Текст книги "Все под контролем. Моя эпичная история в геймдеве"

Отец снял пиджак и остался в рубашке, галстуке и темных брюках. Давай, папа. Наконец, изучив изображение со всех сторон, что заняло не меньше минуты (хотя мне казалось, что прошли все десять), он вернул мне распечатку, улыбнулся и взъерошил рукой волосы.

«Отлично, Клиффорд, – сказал он. – Ты начал заниматься графикой». Да! Я держал этот момент в голове как можно дольше. Папа гордился мной, и я впервые почувствовал, что эти компьютерные штуки могут пригодиться.

Легенда о рекорде

«Клиффорд, заскочи ко мне, – сказал Рик Адамс. – Хочу кое-что показать».

Рик жил через дорогу. Пусть он и был старше меня на четыре года, мы все равно состояли в одном клане ниндзя. Они с сестрой те еще торчки. По какой-то причине Рик считал своим долгом посвящать меня во все свои интересы и занятия. Так я наслушался историй о его перепихонах, открыл для себя порно (первой моей порнухой стала лента из восьмидесятых под названием «Пульсирующая плоть») и постоянно играл в The Hitchhiker’s Guide to the Galaxy на его Commodore 64.

Рик понимал, что от подобных штук я впадаю в состояние ахуя. Стоило ему поднять бровь, я тут же мчал к его дому. Мы в три прыжка залетели по лестнице в его комнату. Рик протянул буклет.

– Гля, – сказал он.

Это было руководство к The Legend of Zelda.

– У моего друга есть эта игра, – сказал Рик. – Говорит, в ней можно сжечь дерево или взорвать камень и найти секретный подземный проход.

– Это как скрытый блок из «Марио», только еще круче! – ответил я, листая руководство.

– А картридж золотой, – сказал Рик. – Прям из чистого золота.

На самом деле это был раскрашенный пластик, но, как и все дети, я купился. Отложив руководство, я медленно поднял глаза, пока он не понял, что у меня в голове. Ни хрена себе. Zelda – это что-то с чем-то. Нужно во что бы то ни стало раздобыть ее. Тем летом я откладывал каждый цент с доставки газет и подработок на местном поле для гольфа, а потом уговорил маму отвезти меня в магазин Toys «R» Us и купил заветную игру. Дома я распаковал коробку, вставил картридж и пропал на сутки. Ровно до тех пор, пока не оставил зарубку на задней панели NES. Затем я рассказал об этом Рику.

– Я прошел ее.

– Братан, ты же только ее купил.

– Ага.

– Пиздец.

– Ага, и знаешь чё?

– Чё?

– Там начинается второй квест.

– Гонишь.

– Отвечаю. Можно играть дальше.

Вот такая прелюдия к будущим большим свершениям. В середине 1987 года я подписался на Nintendo Fun Club News, ежеквартальный рекламный журнал, созданный Говардом Филлипсом – бывшим менеджером склада, а теперь гуру NES. Интернета тогда еще не существовало, поэтому о всех новинках мы узнавали от друзей, из коробок с играми, по телику, а теперь еще из этого потрясного журнала. Я проглатывал каждое слово и каждую картинку.

В выпусках Nintendo Fun Club News можно было найти обращение от Говарда, статьи о новых играх, советы и рекомендации, обзоры, приколы, а позже и комикс под названием «Говард и Нестер». Говард в фирменном галстуке-бабочке изображался игровым мудрецом, а Нестер – сопливым задротом Nintendo, совсем как мы. В 1988 году до меня дошел второй выпуск, и там я заметил раздел, ранее ускользнувший от моего внимания – список рекордов. В голове что-то щелкнуло. Я хотел попасть в этот список. Не просто попасть. Возглавить.

Так на тринадцатом году жизни у меня появилась цель: заработать максимальное количество очков в Super Mario Bros. – 9 990 950.

Больше получить в игре нельзя, после этого числа счетчик сбрасывается до нуля. Только единицам удавалось добиться такого результата. И их имена напечатали в журнале. Я тоже хотел видеть свое имя на страницах. Согласно правилам, все, что мне нужно было сделать, – сфотографировать свой рекорд на Polaroid, отправить его по почте в Nintendo… и проснуться знаменитым.

