Текст книги "Петля"

4

Сорвав цветок и спускаясь со склона горы, Каору увидел тонкий луч света, шедший от крыши одного из домов. Каменная крыша такого же, как и грунт, цвета медленно рассыпалась. Крыша не должна была ничего отражать, но Каору, сощурившись, все-таки стал высматривать источник света.

Приглядевшись, он увидел, что в тесно застроенном поселке, на одном из стоящих в два ряда домов, на обветшалой крыше из красного кирпича была установлена черная пластина прямоугольной формы. Вероятно, ее стальные края и уловили лучи заходящего солнца.

Эта черная пластина как-то очень необычно сверкала среди крыш. Поражала ее новизна – дом-то ведь совсем обветшал.

Даже издали было видно, что это солнечная батарея. Она могла обеспечить достаточным количеством электроэнергии весь дом. Каору подумал, что если бы в этом поселке такую систему установили на всех домах, то столбы, выстроившиеся вдоль дороги, потеряли всякую значимость, но, сколько он ни смотрел, на других домах подобной системы не обнаружил. Только на одном доме в поселке стояло это специальное оборудование.

Каору говорили, что Кеннет Росман оборудовал свой дом под лабораторию. И в таком случае нет ничего необычного в наличии солнечной батареи.

Каору осторожно положил цветок на колени покойнику и, проходя сквозь лабиринт переулков между домами, стал отыскивать дом, на крыше которого была установлена солнечная батарея. Со склона он ясно видел свою цель, но, заплутав в этом лабиринте и потеряв ориентир, заметался.

Каору остановился в растерянности перед стеной. Он, похоже, сам того не заметив, зашел в дом и оказался в коридоре.

Ветер, задувавший сквозь щель в стене, завывал словно флейта, беспорядочно носился по помещению, кружился у ног Каору. Казалось, что ему аккомпанирует племя индейцев, а может быть, это кричит какая-то птица, или шелестят ветви деревьев.

Подавив страх, Каору прислушался. Определить, откуда идет шум, было невозможно. То казалось, что где-то далеко раздаются человеческие голоса, а в следующий момент – что кто-то шепчет прямо над ухом. Сиплый мужской голос. Приглушенная речь раздавалась справа от стены. На мгновение прервавшись, голос вновь возникал уже слева, словно его доносил ветер.

Голос и флейта звучали в пространстве. Когда ветер задувал сквозь провал в стене, все начинало вибрировать.

Каору внимательно вслушивался, собрав воедино все пять чувств. Постепенно он начал понимать, откуда исходит этот неясный звук. Приглядевшись, он нырнул в дыру в стене.

Здесь начинался другой мир. Незнакомый, какой-то искусственный запах плыл по окруженному полуразвалившейся стеной пространству площадью примерно в двадцать квадратных метров. В углу комнаты Каору увидел кровать, сделанную из железных трубок. Простыни и одеяла на ней не было, из матраса торчали две пружины. У кровати стояла массивная деревянная тумбочка, а рядом с ней, друг напротив друга, – два шезлонга, больше уместных на пляже, чем здесь. Настольная лампа каталась по полу. Видавший виды кожаный чемодан, скошенный набок, стоял, прислоненный к тумбочке. Встроенная полка сломалась, и все, что на ней стояло, теперь накренилось. Под полкой лежали стопками толстые тома.

Все в комнате находилось в шатком равновесии. Вынь одну книгу с полки, сдвинь на один сантиметр тумбочку, к которой прислонен чемодан, и все рухнет по принципу костяшек в домино.

Доносившийся непонятно откуда хриплый мужской голос стал шептать что-то прямо над ухом. Каору отпрыгнул, словно его пихнули, глаза его забегали во все стороны.

Никого не было. Голос тут же смолк, и Каору услышал непрекращающийся стрекочущий шум. Взгляд его упал на пространство между тумбочкой и стеной. Он увидел там провод и только сейчас заметил, что на тумбочке стоит приемник. Контакт был очень плохим.

