Текст книги "Российский колокол №1-2 2016"

 
В коконе прогорклом никотиновом,
В стареньком потертом пиджаке
Шел поэт дворами и квартирами.
Шел один, без музы, налегке.
 
 
Во дворах сугробы тлели рифами,
Оттепель облизывала льды.
Он плевался скомканными рифмами
В черные отверстия воды.
 
 
И от рифм, как бесы от причастия,
Разбегались живо кто куда
Грязные столичные несчастия,
И тогда светлела темнота.
 
 
А поэт гулял себе, отмеченный
Светом кухонь, запахом пивных,
И ему навстречу были женщины,
Но поэту было не до них.
 
 
Он искал пристрастно, жадно, искренно,
Верил, что живет в Москве одна
Вечная немеркнущая истина,
Слаще меда и пьяней вина.
 
 
Он прошел Арбатом и Остоженкой,
Пил в Сокольниках и в Тушино бывал.
На Таганке ел коньяк с мороженым,
На Тверской просил и подавал.
 
 
Тасовал метро пустые станции,
Выпил все и всех перетусил,
А потом устал, сошел с дистанции
И обратно женщин попросил.
 
 
Он как книги женщин перелистывал
И уснул у лучшей под крылом,
А его ненайденная истина
Ела суши рядом, за углом.
 
 
Паладины истины ретивые,
Потружусь отметить вам мораль:
Алкоголь и кокон никотиновый
Помешали поискам, а жаль.
 

 
Старый еврей водой наполняет таз,
Длинными пальцами давит тугой рычаг.
Брови густые, сеть морщинок у глаз.
Лето. В городе нет работы для скрипача.
 
 
Улица пыльная, небо плывет над ней.
Ветви акации держат скорлупки гнезд.
Птицы ушли к морю искать людей.
Ворота открыты, стража бросила пост.
 
 
Старый еврей наполнит таз до краев,
Поднимет с трудом, неспешно пойдет назад.
Ветер прошепчет: «Здравствуй, почтенный Лёв…»
Он не ответит, даже не бросит взгляд.
 
 
Бражником с губ не шелохнёт «шалом».
Незачем людям духов благословлять.
Жидкость в тазу – чаянья о былом.
Только б дойти, только б не расплескать.
 
 
Улицей узкою мимо пустых окон,
К башне на площади, там, где растет орех.
Жидкость в тазу – мыслей живой огонь.
Он пронесет, он принесет за всех.
 
 
Мертвое русло, пыли сухой ручей
Будет поить, капли грязи презрев.
Жизнь это солнце, ярче любых свечей!
Жизнь это слово «Аэ… Аэ маэф!»
 
 
Дрогнет земля, встанут ростки голов,
Плечи и руки закрепощенный прах.
«Здравствуй, отец! Здравствуй, почтенный Лёв!»
Небо над ним, скрипка в его руках.
 
 
Выйдет мелодия дикий, шальной гопак.
Тучи закружатся, грянет внезапный гром.
Ветхие крылья – старый его пиджак,
Пряди седые, тронутые дождем.
 
 
Длится и длится звуков и капель вихрь,
Бурно вздымается грива живой реки.
Видишь ли, мастер? Слышишь ли голос их?
Мягких ладоней глиняные хлопки.
 

Григорий Шувалов

Родился в 1981 году в пос. Ладва, Карелия.

Большую часть жизни прожил в пос. Шексна Вологодской области. Служил в пограничных войсках, работал на стройке и в театре. В 2003 г. поступил в Литинститут на поэтический семинар Ю.П. Кузнецова. После его смерти перешёл на семинар Е.Б. Рейна. В 2006 году с группой единомышленников основал поэтическую группу «Разговор», в 2009 г. вышел первый коллективный сборник стихов группы. Стихи печатались в российских журналах и периодике, переведены на английский, болгарский и вьетнамский языки. Участник и стипендиат форумов молодых писателей России и стран СНГ. Редактор поэтического журнала «Разговор», автор блога, посвященного современной поэзии.

