,5 раза (как связать эти «намерения правительства» в будущем году с обещанием фазы «процветания» уже через полгода?. – К. X.). Средняя зарплата должна составить 15 тысяч, а пенсия – до 5 тысяч… Но думаю, что реальный рост цен будет еще большим… Каждый нормальный человек в таких условиях будет стремиться еще больше, чем раньше, тратить деньги. И вновь поднимет планку цен. Тем самым мы близко подойдем к выявлению истинно рыночных цен…» Можно лишь полюбоваться неуемным восторгом, с которым видный ученый окунает читателя в этот калейдоскоп цифр. Ставки повышаются прямо-таки с азартом картежного игрока. Только непонятно, что за магический смысл заключен в этих цифрах. И почему именно они должны привести к рыночным ценам? Только потому, что якобы каждый человек будет тратить больше. Но ведь у большинства по сути нечего тратить. Налицо безмерное увлечение рыночной идеологией, слепая вера в могущество реформ и отрыв от действительности, в которой рост цен сам по себе не может привести к цели.

Это подтверждает высказывание американского профессора Дугласа Норта, приведенное в статье В.Надеина [151]: «Одна из причин, в которых я вижу причины провала моих коллег-экономистов в странах Восточной Европы, равно как и в странах третьего мира, это то, что они истово веруют: стоит установить верные цены в требуемый отрезок времени – то есть уничтожить контроль за ценами и зарплатами – все остальное падет к вашим стопам. Как выявилось, это неверно». Мы еще поговорим о неудачах либеральных реформ в странах Восточной Европы, но уже раньше мы отмечали, что если эти реформы действенны, то лишь для стран, где рыночная экономика уже существует. А как в ее отсутствие могут реформы (в частности, либерализация цен) принести эффект, известно, вероятно, лишь одному Богу.

Довольно комичную ситуацию в своей книге описывает Н. Зенькович [25, стр. 441] под заголовком «Гайдар на курах прогорел»: «Повысили цены на комбикорма, а у колхозов и совхозов нет таких денег, чтобы платить за них. Комбикорма не портятся, а куры ждать не стали – подохли. Но Гайдар говорил: «Как только производители кормов и торговля увидят, что по таким высоким ценам корма не берут, они сбросят цены». Дудки! Куры подохли, а цены остались такими же высокими…» Вот уж поистине, можно было бы сказать: реформы курам на смех, если бы не до смеха было не только курам. Позднее сам Гайдар «…нашел силы признаться, что главной ошибкой их первой команды была обвальная либерализация цен» [84]. Но эта ошибка была наиболее чувствительной для населения, прежде всего, для людей, продающих свой труд. Приватизация и другие составляющие реформ этих людей не очень интересовали, ибо приобретать собственность они не стремились. Они просто поверили рыночным идеологам, что, продолжая продавать свой труд, они существенно повысят свой жизненный уровень. По своей наивности они надеялись, что стоит лишь перетерпеть обещанные полгода, настроились на этот режим терпения, рассуждая примерно так: ну, раз так надо, пусть уж скорее отпустят цены, скорее прошел бы этот тяжелый период, а мы уж перетерпим его, зато потом «зацветем». И только перетерпев обещанный им срок, они поняли, что их опять обманули. И они отвернулись от реформ, стыдливо пряча свою прежнюю наивность, ибо, как метко определил Ю. Соколов, «порядочный человек при отпущенных ценах беспомощен и растерян, как джентльмен при спущенных штанах» [142].

Что касается промежуточных слоев общества, то их представители не были столь наивными, инстинкт подсказал им правильную линию поведения: они и не думали ничего претерпевать, а, напротив, предвидя, что водичка окажется мутной, «половить в ней рыбку», т. е. извлечь для себя максимум выгод из даже временной неразберихи. Для этой прослойки оказалось благоприятным, что не нужно теперь регулярно выходить на работу, никто уже не зачислит их ни в разряд прогульщиков, ни в разряд «тунеядцев». «Крутись» себе на здоровье, блефуй, спекулируй, воруй, благо еще есть что воровать. А слой таких людей довольно многочислен.

