Текст книги "Великие равнины. Семейные истории"

Мария о Рое

О папе писать мне сложнее, больнее на душе. Я его очень хорошо помню. Иногда складывается ощущение, что я – это он. Наши характеры настолько похожи, что не заметить это было невозможно. Основная общая черта в наших характерах – это спокойствие и рассудительность. Но было и одно отличие – моя резкость и однозначность, – если я что-то решила, изменить мое решение, сбить меня с пути или сдвинуть с места не в силах был никто.

Рой любил маму любовью тихой и говорил ей об это только шепотом. Что это означает, я стала понимать, только прожив жизнь…

Как мы могли, будучи детьми, понять, что папа любит маму? Все просто – они никогда не ссорились. А все тревожные разговоры были за дверью их спальни. Так что нам, детям, никогда не доставались их печали и тревоги. Порою мне кажется, что у нас была идеальная семья. Сейчас я осознала, что именно благодаря этому была готова к моему замужеству и инвалидности ребенка, а Генри – к его путешествиям.

Мой дорогой отец был сильным и воспитанным мужчиной. Семья воспитала его в любви. Это его основное и верное образование. Многим умным людям, закончившим институты, не хватает чувств. У него с душевным теплом было все в порядке даже после колледжа.

Как-то больше не получается сказать о Рое. На этом все.

Мария о письме Генри из Индии

Ах, этот засранец, мой старший брат Генри! Не писал уже очень давно. Папе после его отъезда в Индию всегда было тревожно за Генри, хоть и не показывал виду. А мама просто молилась и улыбалась, когда вспоминала о нем. Я грустила и злилась. Но где-то глубоко в душе радовалась за него. Все-таки он делал все, как хотел, и мы его поддерживали в этом. Мама знала, что с ним все хорошо, чувствовала сердцем. Душа ее никогда не обманывала.

Генри объявился совсем недавно, пару месяцев назад. Письмо пришло из ашрама. Меня это успокоило. Написал три слова: «Жив. Люблю. Не приеду». Я ему ответила: «Засранец, я тебя люблю. Сама приеду, если не укатишь опять в неизвестном направлении. Не могла написать тебе по—иному. Не знаю, как ты там живешь. Как у тебя дела? С кем ты, так же без семьи или нет? И вообще, как выглядишь сейчас?! Хоть бы фотокарточку выслал!»

Мария о Томе и Поле—младшем

Мы с Томом не хотели рано заводить детей, но жизнь распорядилась по-своему. Нам не нужно было зарабатывать на отдельное жилье, так как нам перешел дом от родителей. Родители ушли из жизни рано, и мы стали жить теперь одни. Ребенок перевернул наше привычное восприятие жизни с ног на голову. А, вернее, вернул нас на землю и открыл в нас фонтан любви. Иначе и быть не могло. Куда бы я дела своего сына-инвалида? Нет, я не могла куда бы-то ни было его деть! Если за несовершенство платить отказом, то нет шансов проявиться совершенной любви. Она пришла в наш дом через сына. О нем и о Томе пойдет дальше речь.

Том вышел из простой семьи рабочих. Отец его был водителем школьного автобуса, а мама трудилась поваром в кафе. Эта мужская профессия привлекала ее тем, что она могла свое чувство заботы передать людям через пищу. Она мало говорила, но со мною делилась, что в детстве любила наблюдать за процессом приготовления еды и тогда вот точно решила, кем станет.

Том был улыбчив, но склонен к грусти. Что за грусть посещала его, не всегда было мне ясно. Однажды я поговорила с Томом о его детстве, и выяснилось, что родители все время работали и мало уделяли ему внимания, так он считал. Папа иногда был с ним строг, а мама все время пыталась накормить. От того он был упитаннее, чем сейчас.

– Я не мама, – однажды сказала Тому.

Он засмеялся и ответил:

– На кухне ты хлопочешь так же заботливо, как и она.

– Дорогой, у меня двое мужчин дома и, потом, Клэр хорошо воспитала меня. Например, я могу испечь отличный торт, – продолжала я.

– Вот потому я и люблю тебя… Не только за еду и умение готовить, конечно. Ты у меня самая-самая интересная девушка в этом районе, – подмигивая, закончил речь Том.

– А ты – мой самый лучший начальник автостанции, – поддержала его, хваля.

