Текст книги "Прелесть"

7

На следующий день они, поднявшись на вершину высокого холма, увидели фермерский лагерь. Он раскинулся на краю рощицы, неподалеку от ряда элеваторов. Вокруг, куда ни глянь, виднелись золотисто-зеленые поля.

– Вот тут я обосновался бы, – сказал Джейк. – Подходящее место, чтоб растить детишек, да и работа, по моему разумению, не шибко пыльная. Машины вкалывают, а ты знай себе катаешься – то на тракторе, то на комбайне, то на прессовщике, то еще на чем. И для здоровья полезно: солнышко, свежий воздух, виды опять же. А как покончишь с урожаем, сматывай удочки и дуй в другие края, так что заодно и страну можно посмотреть. К примеру, двинуть на юго-запад, где салат и прочие овощи, или на побережье, где фрукты. А то и на самые юга. Хотя не знаю, растет там что зимой или нет. А вы, док, не знаете?

– Не знаю, – ответил Эмби.

Он сидел рядом с Джейком и смотрел, как тот управляет машиной. С таким отличным водителем, как Джейк, опасаться нечего. Не рискует, не превышает скорость, знает автомобиль как свои пять пальцев.

Дети подняли гвалт, и Джейк оглянулся на заднее сиденье:

– Ежели вы, пострелята, не уйметесь, я приторможу на этом самом месте и всыплю вам по первое число! Будь ваша мамка тут, а не в кибитке, вы сидели бы тише мыши, чтобы она вам уши не надрала!

Но дети продолжали потасовку, не обращая внимания на грозные речи.

– Я все думаю, – обратился Джейк к Эмби, исполнив отцовский долг, – что умно вы поступили, умней всего в жизни, вот только затянули с этим делом. Вы человек образованный; ясно, что вас в любом лагере с руками оторвут. Вряд ли у них тут много образованных людей, а я всегда говорил: нет на свете ничего лучше образования. Я вот, к примеру, сам так и не образовался. Может, поэтому и гляжу на вас, образованных, с таким восхищением. В городе у меня ажно сердце разрывалось, когда смотрел, как детишки по двору носятся без капли образования за душой. Мы с Мирт, конечно, старались их подучить, вот только что мы знаем, кроме алфавита? Да и учителя из нас неважные.

– В лагерях, наверное, имеются свои школы, – сказал Эмби. – Я о таком не слышал, но у кочунов есть что-то вроде университетов, а перед высшим образованием надо сперва получить какое-то подобие среднего. Думаю, у них развиты общинные программы, ведь лагерь – это, по сути, мобильная деревня. Скорее всего, и функционирует так же: есть в нем и школа, и больница, и церковь, и все остальное, что ожидаешь увидеть в мелких городках… Хотя, наверное, с некоторым налетом тред-юнионизма. Культура – своеобразная штука, Джейк, но в конечном счете разные культуры приходят примерно к одному и тому же укладу. Разные культуры – это всего лишь разные подходы к решению одинаковых проблем.

– Должен сказать, – заявил Джейк, – что для меня большое удовольствие просто сидеть и слушать, как вы чешете по-ученому. Да с таким видом, будто знаете, что означает вся эта ваша мудреная терминологистика.

Он свернул с шоссе на ведущую в сторону лагеря колею. Сбавил ход до черепашьего, и машину затрясло на ухабах.

– Нет, вы только гляньте, какая красота. Сколько белья на веревках развешано, сколько цветиков под окошками растет, а вон частокольчик между кибитками, ну прямо как у нас во дворах. Док, я не удивлюсь, если здешние окажутся людьми вроде нас, честное слово!

Подъехав к лагерю, они остановились возле трейлеров, где уже собралась толпа любопытных детей. В дверях ближайшего трейлера возникла женщина, прислонилась к косяку и уставилась на новоприбывших. К детям подбежали собаки и уселись на землю вычесывать блох.

– Здравствуйте, ребятишки, – сказал Джейк, выбираясь из машины.

Те смущенно захихикали.

Дети Джейка высыпали с заднего сиденья и сбились в кучу вокруг отца. Из трейлера, обмахиваясь картонкой, вылезла Мирт.

– Ну и ну! – провозгласила она.

Все ждали.

Наконец из-за трейлеров вышел старик. Шагал он небыстро, помогая себе тросточкой. Дети расступились, чтобы дать ему дорогу.

– Чем тебе помочь, незнакомец?

– Мы просто осматриваемся, – объяснил Джейк.