Второй кит реформаторов – это финансовая стабилизация. Но и здесь политика правительства выглядела странной. Оно объявило о внутренней конвертируемости рубля и установило курс 80 рублей за доллар. Но какая же это стабилизация, если буквально в считанные месяцы эта цифра перевалила за черту 400 рублей, а дальше отправилась в безграничное путешествие? Еще более нелепой оказалась и попытка в июле 1993 года поправить дело заменой денежных знаков. Конфискационная по сути, она еще больше подорвала доверие правительству не только внутри страны, но и со стороны ближнего зарубежья. Резко на эту замену отреагировал в печати Г.Явлинский [148]: «…нельзя проводить денежную реформу до тех пор, пока в России не произойдет перелом в макроэкономической политике». И далее там же: «У руководителей государства, которые не чувствуют этой ситуации и в такой критический момент устраивают манипуляцию с денежными знаками, задевающую жизненные интересы абсолютно каждого человека, гражданина и не гражданина России, в кармане у которого есть рубли, нет никакого понятия о государственной политике».

А вот как оценивает ситуацию трижды бывший министр Б.Федоров в своей книге [62, стр. 94]: «Весьма многие россияне в повседневной жизни больше не исчисляют деньги в рублях, предпочитая им американскую валюту. Даже в магазинах цены зачастую установлены в долларах или в так называемых «у. е.» – условных единицах, приравненных к доллару США, чтобы таким образом обойти официальные ограничения на торговлю за валюту. Понятно, что это симптом, сопутствующий инфляции, резким скачкам валютного курса рубля, непредсказуемости российских властей, которые всегда могут удивить свой народ очередным обменом денег (стоп!., запомним последнюю фразу. – К. X.) или новыми ограничениями на движение иностранной валюты». А теперь прервемся и остановимся на запомненной фразе об «очередном обмене денег». Поинтересуемся, при каком министре финансов был тот денежный обмен, который Явлинский и Федоров подвергли критике. Оказывается… при том самом Б. Федорове. Выходит, его тоже надо причислить к людям, у которых, по выражению Явлинского, «нет никакого понятия о государственной политике». Однако смягчим приговор и ограничимся уже применявшейся у нас поговоркой, что на всякого мудреца довольно простоты. Отметим, что автора книги тоже относят к плеяде младореформаторов, хоть он и не работал в команде Гайдара. Однако его послужной список весьма внушителен. О нем мы узнаем из справки, приведенной на обложке книги: «Трижды министр финансов, дважды вице-премьер правительства, глава Госналогслужбы…А была еще руководящая работа в Европейском банке реконструкции и развития и Всемирном банке». Надо сказать, что и книга, отдельные места которой мы цитируем, написана очень интересно, хоть и не со всем в ней можно согласиться. Можно лишь выразить искреннее сожаление, что ее автор, как и Е.Гайдар, так рано ушли из жизни.

Но продолжим мысль автора, начатую на стр. 94: «В России не менее 30 миллиардов долларов находятся в наличном обращении в форме банкнот США. По рыночному курсу это существенно больше всей рублевой денежной массы. Можно сказать, что есть две экономики – одна обслуживается рублями, и там царят хаос, неплатежи, бартер, зачеты (заметим, что книга издана в 2000 году и, естественно, отражает ситуацию уже много лет спустя от рассматриваемого момента. – К. X.), и вторая экономика со свободной конкуренцией (насчет конкуренции и сейчас можно усомниться. – К. X.), где платят наличными долларами и где цены существенно стабильнее». И далее на стр. 95: «Россия уже сегодня является частью американской валютной системы…Большинство специалистов согласны, что долларизация экономики у нас достигла 60–70 %».