И мы засмеялись.

Моего сына мы назвали в честь моего деда Пола. Теперь у нас был Пол-младший.

Пол-младший принес в нашу жизнь счастье и веру в его выздоровление. Исправить тело ребенка с ДЦП мы не смогли, зато исправили свое отношение друг к другу в семье.

…Том решил преобразовать бензозаправку и открыл небольшое кафе при ней, где с помощью своей замечательной мамы организовал пространство, чтобы наш Пол-младший и другие инвалиды могли работать на кухне. Мне эта идея очень понравилась, и я рассказала об этом в нашей местной газете, где у нас остались связи после смерти Мэри. Тем более, что ее нынешний владелец был членом общественной организации «Ясный взгляд», которую возглавляла ранее Мэри. Вспомните, что члены этой организации были недовольны дневниками Клэр, когда та писала о старости.

После публикации о том, что открывается кафе, где будут работать инвалиды, нам пришли тысячи писем и поступили сотни просьб об устройстве на работу в кафе. Тогда я, как мама Тома и хороший организатор, решила подключиться к процессу переписки для дальнейшего развития дела. Мы устроили небольшую видео-конференцию по скайпу между теми, кто хотел работать у нас и с нами. Организовали группу активистов и зарегистрировали общественную организацию. Написали проект развития кафе и гостинцы, чтобы любой желающий мог приехать, остановиться у нас и пообщаться. Запрос на общение в основном был у таких же инвалидов, как и наш сын, но, как это обычно бывает, информация разлетается быстро, и нам продолжали писать инвалиды не только с ДЦП. Все хотели посмотреть наше уютное кафе и специально оборудованную для работы кухню. С этого момента началась другая история под названием «Кафе маленького Пола». Нам удалось в одном проекте объединить не сотни, а тысячи людей. И я решила написать Генри о наших успехах.

Письмо Марии в Индию

«Привет, дорогой брат!

У меня родился сын-инвалид. Его бабушка по отцу – отличный повар. Да и я всегда готовила хорошо. Этому научила меня наша мама. Вспомни, как Клэр удивлялась, откуда я стала такой хозяйкой, когда познакомилась с Томом. Оттуда и стала – Том любит вкусно поесть.

Теперь к делу. Том на автозаправке отца решил открыть кафе для Пола-младшего. Тем более, после реконструкции автостанция стала еще больше, и автопоток увеличился. Кафе мы оборудовали так, чтобы инвалиды могли работать в нем. Я написала в районную газету, и по истечении полугода к нам стали съезжаться семьи с такими же инвалидами и сами инвалиды, чтобы посмотреть, как у нас все устроено. В планах – постройка гостиницы для желающих проживать и общаться с нами.

Я почувствовала, что нужно поделиться с тобой нашими новостями и семейным решением.

Благодарю тебя, мой брат, что прочитал письмо. Твоя любящая сестра, Мария».

В ответ я получила письмо:

«Дорогая Мария, приезжаю к вам в следующем месяце. Ждите. Буду рад помочь.

Твой Генри, незасранец…»

Счастью не было предела. Наконец-то я, мой сын и муж увидим моего дорогого брата Генри! Том начал готовить комнату Генри к его приезду. Я убрала пыль и все лишнее, что могло там скопиться за долгие годы его отсутствия. Иногда мне кажется, что время в доме нашей семьи остановилось. Уже технический прогресс шагнул до создания 3D-принтера, а у нас, как и прежде, кипятили чай на домашней плите и сидели у камина за книгой, а не перед телевизором, хоть имелись и обыкновенный электрочайник, и современная спутниковая связь.

Возвращение Генри домой

Генри вернулся в свою родную страну. Америка встретила его с распростертыми объятиями, а семья была на седьмом небе от счастья. Брат влился в работу кафе, взял общественные связи на себя и начал путешествовать по миру, как и мечтал. Будучи последователем своего просветленного духовного учителя-весельчака, он вел скромную и наполненную улыбками, радостью и позитивом жизнь. Брата я могла узнать только по его глазам. У него к тому времени уже была небольшая борода и очки. Образ напоминал нам хиппи и относил нас в 60—70 годы двадцатого века. Но это было не страшно, а даже приятно и удивительно.

