Текст книги "Совершенство"

Глава 47

Полный провал.

Полный, полный развал.

Женщина сидит в своем гостиничном номере, прижав к груди подушку, и плачет – она плачет – прямо как шестилетний ребенок.

Хоуп Арден, возьми же себя в руки!

Без толку.

Хоуп Арден – женщина, которая была Хоуп Арден до того, как Хоуп Арден стала ничем, кроме как сектором в цифровом архиве, углеродистым отпечатком ноги – эта женщина сейчас сидит в сером номере серой гостиницы под серым небом и плачет.

Мне хочется, чтобы здесь оказался Лука Эвард и обнял меня, хочется, чтобы Гоген глядел на меня с удивлением, чтобы Филипа Перейра смотрела на меня с изумлением. Я хочу, чтобы тут оказались моя мать, пешком пересекшая пустыню, и мой отец, внушавший мне никогда не вставать на путь преступлений. Я хочу, чтобы Паркер из Нью-Йорка, тот, которого я не могу вспомнить, Byron14, я хочу, чтобы Рейна бин Бадр эль-Мустафи, чтобы хоть кто-нибудь произнес мое имя.

Гоген даже не запомнил меня на такое время, чтобы успеть броситься за мной в погоню, когда я ускользнула из его поля зрения.

Филипа не вспомнит, как вместе со мной ела лапшу.

Я мертва во всем, кроме своих дел и деяний.

А мои дела и деяния – никчемны.

Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать. Потом то же – по-японски. Затем так же – по-немецки. Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять…

Я – номер тысяча четыреста семнадцатый.

Вот на этом я перестаю плакать.

Встаю.

Умываюсь холодной водой.

Мою руки, два нажатия на контейнер с жидким мылом над раковиной.

Привожу в порядок волосы.

Встаю прямо.

На счет тысяча четыреста семнадцать я снова становлюсь воплощенной дисциплиной.

Глава 48

Паркера я разыскала довольно легко: эксклюзивная гостиница, эксклюзивный автомобиль, эксклюзивное… все.

Эксклюзивный: от английского «исключительный». Ограничивающий владение или управление одной общностью людей или организаций.

Я проследила за ним, посмотрела, как он смеется, жмет руки, кланяется в пояс.

На главной странице интернет-сайта Паркера красовалась его фотография. Весь в белом, рука лежит на рулеточном столе, за спиной зеркала, над головой – хрустальные люстры. Давно ушедших царей и королей на портретах изображали с символами власти: скипетром и державой в руках, и с войском за спиной. Здесь же, у рулеточного стола, Паркер из Нью-Йорка, Совершенный Паркер, правящий миром, совершенный во всем.

Не злись.

Я – тысяча четыреста восемнадцать.

Девятнадцать.

Двадцать.

Таким я был, никто меня не помнил, гласило его личное признание. Теперь я знаю, чего стоит произвести впечатление. Попробуйте совершенство!

Тысяча четыреста двадцать один.

Тысяча четыреста двадцать два.

Я глядела на него, а он меня не помнил, но мир, казалось, помнил его.

В тот же день я связалась с Byron14.

wherewhatwhy: Мне нужно «Совершенство». Я хочу вскрыть его и узнать все о том, как оно работает. Мне НЕОБХОДИМО знать, как оно работает.

Byron14: Мне тоже.

Я – воровка.

На токийском вокзале в камере хранения для меня оставлена флэшка.

Я забираю ее и отправляюсь в путь.

Глава 49

От токийского вокзала до станции «Инаритё» всего две остановки. Я пробегала пальцем по бесконечной поверхности ленты Мёбиуса, подаренной мне Филипой, зная, что безопаснее было бы оставить браслет в гостинице, но мне не хотелось его снимать.

Ну и хорошо: позволю себе маленькую неосторожность. Крохотный изъян в профессионализме.

Инструменты для работы. Украденные удостоверения личности, подделанные бейджики службы безопасности. Я тщательно собирала лица, адреса, каждый украденный телефон, каждый взломанный компьютер, каждое примеченное лицо, каждый стянутый бумажник, каждое имя и каждый номер. Я могла бы войти в токийский офис «Прометея» прямо сейчас, но здесь Гоген, и Гоген понял, что не может вспомнить моего лица, и поэтому я во всеоружии отправляюсь в Яманотэ.

