Текст книги "Россия. Снова эксперимент"

Первый эксперимент

Итак, большевики взяли власть. Однако на первых порах они смутно представляли себе, как ею распорядиться. Поднаторевшие в революционной классовой борьбе, они оказались не вполне готовыми к управлению хозяйством страны. Они постигали эту науку уже в процессе своей деятельности. Ведь это был невиданный прежде эксперимент. По этому поводу А.Буллок пишет [7, т.1, стр. 525], что ни Маркс, ни Энгельс «…не дали каких-либо рекомендаций по преобразованию такой отсталой страны, как Россия, где капиталистические отношения пребывали на эмбриональной стадии развития, в индустриальное социалистическое государство. На этот вопрос не смог ответить и Ленин, несмотря не то, что он был выдающимся революционным деятелем и смелым мыслителем». Отсутствие программы привело к шатаниям и шараханьям в разные стороны. Трудности усугубились кровавой гражданской войной и разрухой после нее. Шараханья привели, в конечном счете, к политике нэпа, что в сокращении означало «новая экономическая политика». Но по сути ничего нового в ней не было. И как ни пытался оспаривать это Ленин, та политика означала возврат (пусть временный) к прежним капиталистическим отношениям во многих сферах хозяйствования. По-видимому, прав был А.Буллок. У Ленина не было своей концепции развития страны. В заслугу Ленину можно поставить лишь план электрификации всей страны. А сама политика нэпа, хоть и дала толчок развитию мелкого предпринимательства и торговли, но не решила основной задачи развития страны, сформулированной Бердяевым, она не вступила на путь «материального технического развития».

Пусть это покажется неожиданным, но следует без предвзятости признать, что тот самый путь «материального технического развития», а проще сказать, индустриализации страна обрела в период правления Сталина. Хронологически этот факт неоспорим. Менее заметная фигура в революционных кругах, не обладающий ленинский эрудицией, Сталин, тем не менее, оказался твердым практиком, железной волей осуществившим свою линию, совпавшую с требованием века. Индустриализация была запущена и сделала из отсталой России мощную индустриальную державу.

Можно предвидеть кислые гримасы, раздражение и обиду, вызванные прочтением предыдущего абзаца. Все это понятно и вызывает сочувствие. Но не следует, как говорится, с водой выплескивать и ребенка. Реальность такова, что мировая, да и русская история богаты примерами, когда отдавалось должное правителю-тирану за его созидательную деятельность. Вспомним хотя бы Ивана Грозного и Петра Великого. Всякая историческая личность – это и свет, и тень одновременно. Конечно, в различных степенях. И до сих пор не утихают споры, кем считать Сталина: великим злодеем или великим созидателем. Но почему он не мог быть одновременно в обеих ипостасях? Он и был в них. В качестве подтверждения второй приведем некоторые высказывания.

