Текст книги "Совершенство"

Глава 43

Прогулка поздним вечером по Токио. Электрический район, где светло, почти как днем. Везде салоны манга: девочки с огромными круглыми глазами, размахивающие неоновыми руками над входными дверьми. Крохотные создания с бледными личиками на обложках комиксов в витринах. Мужчины с мечами и колючими волосами, сражающиеся с огромными чудовищами, целые семейства голубоглазых кошек, наследниц созданной Утагавой Хиросигэ кошки с красной ленточкой, выписанной яркой и сочной тушью.

Бары с девушками в нарядах французских официанток с карикатурно-широкими черными рукавами и маленькими белыми передниками. Чайные домики, где хозяйки ходят в одеяниях из мягкого шелка и кланяются посетителям. Это не домики с гейшами, как в Киото, которые представляют собой совершенно иной антураж, а просто их приятная разновидность с ковриками-татами, где подают горячий чай и где есть уголок, в котором посетители могут зарядить мобильные телефоны.

Огромные аквариумы в витринах ресторанов, полные живых хищных чудовищ. Повар по приготовлению фугу, демонстрирующий набор ножей, используемых для разделки ядовитой рыбы. Не сам процесс разделки, требующий трехгодичного обучения, а тонкие инструменты для извлечения печени и икры, срезки пластов мякоти, промывки, обжарки, очистки и оттирки.

– Ядовитое вещество: тетродотоксин. – Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что эти слова произносит Филипа, а не я. – Содержится по большей части в печени, икре и глазах. По действию своему очень близок к зарину. Противоядия неизвестны. Парализует мышцы, оставляя пострадавшего в сознании, но задыхающимся. В тысячу раз сильнее цианистого калия. Лечение…

– Поддержка дыхания и кровообращения с помощью систем искусственного жизнеобеспечения, пока яд не метаболизируется в теле и не выведется наружу, – закончила я, а она широко улыбнулась, крепче взяла меня под руку и спросила:

– Вы это по антропологии изучали?

– Существует много культур, где люди употребляют в пищу ядовитые грибы, лягушек, рыбу и травы для достижения расширения сознания. Тысячу лет назад ЛСД объявили бы священным веществом.

Она еще раз широко улыбнулась, и в глазах у нее промелькнула искорка искреннего восторга, а когда мы шли по суетливым вечерним улицам, сопровождаемые по пятам ее охранниками, она сказала:

– Размышляйте о красоте жизни. Глядите на звезды и представляйте себя бегущей по ним.

– Все, что мы слышим, есть мнение, а не факт. Все, что мы видим, есть представление, а не истина.

Она рассмеялась – на удивление детским смехом, и тотчас прикрыла рот обеими руками, чтобы подавить неожиданно вырвавшиеся звуки. Медленно отведя ладони от лица, она наконец произнесла:

– В школе меня заставляли читать «Рассуждения», и я их просто возненавидела.

– Но теперь-то вы их цитируете?

– Что-то засело в памяти после экзамена. А вы?

– Читала их несколько лет назад.

– По антропологии?

– По-моему, долго на самолете летела.

– Марк Аврелий, – задумчиво произнесла она. – Родился в апреле сто двадцать первого года нашей эры, умер…

– В сто восьмидесятом году в Вене – тогда Виндобоне, так?

– Престол унаследовал Коммод…

– …Император-разрушитель…

– Убит в сто девяносто втором году, возможно, в термах, но источники дают противоречивые данные. Статуи снесены, сенат посмертно объявил его врагом государства…

– Император-гладиатор, обожал поединки на арене.

– Это стало началом конца, как выразился Эдуард Гиббон. Вот с этой части его книги история сделалась интересной, – ответила она и остановилась так внезапно, что я едва не споткнулась, удерживаемая ее рукой, словно якорем, затормозившим мое тело, хотя ноги попытались двигаться дальше.