Последнее, что я краду, – это первое, чье отсутствие заметят: кодовый жетон размером с большой палец моей руки, показывающий шесть меняющихся цифр, когда к нему прикладывают авторизованный отпечаток пальца. Эти цифры соответствуют входному коду на двери, отделяющей меня от серверов «Прометея». Как только я его украду, меня уже ничем не остановить.

Человека, являющегося обладателем и жетона, и отпечатка большого пальца, зовут мистер Канеко. Он постоянно находится под наблюдением службы безопасности, но я уже три раза вступала с ним в контакт во время трех рекогносцировочных выходов, и лишь однажды охрана преградила мне путь.

Для грехопадения мистер Канеко слишком скучен. Однако он верит в то, что делает, и живет по «Совершенству». Каждый вторник «Совершенство» сообщает ему, что лучше всего отправиться в спортзал, куда он и направляется. Спортзал этот – исключительно для мужчин, и он настолько элитарен, что не нуждается в рекламе.

В вестибюле дежурит охранник. Я пробираюсь внутрь через служебный вход с помощью ключа, украденного восемь дней назад у персонального тренера. У мистера Канеко свой личный шкафчик, всегда под одним и тем же номером – 324 – и он свято верит, что эти числа особенно ему благоприятствуют. Его счастливое направление – север. Его группа крови – вторая положительная, что означает, что он воин, натура творческая и страстная. (Это совсем не так.) Он во все это верит, так что я, разумеется, все это внимательно изучила.

Профессионализм: поведение, цель или качества, связанные с людьми, обладающими высоким мастерством и навыками.

Я стремительно захожу в мужскую раздевалку, приводя в ужас многих посетителей, сидящих, небрежно прикрыв полотенцами свои голые, отточенные до совершенства тела, и проникаю в шкафчик мистера Канеко с помощью универсального ключа, стянутого со стойки администратора.

Мужчины кричат: вон, вон, кто вы, что вы здесь делаете? Я нахожу нужный мне кодовый жетон, лучезарно им улыбаюсь, отвешиваю полупоклон и оставляю их наедине с собственной наготой. А к тому времени, когда один из них натянет халат и сандалии и дошлепает до администратора, чтобы пожаловаться, он уже все забудет.

Сжимая в руке кодовый жетон, я направляюсь к «Прометею».

Подготовка, подготовка, подготовка.

Это являлось священной догмой для похитителя драгоценностей, с которым я когда-то пила коктейли на морском берегу в Хорватии. Он работал с «Розовыми пантерами» еще до того, как на сцене появилось молодое поколение и дела у них пошли неважно.

– Подготовка! – воскликнул он, высасывая последние капли алкоголя из апельсинового ломтика. – У этого нового поколения нет никаких умений. Они врываются куда-нибудь, начинают размахивать пистолетами, хватают первое, что под руку попадется, ну, может, тысяч на десять-двадцать долларов самое большее, но дело этого не стоит, совсем не стоит.

И снова, лежа в объятиях Луки Эварда той ночью в Гонконге, когда моя голова поднималась в такт его дыханию, покоясь у него на груди, когда я, по-моему, была счастливее всех, самой счастливой, какой только себя помню.

Я тогда спросила… кое-что… прижавшись к нему. Я боялась, что когда мы перестанем разговаривать, он заснет, а во сне все забудет, и это мгновение исчезнет навсегда.

Сейчас.

И теперь.

И вот – исчезло.