– Осматривайтесь на здоровье. – Старик взглянул на сидящего в машине Эмби. – Здравия, дедуля.

– Здравствуйте, – отозвался Эмби.

– Разыскиваешь что-то конкретное?

– Можно сказать, что все мы ищем работу. Надеемся найти лагерь, где согласятся взять нас к себе.

– Мы забиты под завязку, – покачал головой старик. – Поговори-ка лучше с бизнес-агентом. С твоим вопросом надо не ко мне обращаться, а к нему. – Развернувшись, он крикнул глазеющим детям: – Ну-ка, бегом разыскали мне Фреда!

Детей как ветром сдуло.

– К нам уже нечасто люди вроде вас заворачивают, – продолжил старик. – Несколько лет назад приезжих было полно, все что-то себе подыскивали. И городских хватало, и вэ-эфов. – Заметив озадаченную мину Эмби, он пояснил: – Вытесненных фермеров. Тех, кто не справился в одиночку. Когда началась децентрализация, их на дороге стало пруд пруди. Напрочь безумные, ты таких чокнутых в жизни не видал. Не ожидали великой подлянки. Думали, жизнь всегда будет одинаковая. Решили, что правительство им подгадило, – да пожалуй, так оно и было. Но правительство и всем остальным подгадило, не только вэ-эфам. Когда творятся такие дела, кто-то непременно попадает под раздачу. Нечего ждать, что правительство сохранит все свои программы. Пришлось приспосабливаться.

Эмби кивнул:

– Невозможно держать раздутый штат бюрократов, когда общественный строй стал родоплеменным, да еще и с технологическим уклоном.

– Ты, верно, прав, – в свою очередь согласился старик. – По большому счету для фермеров ничего не изменилось. Мелкие хозяйства по-любому были обречены на вымирание. Фермер-одиночка попросту не имел шансов на успех. Сельское хозяйство еще до гэ-ка двинулось в сторону корпоративных холдингов. Все из-за механизации. Без машин ничего толком не вырастишь, а вкладываться в машины ради пары акров… – Он подошел ближе и погладил решетку радиатора шершавой ладонью. – Однако, неплохой автомобиль.

– Он у меня уже давно, – сказал Эмби. – Я за ним хорошо ухаживал.

– У нас тут тоже такое правило, – просветлел старик. – Каждый обязан хорошо за всем ухаживать. Сейчас ведь не то что раньше, когда терял вещь, ломал или изнашивал – и тут же бежал за угол покупать такую же. Но у нас в этом смысле очень хороший лагерь. Ребята помоложе все свободное время возятся с железками. Ты бы видел, что они с некоторыми машинами сотворили. Да, дружище, некоторые машины у них почти как люди. – Он встал напротив Эмби у открытого окошка, прислонился к дверце. – Чертовски славный у нас лагерь, с какой стороны ни глянь. Собираем первосортный урожай, хорошо о земле заботимся. Душнила, которому тут все принадлежит, очень нас ценит. Мы сюда почти двадцать лет возвращаемся, каждую весну на одно и то же место. А если кто нас опередит, душнила с ними даже говорить не желает. Всегда нас ждет, а таким отношением, скажу тебе, не каждый лагерь похвастается. Зимой, конечно, приходится поездить, но только потому, что нам так нравится. Нет такого зимнего места, куда мы не могли бы вернуться – в любое время, когда пожелаем. – Он смерил Эмби оценивающим взглядом. – А ты, часом, не умеешь дождь выкликать?

– Несколько лет назад читал, как это делается, – ответил Эмби. – Такую процедуру называли «засев облаков». Но чем пользовались, не припомню. Каким-то химреагентом. По-моему, производной серебра.

– Ничего не знаю про такой засев, – сказал старик. – И пользовались химикатами, не пользовались – тоже не знаю. Конечно, – тут же добавил он, встревожившись, что его неверно поймут, – у нас есть свои выкликатели, самые лучшие, но в фермерском бизнесе лишних выкликателей не бывает. Чем больше, тем лучше. – Он поднял глаза к небу. – Прямо сейчас мы и без дождя обойдемся, а растрачивать силы без надобности… Как-то это неправильно. Ты бы приехал, когда нужен дождь. Остался бы, посмотрел, как наши парни дождь выкликают. У них такое шоу, залюбуешься. Как пойдут в пляс, все сбегаются поглазеть.

– Когда-то я читал про навахо, – начал Эмби, – или то было про хопи…

Но ни навахо, ни хопи не вызвали у старика никакого интереса.