Встреча Элизабет с Генри

Брат встретил свою судьбу в Италии, куда он поехал, чтобы рассказать о нашем быте и жизни в кафе. Учитель благословил его на распространение опыта и миротворчества во всем Мире. Брат встал на путь сострадания. На одном из вечерних приемов, организованном Общественным европейским советом по защите прав инвалидов при участии благотворительного фонда, Генри повстречал Элизабет и больше расстаться с ней не смог. Затем, попутешествовав с рабочими визитами по Франции и Испании, они уже вдвоем уехали в Индию. Cыграли свадьбу, а через семь месяцев у них родился ребенок.

Я вспомнила – что-то о семейном будущее Генри читала у Клэр в дневниках. Нашла эти письма и решила непременно их включить в ее второй посмертный сборник.

Генри прилетал в Америку, ездил по штатам, рассказывая о нашем кафе, собирал пожертвования на строительство гостиницы в бедленде с современным залом для конференций, а так же залом для приемов и праздников. Наши мечты стали потихоньку сбываться. Мы строили гостиницу, и жизнь текла своим чередом. Самое интересное, по-моему, происходило у Генри. Об этом я и расскажу далее.

Мария узнает о Марке

Мой брат с подросткового возраста осознал себя мальчиком-геем. Однако после долгого проживания в Индии он стал неожиданно себя вести по отношению к своим первым осознаниям. Особенно после того, как в зрелом возрасте встретил Элизабет.

«По-моему, у них роман, и это надолго», – подумала я впервые, когда узнала о встрече Генри и Эл. После, прочитав пророческую запись Клэр о Генри, живущем в Индии, я стала наблюдать, все ли так сложится, как виделось маме.

У Генри и Элизабет родилась дочь. Затем, через три года, еще одна девочка. Юношу из видения мамы мы не наблюдали. Я ждала. И вот молодой человек в очках появился. Это был парень, которого полюбил Генри. «Полюбил, как себя», – как выражался он сам.

Я спрашивала брата, было ли у него что-нибудь интимное с Марком, – так звали этого парня. Генри отвечал, что ничего не было. Один раз они, правда, по словам брата, очень крепко обнимались и целовались, но до чего-то большего не доходило. Видимо, не получалось, решила я. А может, было не положено по новой вере Генри. Он же мне говорил, что они любили друг друга как-то особенно нежно, но не стремились заниматься сексом. Уж мне это было не понять. Я не была настолько осведомлена в этих однополых вопросах, окрашенных в таинственность. Если бы только мама была жива, то, она, наверное, рассказала бы мне обо всех особенностях моего брата.

Сны Марии о Клэр

Мама начала мне сниться чаще, обычно перед встречами, когда мне нужно было решать какие-то деловые вопросы, относящиеся к кафе и гостинице. Мама во снах всегда говорила мне примерно так: «Помни, ты женщина, любящая своих мужчин. Ты – хранительница очага. Все дела внешнего Мира отдай сыну и мужу, брату. Пусть они пекутся о внешнем мире». Я старалась прислушиваться, и совсем не покидала Америки и своего района на долгий срок, отправляла своих помощников или мужа на подписание соглашений.

К тому времени Том уже наполовину отошел от дел автозаправки и оставил за собой только дежурства дважды в неделю, «чтобы избежать скуки и чтобы руки не забыли труд», – как он говорил, и «не зазнаться», как считали мы оба.

Деньги в наше дело лились рекой. Мы помогали всем. В частности, инвалидам. Сами же жили в своем старом домике, и максимум, что изменили, так это перекрыли крышу. Том категорически отказывался как-то перекрашивать стены дома. Говорил, что так они напоминают ему наши первые встречи. Все чаще вспоминали первые свидания. Еще Том проникся моими рассказами о Клэр, которая приходила ко мне во сне. Он утверждал, что мама незримо с нами и, возможно, часто бывает в доме. Ранее я не замечала за мужем такой чувствительности. Он продолжал: «Не думаю, чтобы ей сильно понравились новшества. Давай сохраним наш дом без кардинальных перемен. Я бы даже сказал, их дом…». Мы замолчали, а в памяти пронеслось все… Как я впервые в детстве осознала, что этот дом мой. Как впервые ударилась об угол обеденного стола. Как обнимала маму, улыбалась брату. Вспомнила о том, как готовила ужин Тому. Провожала вместе с мамой в последний путь отца. Как провожали маму, и дом был полон белых роз. С тех пор так и принято у нас – ставить на стол цветущие белые цветы в память о Клэр.