– Это не… совершенно… обладать знаниями, – запинаясь, пробормотала она. Вся ее радость куда-то испарилась. – Совершенные люди – не суть люди ученые, они не… мудры. Именно так говорит мой брат. Знание – оно для выпендрежа и тех, кто почти все время сидит дома, а у нас есть «Гугл» и «Википедия». Знания – это то место, где должна быть сексуальность. Умный – значит сексуальный, гений-социопат, самый остроумный в компании, но умен тот, кому не нужно работать, не нужно вкладываться в знания и проводить время на работе, кто… просто примечателен. Быть примечательным – это быть сексуальным, не утруждающим себя работой. Сексуальность хорошо продается. Вот что всегда говорит Рэйф: сексуальность хорошо продается.

Мы неподвижно стояли посреди улицы, взяв друг друга под руки. Проходившие мимо мужчины таращились на нас, поворачивая головы, вытягивая шеи и гадая, что же у нас произошло. Она плакала, беззвучно, держала меня за руку и плакала. Я дала ей немного выплакаться, прижала к себе, чувствуя у себя на плече ее слезы. Мне самой захотелось поплакать, с чего бы это: когда я вижу плачущего в поезде ребенка, мне становится грустно; вижу, как плачет незнакомый человек, и на глаза у меня наворачиваются слезы. Это, наверное, слабость, некое местечко, где эмоции еще не привыкли к крайностям проявления чувств.

– Филипа, – выдохнула я, когда она отстранилась, вытирая лицо рукавом, – что же такое «Совершенство»?

– Это конец света, – ответила она. – Это конец всего.

Я было открыла рот, чтобы что-то сказать, что-то спросить, хоть что-то предложить, но тут налетел один из ее охранников с салфеткой в одной руке и телефоном в другой и поинтересовался:

– Мисс Перейра, с вами все в порядке?

Говорил он с американским акцентом, и взглядами мы с ним не пересеклись. Она не обратила внимания на салфетку, продолжая вытирать лицо рукавом, и он снова спросил:

– Все в порядке, мэм?

– Да, – ответила она. – Все нормально.

– Вас очень не хватает на приеме.

Я чуть было не нахмурила укоризненно брови, но я же профессионал, воровка, а этот человек – враг, вторгшийся на мою территорию.

Она кивнула, шмыгнула носом, улыбнулась охраннику, снова шмыгнула носом, после чего улыбнулась мне.

– Извините, – пробормотала она. И еще раз: – Извините. Вы… если бы все решала я, я бы… но мой брат очень… Надеюсь, ваша работа будет успешной.

– Благодарю вас.

Пауза, она кивает куда-то в пространство, охрана ждет, телефоны включены и соединяются с кем-то невидимым. Филипа снова кивнула, чуть повернулась, потом снова приблизилась ко мне и стащила с запястья браслет. Он представлял собой тонкую серебряную полоску, закрученную в бесшовную ленту Мёбиуса. Левой рукой она взяла меня за правую руку, продернула мои пальцы сквозь браслет и, взглянув на мое запястье, удовлетворенно кивнула.

– Благодарю вас за приятный вечер.

Я открыла рот, чтобы сказать: нет, не… не стоило… но задумалась, гадая, какие слова лучше всего пришлись бы к этой ситуации, и ответила просто:

– Спасибо вам.

Мы с ней переглянулись, и она улыбнулась, после чего позволила охранникам увести себя прочь.

Глава 44

Что такое совершенство, что вообще означает слово «совершенный»?

Совершенный: настолько хороший, насколько это возможно.

Свободный от изъянов и недостатков.

Поиски в Интернете, изучение книг и истории.

Ищите словосочетание «идеальная женщина», и вы найдете тела. Диаграммы, объясняющие, что идеальное лицо принадлежит актрисе с затуманенным взором, идеальными волосами обладает принцесса, идеальная талия настолько узка, что еле удерживает опирающуюся на нее полную грудь, ноги непропорционально длинные, а улыбка говорит: «Возьми меня». Обработанные в графическом редакторе черты, сочетающие в себе лица кинозвезд, топ-моделей, поп-див и знаменитостей. Кто такая идеальная женщина? Согласно Интернету, она белокожая блондинка с булимией – другие характеристики не оговариваются.

А идеальный мужчина? У него широкий круг интересов, он в любое время вежлив и учтив, симпатичен и в меру сексуален, интеллигентен, предпочтительно остроумен, имеет высокий доход и собственный дом без ипотеки.