Каору взялся за провод и подергал им во все стороны. Шум сразу прекратился, и мужской голос стал ровным. Голос звучал на фоне однообразного гитарного аккомпанемента. Это, без сомнения, была радиотрансляция. Мужчина, похоже, пел что-то блюзовое. Как понял Каору, это была песня о давно прошедшей любви.

Каору наклонился и отрегулировал звук, уменьшив шумы. Значит, источник этого прерывистого, принесенного ветром голоса был здесь. Радио почему-то оставалось включенным в сеть и продолжало ловить волну.

Невозможно было и представить себе, что в эти развалины по проводам подается электричество.

Вероятно, электричество вырабатывалось солнечной батареей на крыше. Если бы она не действовала, то вряд ли нашлось бы объяснение тому, что радио до сих пор играет.

Каору еще раз проверил провод, подергав его, попробовал отрегулировать звук. Ошибки быть не могло, откуда-то поступает электричество.

«Так, теперь пойдем дальше», – подбадривал себя Каору. Мысль о том, что крыша этого дома, в отличие от остальных развалин здесь, в пустыне, устроена по последнему слову современной науки, почему-то придавала решимости.

В одной из стен была дверь, ведущая в следующую комнату. Каору дотронулся до ручки, и дверь легко отворилась.

За ней оказалось небольшое помещение, из которого, по-видимому, можно было попасть в подвал. Конец лестницы, ведущей вниз, утопал в непроглядной тьме. Ну, пожалуй, не совсем непроглядной. Со всех четырех сторон дверь окружали еле заметные полоски света. В подвальном помещении была зажжена лампа.

Горит лампа!

Каору все не мог убедить себя в этом. Вероятно, как и в случае с приемником, ее просто забыли выключить.

Каору начал медленно спускаться по лестнице.

Уже перед дверью в подвал он закрыл уши руками и попытался представить себе комнату. Звуков не было. Присутствие человека не ощущалось. А проникавший из-под двери свет, более слабый, чем казался до этого, был еле-еле заметен.

Каору постучал, почувствовав, что, возможно, поступает глупо, не дыша повернул ручку и вошел.

Свисавшая с потолка единственная лампа кое-как освещала помещение. Правда, кроме этого из центра комнаты исходило специфическое свечение, символ развития цивилизации.

Для чего использовался подвал, стало понятно сразу. Посреди комнаты был устроен кабинет с установленным в нем компьютером. Именно от его дисплея исходило свечение.

Согнувшись над экраном, Каору заметил лежавший рядом с компьютером шлем с массой электронных приспособлений внутри и снаружи. В детстве Каору имел дело с подобными устройствами, играя в виртуальные игры. В последнее время их почти не использовали, и Каору вдруг охватило чувство ностальгии.

Рядом со шлемом лежали подсоединенные к компьютеру перчатки, но Каору даже не притронулся к ним, а уставился прямо в экран.

На экране, словно реагируя на приближение человека, стали возникать буквы:

Welcome!

То, как буквы одна за другой возникали на экране, выглядело абсолютно по-детски. Могло показаться, что это какая-то детская шутка. По-видимому, существовала какая-то функция, позволявшая компьютеру распознавать стоящего перед экраном человека.

Преодолев нахлынувшее замешательство, Каору стал медленно опускаться на стул рядом с дисплеем. Устроившись наконец на сиденье, он вздохнул и спросил у компьютера:

– Ты кто?

Машина ничего не ответила, вместо этого на экране появилось изображение какой-то местности.

По дикой пустыне гулял ветер. Земля изобиловала неровностями. Картинка сместилась. У Каору создалось впечатление, что человек, глазами которого он сейчас смотрит, бежит по пустыне. Казалось, он скользит по поверхности. То появляясь, то исчезая, впереди замаячили очертания поселка. Где-то он уже видел это.