К делу я подошел со всей ответственностью: каждый день наигрывал по несколько часов. Я разработал особую стратегию: игнорировать портальные зоны и никуда не торопиться. Срезать незачем – все равно цель заработать как можно больше очков. В Super Mario Bros. нужно пройти каждый уровень, уничтожить каждого врага и получить каждую монетку. Ближе к концу я прыгнул на неуклюжих черепах и толкнул их панцири, заставив рикошетить от блоков странного средневекового мира. Если я подловлю одну на ступеньках, то панцирь будет долго рикошетить, а мой счет – увеличиваться.

По мере прохождения реальность куда-то испарилась, и я буквально оказался в игре. Видел все маршруты, лазейки, возможности. Думал как разработчики и просто чувствовал, как победить. Так было с каждой игрой. Но эта особенная.

И вот настал день, когда я набрал рекордное число: 9 990 950. Уставившись на экран, я кивнул цифрам и подумал: «Миссия выполнена». Затем схватил отцовский «полароид» и через шестьдесят секунд уже держал доказательства на руках. Я похвастался фотографией перед семьей и парочкой друзей, а затем отправил снимок в Nintendo и принялся ждать. Мне казалось, что сам Говард Филлипс напишет мне письмо убористым почерком: «Отличная работа, Клиффорд».

Недели шли. Реакции не было. Только вдалеке стрекотали сверчки.

Месяц спустя в нашем почтовом ящике появился очередной выпуск Fun Club News. Пусть мне никто не написал, я все равно не терял надежды. Я сел на кухне и принялся листать страницы, пока не добрался до нужного раздела. И вот оно – мое имя, Клиффорд Блезински, на вершине списка с рекордами. «Да!» – воскликнул я, а потом пошел показывать маме («Гляди, мамуль, у меня получилось»), брату («Зацени») и отцу («Круто же? Что думаешь?»).

Мое имя также появилось в следующих двух выпусках Fun Club News и в легендарном перерождении этого журнала Nintendo Power. Я смекнул, что список не так уж часто обновлялся. Значит, повторить такой подвиг совсем не просто. Но вот черным по белому написано: Клиффорд Блезински. Клиффорд Блезински. Миллионы людей видят мое имя, и сам гуру Nintendo, Говард Филлипс, тоже. Я стал знаменитостью.

«Охуенно!»

* * *

В школе меня прозвали Нинтендобоем. Мне не особо это нравилось, но, как говорится, если уж что-то приклеится… Я не вылезал из компьютерного класса, где до смерти рубился в Oregon Trail. Причем буквально – в игре я постоянно помирал от дизентерии. Я проводил в классе столько времени, что его следовало бы назвать «Лабораторией им. Клиффа Блезински». И, кажется, так оно и вышло. Как-то раз один приколист приклеил к двери популярный шуточный комикс «Дальняя сторона». Там родители смотрят, как их сын играет в видеоигры, и мечтают, что однажды игрокам в Super Mario Bros. станут предлагать шестизначные зарплаты. Приколист вписал мое имя крупными буквами в самом низу.

Я сразу сорвал комикс. Сейчас бы так уже не поступил. Теперь-то мы знаем, что мир не просто принял задротов – они теперь им правят. Разработчики, стримеры, ютуберы и косплееры набирают бешеную популярность. Но в те годы геймерам приходилось непросто, особенно в школе. Мне приходилось мириться с тем, что я дрыщ, и носить поясную сумку. Почему я вообще думал, что она мне нужна (и выглядит круто)? Но я и правда так думал (и зря). Я был олицетворением геймера и ничего не мог с этим поделать. Да и не хотел, если честно.

С другой стороны, так я стал легкой добычей для тех, кто хотел самоутвердиться за мой счет – наверное, потому, что они еще больше сомневались в себе. Школьный автобус для этих ребят приходился как нельзя кстати. Поездка длиной в двадцать минут частенько превращалась в «Повелителя мух», парад издевательств и унижений. Меня то и дело толкали, пихали и дразнили. Однажды прилепили жвачку к волосам. А как-то раз пацан сзади взболтал колу и вылил мне на голову под гогот ущербных дружков.