Лента Мёбиуса. Возьмите полоску бумаги, поверните один из ее концов вполоборота, склейте кончики вместе, создав неориентированную поверхность, где верх всегда низ, а низ всегда верх. Открыта в 1858 году, но полностью описана с помощью математического аппарата лишь в 2007-м, поскольку чрезвычайно трудно смоделировать бесконечный процесс, замкнутую петлю, не имеющую окончания.

Серебро, согретое Филипой, теперь согревается моим запястьем. Я без конца кручу браслет кончиками пальцев.

Что такое «Совершенство»?

Возможно, Филипа была права. Возможно, это и есть конец света.

Я отправляюсь на поиски Клуба ста шести.

Легко вести наблюдение, когда окружающий мир забывает тебя.

Следя за зданием Перейры-Конроев из припаркованной неподалеку взятой напрокат машины, я начала фиксировать и систематизировать перемещения живших в доме членов Клуба ста шести, и никто мне не помешал.

Женщина, усаживающаяся в лимузин с шофером, чтобы отправиться на прием, может заметить девушку на той стороне улицы и удивиться, но когда она потом все забудет, из всех ощущений останется лишь удивление.

Охранник, помогающий Рэйфу сесть в лимузин, замечает меня, закрывая дверь, и считает подозрительной, но пока еще не угрозой, не по первому наблюдению. Когда он вечером возвращается, он повторяет тот же мыслительный процесс, и опять впервые видит меня, и вновь не поднимает тревогу.

Я шарила по карманам, крала сумочки, прокрадывалась в апартаменты. Я считывала информацию с мобильных телефонов, заходила на электронные почтовые ящики, странички в «Фейсбуке» и аккаунты в «Твиттере».

Я тенью следовала за мужчинами на работу, за женщинами на приемы, крала их имена, имена их уборщиц, портных, шоферов и друзей.

По утрам я бегала, по вечерам посещала храмы, бары, клубы, лекции и спектакли, а в остававшиеся часы изучала Клуб ста шести.

На седьмой день наблюдения, вооруженная знаниями, почерпнутыми из украденных мобильных телефонов, я последовала за группой из четырех мужчин из Клуба ста шести от апартаментов на закрытый прием в районе Адзабу, куда пускали только по приглашениям.

Прием позиционировал себя как «Сладкие девочки и сладкие мальчики», и доступ туда определялся одним из двух – декларацией о годовом доходе свыше ста десяти тысяч долларов с финансовыми документами для подкрепления этого факта или собственноручно написанным заявлением, почему ты, приглашенная, так стремишься встретить своего сладкого папика.

Привет! – написала я. Меня зовут Рейчел Донован, мне 24 года, и я очень люблю людей. Я люблю встречаться с людьми, люблю заботиться о людях, люблю слушать их рассказы и шутки, люблю узнавать об их работе и о том, что они любят. Если бы я могла провести всю жизнь, встречаясь с людьми и видя мир, то была бы на верху блаженства.

К этому предисловию я прикрепила свою фотографию в открытом красном платье, где улыбалась в объектив всеми тридцатью двумя зубами.

Мне хочется познакомиться с богатыми людьми, объясняла я, потому что они видели гораздо больше, чем я.

Мне хочется познакомиться с богатыми мужчинами и женщинами, размышляла я, потому что воровство – это искусство, а вы – мои чистые холсты.

Я три раза в неделю хожу в спортзал и являюсь чемпионкой в беге на десять тысяч метров. Мне кажется, что мое лучшее качество – это улыбка, она просто делает людей счастливыми.

Приглашение пришло через несколько часов. Цифровые хранилища помнят меня, и мое имя появилось в списке гостей на двери.

Разнообразные звуки на приеме. Гости в большинстве своем – со всех концов света, английский – язык по умолчанию. Официантки наряжены гейшами, но ни одна гейша никогда не наденет такой яркий парик и не потерпит ни нитки полиэстера в своем сверкающем одеянии.

– Я пытался ходить на свидания, но деньги стали моей проблемой: женщины не знали, как себя со мной вести, как только узнавали, насколько я богат.

– Секрет моего успеха? Я просто знал, что преуспею. Вот и все, что мне понадобилось.