– А еще у нас отменная команда зеленюшников, – сказал он. – Только не подумай, что я бахвалюсь, но имеются также отличнейшие…

Из-за трейлеров с криками выбежали дети. Старик обернулся:

– А вот и Фред.

К ним неспешно подошел Фред, огромный мужчина с непокрытой головой, буйной черной шевелюрой, кустистыми бровями и полным ртом белых зубов.

– Здорово, ребята, – сказал он. – Чем могу помочь?

Джейк все ему объяснил.

Фред сделал смущенное лицо и озадаченно поскреб голову:

– Сейчас у нас слишком много народу. Вот-вот начнем роиться. Говорите, принять еще одну семью? Нет, не получится. Если только предложите что-нибудь особенное…

– Я в механизмах смыслю, – сказал Джейк. – Могу ездить на чем угодно.

– Водителей у нас предостаточно. А чинить умеешь? Сварку знаешь? На токарном станке работал?

– Ну, нет…

– Нам приходится чинить машины, поддерживать в полном порядке. Иной раз нужно изготовить деталь взамен сломанной. Некогда ждать, пока с фабрики доставят, так что мы мастера на все руки. Просто управлять механизмом – этого мало. Тут кто угодно справится: хоть женщина, хоть ребенок.

– А вот у нас док, – сказал Джейк. – Он человек образованный. Служил преподавателем в университете, пока тот не закрыли. Может, найдете применение…

– Да что ты говоришь! – приободрился Фред и повернулся к Эмби. – Вы случаем не агроном?

– Историк, – ответил Эмби. – Ни в чем не смыслю, кроме истории.

– А вот это плохо, – сказал Фред. – Агроном бы нам пригодился. У нас имеются экспериментальные участки, но в теории мы слабоваты, так что особыми успехами похвалиться не можем.

– Смысл в том, чтобы улучшить посевные культуры, – объяснил старик. – Это наше уникальное торговое предложение, главный плюс на переговорах. У каждого лагеря собственные семена, а чем лучше семена, тем выгоднее сделка с душнилой. Табак у нас уже неплохой, а с кукурузой пока работаем. Если добиться, чтобы она вызревала дней на десять раньше…

– Все это очень интересно, – перебил его Эмби, – но ничем не могу помочь. Я в сельском хозяйстве не разбираюсь.

– Но я готов трудиться не покладая рук, – тут же встрял Джейк. – Только шанс мне дайте. Уверяю, во всем вашем лагере не сыскать такого работящего парня, как я.

– Прости, – сказал бизнес-агент, – но мы все тут работящие парни. Если ищете себе место, правильнее всего будет попроситься в рой. Быть может, вас примут. В старые лагеря вроде нашего новичков, как правило, не берут. Разве что они могут предложить что-нибудь особенное.

– Ну, – расстроился Джейк, – тогда, наверное, говорить нам больше не о чем.

Он открыл дверцу и уселся за руль. Дети забрались на заднее сиденье, а Мирт полезла обратно в трейлер.

– Спасибо, – сказал Джейк бизнес-агенту. – Вы уж простите, что мы время у вас отняли.

Автомобиль вырулил на колею и потащился обратно к шоссе. Джейк долго молчал. Наконец заговорил:

– Агроном? Это что еще за птица такая, черт бы ее побрал?

8

Так было везде, куда они приезжали.

– В кибернетике смыслите? Нет? Очень жаль. Спец по кибернетике нам точно не помешал бы.

– Очень жаль. Химик бы нам пригодился. Мы с горючими веществами работаем, но не понимаем в них ни черта – приходится штудировать справочники. Как бы ребята однажды не взорвали весь лагерь.

– Будь вы подъемщик, мы бы нашли вам применение.

– Может, разбираетесь в электронике? Нет?

– История? Извините, историки нам не требуются.

– В медицине соображаете? А то наш док совсем старый стал.

– Инженер-ракетчик? Нет? Жаль, а то есть у нас одна задумка, только инженера-ракетчика не хватает.

– Историк? Не-а. Историк нам не нужен.

«Еще как нужен!» – думал Эмби, а вслух говорил:

– История – очень полезная штука. В прошлом ей всегда находили применение. Не может такого быть, чтобы она утратила смысл, – даже теперь, в этом новом неотесанном мире.

Он лежал в спальном мешке и глазел на небо.

Дома уже осень, думал он. Вспоминал, как желтеют листья и как красиво осенью в городе. Такая красота, что дух захватывает.

