Текст книги "Великие равнины. Семейные истории"

О повторении судьбы

Фредерик был славным малым. Немного старше Генри, на два года. Работал в том же институте, где учился Генри. Там они и познакомились. Сначала виделись на общих образовательных собраниях, а дружба завязалась в классе йоги. Когда Генри пригласил Фредерика к нам домой, мы с Роем поняли, что это серьезно, и, вобщем-то, решили не мешать их взаимным интересам и симпатии. Вместе они стали заниматься йогой. Нам их общение не мешало, а когда Генри уже в зрелом возрасте заявил, что решил жениться, мы поддержали его и сыграли веселую свадьбу, где ко мне чудом прилетел подвенечный букет, и отметили начало супружеской жизни с таким печальным концом…

Порой я думаю, что сын повторяет мою судьбу. Я похоронила мужа, а Генри похоронил своего возлюбленного. Не хотелось бы так думать. И в этот момент пришло осознание, что и Мария может вдруг повторить судьбу Роя или мою. Я собралась с силами, чтобы остановить эмоциональное волнение, так как в голову стали приходить мысли из рассказа о юной жизни своего мужа в том самом доме и квартире, где жил дед Пол и сейчас ночует Мария, когда бывает в городе.

Я стала искать литературу в интернете или любую другую информацию о повторении детьми судьбы родителей. И вот на что наткнулась. Ряд авторов пишет, что такое может происходить, если ребенок полностью перенимает образ жизни и поведение своего взрослого родителя в силу привязанности или отсутствия любви к нему. От родителя к ребенку переходит его судьба. В общем-то, дети – это наши зеркала, иногда очень кривые, а иногда – «один в один», как телом, так и событиями, наполняющими их жизни. Еще нашла мнение, что ребенок, рожденный в любви и любящий других людей, окружающих его, преодолевает влияние родителей и всего рода, если в ответ на любовь рода или разрушающие события и отношение отвечает любовью. Признает ушедших из жизни родителей, не отмахивается от них в своей памяти.

Узнав эту информацию, разобравшись в ней, я почувствовала, что мне стало немного легче. Ведь Мария всегда с любовью относилась к нам с Роем и к Полу, ее деду, – особенно к нам, – помогали в этом вопросе письма Сьюзи к Полу. Но я стала чувствовать, что дочь отдаляется от меня и больше делится своими интересами с Роем, чем со мной, а иногда бывает так, что мы вовсе не знаем, что происходит с Марией, но и не вмешиваемся, если она грустна и озадачена… В отличие от Генри, Мария нас ставит в известность перед фактом своих решений, и однозначно. Подумать у нас, как у родителей, времени не бывает – нужно решать сразу, «здесь и сейчас». Прекрасная тренировка для ума, как отметил Рой при очередном заявлении Марии, что она на неделю уезжает с друзьями.

Разговор о Томе

Как-то вечером за нашим традиционным ужином Мария заявила:

– Мам, пап, я познакомилась с парнем и пригласила его к нам. У нас же есть место …в комнате Генри? Он же пока уехал… Завтра утром нужно встретить Тома у заправки.

– Завтра утром? – удивленно спросила я, – но я планировала сделать уборку во второй половине дома.

Я была возмущена, но, так как у нас не принято отчитывать детей с криками и на повышенных тонах, не могла ничего придумать, как кроме предлога об уборке.

На что дочь ответила:

– Ну, тогда Том останется в моей комнате. Нам будет весело вдвоем.

Тут, широко улыбаясь, вступил в разговор папа:

– Доченька, Тома мы поселим в комнате Генри, а то, что вам и нам, как я понимаю, теперь несколько дней будет весело, сомнений у меня нет.

– Спасибо, пап! Ты самый лучший папа на свете, и ты, мам. Я думаю, Том поможет тебе с уборкой, а я буду хлопотать по кухне. Идет?!

– Идет, – ответила я, спокойно сдерживая свое недоумение.

Вымыв посуду, мы разошлись по комнатам. И я начала разговаривать с Роем:

– Иной раз я думаю, что Мария не наша дочь.

– Почему же это? – спросил Рой.

– Посмотри, как она вольна. И нескромна! Не вижу, чтобы мы воспитывали ее так!

– Я думаю, ее воспитывали письма Сьюзи и рассказы деда об их семейной жизни.

– Ты точно думаешь?

– Уверен. Она напоминает мне мою маму. Иной раз думаю, что душа моей мамы поселилась в ней, ну или приходит по ночам, и дает ей советы, пока мы спим в соседней комнате… – улыбается Рой.

– Ну, да. А к нам в это время приходит индеец-шаман и наговаривает вещие сны… – продолжала я.