– Теперь мне приходится перемещаться на вертолете, потому что людям вроде меня находиться на улицах становится небезопасно.

– Люди сложны, деньги просты.

– Это не проституция. Проституция незаконна. Это взаимное соглашение между потенциальными партнерами с реалистичными ожиданиями.

– Люди – народ и правительство – пытаются наказать подобных нам за то, что мы богаты. Зависть – вот в чем вся суть. Почему я должен отдавать деньги, которые заработал, кому-то, кто может жить за счет государства? Если они не могут проявить силу воли и продвинуться, как я, тогда совершенно не вижу, почему они должны меня волновать.

Я двигаюсь по залу, стянув то кредитную карточку, то мобильный телефон. Пока еще идет разведка. Мне не нужно очень много говорить: здравствуйте, до свидания, а если вдруг нужно вернуться к жертве, то снова здравствуйте и снова до свидания. Но я хочу поговорить, мне нужно поговорить, безмолвные слова лежат у меня на языке, так что я произношу: «О Господи, это так интересно, как же вы правы», – потому что именно это и сказала бы Рейчел Донован. А потом я понимаю, что ненавижу эти слова, так что улыбаюсь совсем другой улыбкой и говорю:

– Вообще-то, нет, пошли бы вы куда подальше, вы с вашим высокомерием, вашей эгоистичностью, вашей уверенностью в том, что вы заслуживаете того, что имеете, с вашими мыслями о том, что потому что вы знаете, какие маленькие зеленые цифры позеленеют еще больше, потому что знаете, как оперировать абстрактными количествами и математической вариативностью, вы каким-то образом заслуживаете того, чтобы править этим пропащим миром.

Открыв от удивления рты, гости ищут управляющих, чтобы пожаловаться: вот здесь женщина, женщина в красном платье, а мы-то думали, что вы отсеиваете гостей перед их приходом, мы-то думали, что вы продаете нам скромных детишек, которых мы интересуем только из-за денег, и которые знают, как притворяться, так какого же черта?

Но я отворачиваюсь и смешиваюсь с толпой гостей, чувствуя себя повелительницей вселенной, и к тому времени, как мужчина найдет менеджера, чтобы ему пожаловаться, он уже забудет, что произошло и насчет чего он намеревался жаловаться.

Лишь ненадолго, только на мгновение я вспоминаю, что я воровка и давным-давно утратила все высокие моральные принципы.

«Пошли вы все, – повторяю я самой себе, – к чертовой матери».

Дисциплина во всем.

Я – машина.

Я – моя улыбка.

Я – восторг.

Окаси, восторг, радость, зачарованность. Старомодное слово, столь любимое Сэй-Сёнагон, находившей восторг в малых красотах жизни. Веточка цветущей вишни, которую трепетно несет миленький мальчик. Ледяная прохлада снега, падающего с ясного неба. Я все это нахожу прекрасным, писала она, и восхищаюсь тем, чего не замечают другие.

Я – окаси.

Я стою на нависающем над улицей балконе, отделенная от шумного приема стеклянной дверью. Несколько человек тоже вышли на воздух, подальше от легкой пустой музыки и круговерти людей, разодетых в «Диор», «Хьюго Босс», «Шанель» и «Армани». Я наблюдаю, как они торгуются о цене, держа в руках бокалы с шампанским, а на лицах – неизменные улыбки. Я считаю лакированные туфли и золотые часы, рубашки от дорогих портных и кашемировые носки, и на какое-то мгновение мне становится почти стыдно.

– Я ищу кого-нибудь, кто бы меня ждал, – говорит мужчина, представившийся мне как Джефф – просто Джефф. – Моя работа требует постоянных разъездов, но иногда, когда я возвращаюсь домой, мне хотелось бы провести несколько дней с кем-нибудь, с кем я мог бы, так сказать, потусоваться. Мы бы сходили в кино, может, в театр, поужинали бы вместе, и да, мне бы хотелось, чтобы отношения носили и сексуальный характер, но я не требую моногамии, она может жить собственной жизнью, делать, что ей захочется, я заранее положу деньги на ее счет.