 
В этот год обмелела река,
от воды отодвинулись зданья,
стали ближе её берега,
так что впору бежать на свиданье.
 
 
Снова тучи над лесом сошлись,
никакого на них угомону,
в самый раз оглянуться на жизнь
и держать до зимы оборону.
 
 
Я иду по дождю и тоске,
вдалеке черной точкой собака
изучает следы на песке,
как астрологи круг зодиака.
 
 
Ветер к берегу гонит волну,
он не ведает страха и горя,
я ползу как улитка по дну
пересохшего моря.
 
 
Как безвольно душило меня
тридцать третье опальное лето,
порох есть, не хватило огня,
кисти есть, недостаточно света.
 
 
И любовь, что рябиной горит,
не утешит в осеннюю слякоть,
недозрелая горечь обид
от её поздних ягод.
 
 
Впрочем, хватит уже о больном,
и без этого грусти хватает,
дома встретят привычным теплом,
и душа отойдёт и оттает.
 
 
А потом снова выпадет снег,
белый-белый, пушистый-пушистый,
чтобы горя не знал человек
после осени мрачной и мглистой.
 
 
И деревья оденет зима
в небывалый наряд подвенечный,
не иссякли её закрома,
их запас бесконечный.
 
 
И иду я, дорогой влеком,
открестясь от унынья и грусти,
эта жизнь нам далась нелегко,
и легко мы её не отпустим.
 

Жили они долго и счастливо

и умерли в один день…

(из русских сказок)

 
Классно тем, молодым и влюблённым,
что летят по путевке в круиз,
а их лайнер над солнечным склоном
неожиданно падает вниз.
 
 
Лучше так: пусть летят из круиза —
отдых тоже теперь не пустяк,
и уже проштампована виза,
и запилены фотки в «Контакт».
 
 
И осталась минута до взрыва…
полминуты… и скоро рванёт.
Он глядит на неё молчаливо
и до боли за руку берёт.
 
 
Да, родители будут в печали,
будет водку глушить лучший друг,
но зато они горя не знали,
не хлебнули измен и разлук,
 
 
и друг друга уже не обманут,
и любовь свою не предадут,
взявшись за руки, так и предстанут
на последний, на божеский суд.
 
 
Ну а нам, друг от друга уставшим
и в глаза научившимся лгать,
много раз свою честь потерявшим,
о таком можно только мечтать.
 
 
С высоты самолёт наш не падал,
теплоход не стремился ко дну.
Здесь – мы жизнь свою сделали адом,
там – и вовсе гадать не рискну.
 
 
Что ж спасибо, судьба, за науку,
что открылась уму моему.
Просто дай на прощание руку,
я её напоследок пожму.
 

 
Мне повезло, дела мои неплохи,
я на ногах уверенно стою,
и поздний яд сомнительной эпохи
ещё не тронул молодость мою.
 
 
Ещё горит в груди огонь желанья,
и я не сожалею ни о чём —
я испытал любовь и расставанье,
и смерть стояла за моим плечом.
 
 
Я разлюбил бездушных и строптивых,
похожих на холодную зарю,
я счастлив был недавно в этих ивах,
а нынче с равнодушием смотрю.
 
 
Ушла вода, и обнажились мели,
притихли у причала корабли,
и всё, что в этой жизни не сумели,
мы словно крошки со стола смели.
 

 
Солнечный день – и Москва ожила,
будто бы заново всё разукрасили,
в жёлтом наряде берёзы и ясени,
зелень ещё до конца не сошла.
 
 
Ветра порыв нагибает кусты,
листья слетают и падают в воду,
детство всегда выбирает свободу,
не опасаясь её пустоты.
 
 
Скоро закончится весь этот блеф,
осень взяла уже город на мушку,
фотолюбитель, прогноз посмотрев,
на фотосессию выгнал подружку.
 
 
Смотрит с улыбкой она в объектив,
кадр остановит болтливое время,
мимо пройду, их оставив не в теме,
в эти стихи невзначай поместив.
 