Мы заулыбались.

– Что-то нас как-то это развеселило, – сказал сквозь тихий смех Рой.

– Еще бы. Я даже думаю, что индеец-шаман – новый ухажер Сьюзи в загробном мире.

– Нет, не думаю… – там же папа Пол.

– Наверное, папа Пол работает на ферме у твоего деда, пока Сьюзи отжигает по ночам с индейцами.

После этих слов мы разразились хохотом.

– Да. Наша Сьюзи ничего не боялась, – сказал Рой.

– Помнишь рассказ Пола о верховой езде Сьюзи? – спросила я.

– Еще бы мне не помнить, я был у нее в животе. Можно сказать, она вскормила меня на лошади, только вот разве не родила на ней.

– А могла?

– Наверное, могла, если бы захотела.

– Ну, вот тебе и любовь к индейцам. Впиталась с потом дикого мустанга. Лучше нам лечь спать. И помолиться, чтобы Том, – по-моему, его так зовут, этого парня, о котором говорила Мария…?

– …это был самый лучший из сюрпризов нашей дочери? – спросила я.

– Доброй ночи, Клэр.

– Доброй ночи, Рой.

Конечно же, я не уснула сразу, хоть Рой и взял меня за руку. Он обладал какой-то магией успокаивать меня, беря за ладонь. Все думала о Томе, о Марии, и о Сьюзи на коне. Затем мне приснился сон, что Том – это кентавр, а Мария оседлала его. Вместе со Сьюзи, которая оседлала мустанга, они гнались за индейцем. Затем их встретил Пол на танке и подорвал всю эту компанию.

Я проснулась в шесть утра с мыслью о Томе – что пора приготовить завтрак и встречать его. На кухне послышался шум. Это была Мария, она действительно начала хлопотать, и мое сердце успокоилось. Дочь становилась заботливой домохозяйкой.

Третий возраст Клэр

Я вспоминала, как раньше держала на руках Марию и при этом вязала. Любила это занятие, когда ребенок был со мной рядом. Меня забавляло, как она внимательно изучает и наблюдает за нитью пряжи. Я любила глубокие зеленые, неяркие, но насыщенные цвета. В тот момент вязала свитер себе, а маленькая малышка помогала мне путать нитки… Обычно я представляла будущее своих детей, когда занималась рукоделием. Какой вырастет дочь, чем будет радовать сынок. Вспоминаю теперь эти прошлые времена, и мне радостно и спокойно на душе. Казалось бы, я осталась «наполовину» одна, Роя нет. Генри на другом материке, но есть моя Мария, которая так добра и бережно относится ко мне.

Я постарела быстро, как мне казалось, но не ворчала. Куда делась моя молодость? Утекла, как вода, уплыла корабликом по реке. Теперь не о чем грустить. Что могло, свершилось, а чему не дано быть – ушло. В воспоминаниях меня стала посещать печаль, которая тут же переходила в радость. Наши семейные дни и вечера были наполнены светом. Семейные ужины, о которых я так часто рассказывала и писала, составляли наиболее ценные воспоминания. Казалось мне, что я на пороге новой жизни, только уже с осознанным багажом знаний. Будто бы я снова поступаю в университет жизни, иду по его коридорам. Именно так я предчувствовала свой уход. Меня никто и ничто не держало уже на Земле. Казалось, что я выполнила свою миссию, сделала все дела и исполнила желаемое. Не было намерений продолжать в дальнейшем земную жизнь. Я потихоньку обращалась к небу и смотрела в его дали…

– Мама, почему ты стоишь у окна и смотришь на яркое солнце так пристально? Ты же ослепнешь, – однажды спросила меня Мария.

– Нет, дорогая, – ответила я ей, – я хочу прозреть для будущей жизни.

– Мама, по-моему, ты сходишь сума… Это из-за папы? Его нет с нами уже год…

– Ты как всегда откровенна, и однозначно, открыто, прямо в лоб напоминаешь о своем присутствии и о моих переменах в психике. Нет, дорогая, я не сошла с ума, я просто уже поста… просто пришло время… Я рада ощущать те перемены без страха, с надеждой и верой в лучшую жизнь.

– Мам, ну куда ты собралась? Рано еще… Я родила только Пола-младшего. Мы планируем с Томом еще детей. Мамочка, побудь еще с нами.

На меня смотрели глаза Роя сквозь взгляд Марии. Они были похожи.

– Да конечно, еще останусь, – ответила я.

А в мыслях ответила Рою, что скоро приду к нему.