Изображение не походило на то, что он видел здесь, но Каору почувствовал, что действие происходит в Уинсроке. Поселок занимал меньше территории, чем теперь, виднелось только несколько домов. Все они были не каменными, а деревянными. И если бы не гора на заднем плане, вряд ли можно было бы понять, что это Уинсрок.

Сколько же лет назад это происходило? Сто? Нет, гораздо больше. Людей не видно, и нет никакой зацепки, что это за эпоха.

А это, собственно, фильм?

Вопрос напрашивался сам собой.

Не особо похоже на компьютерную графику. Скорее напоминает видеоизображение. Очень похоже на видеозапись, но даже если она сделана хотя бы лет сто назад, то изображение не могло быть таким четким. С помощью специальной технологии воспроизвели облик Уинсрока столетней давности? Но картинка выглядела совершенно реальной.

Изображение на экране было двухмерным. А вот звучание – явно объемное. Внимание Каору постепенно переключилось на сверкающий шлем и перчатки, лежавшие рядом с экраном. Его наконец осенило.

Чтобы получить трехмерное изображение, я должен надеть шлем и перчатки.

Он надел шлем и натянул на руки перчатки. Чтобы обозревать пространство на триста шестьдесят градусов, ему достаточно было только вертеть головой, изображение развертывалось у него в мозгу.

Стук лошадиных копыт за спиной приближался. Невероятная реалистичность происходящего ударяла в мозг.

Каору чувствовал вибрацию земли, сотрясаемой бегущими сзади лошадьми. И хотя на нем были ботинки, он чувствовал впивающиеся в ноги колючки кактусов. Его подстегивали человеческие крики, теплый ветер дул в затылок. Ему захотелось пить. Пот тек по всему телу.

Сзади на него надвигалась грозная тень, а он все гнал и гнал вперед. Когда он, не выдержав, обернулся, то увидел скачущих верхом индейцев с украшениями из перьев на головах.

Так они меня прибьют.

Каору рванулся в сторону, пытаясь оторваться от преследователей, но тут чья-то сильная рука схватила его за талию и потащила вверх. Переживание было абсолютно реальным, Каору казалось, что он ощущает запах пота и земли. Мгновение – и он уже сидел на лошади.

Он спрашивал себя, не сон ли это. Но, схватившись, чтобы не упасть, за спину сильного индейца, увидел свисающую с плеча, как украшение, гирлянду скальпов. Один из них был совсем свежим, кожа на внутренней стороне еще не успела высохнуть. В лицо ударил едкий запах крови.

В глазах потемнело, голова откинулась назад. В этот момент распалась грань между реальным и нереальным мирами.

5

Каору так и не смог понять, сколько его протрясло на лошади. Минуты? Десятки минут? Любой ответ показался бы ему удовлетворительным.

Они спустились вниз и встали на берегу реки, что, извиваясь, ползла по дну глубокого ущелья. Каору был немного удивлен обилием воды. Бурный поток нес комья коричневой почвы, и его трудно было назвать прозрачным. Но повисший в сухом воздухе над рекой запах воды очень сильно успокаивал.

Вздымая брызги, отряд помчался по берегу и остановился там, где ущелье расширялось. Несколько мужчин закричали, подражая голосам животных. Остальные, разделившись на две группы, стали внимательно разглядывать берега вверх по течению и против течения. Так глядят те, кто спасается от погони или боится засады.

Палящее солнце раскаляло землю, жар передавался от ног телу. Каору физически ощущал это.

Деревья на склоне ущелья зашевелились. Из тени деревьев и камней по двое, по трое выходили люди – женщины, дети, старики.

Их было гораздо больше, чем всадников.

Поначалу женщины подходили с опаской. Ожидание смешивалось с напряжением, радость со страхом. Они бросали на мужчин, сидевших на лошадях, взгляды, исполненные мольбы. Присмотревшись, они побежали к всадникам с криками, напоминавшими птичьи, и мужчины спешились и раскрыли им объятия. С безмятежным доверием смотрели они друг на друга. Однако видно было, что встреча не продлится долго, все вокруг дышало опасностью.