Так что я его разговорила, и он сказал:

– Вор однажды нарушает закон, по мелочи, и это легко, это сходит с рук, ты чувствуешь себя прекрасно, это легко, никакого особого ущерба. В следующий раз все снова легко, и еще раз, и еще, и еще, пока это не становится привычкой. Просто ты это делаешь, и все. И вот однажды тебе захочется чего-то большего – возможно, новую машину или новый дом – и у кого-то это есть, а у тебя нет, но все нормально, потому что ты знаешь, как это взять, а также знаешь, что заслуживаешь этого, потому что это не просто то, что ты делаешь, это то, кто и что ты есть. А на следующий день ты берешь пистолет, но ты не пустишь его в дело, однако ты привыкаешь к тому, как удобно он лежит у тебя в руке, и когда погибает твоя первая жертва, ты, наверное, пугаешься, а может, и нет, потому что носил с собой пистолет так долго, что это стало естественным и привычным. Неизбежным. Частью тебя. Вот именно такие люди меня и пугают, которые не идут на какое-то дело, а становятся этим делом. Которые не знают, когда остановятся.

– А разве полицейские не такие? Они не становятся частью своей работы?

Он на секунду задумался, потом тихонько рассмеялся каким-то горловым смехом.

– Может, и становятся. На тебя что-то такое начинает давить, когда ты, например, пытаешься вычислить и поймать убийцу. Ты знаешь, что он где-то рядом, готовый убивать, а внизу тебя ждет семья его очередной жертвы, и ты задумываешься… а есть ли у меня право уйти домой в пять вечера, зная все это? Могу ли я отдыхать на выходных, когда он рядом? Иногда тяжело быть хорошим полицейским и кем-то еще.

– А что же эта женщина в Ханг-Хоме? Она убийца?

– Кто знает? Может, однажды и станет такой.

Недолгое молчание, но он еще не спал, белки глаз сверкали в полумраке номера отеля, мысли парили где-то вдали. Я целую его в шею, не давая уснуть, растягивая это мгновение в вечность: он сейчас и я сейчас, это воспоминание, эти мы, чего я почти никогда не говорила, мы вместе, я и кто-то еще, кто часть меня, в настоящем времени.

Немного спустя он произнес:

– Я никогда не говорил о причале в Ханг-Хоме.

– Что?

– Ты сказала – женщина в Ханг-Хоме, но я о ней ни разу не упомянул.

Сон с него слетел, а я уже начала задремывать.

– Конечно же, упомянул, – ответила я. – Разумеется, упоминал.

Между нами воцарилось молчание. Теперь он был начеку, в половине пятого утра, когда город уже просыпался, над морем занимался рассвет, а он внимательно глядел на меня, и то, что было между нами, то мгновение, которое должно было длиться вечность, уже исчезало.

Прямо сейчас.

Я чувствовала, как оно стремительно ускользает.

Становится воспоминанием, лишь моим воспоминанием, чем-то только для меня, и каким-то нереальным в своем одиночестве, словно я все это себе навоображала, нафантазировала ночь с Лукой Эвардом, сон, который рассеется.

И вот.

Все исчезло. Разорвалось, как паутина, обрывки которой колышет ветер.

И я сказала:

– Пойду попью воды. Тебе что-нибудь принести?

– Нет.

Я отправилась в ванную и заперлась там, осталась сидеть с выключенным светом, обхватив голову руками, отсчитав пятьсот вдохов и выдохов, а когда я оттуда вышла, он уже все забыл. Он спал, и все закончилось.

Подготовка, подготовка, подготовка.

Я украла кодовый жетон мистера Канеко из спортзала, а отпечаток его большого пальца «срисовала» с бокала с вином.

В универмаге я стащила шелковый костюм и большой «дипломат», который разобрала и снова собрала, положив туда все, что мне нужно.

С заднего сиденья полицейской машины я стянула раскладную дубинку и баллончик с перечным газом. Факт: все японские полицейские должны научиться дзюдо.

Я украла набор мини-отверток, маленькую электродрель, фонарик, упаковку свечей, бутылочку бензина для зажигалок и пару защитных очков для сварки. Я засекла, сколько горит одна свеча, и обрезала остальные под нужное мне время.

Отмычки я купила по Интернету. Пакетик простого йогурта стоил потрясающе дорого, но это же Япония. В моей гостинице лежали спички с ее рекламой, и я их взяла. Петарды висели у ворот храма, но мне это показалось святотатством, так что я купила их в магазине напротив.

Я крала коды и ключи, теперь уже осторожно, поближе к концу – все надо было украсть как можно ближе ко дню операции, чтобы пропуска не деактивировали, а коды не поменяли.

