Текст книги "Джорджина"

Глава 15

Однако утро вернуло ее к этим безрадостным мыслям. Когда она довольно поздно поднялась в столовую, то увидела рядом с тарелкой письмо, написанное рукой бабушки. Все надежды были мгновенно развеяны первой же строкой короткого, но чрезвычайно резкого послания.

Бабушка писала, что была поставлена в известность – особой, принимающей близко к сердцу интересы ее внучки, – что Джорджина во время своего пребывания в Керри оказалась втянутой в скандальные отношения с неким джентльменом (это слово было жирно подчеркнуто), который был женат на ее несчастной кузине Ноле. Леди Мерсер полагала, что нет необходимости объяснять внучке, сколь неприличным она находит ее поведение, и сообщала, что вопрос о ее немедленном возвращении в Бат не может подвергаться сомнению.

«Я узнала, – писала она, – что сэр Лендерс и леди Хессион, родная дочь моей близкой, но, увы, ныне покойной подруги, собираются в Лондон. И я уверена, что леди Хессион, которой я пишу одновременно с этим письмом, окажет любезность и согласится взять тебя с собой, а я сделаю все необходимые приготовления, дабы ты была доставлена в Бат после того, как под опекой леди Хессион прибудешь в Лондон. Так что будь добра подготовиться к этой поездке.

Естественно, я извещу миссис Квинливен о твоем отъезде. Я могла бы добавить, что глубоко разочарована (и снова жирная черта) тем, что она позволила подвергнуть тебя крайней опасности».

Джорджине было довольно одного взгляда, чтобы понять, что тетя погружена в чтение письма, также вышедшего из-под пера леди Мерсер. Пухлое, обрамленное фиолетовыми лентами чепца лицо миссис Квинливен сделалось бледным как мел.

– О нет! – Ее губы задрожали, когда она заметила, что Джорджина смотрит на нее. – Как можно писать такие ужасные вещи! Как если бы я… О, моя милая, я получила ужасное письмо от твоей бабушки! – едва не плача, воскликнула тетя. – Она пишет, что ты немедленно должна вернуться в Бат и что я… О, где моя нюхательная соль! Я уверена, у меня сейчас начнется приступ!

Джорджине понадобилось некоторое время, чтобы успокоить миссис Квинливен и успокоиться самой. Теперь они могли относительно здраво обсудить создавшееся положение.

– Какой недоброжелатель мог написать леди Мерсер об этих ужасных сплетнях? – спросила тетя Белла. – Я уверена, что это не Люсинда Мотт, хотя именно она рассказала мне о твоей поездке к Шеннону в «Дубы», но она дала слово никому больше не говорить об этом. А я всегда считала ее женщиной высоких принципов, достойной самого глубокого доверия. Бетси тоже не осмелилась бы написать твоей бабушке, с которой она совершенно незнакома…

– Нет, я уверена, что это не Бетси, – согласилась Джорджина. После первого шока, вызванного чтением письма леди Мерсер, мысли прояснились, и она со спокойствием, удивившим ее саму, объявила: – Разумеется, это была леди Элиза. Никто другой из наших знакомых не способен на такую низость!

– Леди Элиза! – Миссис Квинливен повернула к ней удивленное лицо. – Но с какой стати?.. О, моя дорогая, мне неловко говорить тебе об этом, но она лишена всякой женской деликатности и потому осудила твой неосмотрительный поступок в отношении мистера Шеннона!

– Да, с этим я могу согласиться, – сказала Джорджина. – Без всякого сомнения, ее намерения, когда она писала об этом бабушке, были далеки от нежной заботы о моей репутации. – Она видела, как тетя бросила на нее недоумевающий взгляд, в котором сквозил вопрос, и, не желая пускаться в дальнейшие объяснения, поспешно добавила: – Но боюсь, что теперь не важно, кто написал бабушке. Вопрос в том, что мне теперь делать?

Отыскав носовой платок, миссис Квинливен приложила его к глазам.

– О, моя дорогая, разумеется, ты должна вернуться в Бат! – заключила она. – Ты не можешь противиться желаниям бабушки – хотя мне следует написать ей, что она глубоко заблуждается… – Внезапный лучик надежды, озаривший ее пухлое лицо, снова потух. – Но на это не хватит времени, – вздохнула она. – Поскольку леди Хессион вчера вечером обмолвилась, что она и сэр Лендерс намерены отбыть в Лондон не позднее четверга, то есть уже через два дня.