Начнем с Э.Радзинского, который приводит на стр. 316 [56] слова самого Сталина на одном из пленумов ЦК: «Нельзя было не подгонять страну, которая отстала на сто лет… Правильно поступила партия, проводя политику ускоренных темпов». Далее слова уже цитируемого А.Буллока: «Сталин со свойственной ему энергией приступил к завершению национализации средств производства, распределения и обмена в сельском хозяйстве, промышленности и торговле, поскольку считал это необходимым условием укрепления той власти, захват которой Ленин осуществил в 1917 году, но не довел до конца. Лидер огромной страны, он был убежден, что только в условиях плановой экономики осуществимо создание той материальной базы, которая позволит русскому народу покончить с вековой отсталостью» [7, т.1, стр.488]. Известный югославский коммунист, а впоследствии и диссидент М.Джилас вспоминает фрагмент своего разговора со Сталиным после войны [21, стр.89], в котором он заметил: «Если бы не индустриализация, Советский Союз не смог бы сохранить себя и вести такую войну». А Сталин добавил: «Это как раз то, из-за чего мы ссорились с Троцким и Бухариным». Вот что пишут о Сталине Ж. и Р.Медведевы [42, стр. 3]: «СССР как жестко централизованное, тоталитарное государство и как индустриально развитая и мощная в военном отношении держава был создан прежде всего Сталиным». Далее А.Зиновьев [28, стр. 281]: «Социальная революция в собственном смысле слова, т. е. изменение социального положения и социальной структуры многомиллионных масс населения произошла при Сталине и под его руководством. Это исторический факт. Отрицание и замалчивание его, как это делалось во все послесталинские годы и делается теперь, есть фальсификация истории, какими бы благородными намерениями при этом ни руководствовались». Даже такой уничтожающий критик Сталина, как Д.Волкогонов, вынужден признать достижения в период его правления [13, кн.1, стр. 330]: «Шел процесс превращения аграрной страны в индустриальную. Высокими темпами ликвидировалась неграмотность. Миллионы людей получили возможность приобщиться к лучшим творениям мировой культуры, народ, страна были на подъеме…». И далее, там же, на стр.345: «30-е годы мы как-то теперь привыкли измерять только трагическим масштабом, а ведь это были и годы невиданного энтузиазма, подвижничества, массового трудового героизма».

Да, это было. И далеко не везде в масштабах огромного строительства использовался рабский труд заключенных. Массы людей, одержимых энтузиазмом, добровольно ехали строить будущую счастливую жизнь, в которую они верили и ростки которой они уже успели увидеть в окружающей действительности. Говоря о сталинских репрессиях, невольно задаешься вопросом: а что, во время царизма была в России свобода, демократия? Вся ее многовековая история полна репрессиями. В период индустриализации все было поставлено на поток, в том числе и репрессии. Это обстоятельство отмечают многие авторы. Начнем с Волкогонова [13, кн.1, стр. 413]: «Страна, жившая столетиями под сенью царской короны, не могла, к сожалению, за несколько послереволюционных лет сбросить груз старого мышления, как другой самодержавный хлам. Царя, династию, царские атрибуты в стране уничтожили, а мышление, склонное боготворить сильную державную личность, осталось».

Сейчас принято вину за репрессии валить только на Сталина. Но разве они могли совершаться без активного участия множества людей? Поэтому общество должно по праву взять часть вины на себя. По этому поводу прислушаемся к Черчиллю [31, стр. 519]: «Если целая страна допустила, чтобы ею правил тиран, вину за это нельзя возлагать на одного лишь тирана». Ему вторит тот же Волкогонов [13, кн.1, стр. 583]: «Сталин сделал пассивными соучастниками своих деяний миллионы людей, которые поверили, что так «нужно». И далее [кн. 2, стр. 432]: «Разве были народ, партия отделены от своего лидера? Разве не славили они своего «вождя», заправлявшего всеми делами огромной страны? Народ и партия были частями одной системы». К сожалению, такова традиция всех революций. Все они сопровождались репрессиями. Уничтожая истинных врагов, они по инерции искали новых. Даже французская буржуазная революция 1789 года не обошлась без крови, причем пожирала она и своих организаторов. Все революции рано или поздно завершались диктатурой, иначе они не могли сохранить себя. Советская модель особо нуждалась в этом, ибо экономическая система ее (базис) в отличие от саморегулируемой капиталистической системы была искусственной, и поэтому нуждалась в поддержке сильной власти, коим мог быть авторитарный режим (надстройка), а то и диктатура. Интересно мнение Л.Фейхтвангера, посетившего Москву в 1937 году [61, стр. 55]: «Никогда Советскому Союзу не удалось бы достичь того, чего он достиг, если бы он допустил у себя парламентскую демократию западноевропейского толка. Никогда при неограниченной свободе ругани не было бы возможно построить социализм».