Я получила доступ к первой линии компьютеров на ресепшн «Прометея», украв аккаунт электронной почты у компьютерщика с одиннадцатого этажа и разослав от его имени вложение под названием «Важное обновление системы безопасности» секретарям на ресепшн, которые открыли его, и каждый их удар по клавиатуре сделался моим.

Я купила услуги у хакера, скрывавшегося под ником «ОсумиБылаПтеродактилем», и за десять минут до моего входа в здание «Прометея» она взломала управление веб-камерами в вестибюле и заморозила ввод данных в них на десять секунд до моего входа и на десять секунд после него. Мое лицо не попало в объективы.

Я вошла через главный вход, и никто меня не остановил.

Это было мое шестое посещение офисов «Прометея».

Гоген будет где-то рядом. Как он добрался до Токио? Возможно, просмотрел видео с камер на самолете в Шарм-эль-Шейхе, пытаясь обнаружить меня, а вместо этого обнаружил себя, наставившего нож на женщину, которую не мог вспомнить. Возможно, ему не удалось придумать убедительную версию того, как он добыл бриллианты, мой багаж и мои паспорта. Гоген поразил меня как личность, гордящаяся своей памятью, и поэтому, разумеется, он прибыл в Токио, поскольку Филипа ела с кем-то, кого не смогла вспомнить, а Токио – это то место, где располагается «Совершенство».

Он станет смотреть в оба, но это ничего. Я сосчитала камеры видеонаблюдения, прошла пятнадцать шагов в сторону лифтов, прижавшись к стене слева, на шестнадцатом шаге резко свернула вправо, отсчитала семь шагов по коридору, резко свернула влево, прошаркала еще восемь шагов, прижавшись спиной к стене, и ускользнула от первых двух камер.

Резко влево по коридору, восемь шагов, резко вправо, двадцать два шага – и вот я у мужского туалета. Вход в дамскую комнату просматривался камерой, висевшей наверху чуть вправо; мужчины подобного любопытства не удостоились.

В туалете я раскрыла свой «дипломат» и переоделась в халат уборщицы и синие брюки. Волосы я убрала под бейсболку, вытащила из шкафа у раковин ведро на колесиках, засунула в него мешок с инструментами и пакетик йогурта, а сверху пристроила швабру.

Шаркающей походкой уборщицы я двинулась к лифтам, опустив голову и повернув ее чуть-чуть влево, чтобы камера не засекла мое лицо, и нажала на кнопку вызова.

С помощью украденного бейджика я пробралась на семнадцатый этаж. Свет выключен, на столах ни пылинки. На этом настоял строгий руководитель отдела разработок мистер Ямада. Он также настоял, чтобы каждый день весь его отдел по десять минут практиковал дзадзэн, а сам расхаживал вдоль молчаливых рядов своих медитирующих подчиненных, держа в руке крохотный колокольчик, с помощью которого начинал и заканчивал обряд. Другие пристрастия и отличительные черты мистера Ямада: фанатичное, но бесталанное коллекционирование комнатных растений, ревностный болельщик команды «Сан-Франциско джайнтс», а также человек, который в молодости снискал себе славу создателя совершенно нового поколения технологии VHS. Дни триумфов безвозвратно ушли, теперь он превратился в обрастающего жирком управленца.

Его кабинет отделялся стеклянными перегородками от остального офисного пространства на этаже с открытой планировкой, хотя он с гордостью подчеркивал, что жалюзи у него на окошках никогда не опускались. Но из всех работавших на семнадцатом этаже только мистер Ямада обладал доступом на этаж выше, где и шла настоящая работа над «Совершенством».

Он хранил пропуск в сейфе за небольшой, оклеенной фанеровкой дверцей, в северо-восточном углу своего кабинета. Сейф был цифровым, пять кнопок явно выделялись налипшим на них с его пальцев потом и жиром, две цифры даже начали стираться. Я записала 1, 2, 5, 7 и 9, переставила их как 25/11/79, дату рождения его старшего сына. Первая попытка оказалась неудачной, но, переставив день и месяц на американский манер, где даты начинаются с месяца, я с легкостью открыла сейф.