Пока тетя рассуждала вслух, Джорджина лихорадочно пыталась придумать, что еще можно сделать. Даже если бы тетя пожелала оставить ее у себя в Крайторне, она ничего не добилась бы своим неповиновением. К тому же у нее не было ни малейшего желания вступать в брак с Брендоном, а что до Шеннона…

Она резко оборвала эту мысль. Она никак не могла забыть слов леди Элизы о том, что Шеннон повинен в смерти жены. Исходя явно из злого умысла, она и послала леди Мерсер столь красочное описание ее с Шенноном отношений. Но как бы там ни было, Джорджина желала услышать опровержение этих чудовищных обвинений из его собственных уст.

Но что, если она их получит? На этот вопрос у нее не было ответа. В том, что он любит ее, она почти не сомневалась после того взгляда на балу. Но даже если бы она осталась в Керри, едва ли он сделал бы ей предложение. Из всего сказанного им следовало, что он не намерен устраивать еще один публичный скандал, женившись на девушке благородного происхождения против воли ее семьи. Однажды он уже на этом обжегся, к тому же он уже получил наследство. Так что было весьма сомнительным, чтобы он вторично отважился на подобный брак.

Мучимая этими мыслями, Джорджина была вынуждена мириться с попытками взволнованной миссис Квинливен выведать у нее, есть ли хоть какая-тонадежда на их с Брендоном объяснение до ее возвращения в Англию. А вечерний визит леди Хессион в Крайторн лишь усугубил ее отчаяние. Величественная матрона вплыла в салон, где сидели миссис Квинливен с Джорджиной, в дорожном зеленом платье и высоком зеленом капоре с оборками и лентами, и сразу же объявила, что она также имела честь получить письмо от леди Мерсер.

– Мне нет нужды говорить вам, дорогое дитя, – обратилась она к Джорджине с явным удовольствием, – что сэр Лендерс и я будем счастливы путешествовать в вашей компании. Как только я получила письмо от вашей бабушки, мы сразу же обсудили все с сэром Лендерсом. Возможно, мы сами отвезем вас в Бат. Ничего страшного, если мы прибудем в Лондон немного позже, чем планировалось, поскольку сэр Лендерс и я с нетерпением ждем возможности познакомиться с леди Мерсер и вашей дорогой матушкой. Полагаю, вы догадываетесь почему!

Джорджина и в самом деле догадалась, о чем идет речь, но заставила себя спокойно взглянуть на гостью и сказать, что ей неловко доставлять леди Хессион столько беспокойства.

Леди Хессион снисходительно улыбнулась.

– О, моя дорогая, не будем говорить о беспокойстве! – возразила она. – Я так к вам привязалась! Вы, видимо, все еще смущены вчерашним происшествием, но я уже выговорила за это Питеру. Что поделать с этими пылкими молодыми людьми?

Джорджина, вынужденная из вежливости выслушивать пространные намеки леди Хессион, бросала призывные взгляды в сторону миссис Квинливен. Но та ничего не замечала вокруг. Обе дамы возобновили вчерашнее соперничество в сравнении добродетелей своих сыновей, в то время как Джорджина не знала, куда ей себя девать. Наконец леди Хессион поднялась. Она пообещала прислать за Джорджиной экипаж к девяти утра в четверг.

Когда она уехала, миссис Квинливен вознамерилась было продолжить перечень достоинств Брендона, но Джорджина не дала ей этого сделать, быстренько ускользнув к самому Брендону, который сидел в своей любимой желтой комнате и наслаждался весенним солнцем. На Джорджину навалилось столько бед сразу, что она не смогла удержаться, чтобы не выплеснуть все кузену, умолчав лишь о том, что касалось ее с Шенноном чувств.

Когда она добралась до обвинений леди Элизы, Брендон возмутился:

– Вздор! Дамочка, должно быть, тронулась умом, распространяя подобные слухи! Она намекает на то, что Нолу отравил Шеннон! Я ни за что на свете в это не поверю! Он может быть грубым, но чтобы совершить такое!..