Крик женщин походил на плач. Хотя, если хорошенько прислушаться, можно было различить две интонации: кто-то плакал от радости, кто-то от горя. Какая-нибудь женщина, не нашедшая в группе всадников родного лица, падала на колени и начинала дико выть, ударяя по земле кулаками. Матери с младенцами на руках, хватая стариков за руки, падали обессиленные на землю.

Каору понял. Не иначе как воины живущего здесь племени вернулись с поля битвы. Сколько же их было, когда они покидали эти места? Радостных женщин столько же, сколько поникших и плачущих; их столько же, сколько вернувшихся мужчин. Значит, на войну отправилось вдвое больше. И половина не вернулась. Если чье-то лицо не могли отыскать среди всадников, это наверняка означало, что человек погиб. Жены и близкие родственники не скрывали ни горя, ни радости.

Один лишь Каору не проявлял никакого интереса к происходящему. Оказавшись в самом центре группы, он чувствовал себя ужасно.

Когда его схватили и посадили на лошадь, он перестал понимать, в каком мире находится. Сейчас он видел перед собой женщину, из глаз у нее текли слезы. Судя по ее прямому взгляду, Каору вовсе не был здесь чужим. Рядом прыгал десятилетний ребенок. На лице Каору появилось смятение. Его захлестывали чувства.

Женщина держала на груди недавно родившегося младенца. Ее длинные волосы были заплетены сзади, высокий и широкий лоб открыт. Не замечая собственного ребенка, она неотрывно смотрела на Каору. У него перехватило дыхание. Поддавшись внезапно нахлынувшим чувствам, он обнял ее за плечи.

Каору сопоставил в сознании образ стоящей перед ним женщины и образ Рэйко. Они и впрямь были похожи. Длина волос и прическа отличались, но грустные глаза были в точности такими же. Или ему просто хотелось так думать. Ему, как никогда раньше, захотелось увидеть Рэйко.

Пока он обнимал женщину, стоявшую с ребенком на руках, пока прикасался к ее коже ладонями, ему передалось ее настроение. Он и эта женщина, несомненно, были мужем и женой. Державшийся за мать ребенок наверняка был его старшим сыном, а младенец, плачущий оттого, что его придавили, – дочерью. Каору стало казаться, что он знает, как они жили до этого. В памяти всплывали картины детства, юности. В его жизни над горем преобладала ненависть. Гнев, обиды – все это скапливалось на дне души.

Женщина, хоть и жила в одном с ним племени, пришла из других мест. Новая информация постепенно поступала Каору в мозг. Женщина уже дважды была замужем. Предыдущий ее муж погиб выше по течению реки. Он умер тяжелой смертью – головорезы из белых солдат замучили его и оставили умирать на скале почти бездыханного.

Этот человек бил жену, и злость до сих пор жила в ней.

Мальчик, о котором Каору думал, что это его сын, оказался сыном убитого; он узнал, что из собственной родни у него есть только престарелая мать и недавно родившаяся дочь.

Подозрение, что реальность проецируется на виртуальное пространство, снова забурлило в сердце Каору. Его отношения с этой женщиной очень походили на отношения с Рэйко. Рёдзи тогда выпрыгнул из окна на пожарной лестнице, оставил следы крови на асфальте и ушел на ту сторону. Этот хрупкий мальчик, держащийся за маму, напоминал о Рёдзи. Каору понимал, что телом и душой он уже на полпути на другую сторону. И новый мир необратимо разворачивается перед ним. Но где же все-таки этот мир находится, оставалось неясным.

* * *

Каору жил в расставленном у подножия склона шатре вместе с женой, детьми и престарелой матерью. Он не знал, сколько времени они провели вместе. Несколько лет ощущались как один день, и все же один день длился столько, сколько должен длиться один день.

Время, засосавшее Каору, было очень неравномерным. Оно то текло тяжело и медленно, то мчалось легко и быстро. Дочка в момент встречи была еще младенцем, а теперь уже ходила нетвердыми шажками. Приемному сыну пока что было далеко до войны, он не проявлял ни малейших воинских способностей. То, как он держал лук, у всех вызывало лишь смех.