Я украла его карточку-пропуск, который он так глупо хранил в таком дурацком месте, и прошла одиннадцать шагов, прижавшись плечом к стене, потом проползла пятнадцать шагов на четвереньках между столами, волоча за собой ведро и ускользая от камер, пока не добралась до мусорной корзины вне зоны их видимости. Она была из прочного металла и стояла рядом со шкафом с документами. Я набила ее смятыми листами бумаги, опрокинула набок, облила все вокруг жидкостью для зажигалок и осторожно зажгла обрубок свечи, поставив его на край лужицы.

Потом отползла, давая пламени соскользнуть вниз.

Дверь на восемнадцатый этаж была шесть с лишним сантиметров толщиной и приводилась в действие пневматическими поршнями. Здесь от камеры наблюдения ускользнуть было нельзя, и я не смогла бы ее отключить, не попав в зону видимости еще одной камеры в другом конце зала, так что я плюнула на них и быстро проникла за дверь.

Абсолютно точно, что при открывании двери где-то сработает сигнализация, поскольку мистера Ямада в здании не было, и дверь не должна была открыться, а двери, сконструированные на выдерживание подрыва заряда мощной взрывчатки, просто так не открываются. Я включила у себя на телефоне секундомер и через две ступеньки понеслась наверх, сжав в руке ведро. Никаких сирен или звонков, лишь вспыхивавшие вокруг лампы, разбуженные моими шагами. Карточка мистера Ямада открыла дверь на следующий этаж, и я оказалась там, где раньше никогда не бывала, в офисе, к моему разочарованию, похожему на любую другую контору на планете Земля: стулья, столы, компьютеры с двумя-тремя мониторами каждый, какие-то выключены, какие-то по-прежнему бесшумно работают, обрабатывая ночью файлы, перемалывая цифры, пока люди спят.

Пятнадцать метров от лестницы до еще одной железной двери. С восьмизначным цифровым кодом, который меняли каждые три дня и который невозможно взломать «на раз». Но в его силе таилась его же слабость, потому что восьмизначный код, меняемый каждые три дня, почти невозможно запомнить по горло загруженным работой людям, и в таких системах самым уязвимым элементом является человеческий фактор. Я поискала взглядом стол мисс Сато, единственной женщины в офисе, блестящего специалиста по кодированию, которую высокое начальство перевело на невысокую должность лишь в силу того, что она женщина. Она пожаловалась мне, когда мы болтали после занятий пилатесом, что рядом с ней сидит мистер Сугияма, который никогда не помнит кода от двери и всегда его записывает – вопиющее нарушение режима безопасности, просто вопиющее, но кто ее слушал и слышал?

А я вот послушала.

На занятиях пилатесом мисс Сато была в футболке с изображением черного медведя, евшего рыбу. С молнии ее рюкзачка свисал деревянный кролик. С украшенного рыбками чехла для мобильного телефона свисал крохотный соломенный воробей, плясавший у ее запястья, когда она звонила. Энгимоно: талисманы на счастье. Теперь я выискивала эти талисманы и увидела стол, с которого мне безмятежно улыбалась одинокая соломенная фигурка, возможно, жирная панда, возможно, просто пятно с разрисованным лицом. Слева находился стол столь ненавидимого мистера Сугияма с дырявой памятью, а в самом конце его ежедневника в кожаном переплете обнаружился восьмизначный код, нацарапанный почти нечитаемым почерком на розовом стикере.

Подготовка, подготовка, подготовка.

Восьмизначный код открыл дверь, а документы мистера Ямада закрепили дело.

Двадцать три секунды по секундомеру, шесть вдохов, пять выдохов.

Сигнализация начнет надрываться еще сильнее, ну и пусть. Пускай приходят.

Комната за дверью оказалась почти такой, какой я ее себе представляла. Я с трудом закрыла за собой дверь и услышала, как она защелкнулась. Ряды серверов, источавших тепло, которое еле успевали уносить вентиляторы, подававшие холодный воздух, отмеченные и отмаркированные буквами и цифрами, высокочастотные провода, закрепленные в хитросплетения ответвлений, массивы данных, уносящихся куда-то в пустоту. Шум состоял из глухого шипения движущегося воздуха, стрекотания магнитных пластин и урчания жестких дисков.