И, наконец, на стр. 256 автор книги дает оценку всей кампании по финансовой стабилизации: «В последние годы много говорилось о финансовой стабилизации в России, но только невежда не знает, что в случае успеха реформ стабилизация наступает максимум в течение года. Поскольку и сегодня у нас сохраняется изрядная инфляция, то можно сказать, что все усилия по стабилизации пропали даром (что и требовалось доказать. – К. X.), а цена этих усилий была непомерно велика – высокие процентные ставки ГКО (государственные краткосрочные обязательства. – К. X.) и увеличение внутреннего и внешнего долга (вместо проведения реальных реформ) только усугубили кризис». С этим можно только согласиться. Вся кампания по стабилизации носила самодовлеющий характер и происходила в отрыве от остальных составляющих реформ.

Оставалась надежда на последнее звено из арсенала реформаторов: на приватизацию. Уже многое о ней было сказано предварительно, дальнейшее лишь подтверждает все сказанное. На главном направлении – в сфере производства – она оказалась лишь пустой формальностью. Собственниками стали официально те, кто уже успел завладеть предприятием еще до начала реформ. В основном это директорский корпус, либо, на худой конец, лица, стоявшие ранее по долгу службы наиболее близко к материальным ценностям. Вот как описывает ситуацию экономист Э.Бернштейн [75] в статье «Рынок плюс-минус демократия»: «Директора оказались как бы

собственниками государственных предприятий. Они могут сами решать, что производить, кому и почем продавать. Могут сами устанавливать зарплату себе и своим подчиненным. Могут потратить прибыль на расширение производства, но могут целиком перевести ее в фонд потребления. Они находятся даже в лучшем положении, чем настоящие собственники, ибо бесплатно пользуются тем, что не принадлежит ни им, ни коллективам, – землей, зданиями и сооружениями, установленным в них оборудованием. Им не мешают даже сдавать это в аренду, используя доход от нее по своему усмотрению». Мне довелось побывать в цехе одного завода, причем в самый разгар «рабочего дня». Стояла гнетущая тишина, не работал ни один станок. Людей в цехе было до удивления мало.

На мой вопрос, где остальные, последовал ответ: подались в «челноки». Наиболее ленивые из присутствующих рабочих «забивали козла», более проворные орудовали гаечными ключами, разбирая станки на металлические детали. Тогда я понял, откуда их такое количество на импровизированных рынках. С большой осторожностью я спросил, как к таким разборам относится начальство. Ответ последовал без ожидаемой осторожности, дескать, начальству до этого недосуг. Они сами заняты поиском сбыта станков и другого оборудования тем, кому они еще нужны. Немного погодя я узнал, что такая картина была на множестве предприятий. Но та первая картина подобного варварства меня сильно впечатлила, ибо я всегда бережно относился к творениям рук человеческих в любых масштабах. Увы, теперь это уже никого не удивляет, как не удивляют сообщения прессы о том, что, чтобы восстановить дореформенный парк оборудования (уже в одной России), потребовалась бы астрономическая сумма.

Вот ее конкретные цифры по оценке слушаний в Госдуме 2000 года: «…для создания современной производственной базы запуска производства потребуется не менее 2 триллионов долл.». То есть, 2 трлн. долл, нужны еще не для развития, а лишь для повторного запуска хозяйства – как запускают заглохший и заржавевший двигатель. От этой оценки не слишком сильно отличаются и представления правительства. Министр экономики Г.Греф заявил, что для запуска хозяйства требуется 45 трлн. руб. (1,7 трлн. долл.). Он, правда, не сказал, где правительство предполагает достать эти деньги при созданной ныне экономической системе. Ясно, что в рамках монетаризма наше хозяйство восстановлению просто не подлежит» [31, стр. 594]. Да и какой смысл восстанавливать, если это брошенное хозяйство не будет ничего производить в обозримом будущем. Ведь все восстановленное вновь распродадут и растащат. Продолжим мысль автора на той же странице: «А в рамках советского строя эта проблема, как мы знаем, вполне решаема, поскольку ресурсы соединяются не через рынок, а через план. Об этом говорит опыт восстановительной программы 1945–1952 гг.» На той же стр. 594 автор книги С.Кара-Мурза мимоходом рассказывает еще об одном «художестве» завлабовского правительства. «Есть и очевидные изъятия, например, присвоение правительством Гайдара 372 млрд, рублей вкладов населения в Сбербанке. Когда люди делали эти вклады, покупательная способность рубля была существенно выше, чем доллара, так что реальные средства, изъятые из хозяйства, были огромны». При этом завлабовские министры не гнушались открыто брать взятки, о чем чуть позже нам расскажет И.Д.Кобзон, перелицевавшийся в бизнесмена.