Но здесь, далеко на юге, по-прежнему стояло лето, и в глубокой зелени листвы, в непоколебимой синеве небес виделось что-то странное, что-то летаргическое – словно окружающий мир выкрасили синей и зеленой краской, и он останется таким навсегда; мир, где динамику объявили вне закона, где матрицу бытия отлили из самого прочного сплава, чтобы не оставить ей шансов на перемены.

На фоне неба чернел трейлер; теперь, когда Джейк и Мирт закончили в нем переругиваться, Эмби слышал, как неподалеку от стоянки журчит ручей. Костер давно погас, осталось лишь розовое марево в пепельной белизне, а на опушке завела песню какая-то птица. Пересмешник, подумал он, хотя раньше ему казалось, что у пересмешника песни повеселее.

И куда ни глянь, везде все так, размышлял он. Кажется одно, а на поверку совсем другое – никакого волшебства, сплошная проза жизни; а потом вдруг настанет день, когда закончишь странствия и пустишь корни, причем в самом неожиданном месте.

Повидав два-три лагеря, Эмби понял, по каким принципам они организованы: по старым добрым американским принципам ведения бизнеса. Он перестал удивляться своеобразию, когда разобрался, почему в каждом конкретном лагере все устроено именно так, а не иначе.

Например, еженедельные военные тренировки и регулярные игры в войну, когда каждый мужчина подтягивался, отжимался и принимал участие в маневрах – без баловства, со всей серьезностью выполнял поставленную тактическую задачу, – а женщины и дети, словно выводок куропаток, мчались в укрытие, чтобы спрятаться от воображаемого врага.

Именно поэтому, понимал Эмби, федеральное правительство обходится грошовым налогом на оборонную промышленность. Ведь везде имеется подразделение солдат в гражданской одежде, готовых к тотальной войне на уничтожение, готовых к встрече с любым, кто рискнет высадиться на континент, готовых разыскать врага с ловкостью следопытов Фронтира и с индейской жестокостью разорвать его на куски. Федеральное правительство содержит военно-воздушные силы, обеспечивает лагеря оружием, проводит военные исследования, отвечает за общее командование и планирование, но бесплатной армией стали мирные граждане, все до единого готовые к мгновенной мобилизации, натренированные до взрывоопасного состояния, несущие службу без оглядки на федеральный бюджет.

Насмотревшись на тренировки и военные игрища, он понимал: такая система озадачит любого неприятеля, эта система – новое слово в военной науке, ибо в государстве не осталось ни единой цели, на которую стоило бы сбросить бомбу, ни одного города, который имело бы смысл захватить и удержать, ни одного предприятия, которое можно разрушить до основания, и каждый гражданин страны, каждый мужчина в возрасте от шестнадцати до семидесяти лет является обученным и мотивированным бойцом.

Он лежал и размышлял обо всем, что видел: обо всем непривычном и в то же время удивительно знакомом.

Например, обычаи, выросшие в лагерях из легенд, предрассудков и магии, из полузабытых учений, из преклонения перед местными авторитетами и других неизбежных особенностей тесного сосуществования в рамках коммуны. Через эти обычаи, понимал он, каждый мужчина, каждая женщина демонстрируют горячую и даже фанатичную преданность родному лагерю. Отсюда гротескное, а временами и малопонятное соперничество между лагерями, проявляющее себя на всех уровнях, от болтовни рядовых кочунов до упрямства лагерных лидеров, не желающих делиться секретами с конкурирующей группой. Осмыслить это соперничество можно, лишь углядев за ним извечные традиции американского бизнеса, самую соль американской земли.

Причудливый расклад, думал доктор Амброуз Уилсон, ворочаясь в спальнике под ночным южным небом. Причудливый, но чрезвычайно эффективный и вполне понятный, если рассматривать его в рамках нынешней реальности.

Понятный, за исключением одной детали, но Эмби никак не мог уловить ее суть. То был не факт, а ощущение – ощущение, что под покровом неоцыганщины таится нечто принципиально новое, жизненно важное, доступное пониманию, но не имеющее имени.

Он задумался об этом новом и жизненно важном факторе, стал просеивать собственные впечатления в поисках ключей к разгадке, но не сумел нащупать ничего осязаемого, ничего, за что мог бы зацепиться, ничего, что мог бы поименовать. Как мякина без единого зернышка, как дым без огня – что-то небывалое и, подобно всему остальному, целиком и полностью понятное в своей системе координат, но вот вопрос: как определить рамки этой системы?