Наверное, сентиментальность захватывает пожилых людей?! По крайней мере, судя по мне. Помню, когда я бывала в городе и гостила с семьей у Пола-старшего, наблюдала часто картину, как одинокие старики бродят по улице, передвигаясь медленно, со стеклянными глазами… Такое ощущение, что душа или ее большая часть уже их покинула. Чего не могла я сказать о себе и о тех стариках, что видела по телевизору в видео-зарисовках о южных странах. Обычно мы всей семьей смотрели канал путешествий. В бедных странах наподобие Индии глаза пожилых людей всегда выглядели более радужными. Я отмечала это, и мой сын Генри тоже.

– Мам, а почему эти люди так бедно живут?

– У них экономика такая, – отвечала я.

– А разве мы не можем им помочь?!

– Сынок есть люди, которые им помогают.

– Ну, а мы? Может отправить им денег через благотворительный фонд?

– Давай попробуем.

И я взяла в руки первую попавшуюся мне газету, что лежали у Пола на его кухонном столе. Старая привычка солдата обедать и читать одновременно сказывалась на порядке в доме.

– Вот смотри, – сказала я, – благотворительный фонд «Мир во всем мире». Давай позвоним.

– Отлично, мама. Только можно ты еще у них спросишь, почему наши американские старики не всегда такие счастливые? Ведь у них есть пособия…

Я не знала тогда, что ответить сыну. Теперь я понимаю, что наши старики потеряли любовь и веру в сердечность. Только она делает человека улыбчивым и открытым к любым переменам, тем более к старости. Этим соображением я поделилась в своем блоге. И наутро мне в ответ пришло письмо от Мэри.

«Дорогая Клэр, моя старая подруга, – начинала свое письмо Мэри, – Думаю, тебе пора заканчивать твою писанину и прекратить портить бумагу. Я возглавляю местную организацию пожилых людей под названием „Ясные глаза“. Мы прочитали твой пост, и нам показалось, ты совсем не знаешь, что такое старость».

Я понимала Мэри. Она жила одна, так и не была счастлива в браке. Деньги у нее были, но детей – нет. Она была профессионалом в своем издательском деле и не давала покоя профсоюзу и после ухода на пенсию. Ее все время приглашали на общественные собрания и спрашивали ее мнение. Она жила социумом, а я семьей. Но при том всегда горячо любила ее и благодарна ей за то, что она когда-то подтолкнула меня к написанию и публикации своих психологических записок.

В ответном письме, а потом и в телефонном звонке я попросила прощения у ранимой старости, ее общественной организации. Надеюсь, мы в душе полюбовно расстались с ней в тот день.

Письма Пола с войны

Эти письма Пола и Сьюзи я перечитывала, думая о Генри. Надеялась, что он вскоре вернется.

«Мы высадились во Франции. Берег морской ее был так же прекрасен, как и ее старинные города. Бой был горячим.

Сьюзи, если бы ты видела нашу далекую родину, то, наверное, удивилась бы ее необычности. Хоть перемены в войне и предвещали успех, я сомневался в успехе ее социальных перемен, зная, что на ее счету Вторая мировая война. Наверное, это самодурство – борьба за передел Мира. Вот именно Мир я и приехал защищать.

День был ясным. Напряжение чувствовалось. Нас встретили немцы, а затем мы двинулись в тыл врага. Огонь и взрывы поджидали нас на каждом шагу. Вера в то, что я вернусь, согревала меня».

Пол продолжал писать каждую свободную минуту.

«Твои волосы, присланные мне, были всегда со мной рядом. Завернутые в маленькую тряпочку или то, что осталось от кровавого платка, когда мне экстренно пришлось перевязывать рану другу, когда в ход шло все. От платков до шнурков».

«Дорогая Сьюзи, привет!

Я люблю тебя!

Ты просила меня рассказать о войне. Не скрою, что говорить о ней не стоит. Но кое-что я могу тебе рассказать, чтобы никогда больше человечество не начинало войн.

Мы ввязались в бой. Никто и не думал, что дойдет до рукопашной. Немцы, как трусливые псы, рычали на нас из последних сил, тарахтя своими пулеметами. И вот однажды я вышел один на один на командира небольшого отряда, что встал на пути. У меня был в руках нож, у него пистолет. Он не стал стрелять, и я понял, что в пистолете нет патронов. Он только хотел припугнуть меня, иначе бы пристрелил. Я начал наступать; он не отступал, что-то мне говорил на своем лающем языке. Перед самым контактом с ним я выхватил у него из рук пистолет и врезал ему в морду. Откинул его в сторону со словами «Сдавайся и своим собратьям скажи!». Грег, мой напарник по этому походу, полз позади меня и не спешил подниматься. Я отвернулся и было направился обратно в окоп, чтобы передать, что позиция, которую нам предназначалось захватить, взята. Но не тут-то было. Я услышал выстрел за своей спиной. Обернулся и увидел, что стоит немец, в руках держит нож, а Грег в десяти шагах от него с пистолетом. Так мне спасли жизнь… Немец перед смертью сказал лишь одно единственное слово, которое понимают все люди на любом языке – «мама…»