Каору начал привыкать к отсутствию гигиены. Когда он подходил к берегу, из воды на него смотрел незнакомец. Коричневая кожа, большая голова, широкие плечи, покрытые татуировками. Вот только профиль свой он никак не мог рассмотреть в точности.

Чем дольше он жил здесь, тем сильнее овладевало им чувство по отношению к жене. Дочь тоже стала смотреть на него по-другому.

* * *

Не задерживаясь нигде надолго, племя постоянно перемещалось. С востока и юга индейцев теснили люди с другим цветом кожи. И раз так, им ничего не оставалось, кроме как продвигаться на север. Помимо обеспечения едой и питьем необходимо было сводить к минимуму риск неожиданной встречи с врагом, и от старейшин требовалась полная серьезность в принятии решений. Ошибка могла привести к гибели.

Какой-то определенной цели у племени не было. Его раздирали разногласия, крайне не хватало единодушия, но передаваемые с древних времен легенды направляли устремления всех в одну сторону.

– Нужно идти туда, где берут свое начало реки, впадающие в большие моря на западе и на востоке, к просвету между горными цепями на юге. Никто еще не доходил туда... Там, в большом гроте с озером внутри, племя обоснуется навечно. Великие духи охраняют это место, и человек может жить там, ничего не опасаясь.

Им оставалось только верить в эту легенду, и они шли на запад в поисках пристанища.

Хоть и поредевшее, племя все равно представляло собой большую семью, состоящую более чем из двухсот человек. Передвижение давалось не просто, оно происходило весьма медленно. Сначала вперед один за другим выезжали несколько разведчиков на быстрых лошадях; убедившись, что впереди нет врага, они вели за собой остальных. Вдоволь наохотиться было невозможно.

Ночью ставили в подходящем месте вигвамы, ночью же, собравшись семьями у костров, ели мясо добытой днем дичи. Наесться досыта не удавалось. Куда уж там коптить лишнее мясо. Еды не хватало.

В реке люди купались, для питья требовалась гораздо более чистая вода, и они обследовали все вдоль и поперек в поисках притоков. Нет ничего более необходимого для выживания, чем вода. Нашедшего воду часто благодарили всем племенем.

До легендарной земли осталось перейти два хребта, перед самой целью сделали остановку в лесу, и наконец внезапно племя было благословлено водой.

Источник нашли дети. Несколько ребятишек заигрались, бегая между деревьями, и обнаружили скалу, по которой тек ручеек. Прибежав в стойбище, они рассказали о своей находке взрослым, и те, похватав емкости, кинулись отыскивать эту воду.

Они постоянно останавливались и осматривались вокруг. Каору стал считать, сколько человек поднимается на склон. Впереди трое, четверо позади. Включая его, всего восемь. Те четверо, что шли позади, – все женщины, среди них его жена и дочь. Впереди – трое детей, среди них надувшийся от гордости, словно совершил великий подвиг, сын Каору.

Дети не соврали, говоря о воде. С большой скалы стекал тоненький ручеек – настолько тоненький, что подставить под него емкость было сложно.

Как только Каору подумал, что стоит залезть повыше, поискать струю посильней, за спиной зашелестела трава. Внезапно перед ним появилась группа людей, снимавших с себя синюю униформу. Снятые мундиры они обматывали вокруг пояса. Каору насчитал около десяти человек, на некоторых были только белые рубашки, на других – черные рубашки и брюки. По-видимому, эта группа не была одним подразделением. Вероятно, эти люди забрели в горы, чтобы набрать воды, некоторые из них держали в руках фляжки, остальные сжимали ружья. У нескольких белые рубашки были запачканы кровью.