Были, правда, в тот период отдельные предприятия, которые хоть что-то производили по инерции. Своеобразие их деятельности описывает Э.Бернштейн в упомянутой выше статье [75]: «Предприятия продолжали выпускать привычную продукцию, невзирая на то, что в новых условиях платежеспособного спроса на нее уже не было. Они отгружали ее по прежним адресам, не требуя предоплаты. Но и своим поставщикам они тоже не платили. Результатом был всеобщий кризис неплатежей…» Этот кризис пытались смягчить многоступенчатой системой взаимозачетов, которая дала возможность совершения различного рода мошеннических сделок. Об одной из них мы еще расскажем позже в связи с делом Ходорковского.

Таким же неправедным путем создавались и новые коммерческие структуры. В создание их вкладывались присвоенные государственные средства, очень часто и партийные деньги. Пишет В.Краскова [39, стр. 315]: «…в стране начали появляться различные акционерные организации: банки, биржи, торговые дома, производственные предприятия, которые учреждались на партийные и государственные деньги. Свои силы в бизнесе пробовали конкретные номенклатурные подразделения, такие как министерства, облпотребсоюзы, учебные и научно-исследовательские институты, даже коммерческие депутатские центры». И далее. «Во главе акционерных организаций были поставлены «свои», надежные люди, которыми легко управлять. Зачастую это были дети и родственники номенклатурных работников», – продолжает автор на стр. 316 и приводит конкретные имена. Чтобы хоть как-то оправдать подобную «прихватизацию», была проведена ваучеризация, которая оказалась призванной закамуфлировать всю неприглядность этого процесса. Тут уже, если перефразировать В.Маяковского, – ваше слово, товарищ ваучер.

Вся демонстрация раздела государственной собственности с помощью ваучеров – еще один пример лицемерия. В действительности чаще всего за ваучер, особенно при возросших ценах, можно было приобрести лишь водку. Человек, проработавший всю жизнь на государство, кроме водки, ничего не заслужил от государственного пирога. Настолько низкой была «вычислена» цена ваучера, который оказался лишь фишкой, дающей право подхода к игорному столу, обсаженному шулерами. Здесь свои правила игры и легко предсказать, в чьих руках окажется собственность. Так что ваучеризация носила скорее чисто политический характер, нежели экономический. Ибо она лишь создавала «иллюзию равных стартовых возможностей при вхождении в рынок». Так писал об этом В.Иноземцев в статье «Ваучерная приватизация: экономическая необходимость или политический маневр?» [62]. Далее, развивая эту мысль, он же пишет: «Эмиссия ваучеров представляется тем актом, в ходе которого правительство отдает «последнюю дань» социальной справедливости в ее социалистическом уравнительном понимании. Завершив кампанию по раздаче приватизационных чеков, оно сможет снять с себя груз прошлых иллюзий и более решительно двинуться вперед к капитализму».