Единственный активный компьютерный терминал с единственным монитором, ярко-синим в шумном полумраке. Я приложила отпечаток большого пальца мистера Канеко к украденному у него серому жетону, и на панельке появились шесть цифр. Я вбила их в терминал, подождала, считая вдохи и выдохи, два, три, четыре, услышала голоса в офисе у себя за спиной. Компьютер разблокировался. Я вставила в порт флэшку, спецдоставку от Byron14, запустила файл и стала ждать.

Девять вдохов и выдохов, десять вдохов и выдохов.

Моя кожа горит от нетерпения, моя кровь пылает в жилах, я жива, я жива, в этот момент я все-таки жива.

Сколько времени требуется для записи данных на флэшку?

(Интерфейс USB 2.0–60 Мб/с, но в реальности ближе к 40 Мб/с. При условии, что с сервера «Прометея» нужно скопировать, по крайней мере, 16 Гб данных… Это получается: 1000 Мб – а точнее 1024, мысли двоичным кодом – умножить на 16… Выходит 16 348 Мб для копирования, делить на 40, получается примерно 410 секунд, делим на 60 – это чуть меньше семи минут, и неважно, как часто ты смотришь на флэшку, все равно на круг выходит семь минут.)

Подготовка, подготовка, подготовка.

Я оставляю флэшку копировать и, наконец, слышу далекую песнь пожарной сигнализации, когда зажженная мной внизу свеча догорела до точки соприкосновения с жидкостью для зажигалок. Жидкость вспыхивает, поджигает бумагу в корзине, которая источает дым и жар, один из которых – вероятно, второй – приводит к срабатыванию пожарной сигнализации.

Время я от этого не выиграю, но несколько минут – вполне.

Я стою у закрытой двери, держа баллончик с перечным газом в левой руке, а дубинку – в правой. Будто на занятии по дегустации, и я здесь – королева. По всему миру существуют курсы фитнеса, иностранных языков, шитья, кулинарии, живописи и боевых искусств, где на протяжении многих недель меня уговаривали не платить за обучение, поскольку «первое занятие – бесплатно». Через десять недель я обычно говорила, что «кое-чего достигла», а через двадцать весь набранный опыт обычно терял свою ценность, потому как отрезок времени, нужный преподавателю для того, чтобы понять, что я уже набралась опыта, растянется на целое занятие, а дальше продвинуться я не смогу.

Интенсивные курсы. Пять часов на плавание. Восемь – на испанский язык. Четыре – на карате. Шесть – на «начальную военную подготовку, фитнес и бокс» в ледяные ноябрьские выходные в парке Лондон-филдс. Достаточно, чтобы получить представление о том, где и как я могла бы облажаться. Достаточно, чтобы все это узнать, а если припрет, я без боя не сдамся.

Пятьдесят пять секунд.

Шестьдесят.

Кому бы ни принадлежали голоса поднявшихся на восемнадцатый этаж, пожар на семнадцатом отвлек их, но очень ненадолго.

Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

Сто секунд.

Сто двадцать.

На сто пятидесятой секунде с того момента, как после моего вторжения сработала сигнализация – позорнейшее время реагирования из всех мной виденных – кто-то попытался открыть снаружи дверь в серверную и обнаружил, что она заперта.

Послышались крики, топанье ног, а я все ждала.

Искали коды и карточки-пропуска, двести двадцать секунд, двести сорок.

На трехсотой секунде кто-то ввел код, и дверь начала открываться.

Я брызнула желтой перечной струей в появившееся в проеме лицо, и под чей-то визг резко захлопнула дверь и навалилась на нее всем телом.