 
Утки подняли детей на крыло,
скоро отправятся в теплые страны,
чувства запутались, как партизаны,
бросив без боя родное село.
 
 
А за спиной полыхает костёр —
жёлтые полосы, красные пятна,
и невозможно вернуться обратно,
выйдя однажды за этот простор.
 

 
Дождя глухие переливы,
в сознанье – вспышка и обрыв.
Мне снятся атомные взрывы
и ты, похожая на взрыв.
 
 
И я от страха просыпаюсь,
и сердце ёкает в груди,
потом тебя найти пытаюсь,
но ты осталась позади.
 
 
За что мне это наважденье?
Скажи мне, Господи, ответь!
Зачем я должен жалкой тенью
на преисподнюю глядеть?
 
 
Я в темноте ищу одежду,
совсем не нужную сейчас.
Не забирай у нас надежду,
когда любовь покинет нас.
 

 
Я тебе, подруга, растолкую,
расскажу как есть, начистоту:
я любил одну, потом – другую,
а тебе оставил пустоту.
 
 
Пустота – неправильный подарок,
но его ты не вернёшь назад,
мы зашли под свод сосновых арок,
оставляя наш пансионат.
 
 
Я с начала знал, что проиграю,
что судьбы острее лезвиё,
но ещё в уме перебираю
имя королевское твоё.
 
 
После в Интернете пощебечем,
чтоб забыть друг друга навсегда.
Девочка уедет в Благовещенск,
а потом настанут холода.
 

 
Мне в музее выдали автомат,
Не стрелять, конечно же, так, для фото.
Мне в плечо упёрся его приклад,
Будто это с детства моя работа.
 
 
Старый добрый дедовский ППШ,
Сплав смертельный дерева и железа,
Ты, наверно, в юности не спеша
По фашистам трели давал из леса.
 
 
Как кузнечик смерти носился ты,
Враг, тебя услышав, на землю падал,
Разлетались головы и цветы,
Если ты плевался свинцовым ядом.
 
 
Не стрелял по людям я, не пришлось,
Но знаком плечу жёсткий вкус приклада,
И когда нагрянет незваный гость,
Я умру за Родину, если надо.
 
 
Застрекочут пули, рванёт фугас,
Пулемёт ударит с небес по тверди.
Дай мне силы, Господи, в этот час
Не бояться крови и близкой смерти.
 

 
С утра проснёшься на работу,
а день такой же, как вчера.
Попил чайку, прогнал зевоту,
уж на работе быть пора.
 
 
Идёшь и думаешь о разном:
о смысле жизни, о судьбе,
о нашем мире безобразном,
и вдруг привидится тебе,
 
 
как будто ты один в ответе
за этот дикий вертоград,
но так же умирают дети,
и так же нищие смердят,
 
 
низы молчат, верхи воруют,
сосед спешит за наркотой,
и так же женщины торгуют
своей фальшивой красотой.
 
 
Бушуют войны и раздоры,
в умах разруха и бардак,
и бесполезны уговоры
и обещанья райских благ.
 
 
И ты уже придумал кары:
болезни, бедствия, потоп,
готовишь бури и пожары
и истребление нон-стоп.
 
 
Готов разрушить всё на свете,
сам свет тебе уже не мил.
Но вот во двор выходят дети,
и ты прощаешь этот мир.
 

 
Презирая московскую скуку,
я остался стоять на краю,
я тебя потерял, словно руку
в беспощадном ненужном бою.
 
 
Это станет уроком потом нам,
а сегодня потеря легка.
Дорогая, ты стала фантомом,
и в могиле истлела рука.
 
 
И неважно теперь, что там было,
как подумаешь, все ерунда.
На горе зеленеет могила,
но бывают минуты, когда —
 
 
непогода ли в том виновата,
непонятно, короче, в чем соль, —
настигает меня как расплата
за ошибку фантомная боль.
 
 
И хожу я весь день инвалидом,
и тоскливо, хоть плачь, на душе,
и неясно, чего же болит там —
вроде все отболело уже.
 