– Я тоже так думаю, – согласилась Джорджина, ободренная поддержкой кузена. – Это совершенно на него не похоже!

Она замолкла, уловив подозрение в глазах Брендона.

– Но с какой стати она рассказала тебе об этом, да еще на балу, если до этого держала язык за зубами? – спросил он. – Неужели она вообразила, будто между тобой и Шенноном что-то есть? – Яркий румянец, вспыхнувший при этих словах на щеках девушки, заставил его замолчать. – Бог мой! – воскликнул он, когда снова обрел дар речи. – Неужели ты хочешь сказать, что влюблена в него?!

Джорджина попыталась возразить, но это получилось столь неубедительно, что Брендон возмущенно замахал на нее рукой.

– Прекрати дурачить меня! Это написано на твоем лице, моя дорогая!

Джорджина вздернула подбородок.

– Очень хорошо… Возможно, он мне не безразличен, – призналась она. – Но какое тебе до этого дело?

– Не стоит набрасываться на меня, – угрожающе посоветовал кузен. – Может, это и не мое дело. Но если ты собираешься сунуть голову в осиное гнездо, то я должен остановить тебя, разве не так? Господи, что будет с моей матерью, когда она узнает обо всем! Не говоря уже о твоей собственной матери и леди Мерсер…

– Они об этом не узнают, – сказала Джорджина, испытывая одновременно горечь и замешательство оттого, что выдала себя. Но ей так хотелось доверить свои несчастья близкому человеку. – Леди Хессион уезжает в четверг, и я должна ехать с ней, так что с этим кончено, – прошептала она, и тут в ее голове мелькнула чудесная мысль. – Но прежде я должна увидиться с Шенноном. Брендон, я должна услышать из его собственных уст, правда ли то, о чем говорила мне вчера вечером эта ужасная леди Элиза.

– Зачем? – возразил Брендон. – Он ведь все равно не сознается, если это правда, – хотя я не верю в это ни секунды.

– И я тоже, но, по крайней мере, он узнает, что о нем говорят.

Она замолчала, поймав на себе осуждающий взгляд кузена.

– А ты узнаешь, влюблен ли он в тебя по уши, как ты в него? – усмехнулся он. – Если хочешь знать мое мнение, то скорее нет, поскольку, хоть ты и красива, ты взъелась на него с той самой минуты, как только увидела. Мало какому мужчине такое понравится… Эй, дорогая? – удивленно воскликнул Брендон, когда на глазах Джорджины неожиданно навернулись слезы. – Уж не собираешься ли ты заплакать?

– Нет, нет, – ответила Джорджина, часто моргая и пытаясь прогнать предательскую влагу. – Мне все равно, что ты об этом думаешь, братец… но я должна увидеться с Шенноном. Можно я завтра утром возьму твоего жеребца? Я поеду к «Дубам» пораньше, чтобы успеть перехватить его, прежде чем он уедет.

– Одна? – удивился Брендон. – Ты же знаешь, что я не могу поехать с тобой, – доктор запретил мне высовываться из дому еще несколько дней. Лучше оставь эту затею.

– И не подумаю. Просто я поеду одна. Мне нужно не более десяти минут, а если тетя Белла спросит обо мне, скажи, что я поехала в последний раз прогуляться.

Джорджина не стала больше слушать уговоров Брендона, на следующее утро, задолго до того, как миссис Квинливен покинула свою спальню, оседлала приготовленного по приказу Брендона жеребца и, выехав за ворота, направила его в сторону «Дубов».

Утро выдалось прекрасным, в вышине пели жаворонки, и сквозь легкий туман в лучах солнца сияли, словно звезды, цветы боярышника. Джорджина почувствовала уверенность.

Но по мере приближения к «Дубам» ее оптимизм поубавился. Что она скажет Шеннону? Все яснее становилось, что ее поступок нельзя считать приемлемым для воспитанной молодой леди. Вспомнив прежние упреки Шеннона в свой адрес, она уже была готова повернуть обратно когда увидела его самого. Шеннон направлялся к ней навстречу на гнедом жеребце. В следующий момент он был уже рядом. Его приветствие вряд ли можно было назвать сердечным.