Обратим внимание на последние слова предыдущего абзаца: «…вперед к капитализму». Тогда и помыслить никто не мог, что на смену социализму придет нечто, совсем не похожее на капитализм. Раз не социализм – значит только капитализм. Иного в то время никто себе не представлял. И только теперь, по прошествии длительного времени стало ясно, что состояние экономики, общества не напоминает капитализм ни на какой его стадии. Мы уже характеризовали этот строй как эрзац-капитализм. Он означает обнищание основной массы населения плюс бурбулизация общественного сознания. Настоящий капитализм стимулировал производство товаров, насыщая ими рынок. Иное дело российский капитализм. Уже к исходу второго года реформ значительная часть товаров вообще перестала производиться. Каким же путем появлялись товары, если их стало невыгодно производить? Путем коммерческих комбинаций закупались и сбывались импортные суррогаты. Одним словом, расцветала экономика «купи-продай». И правомерно ставил вопрос известный офтальмолог проф. Федоров. «Общество менял или производителей» гласит название его статьи [159], отражающее суть вопроса. Касаясь опубликованного в прессе списка ведущих бизнесменов, автор выражает недоумение тем, что «…в списке, состоящем из ста фамилий, 94 возглавляют организации, которые ничего не производят. Меняют деньги, продают товары, одним словом стригут купоны. Получается, что экономика величайшей страны базируется не на мощных заводах, химических комбинатах, не на более 100 тысячах мелких предприятий, а на банках, биржах, меняльных конторах. В мире подобных аналогов нет». Еще круче характеризует общество менял С.Говорухин [15, стр. 180]: «…девяносто процентов так называемых предпринимателей – мошенники. Продавцы воздуха. Ничего не предпринимают и не производят. Посредники. Как заметил один остроумный человек: посредники между трудящимся человеком и его карманом».

Следует отметить, что многие демократы перестроечного периода, прежде всего Г.Попов и Ю.Афанасьев, возглавившие в свое время Межрегиональную депутатскую группу, увидев, куда завел страну их выдвиженец Ельцин, ушли из активной политической жизни. Но одновременно и многие «демократы» показали, что ничто человеческое им не чуждо, как, например, А.Собчак. О его деятельности еще в роли председателя Ленсовета пишет в своей книге его бывший советник Ю.Шутов [70]. Читаем на стр. 304: «…советская власть многотрудно возвела корпуса пивоваренного завода, укомплектованного чехословацким оборудованием. Эта стройка для производства ходкого продукта, кроме прочего, призванного дать государственной казне огромную прибыль, обошлась нашей стране под сто миллионов заокеанских долларов. Запустить сей завод к приходу «демократов», к сожалению, не успели….» Заброшенной стройкой заинтересовалась «своекорыстная волна» (выражение автора) помощников А.Собчака, отнюдь не для того, чтобы запустить завод. Они пришли к легкому выводу, что «…с наладкой оборудования нечего-де возиться, лучше все хозяйство скопом кому-нибудь продать… Наконец В.Путину подвернулись более-менее сговорчивые шведы, предложившие за наш недострой 50 миллионов долларов, то есть около половины нами затраченного» [стр. 305]. Но главное впереди, на той же странице: «При этом вкрадчиво втолковали шведам всю ненужность официального возврата даже столь малой суммы в государственную казну разграбляемой ими страны, меж собой порешив означить в продажных документах стоимость заводика всего лишь в несколько миллионов одеревенелых рубликов. Ну а остальную часть денег? Куда дели? Кому лично их передали шведы? Это ведает только Собчак и его подручные…» В книге можно прочесть и о других «художествах» Собчака в Ленсовете. Эта линия продолжилась и в мэрии, которую Собчак возглавил (уже упоминавшаяся история с вывозом в Эстонию редкоземельных металлов). Но обо всем этом лучше расспросить отстраненного генпрокурора Ю. Скуратова, собравшего немалую долю материалов на питерского мэра. Эта история с мэром – переродившимся демократом весьма характерна. Он поверил в свою вседозволенность и утратил чувство самоконтроля, и это обернулось в конечном счете поражением на очередных выборах мэра. Об этом пишет Б.Вишневский [119]: «На выборах ему припомнят и заявление о том, что Петербург должен стать «городом для богатых», а те, кто не выдерживает, должны продавать квартиры и уезжать в города «попроще» (обидно слышать такое от человека, которого мы все считали светочем демократии и слушали, затая дыхание. – К. X.), и призывы к сокращению числа горожан, имеющих право на льготные лекарства, и заботу об улучшении жилищных условий своей семьи, и выделение квартир приближенным чиновникам, и многочисленные зарубежные вояжи».