 
Забудь про былое, нажми тормоза
и с небом осенним напрасно не ссорься,
я кровью заката испачкал глаза,
тебя я не вижу, прощай, моё солнце.
 
 
Меня не спасут нашатырь и бинты,
не смогут меня откачать санитары,
чтоб сердце моё не покинула ты,
осталось красиво уйти под фанфары.
 
 
И больше не думать о самом простом,
ведь в пропасть уходит любая дорога
и чувства вовеки не станут мостом,
всё это – издержки красивого слога.
 
 
Не надо любовь превращать в балаган,
довольно тревог и метаний по краю.
В обнимку с реальностью ходит обман,
но я больше в этот обман не играю.
 

 
Как слюбится, так и разлюбится,
природа, наверно, права —
в оазисе ищет верблюдица
места, где сочнее трава.
 
 
Жевать бы жвачку колючую,
с полынью мешать саксаул,
да встретил её неминучую
и жизнь словно в карты продул.
 
 
Всё верится – вот настоящее,
а не мимолётная блажь,
лишь с виду картинка блестящая,
на деле – обычный мираж.
 
 
Дотронься рукою до воздуха —
пройдёт по картинке волна,
искал я покоя и отдыха,
но в сердце и в мире война.
 
 
Грохочет салют над столицею,
девчонка со спрайтом стоит,
толпу окружила милиция,
по телику кто-то убит.
 
 
Вгрызается в мозг информация,
на башне салат из знамён,
и гибнет великая нация
под натиском пришлых племён.
 
 
Господне свершается мщение,
прогресс по наклонной идёт,
и только одно ополчение
надежду и гибель даёт.
 

 
Этот город похож на наркотик,
мне уже не уйти никуда.
Я бросаю с моста вертолётик,
и его забирает вода.
 
 
Наша жизнь далека от кошмара.
Над рекой расстилается смог.
На перила влюблённая пара
прицепила амбарный замок.
 
 
Гаснет день и кончается лето,
холодок продирает насквозь.
Никогда я не верил в приметы,
потому ничего не сбылось.
 
 
Собираются птицы к отлёту
на юга в дармовое тепло.
Зря я выбрал трагичную ноту,
но иначе и быть не могло.
 

 
В низине средь сосен и ёлок,
хлебнувший страданий и бед,
затерян карельский поселок,
где я появился на свет.
 
 
Рекою от уха до уха
разрезан на две стороны.
Разруха, разруха, разруха,
как после гражданской войны.
 
 
Зачем же я здесь очутился
и не позабуду никак
квартиру, в которой родился,
и Ленина ржавый пиджак,
 
 
мосты и развалины храма,
который погиб от огня,
то время, где папа и мама
немного моложе меня.
 
 
Да, были и ахи, и охи,
но всё же горели огни,
а мне от прекрасной эпохи
остались осколки одни.
 
 
И я не найду теперь средство,
движение лёгкое, чтоб
опять превратить это место
в сверкающий калейдоскоп.
 

 
Заняться было нечем,
а завтра – не учиться,
и мы пошли на вечер
для тех, кому за 30.
 
 
Нам было по 15,
какие наши годы,
нас звали развлекаться
бубенчики свободы.
 
 
Шла водка без закуски
под модные куплеты,
горели синим блузки
от ультрафиолета,
 
 
и горя было мало
в одну из светлых пятниц,
и музыка блуждала
среди столов и пьяниц.
 
 
О молодость, куда ты
спешишь быстрей кометы?
А через 3 – в солдаты,
а через 5 – в поэты.
 

 
Я знаю, ты ни в чем не виновата,
твои цветы еще не расцвели.
Как пуля пролетели два заката
и в прошлое навеки отошли.
 
 
Прохладою пропитано пространство,
прости-прощай и прочие дела.
Пора, подруга, выходить из транса,
ты не туда, красавица, зашла.
 

 
Я так хотел открыть с тобою мир,
поверить в ложь, придуманную мною,
в той вечности, в которой мы сгорим,
но ты уйдёшь, и я глаза закрою.
 