– Это хороший вариант, – прошептала мне на ухо какая-то женщина после того, как Джефф отвернулся, обескураженный моим вежливым отказом. – Это гораздо лучше того, чего хочет большинство мужчин.

Воспоминания о похожей системе, о древнем обычае. Данна. Покровитель гейши в средневековой Японии. Иногда отношения были сексуальными, иногда возвышенными, иногда существовало негласное и неписаное соглашение между гейшей и патроном, о котором считалось зазорным даже упоминать. Как же мало изменился мир.

– А у вас есть «Совершенство»? – спрашивает одна женщина у другой. Они стоят так, словно наслаждаются видом, глазами то и дело стреляя в зал. Я вполуха слушаю их разговор, прикрыв глаза и подставив лицо прохладному ветерку.

– Да, это просто потрясающе. А сколько?…

– Двести тридцать три тысячи.

– Вы выглядите просто великолепно.

– Да, да, я чувствую себя великолепно, оно изменило всю мою жизнь. Вы знаете, что именно из-за него я попала на этот прием?

– Вы серьезно?

– Я набрала двести тридцать тысяч баллов, и вот, откуда ни возьмись, у меня во входящих приглашение, подарок от «Совершенства» – найти идеального мужчину для идеальной женщины. Тут так чудесно, в том смысле, что посмотрите вокруг, просто дивно, а мужчины…

– Я знаю.

– А его вы видели? В том смысле, что я бы с ним переспала, у него такое тело, но он еще владеет крупнейшими компаниями по производству шин в Восточной Азии или что-то в этом роде.

– Господи, с таким телом…

– Вот это да!

– А как вы думаете, у него тоже есть «Совершенство»?

Я крепко зажмуриваюсь, выдыхаю, считаю до десяти и ищу троих мужчин, которых мне полагалось отследить.

Окаси, окаси, я – окаси.

– Я ищу идеальную женщину, – объяснял мне один из них, бразилец с золотыми часами размером с мой кулак – заказными, с гравировками, кошмар сбытчика, если бы я решила их стащить. – Мне нужно, чтобы в «Совершенстве» у нее было не меньше восьмисот тысяч баллов, и она бы стремилась набрать миллион.

– Как все точно рассчитано.

Он уставился на меня, как на идиотку.

– Мужчина не может достичь совершенства, пока у него нет жены, – пояснил он. – Брак – это союз двух сердец, двух тел, двух душ. Кто бы она ни была, она тоже должна быть совершенной.

– А как вы измерите это совершенство? – спросила я. – Вам это скажет приложение?

– Конечно, скажет, – ответил он. – Вот так я все и узнаю.

Я стянула у него часы.

Мою душу охватила какая-то озлобленность.

На девятый день я проследила за миссис Гото.

Апартаменты номер семьсот восемнадцать, сорок три года, два года в разводе, в настоящий момент обручена с мистером Моти из апартаментов номер двести шестьдесят один – идеальный мужчина для идеальной женщины. Как же я научилась ненавидеть эти слова.

Водитель отвез ее к дворцу Мэйдзи с его садами, но она не выказала ни малейшего интереса к этим императорским землям с их арочными мостиками и висячими деревьями. Вместо этого она позвонила в безликую белую дверь, ведущую в безликое белое здание, и дверь закрылась за ней с легким механическим шипением.

Безликие прочные двери всегда вызывают любопытство у воров. В семь вечера я украла электронный ключ у охранника, возвращавшегося со смены, а в два часа ночи проникла внутрь по трубе мусоропровода с автостоянки на заднем дворе с его пропуском в кармане и купленным по Интернету набором отмычек в сумочке.

Частная медицина. Она легко определяется: в бесплатной медицине нет столько растений в кадках или кофе-машин. Диваны не обтянуты кожей, ковры не толстые и не чистые, кабинеты не украшены небольшими медными табличками, и никто не рад вас видеть.

Я вообразила, что здесь занимаются пластической хирургией. («Я очень доволен своим телом, – прошептал один мужчина, накопивший четыреста тысяч пятьсот баллов, с которым мы вместе пили саке. – Даже занимаясь спортом и придерживаясь хорошей диеты, я выглядел совсем не так, как мужчины в кино, пока не поставил себе «Совершенство».)