Первая встреча Марии и Тома

Наша встреча с Томом произошла на улице. Мы с подружками обычно прогуливались шумно, и не заметить нас было сложно. Шутили, смеялись. Том в молодости подрабатывал в свободное время. В парке продавал хот-доги. В тот самый момент, когда ему нужно было сдавать рабочую смену, послышался заливистый смех девушек. Это были мы с подругами. Подошла к прилавку и собиралась купить бутылку газированной воды.

Я немного не понимала, почему парень у прилавка так засуетился, давая мне сдачу. Затем придержал мою руку своей рукой и в следующее мгновение сказал: «Ты мне понравилась… это тебе!» – и вручил мне картонную коробочку. В ней было пирожное. Как потом выяснилось, его мама готовила вкусные эклеры, редкие для Америки. Я улыбнулась. Том спросил, где он может меня найти. Я ответила, что приду сама в парк, если решу. Том влюбился с первого взгляда…

Пришла домой. Рассказала маме историю знакомства с Томом. Мама попробовала пирожное и сказала: «Нужно отблагодарить Тома». Посоветовала мне принести наш домашний морковный торт ему в благодарность. Что я и сделала, как понимаете, решилась прийти. А потом у нас завязалась дружба, и я пригласила Тома к нам домой. Вспомните тот самый момент, когда мама была неожиданно удивлена моей вольности, что, не спросив у родителей заранее, позвала Тома к нам домой в бедленд.

Во многом наше знакомство укрепила мама, и не только своим тортом. Клэр мудро посоветовала мне продолжать общаться с Томом. Да я и сама уже все решила. Поддержка мамы просто укрепила мое решение. Наверное, она чувствовала, что за Томом кроется хорошая свекровь. И потом подарить девушке еду, – самое дорогое, что у него было в тот момент, говорит о его чувствах. По крайней мере, так я думала в то время. Не ошиблась.

Мария о Генри

Когда я вспоминаю наши дружные вечера, компании друзей и партнеров, встречи в кафе, то всегда особняком в памяти всплывает Генри. Он молчалив и улыбается, держится отстраненно от всех и иногда что-то бормочет про себя. Замечала по губам. Когда в зал заходил какой-нибудь симпатичный молодой человек или девушка, Генри терял дар речи. Затем всматривался в новое лицо и искал момента, чтобы уединиться и поговорить с гостем. Его любовь и интерес к красоте человеческого тела я заметила впервые именно тогда. Однажды, описав, как я вижу его поведение, спросила, что это он делает, когда уединяется и бормочет или говорит с людьми.

– Сестра, видишь ли, – начал Генри, – я изменился после жизни в ашраме. Раньше сдерживал чувства и молчал про себя, думая о чем-то… А теперь иду, знакомлюсь и общаюсь с симпатичными мне людьми. А вдруг эта встреча не случайна? Вдруг симпатия взаимна? Иногда чувствую, что нет, но не могу отказать себе в удовольствии поговорить с человеком и ласкать его взглядом.

– А что ты бормочешь про себя? – спрашиваю повторно.

– А, так это мантры, их читаю периодически, чтобы голову не занимать чепухой. Например, мыслями о твоем вкусном десерте.

Мы засмеялись.

– Да, десерты у меня и моего сына действительно вкусные. Спасибо Клэр и маме Тома, – они смогли передать мне искусство кулинарии.

– Ну, вот как-то так, – закончил Генри.

Брат снова ушел в свое молчание.

Через неделю Генри нужно было уехать. А я все продолжала, как сейчас, думать, что мой брат странный… А может, как говорила наша мама Клэр, он просто чувствителен, а потому ведет себя не как все.

Удивительный Генри

Я начала наблюдать за особенностями Генри с большим интересом исследователя. Планировала разгадать ребусы его поступков и поведения, чтобы лучше понимать брата. Перестала его называть словом «засранец». И посмотрела на него со стороны, будто бы он мне незнакомый человек или приятель.