 
И будет сон, но только без тебя,
и я дойду до той пустяшной бездны,
где можно жить, не плача, не любя,
я растворюсь в ней, навсегда исчезну.
 
 
Но ты во мне, ты всё ещё во мне,
и я ещё не умер, да, не умер.
Давай с тобою посидим-покурим,
и я исчезну в этом страшном сне.
 

 
Войду в автобус чуть сутулясь,
взгляну презрительно на мир,
она так мило улыбнулась,
что я растаял, как пломбир.
 
 
Четыре долгих остановки
она смотрела с огоньком,
и сам я пялился неловко,
её волнением влеком.
 
 
Когда автобус наш причалил
и тени сделались длинней,
я был немного опечален,
но устремился вслед за ней.
 
 
Рассудок мой утратил хватку,
я был готов вступить в контакт,
она ж свернула в ту палатку,
где продается контрафакт.
 
 
И сразу сердце отпустило —
прощай, фальшивая моя,
водой холодной окатило
меня из лужи бытия.
 
 
Зато со мной моя свобода,
плыви, красавица, плыви.
Стихи в такое время года
Куда надежнее любви.
 

 
За окнами – дудки и клевер,
местами мелькнет зверобой.
Прямую дорогу на север
цветы нам укажут с тобой.
 
 
Я весточку[2]2
  Весточка – русское слово, употребляемое автором вместо иноязычного «SMS».


[Закрыть] ближним отправлю,
столичные сброшу тиски,
усну и проснусь в Ярославле
в предчувствии русской реки.
 
 
И, за руки взявшись, недолго
мы будем смотреть в темноту,
где плещется сонная Волга,
горят огоньки на мосту.
 
 
Хотя ничего не исправить
в разбитой годами судьбе,
за эту нелегкую память,
родная, спасибо тебе.
 
 
Спасибо тебе за немилость,
которая ждёт впереди.
Из сердца любовь испарилась,
но плещется Волга в груди.
 

Культурология

Александр Гриценко

Гриценко Александр Николаевич – драматург, прозаик, литературный и театральный критик. Более восьмисот статей в периодике о современной российской культуре. Автор диссертации «Концептуальная метафора в русскоязычной и англоязычной прессе. Лингвистический и исторический анализ». Председатель Международного правления Интернационального Союза писателей, первый заместитель главного редактора журнала «Российский колокол», член-корреспондент Петровской Академии наук и искусств.

Лауреат Общенациональной литературной премии «Дебют» в номинации «драматургия», литературно-театральной премии «Хрустальная Роза Виктора Розова». Награжден Министерством культуры и массовых коммуникаций РФ медалью А.П. Чехова за большой вклад в изучение и популяризацию творческого наследия этого автора.

Молчаливые герои, о которых не поют песни, не снимают фильмы и не пишут книги, именно они могут стать примером для многих… Меня пригласили на открытие сезона регионального театра, чтобы я написал о премьере, но для крупного международного журнала – эта тема незначительная. Поэтому я напишу в общем о людях и пассионарности в городе Борисоглебск и о театре, конечно. Как же без театра?

Что это означает – «управлять культурой»? А то, что в любом деле, в том числе и в этом, должны быть лидеры. Мы пытаемся говорить об упадке русского языка – слишком много жаргонизмов и обесцененной, некоторые называют ее «сакральной», лексики.

А ведь язык – это вещь такая же сильная, как солнце. И защищать язык – не то же ли самое, что защищать солнце? Мы защищаем, а оно не знает. Светит себе и светит…

Однако первичен язык или носители? Что на кого или кто на то оказывает больше действия?

Эти вопросы вечные, и мнения делятся. Причем с каждой из сторон авторитетные эксперты.

Я считаю, что от людей зависит очень много. И от места, в котором эти люди находятся, и от их действий по укреплению языка и культуры в целом. Не от слов зависит, не от «круглых столов» по теме спасения всего и вся, а от действий, реальных дел.

Кем быть легче – министром культуры РФ или руководить отделом культуры в небольшом городе?