– Что вы тут делаете? – сурово спросил он.

– Приехала увидеться с вами, – ответила она.

– Тогда вам лучше развернуться и ехать обратно в Крайторн, – не терпящим возражения тоном повелел он, – поскольку у меня нет желания видеться с вами!

Джорджина залилась краской на этот раз самого непритворного негодования.

– Вы могли бы проявить учтивость и хотя бы выслушать причину, по которой я приехала сюда, прежде чем отсылать меня прочь, а то и к черту! – воскликнула она.

Едва заметная улыбка скривила губы Шеннона, но тут же сменилась еще более суровым выражением.

– Я не посылал вас к черту, мисс Пауэр! – сказал он. – Напротив, я делаю все от меня зависящее, дабы держать вас подальше от него… В чем вы мне совсем не помогаете!

– Если вы имеете в виду сплетни, то в ваших устах это звучит ханжески, – резко сказала она. – Вас никогда не заботило, что говорят другие, как, впрочем, и меня.

Гнедой Шеннона, застоявшись на месте, принялся нетерпеливо перебирать ногами, требуя внимания хозяина.

– О, давайте спешимся и немного пройдемся, – вырвалось у Джорджины. – Так мы не сможем поговорить спокойно.

Шеннон неожиданно согласился.

– Хорошо! – кивнул он. – Вижу, вас все еще беспокоит происшествие на балу. Возможно, лучше положить этому конец сейчас же.

Он легко соскочил с седла и, привязав беспокойного гнедого к большому изогнутому дереву неподалеку от того места, где они остановились, помог Джорджине спешиться. На какое-то мгновение она почувствовала себя в сильных мужских руках, и у нее возникло странное ощущение, что он заключил ее в объятия, но в следующую секунду ощущение это исчезло, потому что Шеннон отпустил ее и занялся жеребцом.

– Мы прогуляемся минут пять, а потом вы вернетесь в Крайторн, мисс Пауэр, – все тем же резким тоном сказал он. – Вы все еще под впечатлением нелепой сцены в Стокингсе, в которой мне довелось принять участие? Я не придал ей особого значения. Я далеко не рыцарь, но, похоже, у меня входит в привычку вызволять вас из трудных положений. Мой поступок был продиктован лишь этим – поверьте мне.

Джорджина перебросила шлейф синей амазонки через руку, стараясь приноровиться к размашистому шагу спутника.

– Вы, кажется, куда-то спешите, не так ли?

Шеннон остановился и посмотрел на нее. Увидев в его глазах раскаяние, она воспрянула духом и поспешила сказать:

– О, я имею в виду только то, что, если мы и дальше будем идти в таком темпе, я начну задыхаться и не смогу вам ничего сказать – хотя, видимо, вы этого и добиваетесь! И все-таки выслушайте меня. С чего вы взяли, что я приехала говорить с вами о том, что случилось на балу в Стокйнгсе?

– А разве нет? – Шеннон удивленно поднял брови.

– Полагаю, вы не случайно наткнулись на меня и Питера Хессиона. Было бы правильнее сказать, что вы последовали за ним.

Она посмотрела ему прямо в лицо, и начавшая зарождаться улыбка на ее губах мгновенно исчезла. Он не успел спрятать своих чувств, и его взгляд выдал неприкрытую душевную боль. Но уже через мгновение он едва ли не с сарказмом сказал:

– Можете так считать, если вам это угодно. Вы, видимо, решили включить меня в список ваших обожателей, мисс Пауэр?

Ясные глаза Джорджины потемнели от гнева.

– Я бы хотела, чтобы вы перестали называть меня «мисс Пауэр», – сказала она. – У меня всегда возникает странное чувство, что, делая это, вы напоминаете себе о Ноле.

– Мне незачем напоминать себе о ней.

Она недоуменно посмотрела на него, и ее сердце сжалось, когда она увидела, что лицо его страдальчески исказилось. Она тут же вспомнила ту таинственную историю, которую леди Элиза поведала ей на балу.

– Вы не… не любили мою кузину? – сдавленным изменившимся голосом спросила она.

– Да, я ее не любил.

Мороз пробежал у нее по спине, когда она услышала холодную непреклонность в его голосе. Прошло несколько мгновений, прежде чем она подняла на него затуманенные глаза.