Это худшее, что могло случиться. Униженный, я подбежал к водителю и настоял на том, чтобы меня высадили прямо сейчас, хотя до дома оставалась еще пара километров. Он пытался не обращать на меня внимания, но я закричал: «Остановитесь!» Водитель знал, что должен остановиться и выпустить меня, иначе случится что-то ужасное, с чем он не справится. Когда я выскочил из автобуса, кто-то бросил вслед: «Бежит домой играть в свою Nintendo».

Я мчался через лес, мимо пруда, где играл в хоккей, кучи мусора, где когда-то охотился на змей, и вот оказался один в самой глуши. Наконец можно было остановиться и отдышаться. Я повернулся в ту сторону, куда уехал автобус, и закричал: «Идите на хуй! Просто идите на хуй!»

Когда я вернулся на Рассет-лейн, дома никого не оказалось. Меня это устраивало. Я наслаждался свободой и отсутствием необходимости объяснять, что произошло в автобусе, из-за чего я запыхался и почему у меня покраснели глаза. Я снял пропитанную колой одежду, засунул ее в стиралку и принял душ, яростно оттираясь, словно пытался сбросить кожу после отвратительного школьного дня.

И все же мне кажется, что сегодняшним детям, растущим в информационном мире, приходится куда сложнее. По крайней мере, меня никто не травил в соцсетях. В каком-то смысле эти придурки в автобусе мотивировали меня. Как однажды сказал Фрэнк Синатра: «Нет лучшей мести, чем огромный успех».

У меня был старинный ключ, который я считал своим талисманом. Он достался мне на гаражной распродаже, куда я ходил по выходным со своими родителями. Какую игру ни возьми, там всегда нужно искать ключи от дверей. А мой ключ будто шептал: «Я открою тебе все двери. Открою все тайники. Помогу найти путь, если заплутаешь». Он всегда лежал в моем кармане, когда я отправлялся из дома навстречу очередному дню.

Когда я пошел в гости к своему корешу Ральфу Барбагалло, ключ тоже был со мной. Только что я изменил своей NES.

Чувство вины давило на меня. Я должен был кому-то излить душу. И Ральф прекрасно для этого подходил.

– Я зашел в Lechmere, – рассказал я про местный магазин электроники. – Там стояла Sega Master System, и я не устоял. Я два часа рубился в Alex Kidd in Miracle World.

– Ништяк, – ответил мой друг.

– Да не совсем, – я встревоженно покачал головой. – Я изменил Nintendo.

– Чел, не парься, – сказал он. – Это же просто игры.

Он не понимал. Для меня все это было большим, чем просто игры. Я обклеил комнату персонажами и постерами Nintendo. Всеми, что смог найти. Мне даже довелось «заправляться» сухими завтраками с прикольным названием Nintendo Cereal System, пока они еще были в продаже. Консольные войны еще толком не начались, но уже тогда людям хотелось причислять себя к какой-нибудь команде. В школе или на улице я ее не нашел. Поэтому ей стала Nintendo. Теперь такие команды называют сообществами. Nintendo помогла мне понять, кто я и чего хочу. Никакая Sega ей и в подметки не годилась. И несмотря на это, я оступился.

– Просто не смог удержаться, – распинался я.

– От имени Nintendo я отпускаю тебе этот грех.

Эх, если бы все было так просто. Как и со всеми грехами, сложнее всего самому простить себя. В Master System от Sega не было волшебства и тайны игр Nintendo. Alex Kidd – тому подтверждение. Там ты просто мелкий пацан, который машет кулаками. Полная шляпа. Но Ральф помог мне преодолеть этот кризис. Он стал моим игровым наставником: от него я перенял основы игростроения и, что важнее, чутье на хорошие игры.

Интрижка с Sega показала, что сам бы я задротил во все, до чего можно добраться. Но мой друг открыл мне глаза на нюансы: геймплей, графика, звук, собственные ощущения. От него я впервые услышал термины «буллетхелл»[9]9
  Шутер, особенность которого заключалась в том, что на экране огромное множество снарядов: они могли заполнять почти весь экран. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] и «сайд-скроллерный битемап»[10]10
  Экшен с видом сбоку, где главному герою приходилось постоянно драться. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. И когда я офигел от Mystic Defender, он как ни в чем не бывало сказал: «Чувак, все дело в графике».