Мы уже отмечали, что классики марксизма не смогли выработать каких-либо рекомендаций по преобразованию России в индустриальное социалистическое государство. «Более того, ленинская гвардия была нацелена на мировую революцию, на создание мирового пролетарского государства, в составе которого России отводилась отнюдь не главенствующая роль. Центр предполагался где-то в Западной Европе, а пока Россия превратилась в центр выкачивания средств для грядущей мировой революции. Средства эти оседали в западных банках (поближе к будущей метрополии), в том числе и на личных счетах той самой ленинской гвардии. Это версия И. Бунича, который описывает [8, кн.1, стр. 210], как средства с этих счетов Сталину удалось вернуть в страну: «…все они, прежде чем получить пулю в затылок, «добровольно» переведут деньги из западных банков в Москву. Зиновьев, Каменев, Бухарин, Менжинский, Ганецкий, Уншлихт, Бокий – всех не перечесть». И если теперь, когда факт утечки награбленных денег за рубеж неоспорим, кто-то и задает вопрос, цинично пожимая при этом плечами, каким образом вы их вернете в Россию, то ответ напрашивается не менее циничный: Сталин знал, как это сделать. Сталин отказался от ставки на мировую революцию и упор сделал на построение социализма «в одной отдельно взятой стране».

В ту пору обнаружилось, что русский народ совсем не так уж ленив, а, вопреки расхожему мнению, даже очень хорошо организуем, и ему под силу оказалось выполнение грандиозных задач. Все они выполнены благодаря организаторскому таланту Сталина. Какой ценой – другой вопрос. Тут вспомним и про репрессии, и про раскулачивание, и голодомор 1933 года, и т. д.

Но главное направление развития экономики Сталиным было определено правильно и последовательно осуществлено. Это явилось своего рода вехой в истории. Ведь надо было с чего-то начинать, а никаких аналогов в прошлом не было. Все это и явилось началом первого эксперимента. И, несмотря на множество издержек, можно считать – успешным началом. Именно при Сталине, точнее, им самим, была построена номенклатурная пирамида, ставшая стержнем социалистической экономики, ее рычагом и двигателем. Теперь поясним, что же собой представляла номенклатура. Это перечень должностей, назначение на которые, как и снятие, производилось лишь при согласовании с соответствующим партийным органом. Эта система номенклатуры была основой кадровой политики коммунистов, а люди, закрепившиеся в ней, образовали господствующий класс. Эта система послужила советской стране все последующие годы, вплоть до падения режима. И хоть Отто фон Бисмарк изрек однажды: «Социализм построить, конечно, можно, но для этого нужно выбрать страну, которую не жалко» [113], большевики, в конечном счете, его построили, и Россия, катившаяся в пропасть, была спасена. Социалистическая идея, долго витавшая в воздухе, искала место, где бы приземлиться и нашла слабое место в мировой системе. Посадка оказалась удачной, и идея пустила прочные корни. «Большевики не верили в Бога и не любили Россию (по ходу дела и полюбили – К.Х.), однако на крутом переломе именно большевики ее и спасли – тогда, когда обанкротились те, кто верил и любил. Притом задачи, которые им пришлось решать, едва ли выпадали кому-либо в истории человечества». [53, стр. 158].

Характеризуя рассмотренный период и возвращаясь к нашей схеме, уже можно в ней отразить, что железнодорожная ветка сделала плавный поворот в обратную сторону и вышла на курс, параллельный с главной магистралью, хотя на значительном уже от нее удалении. Так в движении на параллельных курсах прошел значительный период истории. Россия в лице Советского Союза стала по-настоящему индустриальной державой и, как мечтал Бердяев, «Великой империей». Это неожиданное превращение никак нельзя переоценить. Вот в каких тонах выражается об этом И. Бунич [8, кн.1, стр. 218]: «Прошло 10 лет – микросекунда в масштабе истории – и ошеломленный мир с ужасом, смешанным с восхищением, вынужден был признать, что стал свидетелем чуда. И хотя это чудо было очень милитаризовано, но от этого оно отнюдь не становилось менее впечатляющим». Мощное централизованное государство-монстр в течение долгого периода оказывало ощутимое влияние на остальной мир, к сожалению, в значительной степени негативное.