– Леди Элиза говорит… – скорее прошептала, чем проговорила, она.

В его глазах снова вспыхнуло злое, насмешливое выражение.

– О, могу себе представить, что говорит леди Элиза!

– Так это… правда?

Ей казалось, что ее сердце перестало биться, пока она ждала его ответа. – Да.

– Все до конца?

– О да. Самое худшее из того, что она может сказать. Господи, да вы просто невинное дитя, если не верите ей! Какие глупые мысли вы вбили в вашу юную головку, если не видите, что я собой представляю?

Джорджина шла как во сне. Над ней простирались голубые небеса с клочьями кудрявых облаков, в тени камней и старых стен, мимо которых они проходили, цвели фиалки, но она ничего этого не видела. Она лишь чувствовала, как все ее надежды на будущее счастье словно смело холодной, безжалостной рукой. Если то, что рассказала леди Элиза, правда – а это правда, поскольку он только что сам признал это, – она должна забыть его, забыть те чувства, которые питала к нему, кроме одного – отвращения.

Она больше не могла шагать рядом с ним, и голосом, показавшимся чужим ей самой, сказала:

– Мне надо возвращаться.

– Пожалуй, да, – мрачно произнес он. – Идемте!

Он взял ее за руку и развернул к себе. Очутившись лицом к лицу с ним, она подняла на него глаза и, встретившись с его взглядом, сказала, прежде чем осознала, что говорит:

– Но, ради бога, вы не должны лгать мне! Это было не случайно, я не могла ошибиться! Я видела это в ваших глазах…

Он горько рассмеялся:

– О да… если это принесет вам утешение! Вы можете занести меня в свой список, хотя я знаю вас слишком хорошо, чтобы думать, будто это вас удовлетворит. – Он на мгновение сжал ее запястье, как если бы собирался притянуть к себе, но потом оттолкнул и едва ли не грубо сказал: – Но теперь для этого слишком поздно! Если бы все можно было изменить… Но это не так!

Он зашагал к тому месту, где были привязаны их лошади, и, когда она подошла к нему, уже развязал жеребца и поджидал ее, чтобы помочь взобраться в седло.

– Завтра утром я уезжаю, – стараясь унять дрожь в голосе, сказала она. – Обратно в Англию… в Бат.

При этих словах его лицо окаменело.

– Тогда прощайте. Да хранит вас Господь! Сомневаюсь, что мы еще увидимся.

Она попыталась улыбнуться:

– О да! Когда-нибудь я еще приеду сюда, а вы приведете в порядок «Дубы», и все…

«И все изменится! – кричало ее сердце. – Он будет женат, или тебе надоест жить с бабушкой, и ты выйдешь замуж за какого-нибудь подходящего молодого джентльмена вроде мистера Смоллвудса или Питера Хессиона…»

Она сдержала рыдание и, развернув коня, направила его в сторону Крайторна. Она только раз оглянулась назад. Шеннон уже вскочил в седло и медленно двинулся в противоположном направлении.

Джорджина не сразу вернулась в Крайторн. Она чувствовала, что должна немного развеяться, прежде чем предстанет перед тетей Беллой с ее вопросами. Свернув на тропинку, она двинулась вдоль сонных ручейков. Подъехав к конюшне, поставила лошадь и поднялась в дом. Первым, кого она увидела, был Брендон. Кузен спешил к ней навстречу, чтобы сообщить о том, что его мать сбилась с ног, разыскивая племянницу.

– Мало того, к нам заявился Питер Хессион, так что будь осторожна, – предупредил он. – Говорит, приехал повидаться с тобой и не уедет, не сделав этого. – Брендон вгляделся в бледное лицо Джорджины и отрывисто спросил: – Ты виделась с Шенноном?

Джорджина закусила губу. Кузен испугался:

– Боже мой, только не говори мне, что он сказал, что это правда!

Она обреченно кивнула и повернулась лицом к лестнице, желая прервать дальнейшие расспросы. Но в следующий момент из зеленой гостиной выплыла миссис Квинливен.