Какое-то время индейцы и белые стояли, уставившись друг на друга. И те и другие были выбиты из колеи неожиданной встречей. С обеих сторон стал раздаваться шепот. Времени для замешательства не было. Драться, когда с тобой женщины и дети, нельзя. Если противник проявит желание напасть, надо убегать. А если не проявит, то лучше не делать резких движений.

Продолжая стоять в напряжении друг против друга, люди обменялись парой-тройкой слов. Но эти слова поняты не были. Чувство времени оказалось нарушенным. С момента встречи прошло две-три секунды, а казалось – несколько минут.

Внезапно трое мальчишек с воплем помчались вниз с горы. Когда один из солдат ударил рукой по винтовке, направленной в спину мальчикам, несколько человек вскочили, как по сигналу, и понеслись в сторону убегавших.

Похоже, эти люди не хотели пускать в ход оружие. Звук выстрела может привести сюда тех, кто остался под горой, и тогда шансов выжить не останется. А они рассчитывали уйти через противоположный проход.

Когда Каору понял это и заслонил своим телом жену, то краем глаза увидел, что его сын, которого эти люди прижали к земле, разбил голову о камень. Жирными руками детям закрыли носы и рты, и они не могли кричать, повсюду были разбросаны мозги. Серая скала покрылась кровью, словно нарисованными в компьютерной графике розами. За спиной раздались шаги попиравших скалу людей.

По ахилловому сухожилию пробежала боль. Оно не порвалось, похоже, перебили кость. Потеряв равновесие, Каору повалился наземь. Он успел развернуться и упал боком, даже не почувствовав боли.

Протянув руку, он хотел коснуться жены, но еще быстрее женщину схватили и оттащили в буйно разросшуюся траву трое мужчин.

Собрав последние силы, Каору приподнялся, но его тут же прижали к земле и схватили за волосы. Он не мог пошевелиться и даже оторвать затылок от скалы. Сбоку раздался глухой стук. Ему не следовало туда смотреть, но глаза сами повернулись в ту сторону, откуда раздавался этот звук разбивающейся плоти.

Одно за другим падали маленькие смешные тельца с высоты человеческого роста и разбивались о скалу. Он хотел рвануться к бездыханной дочери, но тело не слушалось. Оно пылало от боли, Каору даже не знал, куда он ранен. Но боль его не волновала, он был готов умереть. Невыносимым было насилие над близкими ему людьми, их безжалостное уничтожение.

Безжизненное тело дочери снова подняли и швырнули на землю, а потом сбросили со скалы.

Что-то отвлекло внимание человека, дважды или трижды ударившего девочку о скалу, он зашел в траву и направился к деревьям.

Он не спешил, и Каору мог проследить его движения. Мужчина сжимал в руках край выбившейся из штанов рубахи. Что это значило? Каору заметил на белой ткани кровавые подтеки. Но на рубашке была не только кровь, на ней висел маленький кусок плоти. Кровь дочери Каору, частица ее тела? Мужчина несколько раз вытер руки о рубашку – так, словно ходить с грязными руками было ниже его достоинства, – и потер их о свои кожаные штаны.

До Каору доносились крики жены. Он понял, что скоро ее приволокут сюда. Но сколько он ни вращал глазами, ему так и не удалось увидеть ее – возможно, мешали заросли травы. Он видел только окруживших ее мужчин, некоторые сидели на корточках, другие стояли. Державший его за волосы сменил руку и еще сильнее оттянул голову Каору назад, теперь лучи достигшего зенита солнца падали Каору прямо на шею. Но кроме солнца был еще источник яркого света. Он перемещался в разные стороны.

В горле забурлило. Каору ощутил, что по груди у него потекло что-то теплое. При этом голова, казалось, откинулась еще сильнее.

Солнце изменило свой цвет, потемнело, все вокруг погрузилось во тьму. Правда, Каору еще мог слышать.

Он слышал крики своей жены. Они походили скорее на смешки, чем на вопли страдания. До момента, когда его покинуло сознание, он все слышал их. Хоть и недолго, но в этом мире он жил с ней. Его собственная смерть и смерть любимого человека наступили одновременно.