Не знаю, откуда Ральф все это знал. Но у него как-то получалось чувствовать ритм игр. Он понимал, что в них должно быть ощущение тайны. А в лучших – еще и классный мир, в котором хочется жить. Однажды Ральф достал Shoot-’Em-Up Construction Kit для своего Commodore 64, и мы начали клепать собственные поделки. Ночевки превратились в бессонные ночи, но в итоге мы выпустили по игре. Его называлась Adventures in Stupidity, а моя – Thunder Burner.

Пусть мы с Ральфом и потратили кучу времени на разговоры о пиксельной графике и текстурах, программист из меня вышел так себе. Тем не менее эти навыки сильно помогут мне в будущем. Thunder Burner – маленькая игра; в ней надо подниматься в воздух на вертолете, уничтожать вражеские авианосцы и боевые корабли. Получилось грубовато, но я испытал тот же трепет, как и пару лет назад, когда впервые увидел игры. Только теперь я их создавал сам.

Совершенствование гейм-дизайнерских навыков пришлось отложить на потом – Ральф рассказал, что скоро начнется конкурс Nintendo World Championships, который спонсирует сама Nintendo. Сильнейшая сторона Ральфа – узнавать новости раньше всех. Я сразу же заинтересовался. Он показал мне брошюру трехдневного мероприятия в Бостоне, которое состоится примерно через месяц. Это был один из двадцати девяти городов США, где проводились подобные конкурсы в преддверии первого в истории Nintendo World Championships на территории Universal Studios в Лос-Анджелесе. Главные призы включали в себя чек на 10 000 долларов, новый кабриолет Geo Metro, 40-дюймовый телевизор и кубок с Марио.

– Мы должны попробовать, – сказал Ральф.

– Да, – ответил я. – Мне надо победить.

Мы узнали, что соревнование состоит из трех раундов на время, и в каждом раунде будет отдельная игра. Начнем мы с первого уровня Super Mario Bros. Потом мы будем играть в Rad Racer, ужасный гоночный симулятор от Nintendo. В финале игроков ждала дуэль в Tetris с подсчетом очков. Мы с Ральфом тренировались каждый день. Вызубрили Super Mario Bros. и могли пройти ее с закрытыми глазами. Rad Racer вызывала у нас только жгучую ненависть, поэтому было решено люто задротить в Tetris.

Приближался тот самый апрельский день. Родители отвезли меня, Тайлера и Ральфа на арену «Бостон Гарден» в центре Бостона. Там я увидел свой первый в жизни концерт – выступление метал-групп Poison и Warrant. В огромном зале, где Брет Майклс исполнял Nothin’ but a Good Time, собралась гигантская толпа. Повсюду стояли консоли и портативки, мигали огни, доносились электронные звуки прыжков, монеток и грибов. И во все игры здесь можно играть бесплатно. «Офигеть», – как заведенный повторял я.

Я впервые присутствовал на игровой конференции. Ни с чем не сравнимый запах только что распакованного оборудования опьянял. Попав в толпу энтузиастов и фанатов, я вдруг почувствовал, что наконец-то нашел единомышленников – обросших парней с застиранными джинсами и девчонок с непослушными волосами. Все они пытались замаскировать прыщи и неуверенность в себе.

Первые два дня предварительных соревнований прошли успешно. Я вышел в финал чемпионата Бостона, который должен был пройти в воскресенье. Утром я проснулся взволнованным, но уверенным в своих силах. Надел свежую белую рубашку поло и мешковатые серые брюки, застегнул поясную сумку и сунул счастливый ключ в карман. «Готов», – сказал я семье.

Организаторы назначили финальный раунд на вечер. Ожидая своего часа, я все сильнее хотел победить и успел насладиться бесплатными играми. Моим соперником стал паренек по имени Джейсон, с похожей шевелюрой и, как оказалось, более твердой рукой. Super Mario Bros. я прошел без проблем, потому что делал это уже миллион раз. Но потом меня повело. Соперник оказался по-настоящему хорош, а шум толпы зрителей действовал на нервы. Я ужасно сыграл в Rad Racer, в чем до сих пор виню ее управление. С Tetris тоже не повезло. Один блок не в том месте, и песенка спета.