Я заключила, что в «Совершенстве» невозможно набрать 1 × 10⁶ (один миллион) баллов без какого-либо хирургического вмешательства. Даже самые красивые, даже самые потрясающе красивые природной красотой все равно что-то корректировали, подтягивали или разглаживали. Совершенство, казалось, является не свойственным человеку качеством.

И все же, идя по лечебно-оздоровительному центру, мимо дверей с фамилиями профессоров и врачей, мимо отделений и служебных помещений, я не заметила ни операционных, ни послеоперационных палат. Я двигалась со скоростью человека, которого не должны приметить, и верила – меня не вспомнят, если я вдруг наткнусь на уборщиц или же ночных охранников.

Кабинеты психологов, тренингов, детокс-терапии, физиотерапии, диетотерапии – двери летели мимо, и я не понимала, что они здесь делают и что они здесь значат. У двери с табличкой «Спектрокраниотомия» я остановилась и с помощью украденного электронного ключа проникла внутрь.

Белая комната: белые полы, белые стены. Большая красная кушетка посередине, столб из нержавеющей стали, поддерживающий регулируемые элементы. Огоньки, провода, выключенные машины, акронимы и символы на катакане и хирагане. Надеваемый на голову шлем, присоединенный к центральному распределительному коммутатору аппаратуры. Пара очков, подключенная к сетевой проводной разводке. Сервер, спрятанный за стеной шкафа, флагманская модель, девяносто тысяч долларов США в базовой комплектации. Щелчок выключателя, и очки начали излучать свет, изображения вспыхивали сквозь оптику слишком быстро, чтобы за ними можно было уследить.

Лежавшие в ящичке брошюры рассказали мне куда больше, чем мои скудные познания в нейробиологии. По-английски и по-японски в них говорилось:

Эксклюзивно для членов Клуба ста шести, процедуры, предоставляемые нашей клиникой, помогут вам найти совершенство внутри себя. Уверенность, самоуважение, оптимизм, амбициозность и преданность – если вы дошли до этой ступени, все это лежит внутри вас, и с нашей революционной новой услугой мы поможем вам обрести силы стать таким человеком, каким вы хотите.

Картинки.

Идеальные женщины в кресле, шлем на головах. В ушах мини-наушники, подключенные к звуку, которого я не слышала. Носовые зажимы, прикрепленный к языку датчик, а может, вовсе и не датчик, а нечто другое, создающее ощущения, чувства. Зажимы на пальцах, игла в одной руке, препараты и электричество.

Идеальные мужчины в идеально белых рубашках, великолепно освещенные солнцем и горделиво улыбающиеся.

Идеальные семьи, играющие с идеальными детьми на идеальных пляжах у лазурного моря.

Свидетельства клиентов.

Мне приходилось делать вид, что я та, кем на самом деле не была, и когда бы жизнь ни становилась для меня лучше, я все время думала, что этого не заслужила. Процедуры помогли мне увидеть мир в новом свете. Я достойна настолько многого, что никогда и представить себе не могла.

Внизу – фотография женщины в шелковом костюме, руки скрещены на груди, плечи расправлены, голова гордо поднята.

Чего стоит моя жизнь? – спрашивал заголовок, а у нее под ногами сквозь огромные стеклянные панели виднелся распростертый внизу город. Моя жизнь теперь совершенна, и я изменяю мир к лучшему, просто живя в нем.

Дверь в комнату открылась, и вошла уборщица вся в синем.

На ее лице – удивление, тотчас сменившееся подозрительностью. Если бы мир помнил меня, это был бы косяк, провал, ведь я стою здесь, явно совершая нечто незаконное, а в момент неуверенности я чувствую, как лицо у меня становится виноватым, прежде чем нацеплю на него улыбку. Передать мой словесный портрет в не столь мультиэтническом Токио не составит особого труда, но я – ничто, лишь легкий дискомфорт в груди, который позже можно списать на икоту, я – страх, исчезнувший так же быстро, как и нахлынувший, я, (ничего не стоящая?)

уже практически забытая, когда чуть отталкиваю ее в сторону и бегу к двери.