Голоса, отрывисто кричащие, какое-то неясное бормотание, затем кто-то гораздо более агрессивный и уверенный, чем его непрерывно визжавший коллега, начал всей своей массой бросаться на дверь. Я отстранилась, раз удар, два удар, три удар, а на четвертом отпрыгнула в сторону. Он ввалился в открывшуюся дверь плечом вперед, потеряв равновесие, и рухнул на пол. И снова струя перечного газа, и на этот раз, в награду за прыть, удар по лицу кончиком дубинки. Выбитые зубы, хлынувшая кровь, и чертовски удачно, что у него в руке оказался пистолет. Он падает, я забираю у него оружие и стреляю почти наугад в сторону двери.

Деловитое молчание внутри, напряженное молчание снаружи, сопровождаемые нескончаемым гудением компьютеров.

Интенсивные курсы: мне казалось, что научиться стрелять будет нелегко, но в Америке это стоило сорок долларов плюс улыбка.

Они ждали, и я тоже выжидала.

В серверной был только один вход и выход. Мужчина у моих ног стонал в полубреду, прижав руки к лицу. Я пнула его ногой.

– Пошел вон, – сказала я, и хотя он оказался наполовину ослеплен, дважды повторять ему не пришлось. Он на ощупь добрался до двери и быстро на четвереньках выскочил наружу, ища, где бы ему промыть глаза.

Я ждала.

Триста двадцать секунд. Еще чуть меньше ста секунд, и копирование на мою флэшку закончится.

Затем раздался голос, говоривший по-английски, тихий и знакомый, и хотя я к этому приготовилась, дыхание все-таки участилось.

– Мисс Донован? – Это Гоген. Кто же еще, как не Гоген? – Мисс Донован, вы там?

Я вытащила из ведра петарду и начала приматывать ее к баллончику с перечным газом.

– Мисс Донован? Мисс Донован, вы меня слышите?

Отвечать нет смысла, но загрузка на флэшку еще не закончилась, так что мне требовалось еще немного времени.

– Привет, – ответила я. – Заходите, и я тут все и всех перестреляю.

Глубокий вздох, но, возможно, еще и вздох нетерпения? Знакомо ли Гогену чувство нетерпения?

– Мисс Донован, отсюда нет другого выхода.

Почему мисс Донован? Паспорта, которые он нашел в моем багаже, содержали целый веер имен, но «Рейчел Донован» было моим давнишним «псевдонимом».

– По-моему, мы раньше уже встречались, – задумчиво протянул он из-за приоткрытой двери. – Похоже, мы какое-то время весьма тесно общались.

– Вы можете описать мое лицо?

Недолгое молчание. Затем ответ:

– У меня в руке ваше фото.

– Сколько раз вы на него смотрели?

Снова молчание.

– Закройте глаза, – предложила я, – и убедитесь, сможете ли сказать, как я выгляжу.

Молчание. Я вытащила из ведра защитные очки.

– Мисс Донован, – наконец откликнулся он, – кто бы вы ни были и как бы вам ни удавалось проворачивать этот ваш… ваш трюк, вы слишком замечательны и талантливы, чтобы окончить здесь свой путь. Однако мистер Перейра-Конрой поручил мне защищать его интересы, что я и сделаю.

Четыреста шестьдесят секунд.

Шестьдесят одна, шестьдесят две, шестьдесят три…

– Прошу вас – бросьте оружие на пол и выходите, – продолжил он спокойным тоном. Но вот же он – страх, в его голосе страх, который я приняла за нетерпение, но нет, это страх, поскольку я – великое непознанное, нечто, что он не может объяснить, а подобные вещи не вызывают у Гогена нетерпения, он скорее всего боится.

Четыреста семьдесят три, семьдесят четыре, семьдесят пять.

На четыреста семьдесят девятой секунде закончилось копирование на флэшку полного содержимого ядра программы «Совершенство». Произошло это беззвучно, в комнате ничего не изменилось, никаких взрывов компьютеров, никаких искр. Некогда единственный в своем роде продукт теперь был клонирован, и я обвязала нос и рот своей элегантной белой блузкой, затянув узлом рукава, пока Гоген ждал.

Наконец он сказал:

– Я видел запись вашего разговора с доктором Перейра-Конрой в заведении, где вы ели лапшу.

Я вытащила флэшку, примотала ее к лодыжке, а сверху натянула носок.

– Ее охранники клянутся, что она ела одна, хотя они все время следили за вами обеими.