Индустриальная база страны позволила ей выстоять в критический момент во Второй мировой войне. Без нее, несмотря на помощь союзников в вооружениях и военных материалах, а также на многочисленные людские потери, победа была бы невозможной. Только в страшном сне может представиться картина столкновения Германии с нэповской Россией. Руководству страны, несмотря на тяжелые неудачи в первый период войны, удалось мобилизовать все материальные ресурсы, организованно провести эвакуацию военных производств в тыл, создать там, в короткий срок мощную базу для производства вооружений. Заслуживают быть отмеченными и быстрые темпы восстановления разрушенного войной хозяйства. Для сравнения стоит обратить внимание на текущий момент, когда многочисленные целехонькие предприятия простаивают, парализованные нынешними реформами.

При всех успехах того периода не следует забывать, что масштабы сталинских преступлений огромны и им не может быть оправданий. И хотя диктатура обычно предусматривает репрессии в той или иной степени, но в данном случае масштабы их были совершенно неадекватны трудным задачам построения социализма. Поэтому неправомерно считать репрессии подобного масштаба обязательным спутником социалистического строя. В значительной степени они объяснялись характером личности Сталина. В постсталинский период порой продолжались репрессии, но по сравнению со сталинскими они были уже микроскопичными и носили совершенно иной характер. Исчезнуть совсем они не могли, поскольку по-прежнему господствовала диктатура (но уже партии). Но, так или иначе, Сталиным было определено направление развития страны, и не его вина, что это же направление завело страну в тупик.

Его последователи должны были вовремя сместить акценты в экономической политике, отказаться от уже несвоевременной гигантомании, переориентировать созданную их предшественником базу ближе к нуждам населения страны, другими словами – действовать гибче, в духе изменившейся обстановки. К сожалению, в этом они оказались несостоятельными, что в конечном итоге привело к десятилетиям застоя. Немаловажно и то, что Сталин строил социализм для всех, а его последователи (за исключением короткого периода правления Ю.Андропова) строили его для себя и для своего ближайшего окружения.

Необходимо еще раз подчеркнуть, что все успехи начального периода первого эксперимента никак не означают, что сам процесс шел в правильном направлении. Уже в самом начале однозначно были признано преимущество капиталистической системы перед социалистической, и все положительные оценки даны в рамках сложившегося социалистического направления. Подобные рассуждения естественны сегодня, на уровне современного восприятия действительности и соответствующего этому уровню анализа прошлого. Однако такое понимание не могло прийти к рядовому человеку 20—30-х годов. Отсюда – искренняя поддержка режима того времени широкими массами, трудовой энтузиазм, основанный на вере в лучшее будущее. Все это действительно было. Мало того, режим активно поддерживала значительная прослойка мыслящей интеллигенции, за что и поплатилась уничтожением лучшей своей части. Несмотря на все эти несовершенства, в обществе не было сколько-нибудь выраженных разногласий. «Во времена Сталина общество держалось на своего рода эпоксидном клее, состоявшем из веры и страха. Когда оба исчезли, общество распалось» [51, стр. 186]. К сожалению, это одна из изнанок демократии, особенно в такой стране, как Россия. Сейчас модным стало высмеивать идейную убежденность людей того времени. Но, опять-таки, не следует забывать, что в повседневной жизни они сталкивались не только с недостатками, но и с положительными сдвигами. Да и вообще, социализм, несмотря на все свои изъяны, дал немало позитивного, чем пользуется и нынешнее поколение. Но об этом позднее, в увязке с конкретными фактами.

От застоя к падению

В постсталинскую эпоху началось движение по нисходящей. Расстояние между железнодорожными ветками в нашей схеме, несмотря даже на плавный радиус дальнейшего поворота второй ветки, стало заметно увеличиваться.