Во время церемонии награждения я онемел от шока и молча смотрел, как награждают Джейсона. На моем лице нельзя было прочесть ни единой эмоции. Джейсон получил кроссовки Reebok. Я выиграл футболку и новую игру Super Mario Bros. 3. В голове, конечно, мелькнуло, что у меня-то призы покруче, но к выходу я еле волочился с опущенной головой. Чувствовал себя полным неудачником. Папа крепко обнял меня. «Не переживай из-за сегодняшнего вечера, – сказал он. – Ты хорошо выступил. Я горжусь тобой».

На следующих выходных я собирался попробовать еще раз, на этот раз в Хартфорде, штат Коннектикут. Я поехал туда с теми же людьми.

– Ты все еще можешь победить и отправиться в Калифорнию, – подбодрил меня Ральф.

– Да, только соберись как следует, – добавил мой брат.

Увы, не получилось. Я вылетел в первом же раунде. Пальцы слушались еще хуже, чем тогда. Как же хотелось прибить себя. Выходя из конференц-зала, я зашвырнул свой так называемый счастливый талисман – старинный ключ – в кусты. «Нахуй эти талисманы, – решил я. – Всему успеху я обязан только себе». Я шмыгнул на заднее сиденье отцовской Honda Civic и специально прищемил щеку ремнем безопасности. Я хотел почувствовать боль. Я это заслужил. Отец выехал на шоссе, и Тайлер включил радио. Я откинул голову и закрыл глаза. Играла классическая песня Dream On группы Aerosmith, и мне показалось, что вокалист с бостонскими корнями поет именно для меня. «Нужно проигрывать, чтобы понять, как побеждать…»

Тогда я этого не понимал, но мое детство остановилось именно на этом моменте. В моменте застыл и я, оставшись навеки пятнадцатилетним пацаном. Пацаном, который пытается ухватиться за то самое чувство, когда жизнь даже после страшного поражения кажется нестрашной и приятной. Впереди сидят мама и папа, мы едем домой. Совсем как раньше.

Дворец обмана[11]11
  Оригинальное название главы Palace of Deceit отсылает к одноименной игре, о которой речь пойдет в следующей главе. – Прим. пер.


[Закрыть]

На NES есть игра Ninja Gaiden про храброго ниндзя по имени Рю. Он размахивает мечом, бросается сюрикэнами, прыгает по стенам и выполняет невероятные трюки, чтобы выпутаться из неприятностей. Как и все, кто играл в Ninja Gaiden, я хотел стать Рю. Экипировка ниндзя по-прежнему висела в шкафу. Не то чтобы она была мне так нужна. Просто стать ниндзя – главная фантазия ботаника: изгой перевоплощается в крутого чувака и приходит на помощь тем, кто в этом нуждается.

Ninja Gaiden прославилась своими кинематографическими «кат-сценами», небольшими роликами, в которых развивается сюжет. В начале игры два ниндзя бегут по ночному полю. На небе висит полная, по-анимешному огромная луна. Ниндзя подпрыгивают и в воздухе скрещивают мечи. Одного из них зовут Кен, и он отец Рю. Кажется, что в том бою Кен погибает, но позже выясняется, что он жив. В финале Кен заслоняет сына грудью и подставляется под огненный шар, выпущенный страшным демоном. И только тогда на самом деле уходит из жизни. Но главному герою и его возлюбленной удается спастись.

Юные ниндзя вроде меня писались кипятком от этого сюжетного поворота. И после него в моем подсознании поселилась утешительная мысль о том, что папа всегда будет рядом, чтобы защитить меня.

* * *

Я до сих пор храню фотографию отца, на которой он бежит на фоне кладбища. Кладбища, где позже его похоронят. Я часто смотрю на это фото и напоминаю себе, как важно правильно питаться и следить за здоровьем. Генетика – бессердечная сука.

Понедельник 13 августа 1990 года начинался как самый обычный летний денек. Разве что отец не поехал на работу, потому что взял отпуск на неделю. Весь день он суетился по дому, мурлыча себе под нос. Состряпал обед, поиграл с нашим псом Джазом, переоделся в форму для гольфа. Он планировал пройти восемнадцать лунок с моим братом Крисом на поле Far Corner в соседнем Боксфорде.