Они ехали сюда через всю страну с севера на юг, вдоль русла Великой реки, и повидали множество лагерей – фермерских лагерей с бескрайними полями хлебных злаков и многими квадратными милями кукурузных плантаций; промышленных лагерей с дымящими трубами и лязганьем механизмов; транспортировочных лагерей с объединенным парком грузовиков и невообразимо запутанной логистической сетью; молочных лагерей с маслобойнями и сыроварнями, со стадами коров и непременными свиньями – побочной веткой любого молочного производства; лагерей-птицефабрик; овощеводческих лагерей; лагерей, занимающихся горными работами, лесозаготовками и ремонтом дорог. Иногда встречались рои или отщепенцы – такие же бродяги, как они, ищущие, куда бы приткнуться.

И повсюду их ждало одно и тоже: толпа любопытных ребятишек, блохастые дворняги, разводящий руками бизнес-агент и неумолимое «очень жаль».

В некоторых лагерях их принимали теплее, чем в других; кое-где даже удавалось остаться на денек или недельку, отдохнуть от странствий, подправить мотор, размять сведенные судорогой ноги и походить в гости.

В таких местах Эмби прогуливался и разговаривал, сидел на солнце или в тени (в зависимости от времени суток), и иногда казалось, что он как следует изучил этих людей, что видит их насквозь, но при этом он неясно чувствовал в них что-то странное, чужое, незнакомое, и чудилось, что рядом сидит невидимка, следит за ним из укромного места. В такие моменты Эмби понимал, что от этих людей его отделяет тончайшая, но прочнейшая пелена, сотканная из четырех десятков лет.

Он слушал радио, внимая местным версиям пошлых радиопостановок родом из шестидесятых. Иногда слышал призрачные голоса радиостанций из других лагерей, расположенных по соседству или на другом конце континента. Дурацкие передачи провинциального уровня, в основном слухи, но не только, ведь иногда проскакивали официальные объявления: заказ на тонну сыра, на грузовик сена, на запчасть для какого-нибудь механизма; или извещение о том, что один лагерь задолжал другому некую долю своей продукции; а иной раз творились совсем непонятные вещи, когда долги переходили от лагеря к лагерю и одно обещание сменялось другим. У слухов же имелся особенный смысл, самым невероятным образом вплетенный в фантастическую культуру, что в одночасье выползла из-за деревенской печки навстречу эпохе кочевников.

И обязательно магия, необычайно тонкая магия, действующая не во вред, но на благо. Словно, думал он, вернулись феи и домовые-брауни, вернулись после кратковременного изгнания из материального мира. Новые церемонии черпали своеобразие из старых, не менее причудливых; теперь принято носить обереги на добрую удачу и приговаривать определенные слова; возродились примитивные верования – забытые, но не далее чем вчера; воскресла первобытная вера в разнообразные глупости. Пожалуй, думал он, все это не так уж плохо.

Страннее всего было наблюдать за смешением древней магии и старинных суеверий с новейшими веяниями современных технологий. Кибернетика шагала рука об руку с оберегами, агрономия – с ритуальной пляской на вызов дождя.

Не находя покоя, он старался все осмыслить, разложить по полочкам, мысленно разместить на историческом графике. Но едва на графике вырисовывалась сколько-нибудь вразумительная картина, все шло наперекосяк; и он понимал, что учитывает лишь самые поверхностные данные.

Чего-то всегда не хватало. Чего? Того самого жизненно важного, но не поименованного фактора.

Они проехали по всему материку под аккомпанемент хорового «очень жаль»; Джейк, по всей видимости, волновался и имел на то полное право. Ночь за ночью, лежа в спальнике, Эмби прислушивался к их разговорам – разговорам Джейка и Мирт, – когда дети уже спали, да и Эмби должен был спать. Хотя он из вежливости старался не различать слов, по тону приглушенных голосов было ясно, о чем судачат эти двое.

Вот досада, думал он; Джейк так верил в себя, так надеялся на лучшее. Ужасное это дело – видеть, как человек изо дня в день утрачивает веру в собственные силы, как надежда вытекает из него по капле, словно кровь из раны.

Он поерзал в спальнике, устраиваясь поудобнее, и зажмурился, чтобы не видеть звезд. Почувствовал, как сон окутывает его видавшим виды стеганым одеялом, и в дымке перехода из одного мира в другой вновь узрел идеал красоты: висящий над камином портрет в свете керосиновой лампы.