Энтузиазм масс стал иссякать, наступила эра неверия в светлые идеалы будущего, уже в народной среде все чаще раздавались голоса: «Наделали делов этот лысый и тот патлатый…». Идеологи партии, не найдя новых стимулов, оставались приверженными старым догмам. Их косность привела к застою и в области идеологии, который можно характеризовать как «эпоху Суслова». Резко упала идейная убежденность среднего звена номенклатуры, для них социализм уже был построен. И как результат – резко упала дисциплина на производстве, массовый характер приняли приписки и другие формы очковтирательства в отчетности. Все эти явления были метко подмечены А. Зиновьевым [28, стр. 397]: «Сталинский стиль руководства был волюнтаристским. Он заключался в том, что высшая власть стремилась насильно заставить население работать так, как хотелось бы ей, власти. Брежневский же стиль руководства, хотел он этого или нет, оказался приспособленческим. Здесь сама высшая власть приспосабливалась к объективно складывающимся обстоятельствам жизни населения. Высшая власть разыгрывала спектакль волюнтаризма, а на самом деле плелась в хвосте неподвластной ей эволюции страны». Что же это была за «эволюция страны»? Она коснулась, прежде всего, всей системы номенклатурного руководства. В условиях утраты идейной убежденности номенклатурная зависимость оставалась единственным инструментом руководства хозяйством страны. Это выражалось в том, что любой способный и деятельный человек, стремящийся руководить, иными словами карьерист-прагматик, должен был связывать свою судьбу с партией. Эта связь превращалась в цепочку, дергая которую, властные структуры могли добиться от такого руководителя беспрекословного выполнения поставленной задачи. Невыполнение ее могло поставить его перед фактом выпадения из обоймы номенклатуры с лишением руководящего поста и гибели всей карьеры. Таким образом, партийный билет в кармане руководителя любого ранга окончательно стал единственным двигателем функционирования советской экономики, так как к тому моменту уже ушли в прошлое энтузиазм масс, идейная убежденность и насилие. Привело это к еще большему укреплению номенклатуры как класса и увеличило ее отрыв от других классов общества.

Вернемся несколько назад к термину «карьерист-прагматик», так как у нас это понятие может вызвать негативные эмоции. На самом деле все здесь обстоит нормально. Если человек чувствует в себе способности руководить на каком-то уровне, то в этом нет ничего зазорного. Одновременно с повышением уровня своего статуса он приносит пользу делу, которым руководит, а также всему обществу. Сегодня без руководства на различных уровнях никакое общество не может существовать. Важно лишь, чтобы человек трезво оценивал свои возможности и не вторгался в сферу руководства выше уровня своей компетентности.

На деле же получалось, что благодаря традиционному в стране кумовству, взяточничеству и другим негативным явлениям в номенклатурную среду широким потоком хлынули не только достойные, но и лица, неспособные к руководящей деятельности, с низким уровнем компетенции. Такое разбухание на фоне всеобщего застоя способствовало постепенному процессу «ожирения» номенклатуры. Процесс этот предвосхитил еще Бердяев [4, стр. 105]: «Диктатура пролетариата, усилив государственную власть, развивает колоссальную бюрократию, охватившую, как паутина, всю страну и все себе подчиняющую. Это новая советская бюрократия, более сильная, чем бюрократия царская, есть новый привилегированный класс, который может жестоко эксплуатировать народные массы… Воля к власти станет самодовлеющей, и за нее будут бороться, как за цель, а не как за средство».

