Текст книги "В поисках лучшей доли. Российская эмиграция в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. Вторая половина XIX – первая половина XX в."

Были у русских и планы создания своей высшей школы, но дело застопорилось в связи с отсутствием средств. Удалось открыть 3 апреля 1927 г. не требующий больших средств уже привычный Русский народный университет с лекциями, связанными в основном с Россией. Слушатели могли внимать выступлениям литературоведа П.М. Бицилли, правоведов И.А. Базанова, П.М. Богаевского, экономиста С.С. Демосфенова, физика К.И. Иванова, лекциям русских ученых из Праги и других центров эмиграции. Последнее упоминание о работе университета относится к августу 1931 г.³⁴.

В Софийском университете с 1920 по 1948 г. читали лекции 36 русских преподавателей, половина из них – на созданном в 1918 г. медицинском факультете³⁵. В ходе развернувшейся 22 мая 1920 г. в стенах Народного собрания дискуссии по вопросу о приеме в университет русских преподавателей академик С.С. Бобчев заявил, что медицинский факультет не может работать без русских коллег. В 1920-х гг. на медфаке особенно много было русских из Новороссийского университета: А.Ф. Маньковский, А.К. Медведев, В.В. Завьялов, Д.Д. Крылов, Н.М. Попов. Русские профессора стали авторами первых болгарских учебников для будущих врачей³⁶.

Читавшие лекции на разных факультетах преподаватели из России нередко привлекались к чтению лекций по контракту, заключавшемуся на два года, потом на три, с 1929 г. – на четырехлетний срок, что «не давало никакой обеспеченности русским преподавателям, т. к. их зависимость от количества собранных голосов на Советах факультета и Академического совета университет]а каждые два-три-четыре года была всем очевидной. Эта непривычная и оскорбительная для большинства из них зависимость от личных отношений с профессорской средой ф[акультет]а была иногда трудно выносимой»³⁷.

Но не русские определяли условия, тем более, что атмосфера все же была в целом благоприятной. Профессора работали на четырех из семи факультетов в межвоенный период: на историко-филологическом – 10, на юридическом – 6, на медицинском – 16, на богословском – 4. Квалификационная структура была такова: 24 ординарных профессора, 2 экстраординарных, 3 доцента, 5 ассистентов, 2 преподавателя. Судя по некоторым неполным данным, 12 человек из общего количества прибыли из Одессы, 3 – из Харькова, 2 – из Киева, 1 – из Севастополя, 10 – из Петрограда, 3 – из Москвы, 1 – из Варшавы. Исследовавшая эту тему М. Велева пишет, что почти половина из них работали в вузах от 1 года до 4 лет, девять человек – от 5 до 10 лет, шесть – свыше 10 лет и еще столько же – больше двадцати лет³⁸.

Кто же они были и как их встретила Болгария? Читая воспоминания известного ученого Вл. Ренненкампфа, незамедлительно принятого в Софийский университет преподавателем социологии, создается картина славянского братства, когда бедствующему русскому всегда протягивалась рука помощи его болгарского брата³⁹.

Но другие материалы, при всей благоприятной для русских болгарской обстановке, дают более сложную, я бы сказал, разноречивую характеристику пребывания русских беженцев на братской болгарской земле, жизнь на которой устраивала далеко не всех бежавших из России и мечтавших о Европе, о лучшей доле.

Интересную информацию можно найти в публикации Г.А. Савиной «Пусть барахтаются…»: К истории «одесской высылки» за рубежом // Диаспора: Новые материалы. Вып. 3. (Париж; Санкт-Петербург, 2002).

Вот несколько биографических реалий болгарской жизни.

Высланный из Советской России в 1922 г. ассистент Новороссийского университета ботаник Г.А. Секачев (1894 —?) первый год работал на семеноводческой станции. С иронией он писал А.В. Флоровскому о своей «служебной» обязанности – перебирать горох: «… эта работа имеет свою хорошую сторону, так как Бог знает, может быть, придется в будущем где-нибудь работать на кухне в качестве „мужика“, а там эта специальность всегда пригодится»⁴⁰. В своем очередном письме А.Ф. Флоровскому и В.А. Флоровской (от 7 января 1923 г.) были такие строки: «Работаю поденно и получаю 50 лев[ов] в день… сижу от 8 часов до 12 и перебираю семена, как это делают хозяйки, очищая семена перед приготовлением их в пищу»⁴¹. (Килограмм белого хлеба стоил в Софии 12 левов, мяса – 24 лева, поденный рабочий получал в день 50 левов⁴². (По сведениям учителя П. Фивейского, один доллар в 1926 г. был равен 138 левам, а прожиточный минимум тогда составлял 20 долларов или примерно 2800 левов.)

«Сумма эта, – писал Фивейский, – может быть достаточна для одинокого, но для семейного ее ровно хватает только на то, чтобы покрыть ежедневные расходы на самые существенные надобности, как-то на сахар, чай, картофель, жиры и т. и.»⁴³.

Через полгода Г.А. Секачев напишет: «Заставили… еще и гербарий собирать, что отнимает более чем 8 часов в день, а оклад тот же… Живется тяжело, так как не только нельзя одеться, но не хватает даже на пищу»⁴⁴. И, наконец, сентябрьское письмо тому же Флоровскому: «Со службы меня уволили в июле месяце, и вот до сих пор не могу найти подходящей работы. Одно время работал на постройке в качестве чернорабочего. Заработок сносный, но слишком тяжелая работа отзывается на здоровье сердца. Пришлось эту работу оставить и жить на 400 лев[ов] в месяц, которые получает Соня в качестве кельнерши столовой Русско-болгарского ком[итета]. Правда, кроме 400 лев[ов] Соня получает еще обед, но все-таки и это очень мало»⁴⁵. С октября 1923 г. Секачев жил торговлей книгами, изготовлением деревянных игрушек и другими видами мелкого предпринимательства⁴⁶.