Мой брат и вправду был ранимым. Вернее, он сам придумал себе, что он раним. Не было родного отца, и что с того? Был Рой, который его любил и уважал. Пол-младший, будучи уже взрослым, однажды сказал, что дядя очень любящим взглядом смотрит на всех людей и порой ощущается и думается, что с ним можно иметь близость… от него что-то такое исходит, что подталкивает других к этому, считывается многими. Даже мои официантки в кафе и помощницы говорят об этом. Я обычно не знала, что ответить, просто слушала. Наверное, Генри и сам знал что-то про себя такое. Сотрудники буквальным образом на него вешались. Он их не воспитывал и не ругал, просто разговаривал с теплотой в голосе, а когда становилось вокруг шумно, покидал компанию.

Приезжавшие в кафе дети, единожды познакомившись с моим братом, скучали по Генри и звали его обратно поиграть с ними. Он присматривал иногда за детьми. Когда же ему нужно было выходить и выступать со сцены, то все маленькие ребята приходили в зал и аплодировали ему громче всех и с визгом встречали, когда он спускался с трибуны.

Всю свою любовь Генри передал родным детям и Элизабет. Как жилось его жене, мне не было ведомо. Она была скрытной девушкой, такой и осталась и после наших встреч.

Как Эл относилась к другу Генри, Марку, я не знаю.

Роман Марка и Генри продолжался, только встречались они очень редко. Марк жил в соседнем ашраме и был без семьи. Обычно они виделись по утрам на утренних прогулках перед практиками и палящим солнцем, как я выяснила позже, проведя расследование.

Я решила познакомиться с Марком поближе и написала ему письмо, предварительно расспросив Генри о ближайшем ашраме. Поэтому об их отношениях и общении знаю только со слов Марка.

Некоторые письма Марка я буду приводить целиком. Он разрешил мне писать о нем. Только просил изменить его имя. На самом деле второго любовника моего брата, встретившегося ему под палящим солнцем Индии, звали не Марк.

То, что европейцы взяли о сексе и перенесли в наш западный мир из тантры, так это только сотую часть, и то понятую ими.

В том районе, где я практиковал, были сильны верования тантристов, потому сам храм отвечал требованиям населения, испокон веков жившего рядом. Потому во дворе стоял огромный лингам11
  Ли́нгам, также часто – ли́нга, (санскр., liṅgaṃ – знак, метка, признак) – в древнеиндийской мифологии и некоторых течениях индуизма символ божественной производящей силы. Хотя некоторые направления шиваизма – в основном, лингаяты – в своей практике используют лингам без йони.


[Закрыть] и, когда наступали праздники, проводились ритуалы. Мне в ту пору в процессе ритуалов все время приходили разные видения – Шивы и монахов, медитирующих высоко в горах в своих пещерах. И много чего еще, за что меня прозвали, любя и шутя, «фантазер».

Сам храм был отделан скульптурами людей в различных сексуальных позах из камасутры. Внутри было темно и имелись кабинки для медитации и практики. На полу стелились циновки из соломы, зажигались свечи или палочки. Размер храма был где-то пятнадцать на пятнадцать метров. Посередине было пустое пространство, дальше располагался алтарь со скульптурой божества. Пол был цельнокаменный, похожий на бетонный. Его натирали до блеска так, что малейшие лучи света, попадавшие в храм, могли отражаться в нем. Внутри всегда было прохладно, в любую погоду.

Мария об Элизабет

Элизабет была француженкой по происхождению. Это ее роднило с нами. Но жила в Италии. Эл была тиха и достаточно скромна. Носила длинные, аккуратно собранные волосы под платком на голове. Часто ее повседневной одеждой была смесь стилей. Индийского в ансамбле ее образа было больше, от Европы и Америки – только джинсы и нижнее белье, я так полагаю. Все время о чем-то думала – в этом она была похожа на Генри. Считала своего мужа самым лучшим и прекрасным на свете человеком. При любом возникающем вопросе в семейной жизни всегда советовалась с мужем, а всем любопытствующим отвечала, что все хорошо.

Переписка Марии и Элизабет

Близкое общение и тайная, долгая переписка с Элизабет началась с разговора на кухне. Генри о письмах ничего не знал.

– Мария, спасибо за гостеприимство и вкусный торт, – сказала в тот вечер Элизабет, когда гостила у нас с Генри.