История повторяется. Если в царское время процесс «ожирения» охватил правящий класс – дворянство, то теперь он с еще большей легкостью и в более короткий срок охватил уже другой правящий класс – номенклатуру. И причина двух революций XX века одна и та же – деградация правящего класса. Разумеется, что эти классы были разные. Уже на этой стадии «ожирения» номенклатура вместе с руководством страны проспали важный исторический перекресток на рубеже 60—70-х годов. В это время на Западе фактически завершилась эпоха индустриализации, наступила эра новых технологий и электронной информации. Страна в своей летаргии пропустила этот перекресток и продолжала создавать уже ненужные гигантские производства. Поворот разветвления с мировой цивилизацией стал более крутым, расстояние стало соответственно увеличиваться еще значительнее. Все больше отрываясь от жизни своего народа, от реальной действительности, номенклатура, и прежде всего, ее верхушка – руководство КПСС – утратили чувствительность, что привело, в конце концов, к потере инстинкта самосохранения. Не сумев вовремя перестроиться, партийно-государственный аппарат рухнул под тяжестью своей негибкой политики, а вместе с ним и советское государство.

Попытаемся проследить, как же происходил этот процесс «ожирения» номенклатуры. Для этого представим себе некоего функционера, сидящего в своем кабинете. Власти у него – хоть отбавляй. Но вот закавыка. Где-то пробуксовывает одно мероприятие, где-то – другое. И все это сей «ожиревший» бюрократ должен улаживать, отчитываться перед высшей инстанцией и т. д. И вот мечтает он, чтобы придумали ему такие хозяйственные механизмы, которые сами все отрегулировали бы, а власть осталась бы при нем. Захотелось ему этакую скатерть-самобранку. Подобные настроения овладели значительной прослойкой номенклатурного класса, и она стала стремиться к воплощению своих мечтаний в жизнь. Под их влиянием, прежде всего, и была затеяна «перестройка» в области экономики. Но такие игры, пусть и не увенчавшиеся успехом, лишь высветили в дальнейшем ненужность власти самой номенклатуры.

Разложение номенклатурного класса – это основная причина падения режима. Но была и сопутствующая, в какой-то степени производная от первой. Речь идет о теневой экономике. Она стала зарождаться в недрах брежневского режима. В каких-то небольших дозах эта экономика существует во многих странах, Здесь же речь идет, однако, не об отдельных проявлениях, а о масштабном явлении. В 2006 году в санкт-петербургском издательстве «Вектор» вышла небольшая книжка «Цеховики». Рождение теневой экономики» [48]. Автор А. Нилов так и квалифицирует ее – «Записки подпольного миллионера». Миллионером он стал, используя опыт своего отца. Последний устроился заведующим производством на небольшом ленинградском заводе, производящем линзы. О переходе на подпольный бизнес автор подробно рассказывает на стр.71–80, показывает, как этот бизнес паразитировал на типичной советской бесхозяйственности. Дело в том, что в качестве упаковочного и прокладочного материала линз использовалась замша. Списание части этого материала напрашивалось само собой, применение списанному материалу, естественно, тоже нашлось: шились замшевые пиджаки, которые «расходились на ура». Шились пиджаки в ателье «своего» директора, реализовывались через комиссионный магазин, которым, естественно, тоже руководил «свой». Чтобы увеличить поставку упаковочной замши, увеличили план заводу. И тут «свои» помогли. Завод из отстающих вышел в передовые, легальное и подпольное производство стали процветать.

До сих пор был, так сказать, технологический экскурс. Теперь перейдем к обобщению, покажем, как действовала система теневой экономики [48, стр. 13]: «Цеховиками» в советские времена называли людей, которые организовывали подпольное производство товара. Этим ярлыком награждали любого нелегального производителя вне зависимости от объема «левого» производства… Вверху пирамиды покоились священные коровы – теневики. Люди, которые прикрывали подпольную экономическую деятельность, находились в стенах государственных учреждений разных рангов. Не думаю, что стоит отдельно уточнять: чем больше был объем подпольного производства – тем выше рангом были крышующие его чиновники».