Кем быть сложнее? Директором театра в Москве или в регионе?

Министром быть трудно, директору театра в Москве приходится несладко. И министру, и директору нужно прикладывать миллион усилий, лавировать, избегать интриг. В провинции – деятелей культуры мало, и они все на виду. Правда, интриг тоже хватает…

Директор театра в провинции или завкультурой администрации точно живучей, чем столичный или федеральный чиновник, хотя бы потому, что финансирования меньше. Нужно крутиться и искать резервы. Уверен, что начальник отдела культуры, спорта и молодежной политики администрации БГО Галина Ильина и директор Борисоглебского муниципального драматического театра имени Чернышевского Светлана Второва смогли бы работать и на ответственных должностях в Москве.

Условия, в которых им приходится служить искусству, не столичные, однако фестивалей и премьер в городе большое количество, к работе привлекаются известные деятели искусств, и те едут в Борисоглебск с удовольствием. Потому что воздух чистый, атмосфера творческая, а люди готовы на любой подвиг. Кстати, в этом небольшом городе (население около 63 тыс. человек) родилось или жило большое количество Героев Советского Союза и России, а именно: 296 героев + 12 дважды = 308 героев. Удивительно!

Вообще точно никто не знает, с какого времени считать дату основания Борисоглебского театра. Говорят, недавно нашли новые документы, которые указывают на то, что театр в Борисоглебске появился раньше, чем считается официально. Пока точной информации у меня нет, если появится, то я сообщу об этом читателям журнала «Российский колокол» эксклюзивно.

Итак, известна следующая история Борисоглебского драматического театра. В 1909 году купец-меценат Ефим Дмитриевич Мягков начал строительство Народного дома. Для тех, кто плохо понимает такое явление как Народный дом, цитирую статью из всезнающей Википедии:

«Народный дом – в дореволюционной России общедоступное культурно-просветительское учреждение. Большинство Народных домов до 1914 г. были государственными (например, земские и муниципальные дома попечительства о народной трезвости), однако встречались и негосударственные Народные дома, построенные и финансируемые частными благотворителями. Создавались начиная с конца 1880-x гг., особенно широко – после революции 1905 года. Народные дома существовали и существуют и поныне в Чехии. Причем практически в каждом городе, а также в ряде стран Восточной Европы еще до 1880 года. Например, в Карлсбаде (ныне Карловы Вары). Гости из России могли перенять эту форму объединения растущих общественных интересов, а заодно и благозвучное название. Народный дом – место, где общества и творческие кружки могли проводить репетиции, концерты, балы, гильдии устраивать вечера, лекции, встречи и т. п. Владели Народным домом либо несколько гильдий, либо городские (муниципальные) власти».

В 1928 г. Борисоглебскому Народному дому было присвоено имя известного революционного демократа Николая Чернышевского. В 1937 году Народный дом стал официально именоваться как «Борисоглебский колхозно-совхозный театр», а из Москвы были командированы худрук, главный режиссер, главный художник и 25 актеров.

7 ноября 1937 года открылся первый театральный сезон, а в январе 1943 года театр назвали «Борисоглебский драматический театр имени Чернышевского».

Сейчас в театре ведется активная работа. За сезон выпускается около двенадцати премьер. Спектакли идут на большой и малой сцене. В репертуаре – комедии, драмы, экспериментальная драматургия и детские сказки.

В театре есть давняя традиция – «Неделя театра – детям и юношеству». В этом году проекту исполнилось 35 лет. Суть такая – ежедневно представляют спектакли, рассчитанные как на младший, так и на старший школьный возраст. Во время этой акции театр успевают посетить дети из всех школ города и района.

Современный театр Борисоглебска живет полноценной жизнью, участвует в фестивалях, выезжает на гастроли. А главное, что творческий коллектив не только существует на бюджетные деньги, но и умеет и зарабатывать на сборах с продаж билетов, часть денег идет на капитальный ремонт здания. Все это важно для творческого и морального состояния актеров. В холоде и голоде особо не поиграешь.