Когда отец собрался уходить, я сидел наверху в своей комнате и играл в Blaster Master. С порога он крикнул:

– Клиффорд, убери за собакой на заднем дворе!

Я закрыл глаза, раздраженный тем, что просят меня, а не Тайлера. Теперь мне придется приостановить игру.

– Хорошо, пап. Конечно, – ответил я своим самым недовольным тоном.

Как выяснилось, это был наш последний разговор.

Те самые слова.

Тот самый момент.

Никогда не знаешь, когда он наступит.

Я тоже не знал.

Прошла пара часов. Я все еще рубился в Blaster Master, очарованный мрачным музыкальным риффом, когда Тайлер ворвался в нашу комнату и рявкнул:

– Вырубай свою шарманку! Мы едем в больницу. У папы сердечный приступ.

Я отложил геймпад и повернулся к брату.

– Чего?

– Дела плохи, – сказал он. – Вставай. Вырубай шарманку и собирайся.

Как такое происходит?

Само по себе.

Почему такие вещи наступают внезапно?

Да потому что.

Наша знакомая Лори вызвалась отвезти нас в больницу. Сначала она забрала из дома меня и Тайлера. Потом рванула к маме на работу – та кое-куда устроилась, когда мы стали постарше. В тот день мама была слишком расстроена, чтобы вести машину самой. Никогда не забуду, как она ждала нас на стоянке. Лори еще не успела остановиться, а мама уже принялась дергать дверь. Мы снова выехали на дорогу.

Мама находилась в шоке, это было видно по лицу. А может, она, как сильная женщина, просто пыталась не разрыдаться перед своими детьми. Я видел, что Лори сжала ее руку, как бы говоря: «Крепись. Все будет хорошо». Лори ненадолго заскочила в полицейский участок, чтобы уточнить, смогут ли нас сопроводить в больницу. Нам отказали, и мы дали по газам. Наши покрышки будто завизжали на припаркованные позади полицейские машины. Лори всю дорогу не сбавляла скорость. Не помню, чтобы она вообще хоть раз притормозила.

Это была самая ужасная поездка в моей жизни. А ведь однажды я попытался произвести впечатление на друга и разогнался на своей Lamborghini до двухсот километров в час, просто чтобы доехать до торгового центра.

* * *

В больницах обычно есть два места, куда родственников отправляют ждать новостей. Первое – это зал ожидания. Там стоят ужасно неудобные стулья, кофейные аппараты с отвратительной жижей и вендинговые автоматы, которые странно жужжат и никогда не работают. В залах ожидания благодарят врачей, улыбаются и обнимаются. Второе место – отдельная небольшая комнатка. Плохие новости там сообщаются лично, чтобы люди могли без лишних свидетелей поплакать и поговорить. Если отправили туда – дело плохо.

Медсестра, услышав, что мы родственники Уолтера Блезински, указала на такую комнатку и тихо добавила: «Там вам никто не будет мешать». Секунд через пятнадцать за нами зашел доктор и закрыл дверь. Он внимательно оглядел нас и понял, что женщина с красным лицом, опухшими глазами и дрожащими руками – жена его пациента.

– Ваш муж умер сегодня в четыре часа дня. Мне очень жаль.

Умер.

Сегодня.

Это все, что я слышал.

Уолтер Блезински умер.

Мой папа умер.

Мы больше с ним никогда не увидимся. Все, что говорилось или не говорилось в этой стерильной маленькой комнатке, стерлось из моей памяти. Ночью мама не смогла лечь спать в родительской комнате, поэтому мы с Тайлером расположились с ней в гостиной. Она заснула на диване под шум телевизора, а мы закутались в спальные мешки и уставились в темный потолок. Как теперь смириться с тем, что нам никогда больше не увидеть отца? Какой станет жизнь без него? Я не знал ответов.

Мне было пятнадцать лет.

Пару месяцев назад он говорил мне: «Я горжусь тобой».

Несколько часов назад я ответил ему: «Хорошо, пап. Конечно».

Теперь папы нет.