– Джорджина! Моя милая! Где ты была? Ты заставила нас волноваться! Брендон уверял меня, что ты всего лишь поехала прогуляться, но так надолго и совсем одна! А тут еще этот несносный Питер Хессион. Мы все решили, что с тобой что-то приключилось! – Тетя взмахнула рукой, в которой был зажат флакончик с нюхательной солью. – Пошли скорей. Поговори с ним, и пусть он оставит нас в покое. Он объявил, что хочет принести тебе свои извинения. Но я не понимаю, почему он должен делать это в моем доме, когда я уверена, что леди Хессион предоставит ему такую возможность во время вашего путешествия в Бат.

Джорджина, испытавшая огромное облегчение оттого, что занятая мистером Хессионом миссис Квинливен не подвергла ее более пристрастному допросу, воспользовалась паузой в причитаниях тети и поспешила ее заверить, что охотно встретится с гостем. Питер Хессион, заслышав разговор женщин в коридоре, встал, ожидая их появления. Несмотря на весь свой щегольский вид, его виноватое лицо выражало растерянность.

– Мисс Пауэр! – Он сделал шаг в сторону Джорджины. – Рад, что вы наконец появились! Я уже начал беспокоиться, не случилось ли с вами чего! – Он сверкнул глазами в сторону миссис Квинливен, – Ваша тетя недовольна, что я настоял на своем присутствии здесь, но что я мог сделать, если никто не знал, где вы! Черт, а вдруг вы нуждались в моей помощи!

Джорджина не стала садиться, и миссис Квинливен не предложила стула мистеру Хессиону.

– Спасибо за ваше участие, но беспокоиться, право, не стоило, – ответила Джорджина, сама удивляясь своему спокойствию. – Я просто поехала прогуляться в последний раз и забыла о времени. – Бросив взгляд на миссис Квинливен, считавшую своим долгом присутствовать при их разговоре, она добавила: – А теперь вы должны извинить меня. Я не совсем одета для приема гостей.

Но Питер Хессион, кажется, не понял намека.

– Да, но… я приехал, чтобы принести вам свои извинения! – продолжал он. – И не могу уехать, не сделав этого!

– Если вы думаете, что я сержусь на вас, то это не так, – стараясь не выдать своих чувств и держаться учтиво, сказала Джорджина. – Мы все немного взбудоражены моим внезапным отъездом – и, поверьте мне, я просто забыла об этом инциденте!

Но тут миссис Квинливен посчитала своим долгом вмешаться и напомнить мистеру Хессиону, что ему не следует обсуждать личные вопросы с ее племянницей прежде, чем он получит на то разрешение ее матери и леди Мерсер.

– А пока вы в моем доме, приличия должны быть соблюдены, – добавила она с известной долей неприязни, выдававшей обиду за собственного сына.

Смешавшийся мистер Хессион поспешил откланяться и пообещал сопровождать экипаж, который приедет за мисс Пауэр завтра утром.

Как только он уехал, Джорджина, не желая выслушивать нотации миссис Квинливен касательно того, что с ее стороны будет неосмотрительно принять предложение от молодого джентльмена вроде мистера Хессиона, который только и думает, что о скачках и боксе и всяких ужасных развлечениях, и из которого, она уверена, выйдет самый плохой муж на свете, извинилась и поднялась к себе в комнату.

Она боялась расплакаться. Но слез не было. Она принялась ходить по комнате, снова и снова вспоминая горькие слова Шеннона: «Господи, да вы просто невинное дитя, если не верите ей! Какие глупые мысли вы вбили в вашу юную головку, если не видите, что я собой представляю?» Она слышала из его собственных уст, что он виновен в том, в чем леди Элиза обвиняла его. И то, что он почти признался в любви к ней, лишь усиливало ее страдания.

Она убеждала себя, что было бы намного легче снести их, если бы она знала, что он безразличен к ней. Тогда бы на помощь пришла ее гордость, а так она чувствовала лишь щемящую боль от мысли, что все могло бы быть иначе…

– Если бы только он не был негодяем! – гневно сказала она сама себе. – Человеком без чести и сердца… которого я презираю!

Оборвав мрачные мысли, она переключила внимание на сборы к завтрашнему отъезду.

Она не могла себе представить, что будет делать, когда вернется в Бат, и не желала сейчас думать о будущем.