Далее на стр. 67, 68 автор книги развивает эту тему под рубрикой «Историко-статистическая справка»: «Согласно отчетам правоохранительных органов к началу семидесятых годов в СССР произошло окончательное формирование системы теневой экономики, просуществовавшей вплоть до начала девяностых годов. В эту систему входили люди, занимавшиеся хозяйственной деятельностью с использованием государственного имущества, фондов, материалов и любой принадлежащей государству собственности. Результатом деятельности было личное и групповое обогащение. По оценкам специалистов, в систему теневой экономики этими людьми было привлечено около 10 % всех ресурсов, производимых в СССР, при этом доля произведенного продукта доходила до 40 % национального производства товаров народного потребления». Здесь сделаем небольшое отступление. Вряд ли правомерно эту продукцию определять сочетанием «народного потребления». Замшевые пиджаки, на которых автор книги делает упор в своем дальнейшем повествовании, носили не народные массы, влачившие свое существование от «зарплаты до заплаты», а элитный слой населения, в основном те же цеховики и их покровители. А покровители тоже имели свой интерес в деле, иначе их покровительство не объяснить. Поэтому между ними и теневиками устанавливался деловой контакт. Мне самому не раз приходилось слышать хвастливые признания теневиков в том, как они «ногой» открывают двери кабинетов партийных руководителей.

Но вернемся к «историко-статистической справке». «Поскольку подпольные производители совершенно не ограждались от домогательств со стороны преступных элементов правоохранительными органами, то они были вынуждены обратиться к руководителям крупных ОПГ (организованных преступных группировок). Результатом обращения стал проведенный в начале семидесятых годов всесоюзный съезд криминальных авторитетов, на котором впервые присутствовали представители теневой экономики – цеховики. На встрече были выработаны правила взаимовыгодного сосуществования обеих криминальных групп. В частности, был оговорен твердый процент, который подпольные производители отчисляли в общак, – 10 %, чем обеспечивали себе статус полноценных членов криминального сообщества СССР. Помимо четко оговоренного процента с прибыли, цеховики обязались участвовать в делах сообщества, предоставляя услуги определенного рода: отмывание денежных средств, помощь во внедрении в легальную экономику, а также непосредственное участие в общем обороте средств из общака. При соблюдении всех перечисленных условий цеховики становились полноправными членами криминального сообщества страны и могли рассчитывать на все привилегии, которые давало такое членство: поддержку на «зоне», защиту от случайных преступных элементов и защиту со стороны коррумпированных сотрудников правоохранительных органов» [48, стр. 68].

Из приведенного легко увидеть, что сегодняшнее состояние российского бизнеса берет свои истоки из той криминальной экономики 70—80-х годов. Тогда же рождался новый коррумпированный слой общества. Между теневым бизнесом и властными структурами установился некий консенсус. Пока первый не проявлял себя излишне активно, не выходил из негласно установленных рамок – его терпели. Пресекались лишь отдельные попытки выйти из этих рамок. Вспомним нашумевшую историю с рыбной аферой конца 70-х годов, когда пострадала часть коррумпированных чиновников, правда, вершина оказалась нетронутой. Коррумпированному слою общества, как увидим в дальнейшем, предстоит сыграть немалую роль в грядущих переменах.

А пока что с ним, сменив Брежнева, повел решительную борьбу Ю. Андропов. Да, тот самый Андропов, который до этого возглавлял КГБ, а значит, был причастен к творимым этим ведомством репрессиям, хоть и несравненно меньшего масштаба, чем при Сталине. Человек незаурядного ума, он не был склонен к эволюции мышления, которая постепенно овладела впоследствии М. Горбачевым. Он был убежденным коммунистом и настойчиво стремился изжить пороки, овладевшие обществом в период застоя. Его решительность в борьбе с коррупцией, в которой он опирался на КГБ как на единственную тогда некоррумпированную структуру, позволила добраться до коррумпированной верхушки (Щелоков, Рашидов). Меры, принятые Андроповым для укрепления дисциплины труда, несмотря на их малопривлекательный характер, все же дали конкретный результат в виде небольшого процента увеличения производительности труда. И все это за короткий промежуток времени, отпущенный ему судьбой. И все же этот небольшой период продемонстрировал, что даже в рамках такой несовершенной системы можно при целенаправленной деятельности достичь кое-каких положительных сдвигов. В целом же застойный период характерен неиспользованием возможностей, заложенных в социалистическом методе хозяйствования. И Андропов был последним, кто пытался их реанимировать и кто пытался спасти государство и общество от коррупции. После него эта борьба была свернута, а новации периода «перестройки» в экономике позволили коррупции и теневому бизнесу вновь показать голову на поверхности.