* * *

Очень тяжело вспоминать ту ночь и все последующие. Мебель, одежда и предметы в доме остались на своих местах. Только отца не было. Его одежда все еще висела в шкафу. Бумаги пылились на комоде. Грязная тарелка стояла в посудомойке. Машина – в гараже. Папа был везде, но он уже никогда не вернется. Все изменилось. Я больше не мог считать наш дом убежищем. Папа больше не уезжал на работу утром и не возвращался вечером, не садился с нами ужинать, не травил анекдоты, не просил меня убрать за собакой, не спрашивал о компьютерах, не обнимал, пока мы смотрели «Сегодня вечером» и смеялись над Джонни Карсоном, не целовал на ночь и не говорил, что разбудит утром.

С папой исчез и завтрашний день.

Жизни больше нельзя доверять. Осталась только смерть.

Мысль о том, что он будет с тобой всегда, оказалась враньем.

Дом стал дворцом обмана.

Мне всегда было сложно заснуть. Еще младенцем я постоянно брыкался и кричал, так что маме еле удавалось уложить меня в кроватку. После смерти отца сон стал только хуже. Мне начали сниться кошмары. Один из них повторялся из раза в раз: я просыпаюсь посреди ночи, чтобы пописать, и вижу, что весь пол кишит тарантулами, которые пытаются забраться на кровать. Я не понимаю, как добраться до туалета, чтобы пауки не сожрали заживо. Они хотят убить меня.

Страх смерти и желание сходить в туалет усиливались до тех пор, пока я в самом деле резко не проснулся. Мысль о том, что это был всего лишь сон, на секунду успокоила, но быстро сменилась другим кошмаром, от которого очнуться никак не получалось. Я лежал в темноте и пытался услышать оглушительный храп отца, доносящийся сквозь тонкие стены. И не слышал. Ничего не слышал, пока сам в тишине не начал бормотать: «Хорошо, пап. Конечно».

Вот только ничего хорошего не было.

* * *

Я чувствовал себя паршиво. По ночам забирался в черный Nissan Sentra брата, припаркованный у дома, и без конца слушал It Must Have Been Love группы Roxette. Я проводил в машине часы, рыдая до боли во всем теле. На уроках слепой печати я сидел за партой, пропахшей Drakkar Noir от Guy Laroche[12]12
  Мужской парфюм. – Прим. пер.


[Закрыть], и старался не рыдать вслух. Страница за страницей я набирал один и тот же текст: «ПАПА УМЕР ПАПА УМЕР ПАПА УМЕР ПАПА УМЕР». В какой-то момент учительница подошла взглянуть, что я так лихорадочно печатаю. Она бросила взгляд на лист бумаги и сразу ушла.

Я часами играл в Willow, неплохой клон Zelda по фильму с Вэлом Килмером. Играл до тех пор, пока не выпадал из реальности. Я бы пропал с концами, если бы мать не попросила меня помочь в организации похорон. Она хотела, чтобы в этом участвовали все мальчики, и я тоже.

Мы выбрали дубовый гроб, потому что отец всегда трясся за наш дубовый обеденный стол – тот стоил ему целого состояния. В школе за спиной постоянно шептались: «У него папа умер». Пускай. Я даже попытался обернуть это в свою пользу, когда попросил одну красивую девочку сходить со мной на похороны. Может, мы бы поцеловались или вообще начали встречаться. Она отказалась.

Папины похороны вызвали во мне омерзение. Он лежал в открытом гробу и выглядел так, будто прилег подремать. Меня кое-как уговорили поехать с мамой и братьями. Я просто не хотел смотреть на мертвого отца. А потом уже не мог оторвать взгляд. Меня пугала глупая фальшивая улыбка, которую сделал бальзамировщик. Я запаниковал, или, может быть, мне стало плохо. Во всяком случае, я хотел уйти как можно скорее.

Мать неправильно поняла выражение моего лица и шепнула на ухо: «Все в порядке. Ты можешь прикоснуться к нему».

Я наклонился и поцеловал отца на прощание. Его покрытое воском тело оказалось холодным. Не стоило слушать маму. Позже, на кладбище, мимо которого отец пробегал всего неделю назад, мы бросили белые розы на гроб, пока тот медленно опускался в могилу. Я посмотрел вниз всего раз, одним глазком, а затем сразу отвернулся. Там, за надгробиями, я надеялся увидеть живого Уолта Блезински в его неизменном спортивном костюме. Чтобы он вернулся, как отец Рю из Ninja Gaiden.