Кстати, автор вышеприведенной книги Ю.Шутов обличал не только своего бывшего шефа А.Собчака, но и многих других бизнесменов и чиновников северной столицы. За что и поплатился черепно-мозговой травмой, нанесенной ему дома непрошенными визитерами. Часть своих обвинений он озвучил на парламентских слушаниях в Госдуме в 1997 году. По некоторым сведениям, сейчас его упрятали в тюрьму.

Коррупция проникла, как уже отмечалось, на самые верхние этажи власти, и брать взятки, и даже их вымогать, не гнушаются и министры. Как уже было обещано, свидетельствует всенародно любимый певец и новоявленный бизнесмен Иосиф Давыдович Кобзон. Но сначала несколько слов о его бизнесе [89]: «Я возглавляю две акционерные компании: «Московит» и «Партнерская-Атлас». Мы работаем над чрезвычайно серьезными программами – металлургическими, нефтяными, инвестиционными – и это требует моего постоянного внимания и участия… А что касается нефтяных разработок, в свое время я окончил горный техникум, отделение разведывательного бурения, и я в этом деле что-то профессионально понимаю». Таинственное слово «что-то», очевидно, намекает на высокую степень компетентности. Но тут закрадывается сомнение: может ли среднее образование, неподкрепленное никакой практической деятельностью, свидетельствовать о столь высокой степени. Ну, а как обстоит дело с металлургией? Представим, что раз он жил в Днепропетровске, то с ней хотя бы понаслышке знаком… Даже настолько, чтобы работать в этой области «над серьезными программами». Кстати, мне довелось прочесть воспоминания одного специалиста-металлурга, проработавшего в этой отрасли массу лет, в том числе на ответственных постах в союзном министерстве. Но в период, предшествующий приватизации, он почувствовал себя невостребованным. Вокруг ставшей безхозной государственной собственности копошились уже совсем другие люди.

Ну, а теперь вернемся к свидетельству Иосифа Давыдовича о визите к министру [78]. «Как-то нужно было у одного вице-премьера демократической России подписать две важные для «Московита» бумажки. Абсолютно чистые, прозрачные и корректные бумажки. Добился приема и пришел на Старую площадь, где тогда размещался Совмин. Вице-премьер, не хочу называть его имя, он и по сей день здравствует и процветает, посмотрел внимательно первый документ, отложил его в сторонку и говорит мне: «Сто». Я сдуру погрешил на его дикцию, «Не понял, что?» – «Не «что», говорит, а «Сто». Сто тысяч долларов стоит решение вашего вопроса. Взял вторую бумажку, пробежал и усмехнулся: «А это – тридцать. Только это не ко мне. Отдайте моим помощникам. Им тоже кушать хочется». Я тертый калач, но меня на выходе трясло. Господи, в какой же стране мы живем, если на самом верху такая коррупция». В любой другой стране такое признание повлекло бы определенные следственные действия. Только не в России. На вопрос, долго ли его трясло, Иосиф Давыдович отвечает: «Да недолго. Побушевал, повозмущался, а после быстренько привык. И подносил, и заносил. Не я придумал правила игры…» Ко времени этого интервью Иосиф Давыдович уже дважды побывал депутатом Госдумы. Как известно, Госдума принимает законы, а кто будет исполнять их, выходит, – трын-трава. Конечно, если сами депутаты будут «подносить и заносить», да и говорить об этом будут открыто. Недаром еще Салтыков-Щедрин говорил: «Суровость российских законов смягчается их полным невыполнением». Чтобы подвести итог этой истории, приведем сногсшибательное признание Кобзона из последнего интервью [78]. Вот как он описывает период становления своих компаний: «…на каких тропках в начале девяностых вырастали большие деньги? Конечно, на нефтяных. Только ни я, хоть и закончил горный техникум, ни мои партнеры, в нефти ни бум-бум». Вот так, буквально, «ни бум-бум». И совершенно забыто первое интервью, где говорится о «профессиональном понимании», о «серьезных программах»… Вот с таким уровнем компетентности рождался весь новый бизнес.

 
Да… Может собственных Кобзонов
Российская земля рождать.
 