– Спасибо, что вы в очередной раз остановились у нас. Так много дел в нашей общественной организации, и Генри сумел привлечь к нам должное внимание. Чтобы было бы, если бы ты не заботилась о нем?!

– Ой, ты хочешь сказать, что я как-то причастна к его успехам? – улыбнулась Эл.

– Именно так. Ты способствуешь успеху своего мужа.

– Я думаю, это его регулярные молитвы Всевышнему и следование наставлению учителя проявляются успехами.

– Несомненно, и они тоже, но через тебя приобретают силу молитвы за мужа.

– Откуда ты осведомлена о ведических взаимоотношениях мужчины и женщины?

– Узнать это было не так сложно. У нашей мамы Клэр было много подобной литературы, и потом, Интернет всегда готов ответить почти на любые вопросы.

– Интересно. Генри редко что-то говорит о своей маме. Единственное, что я знаю, – он сильно любил ее, и что Рой – по-моему, так звали твоего отца? – и мама бережно относились к нему.

– Верно…

– Рой был ему отчимом?

– Отцом…

– Ну да. Он всегда тепло говорил о Рое.

– М… интересно, а что еще рассказывал тебе Генри?

– Больше ничего.

– Тогда, наверное, тебе стоит почитать дневники Клэр.

– А разве это возможно и уместно – читать чьи-то дневники? – с удивлением спросила Эл.

– Видишь ли…, как тебе сказать… наша мама не совсем была от мира сего, и по просьбе ее старой подруги Мэри – «Надеюсь, меня не в честь ее назвали?», – подумала я, – опубликовала свои записки о нашей семье и ее жизни с Роем и детьми. Досталось и деду, и роковой бабушке Сьюзи!

– А кто такая Сьюзи?

– Так, я вижу, Генри совсем не посвящает тебя в наши семейные дела. Сьюзи – наша шальная и горячо любимая родная бабуля по отцу Рою. Кстати, в некоторых вопросах, касаемых общения, я на нее очень похожа. Например, прямотой.

– Успела твою прямоту заметить, но не думала, что это перешло к тебе от бабушки.

– Да, у нас даже в семье была шутка о том, что Сьюзи приходила по ночам и воспитывала меня, нашептывая в очередной раз кому, что из родных сказать, кому подстроить маленькую шалость. В дневниках ты подробно ознакомишься с этим. Вот, держи эту зелененькую книжечку.

– Ой, она совсем тоненькая!

– Да, немного, но зато ключевые жизненные моменты нашей семьи в ней отражены.

– А вы не были против публикаций?

– А кто нас спрашивал-то в те юные годы? Мама решила, что так она выполнит свой долг перед обществом, опубликовав дневники и психологические записки. Ведь она не давала частных консультаций и не вела открытого приема, а тут представилась такая возможность, помимо блога в Интернете, напечатать сборник. Да и Мэри, подруга Клэр, настаивала. Отказать было сложно.

– Отличная новость, – заулыбалась Эл, – я раньше подумывала, как же мне поступить со своими записями о жизни…

– Да, интересно… А о ком там у тебя в записях?

– Например, есть строки о первом знакомстве с Генри.

– О, прекрасно! Я как раз хотела у тебя об этом спросить. Расскажешь?

– Лучше пришлю или перепишу с оригинала дневниковой записи о встрече.

– Прекрасно. Разрешишь что-то опубликовать?

– Подумаю. А где?

– В продолжении дневников Клэр. Готовится к выходу вторая книга.

– Ты решила продолжить дела мамы?

– Я не решала, а согласилась. Издательство предложило хорошую оплату, и Том поддержал. И подругу Мэри вспомнила. Да еще и мама во снах приходит и вручает мне книгу в руки. Два раза уже снилась. Правда, писать меня не просит. Просто смотрит с любовью.

Через неделю Эл и Генри уехали, а я стала ожидать письма. И вот 3 марта, накануне открытия гостиницы рядом с кафе, мне пришло письмо с описанием первой встречи с Генри и поздравление об открытии первого здания. Брат с семьей прилететь не смог, у него были еще обязанности в ашраме. Но его заботу мы все чувствовали на расстоянии.

Пол-младший был на седьмом небе от счастья, вовлечен в праздничные приготовления, а с ним и вся семья по линии Тома.