«Дорогой и горячо любимый Пол! Лучше бы ты не писал мне о войне. Мое сердце чуть не оборвалось, когда я прочла твое письмо. Периодически перечитывала его и плакала два дня. Почему люди такие жестокие? Зачем им власть и война? Тут, вдали от бед, в труде, среди животных и природы, я чувствую печаль за весь Мир и за наше будущее. Господи, убереги, пожалуйста, от смерти!

Очередная весна принесла нам не только котят, но и птичек размером с ладошку. Они поселились на нашей крыше. Я одну назвала Пол, а вторую Сьюзи. У них скоро будут птенцы, и это вселяет в меня веру и надежду на скорейшее твое возвращение.

Обнимаю тебя, дорогой мой. Твоя Сьюзи».

* * *

Семья Клэр продала квартиру и на вырученные деньги сопроводила Генри в Индию, как и обещал Рой. Мария осталась жить во второй половине дома, а после смерти Роя и вовсе принялась за хозяйство, с тем же рвением, когда впервые пригласила Тома к ним в гости в дом под горой. Том после колледжа устроился на работу помощником и сменщиком Роя и так и остался работать на заправке недалеко от их общего дома. Они никогда не нуждались финансово, потому что Рой все время работал. Так же поступил и Том, чему женщины семьи были несказанно рады.

Клэр была уверенна, что ее дочь будет замужем, как за каменной стеной. Том был разговорчив, но так же спокоен, как и Рой, поэтому они смогли сработаться и дополняли друг друга на работе. Том как-то по новому на все смотрел в силу своей молодости, а Рой прислушивался, и рабочие вопросы решались легко. Мудрость и новаторство сошлись воедино. Мария и Клэр были рады. Отец и зять нашли общий язык. Мария сможет сохранить семью. Клэр была в этом уверенна. И Том будет с ней всегда.

Рой ушел из жизни раньше, чем Клэр. Больше снов она не видела… Вся жизнь для нее стала сном наяву. Видела ли она другие Миры или жила уже в новом сне? Неизвестно. О судьбе Генри больше ничего не знала. Мария жила счастливо в своей семье с Томом. У них родился сын-инвалид. Они горячо любили его и заботились о нем. Когда Клэр узнала об этом, то не растерялась и поддержала Марию и Тома. Ребенка они оставили и полюбили его больше, чем себя, как это бывает в обычных семьях, а тут и подавно – нужно было так сделать, дабы не натворить преступлений против души своей и ребенка. Клэр успокоилась, когда увидела, что все то, что они дарили в семье с Роем друг другу, отразилось в детях. Любовь, заботу, которую передали Марии, она привнесла в свою жизнь, своему дитя.

Готовиться уйти из жизни Клэр было тихо и радостно, тепло. Тем более, она всегда слышала любящий голос мужа, – он звал ее прийти к нему.

* * *

Клэр пришла к Рою. Не боялась смерти, а просто в один из дней во сне остановилось сердце… Белые розы, ее любимые розы… Если бы вы видели, сколько этих цветов было на ее похоронах! Их принесли Мария и сотрудники общественной организации «Ясные глаза», которую возглавляла ныне покойная Мэри, знающие о любви и страсти Клэр к белым цветам.

Дорогая подруга Мэри успела издать сборник психологических записок о семейной жизни Клэр до ее смерти. Распространяла его среди активистов и членов ее организации «Ясный взгляд». Перед своим уходом Клэр все время вспоминала ее слова: «Люди хотят в руках держать теплые книги, а не холодные компьютеры и планшеты… пиши, моя дорогая Клэр, а я издам твои письма». Клэр не получила никаких лавров с этих книг. И не ждала ничего более, чем просто делиться своими открытиями о семейной жизни и сердечным теплом. Если бы она могла вернуться в прошлое, то обязательно бы вернулась, но пока ей было хорошо и тепло там… Возможно, она встретила Роя и Генри, и тогда ей точно не нужно будет возвращаться. И они зажили новой семьей, но это будет уже другая история, за гранью земной жизни…

Клэр Маккартни

Часть 2. Записки Марии, Генри и других

* * *

После отъезда Генри не было и дня, чтобы Мария не позаботилась о Рое и Клэр. Рой ушел из жизни раньше Клэр.