Завершила процесс приватизации стадия залоговых аукционов, где за бесценок продавались уже наиболее крупные предприятия, да и целые отрасли. Интерес покупателей, естественно, склонялся к сырьевым отраслям, и прежде всего, как выразился Иосиф Давыдович, к «нефтяным тропам». Да, продавалось все за бесценок, но тот «бесценок» исчислялся все-таки в миллионных суммах. Но откуда у советских людей, даже обеспеченного класса, могли быть подобные суммы?

Проследим процесс их появления. Началось это еще в период «перестройки», когда партия разрешила комсомольцам создавать центры научно-технического творчества молодежи ЦНТТМ. Система предназначалась для создания и использования новой техники на производстве силами комсомольцев. На них возлагалась надежда как на наиболее активную часть общества. Так и получилось, но деятельность их пошла по другому руслу, более многогранному. Оказалось, что ЦНТТМ «делают все подряд и «научно-технический прогресс» им не интересен. Зато обналичивание денег было прибыльным занятием. Схема была такова: огромное количество заводов не знало, что делать с безналичными деньгами, лежавшими на их счетах…» [33, стр. 78]. Начало этому процессу было положено в 1989 году, когда «государственный банк разрешил обналичивание безналичных средств предприятий, которые использовались ранее лишь для расчетов между юридическими лицами и государством. В результате громадные денежные массы хлынули на потребительский рынок, вызвав инфляцию и тотальный дефицит» [15, стр. 82]. Это явилось и исходной точкой. ЦНТТМ предлагало выполнение работ для этих беспомощных предприятий, а руководители оных оказывались рады избавиться от излишков безналички. «Вскоре молодые номенклатурные предприниматели, поняв, что творческие коллективы – это «Клондайк», стали привлекать к деятельности своих друзей и родственников для создания фиктивных временных творческих коллективов, договариваясь с директорами заводов об их «интересе» [там же, стр. 79]. Наиболее стремительно развивающимся ЦНТТМ был МЕНАТЕП при фрунзенском РК КПСС. Возглавлял его от самого основания М.Ходорковский.

Постепенно на базе ЦНТТМ возникали коммерческие банки. Так, из МЕНАТЕПа возник одноименный банк. Были созданы «…Кредо-банк, Инкомбанк, ОНЭКСИМ-банк, которые с самого момента своего создания находились в привилегированном положении, будучи созданными госструктурами, и, являясь «уполномоченными», то есть обладающими правом распоряжаться ведомственными или региональными средствами» [там же, стр. 81]. Кстати, в число «уполномоченных» не вошли Сбербанк, Внешэкономбанк, Промстройбанк, чьи руководства не имели доступа к властным структурам. «В то время как советские банки выполняли только две из более 200 известных банковских операций и услуг, МЕНАТЕП предлагал предприятиям неизвестные «красным директорам» лизинг, траст, факторинг, а также финансирование импортно-экспортных и бартерных операций, инвестиционных проектов, вексельные операции, помощь иностранным партнерам в выборе перспективных клиентов и т. д.» [там же, стр. 101, 102]. Ну, а обналичивание безналичных денег никаких проблем для этих банков не составляло. Так возник стартовый капитал для приобретения крупных предприятий и целых отраслей. А перечисленные выше банки стали элитными, право быть клиентами этих банков могли приобрести лишь избранные. В этом смысле интересно интервью, которое дал 13 октября 1992 года «главный шеф рекламного подразделения МЕНАТЕПа, член Совета директоров объединения Владислав Сурков (да, да, тот самый главный идеолог «Единой России». – К. X.). По его словам, руководство группы намерено сформировать клан (откровенно мафиозный термин. – К. X.) из крупных клиентов, на счету которых находится не менее 510 млн. долларов: «Нам не нужны просто клиенты, мы не народный банк. Клан – это регулярность общения, это взаимопроникновение: клиент знает, как живет клан, клан знает, как живет клиент». Для обслуживания таких клиентов в структуре МФО было создано специальное управление, которое, в частности, взяло на себя и лоббирование интересов клиентов в госструктурах» [33, стр. 86].