Дубинку под руку, крепко сжимавшую взятый у упавшего охранника пистолет, петарда привязана к баллончику с перечным газом, очки на лице, пластиковый пакет с оставшимся инструментом и пакетом йогурта на локте. Свободными остались лишь ноги, готовые бежать.

– Еще я видел вас на камерах на приеме в Дубае прямо перед тем, как украли бриллианты. А потом еще и тут, в Токио, в здании ста шести, где вы обследовали апартаменты и крутились вокруг семьи Перейра-Конрой. Я был там, вероятно, смотрел прямо на вас, однако похоже, что связь между фото на дисплее и увиденным мной образом – скорее неувиденным – вашего лица у меня в мозгу как-то нарушилась. Такое стойкое разобщение подразумевает, что вы достигли чего-то большего, чем просто… преходящий трюк фокусника. Доктор Перейра говорит, что это самое захватывающее явление, о котором она слышала за всю свою научную карьеру.

Доктор Перейра-Конрой – одна из самых поразительных личностей, которых я встречала за свою криминальную карьеру, философски заключаю я, но ничего не отвечаю, поскольку он сосредотачивает все свои слова, все свое внимание на мне, лишь бы не забыть, делая себя узником осознания меня, этого момента, настоящего.

У меня за спиной начинают выключаться серверы, издавая легкий разочарованный визг ломающихся агрегатов. Присланная Byron14 флэшка похитила массу данных, но понадобилось лишь несколько килобайт, чтобы запустить вирус, сделавший свое черное дело. Конечно, он их не остановит, этот маленький кусочек кода, но, по-моему, Байрон получила удовольствие от момента, когда комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь шумом вентиляторов.

Молчание. Я закрываю глаза и представляю, как Гоген кивает своим мыслям, понимая, что я делаю, возможно, переживая, а возможно – и нет.

– Даже последующее забывание есть своего рода modus operandi.

Угроза, он только что мне угрожал. Чем же конкретно?

Modus operandi: в переводе с латыни – способ действий, термин впервые использован в 1654 году.

Сокращение: МО, используемое полицией по всему миру.

Другие полицейские сокращения: ВВП (внимание всем постам), ДТП (дорожно-транспортное происшествие), СМЭ (судмедэксперты), СОБР (специальный отряд быстрого реагирования), УАС (угон автотранспортного средства)…

Modus operandi, или почерк – метод, используемый полицией для связывания преступлений, и Лука Эвард произнес:

– Обещаю, что вы не пострадаете.

Здесь.

Тут.

Сейчас.

В этот момент.

Я здесь.

В этом пространстве.

В моей вселенной.

Во всей вселенной.

Здесь.

И Лука Эвард

произносит:

– Вам не следует бояться.

Его здесь нет – прошлое поглотило его, оставив спать в постели в Гонконге. Прошлое поглотило сказанные нами слова, оно убило его, прошлое убило его так же надежно, как оно убило его слова, и так же верно, как оно убивает меня

его здесь быть не может. Они не смогли доставить его в Токио. Он сидит неподвижно в своем совершенстве там, где я его оставила, ожидая меня в мгновении, застывшем в моей памяти

Его здесь быть не может.

И, конечно же, воровка, в которую превратилась Хоуп Арден, профессионал, прекрасно знает, что может. Гоген отследил мои денежные транзакции, он должен был отследить мой почерк, и кто же ждал меня в конце пути? Кто лучший в мире специалист по женщине, которую все забывают, отдавший этому делу многие годы?

Лука Эвард здесь и сейчас.

Вселенная разверзается, и рушатся небеса, смещаются галактики, и иссыхают океаны, мне кажется, что это мгновение, наверное, продлится вечность, разрушая все, что я когда-либо построила, стирая идеальное мгновение в Гонконге, поскольку – посмотрите: вот мы, и вот он, видящий меня как воровку, знающий меня как воровку и, вероятно, догадывающийся, что я еще и нечто больше. Знает ли он, что забыл, понимает ли он, что он забыл, подозревает ли, ненавидит ли он меня, любил ли он меня вообще, как я его любила