Мария рассказывала, что последнее письмо от Генри из Индии было такого содержания: «Не могу больше… Ухожу медитировать… во имя Любви». С тех пор писем от него уже не было на протяжении многих лет.

* * *

Мария о себе

После того, как Генри проводили в Индию, я и мой муж Том взяли все заботы семьи на себя. Мама продолжала писать свои заметки по психологии и дневники о семейной жизни как и прежде, оставаясь дома. Мама понимала, что Генри ищет себя. Она всегда в душе поддерживала сына, и не привязывала его к себе. Свобода, с которой мы с братом так рано познакомились, радовала и огорчала нас одновременно. Нам приходилось брать за свои поступки ответственность с юности, а то и ранее. Мама не вмешивалась в наши с братом разговоры и страдания по поводу влюбленностей и дружбы, но мы всегда знали – если нам нужно будет посоветоваться или припасть к плечу, обратиться к любящему сердцу, то родители, никогда открыто не осуждая, примут нас. Нам с братом повезло.

Что бы я могла еще рассказать о маме? Она завещала мне продолжать писать. Я согласилась не сразу, но Том поддержал меня. Сказал, что, наверное, Клэр, зная о том, что будет продолжение дневников, получит силы прожить дольше с нами. И тогда я согласилась, а потом втянулась сама в процесс написания. Тогда мама еще была жива.

Я начала писать со своей стороны, как я видела нашу семью. И это оказалось удивительным путешествием, которое сблизило нас с Клэр еще больше.

Мария о Клэр

Моя дорогая мама любила меня и брата одинаково. Только о брате она всегда говорила и беспокоилась больше, потому что он был раним и чувствителен. Мне же палец в рот не клади. Могла прикусить. Но я была больше похожа на отца в поведении, а в разговоре – на Сьюзи, мою прабабушку.

Мама была молчалива с другими, но много говорила с отцом и детьми. Мы никогда не слышали, чтобы мама ругала нас. За помощью в воспитании прибегала к папе, а тому хватало лишь строго посмотреть на нас и спросить: «Дети, что вы делаете такого, что расстраиваете маму? Наверное, нам с мамой придется поменяться местами, – продолжал отец, – я буду дома готовить вам ужин…» Этого мы не могли допустить. Иначе мы бы остались голодными. Папа мог только запаривать хлопья. Все время есть кукурузу мы были не готовы. В итоге слушались маму.

У мамы была огромная и неподдельная материнская любовь, которая рождается в сердце у любой матери, но вот сохранить это чувство в суете жизни, перипетий и тревог может, к сожалению, не каждая.

Книжные полки мамы занимала сплошь психологическая и духовная литературы, и я начала почитывать ее. Интересно, что в некоторых книгах встречался подчеркнутый текст с пометками. Например, пометка «Как я должна поступить с Роем» или «Как мне общаться с Марией» и т. п. Я, прочитав их, старалась вспомнить, в какой момент мама могла применить эти знания. Иногда мне это удавалось, и я возвращалась в свою юность и детство. Было не только интересно, но и захватывающе читать эти книги, азартно. Увлекательно осознавать, что эти книги не лежали мертвым грузом. Мама жила ими и пользовалась, беря советы, используя их в общении с нами.

Когда у меня родился сын-инвалид, у которого был детский церебральный паралич, я вспомнила все мамины советы о любви. Знаете, как будто бы открыли святую книгу, светлую аудиозапись, из которой маминым голосом полилась информация: «…береги себя и мужа», «…ребенок посреди вас», «…от вас зависит его психическое и физическое здоровье», «…ребенок-инвалид – это благословение свыше. Значит, в вашей семье во стократ любви в сердцах больше, чем у других» и т. п. Свою вину перед сыном-инвалидом я смогла пережить, дабы больше горе не нести в будущее. Мой сын улыбался, так как дедушка Пол. Разве могла не любить его?

Мамы уже нет с нами, но она иногда мне снится. Она улыбается, и от нее исходит свечение. Именно Светом она являлась мне во снах. Наверное, смирение и светлые чувства были безграничны в ее сердце. Молодость была не очень ласкова к ней. Умер первый муж, и все детство Генри она воспитывала его сама. У нее были трагичные секреты – больная мама и сошедшая с ума сестра.

Клэр не стала злой и обидчивой на жизнь. Я все время удивлялась, как простая женщина смогла сохранить теплоту в душе после смерти Роя и семейных трагедий с ее мамой и сестрой. Клэр жила загородом, вдалеке от суеты, никогда не ссорилась с мужем. Возможно, в ее молчании есть маленькая тайна.