Андропов неоднократно повторял: «Мы не знаем общества, в котором живем». Но более того, он не знал настроений высших слоев этого общества. Он не знал, что номенклатура в массе своей уже предначертала в сознании своем курс, описанный несколько ранее мечтаниями функционера в своем кабинете. И этот курс никак не совпадал с курсом, проводимым Андроповым. Сказанное находит подтверждение в интервью Г.Попова, которое он дал главному редактору «Аргументов и фактов» В.Старкову [85]: «…номенклатура оказалась перед очень жестким выбором, или принять руководителя типа Андропова, который зажмет всех, заставит работать, чистить, убирать, начнет судебные процессы по каждой лишней автомашине… Словом, попытается в очередной раз внедрить «подлинный» социализм. На это номенклатура не хотела пойти ни при каких условиях. Ее такая перемена не устраивала».

Да, именно так обстояло дело. И, характеризуя «перестройку», совершенно неверно преподносить ее таким образом: якобы общество захотело перемен, и оно их получило. Неверно в корне. Общество было в самом хвосте событий, оно не понимало, что происходит, видело лишь демократическую оболочку, в которую искусно были обернуты происходящие события. Весь процесс шел исключительно в среде номенклатуры. И если Андропов повторял неоднократно, что мы, мол, не знаем общества, в котором живем, то инициатор перестройки М.Горбачев не знал настроений самого правящего класса, которым руководил, что и обернулось его политической трагедией. А суть в том, что «ожиревшая» номенклатура в массе своей захотела освободиться от бремени управления хозяйством страны и при этом сохранить власть. Мало того. Если прежде для номенклатурщика капиталом являлась лишь его власть, то теперь ему захотелось еще и «материализовать» этот капитал. И если власть номенклатуре удалось сохранить лишь частично, только в сфере владения бывшей государственной собственностью, то в сфере «материализации» она преуспела. Значительная часть номенклатуры настолько «ожирела» к тому времени, что уже не могла осуществить этот процесс «материализации» самостоятельно. Для этой цели ей понадобился союз с поднаторевшим в таких делах теневым бизнесом, а зачастую и с просто криминальными элементами. Отсюда и родилась сегодняшняя криминализация общества. Она органически проистекала из происходившего тогда процесса и имеет теперь глубокую социальную основу. Характерно, что завершение этого процесса знаменовалось исчезновением диктатуры. Оказалась она теперь ненужной, так как каждый уже получил то, что хотел, и не нужно было уже ничем управлять. И сразу государство стало другим, обмякшим, аморфным, неспособным выполнять свои основные функции. Но это и не было демократией, поскольку народ (демос) по-прежнему оказался отброшенным от завоеваний новой системы. На его долю выпала лишь никому не нужная «голодная демократия». А демократическая оболочка, при которой происходил демократический процесс, оказалась лишь миражом, очередным обманом. Теперь посмотрим, какова же была политическая окраска происходящего процесса. Внешне наступил, наконец, период «перестройки», воспринятый всеми слоями проснувшегося общества с такими надеждами. Правда, у каждого слоя был свой вектор надежд. Да, появился новый руководитель, понимавший необходимость каких-то перемен, принятия каких-то мер, которые предотвратили бы дальнейшее сползание экономики, понимавший необходимость либерализации общественной жизни. Умный, мыслящий руководитель. Да вот незадача! В России уж слишком часто горе было именно от ума. Так и в этот раз пошло, как по Грибоедову.