Но «бизнесмен» из ботаника не вышел и в итоге вместе с семьей он 23 ноября 1925 г. уехал в Тунис⁴⁷.

А вот еще одна русская натура – высланный из России в 1922 г. правовед, историк права А.С. Мулюкин (? – не ранее 1944 г.), жена и дочь которого остались в России за неимением средств для выезда⁴⁸. Летом 1923 г. русская община нашла ему место на 1500 левов в месяц⁴⁹. Его история жизни в Болгарии затрагивается в пяти письмах К.В. Флоровской к брату Антонию Васильевичу в Прагу.

30 октября 1923 г.: «Мулюкин бегает по-прежнему и утверждает, что очень доволен своим положением».

16 июля 1924 г.: «Он получает 1400 л[евов] и буквально голодает».

21 ноября 1939 г.: «На днях видела Мулюкина, – и он не изменяется и даже не стареет… он занимается живописью…».

27 декабря 1942 г.: «Недавно видела Мулюкина, он усердно – уже давно – пишет какое-то опровержение марксизма».

27 марта 1944 г.: «Мулюкин где-то в провинции»⁵⁰.

Но не все так бедствовали. Неплохо устраивались медики, нужда в которых была велика. Но в начале 1920-х гг. – когда эмиграция больше напоминала своеобразную стаю перелетных птиц, ищущую лучших условий, – Болгария для многих стала промежуточным пунктом в их странствиях.

Судьбы и жизнь русских профессоров складывались по-разному: иные, приехав в Болгарию, уже не искали других стран. Другие – через некоторое время уезжали в европейские Прагу, Париж, Берлин, даже в Африку.

Здесь можно назвать имя Н.П. Кондакова, который вошел в конфликт с некоторыми болгарскими коллегами и, когда истек срок договора, уехал в Прагу. Его преподавание в Софийском университете ограничилось временем с 1 июля 1920 г. по 1 апреля 1922 г. Другая знаменитость – лингвист и философ Н.С. Трубецкой – был недоволен, что ему дали место доцента, а не профессора, поэтому, когда его позвали в Вену, сразу уехал. Его срок пребывания в Софии длился с 1 октября 1920 г. по 1 октября 1922 г.⁵¹.

Недолго проработал в Софии и палеограф В.А. Погорелов (1872–1955), профессор Варшавского (с 1911 г.) и Донского (1918–1920 гг.) университетов: в 1920–1922 гг. за время работы в Национальной библиотеке в Софии он составил систематическую опись болгарских рукописных книг, потом уехал в Европу, в Братиславу, в университет⁵².

Короткое время пробыл обосновавшийся было с 1919 г. в Болгарии литературовед, филолог К.В. Мочульский (1892–1948). Бывший приват-доцент Саратовского университета стал читать лекции в Софийском университете. Но… провинциальная София, видимо, скоро надоела ему, и в 1922 г. он меняет ее на мировую столицу культуры – Париж⁵³. Профессор М.А. Бирман (Израиль) пишет, что в числе причин, по которым выдающиеся ученые недолго проработали в Болгарии, были неудовлетворенность окладом, невостребованность средой, «недостаток внимания и понимания». Так, лекционный курс упоминавшегося Трубецкого «Введение в сравнительное языкознание» посещали только три человека⁵⁴. Теперь о зарплате. По одним данным, русские профессора получали по 12 тыс. левов в месяц⁵⁵. По другим сведениям, зарплата составляла 36 тыс. левов в год⁵⁶, т. е. всего в два раза больше платы поденного работника, во что поверить трудно.

Были и те, которые возвращались на родину, но этот процесс относится уже ко времени окончания Второй мировой войны. Но правил без исключения не бывает: таким исключением был профессор на контракте историко-филологического факультета на кафедре новой и новейшей истории Европы Э.Д. Гримм, преподававший с 1 сентября 1920 г. по 20 июля 1923 г. Получавший 36 тыс. левов в год, он не мог снять жилье в столице. Бывший в России ректором Санкт-Петербургского университета Гримм жил в сереньком домишке в Княжеве, близ Софии, и писал просьбы министру Омарчевскому увеличить зарплату, решить квартирный вопрос, так как имел жену и дочь. В 1920–1921 гг. он вместе со своим коллегой бывшим профессором Санкт-Петербургского университета, преподававшим в Софии государственное право К.Н. Соколовым издавал «Русские сборники».

Но в 1922 г. с профессором произошла метаморфоза.

А.П. Мещерский ее объясняет так: «В феврале 1922 г. в Болгарию прибыла неофициально делегация советского Красного Креста. Один из руководителей этой делегации, бывший матрос Черноморского военного флота В.Н. Чайкин сумел значительно активизировать в русской беженской среде настроения по возвращению на родину. В апреле 1922 [г.] был создан в Софии „Союз возвращения на Родину“, а с 24 мая 1922 [г.] начала выходить в Софии 3 раза в неделю газета Союза под заглавием „На Родину“. Эта газета не располагала хорошим штатом сотрудников; ее содержание было серо и неубедительно. Тем более были поражены ее читатели, когда… стали появляться блестящие передовицы». Авторство этих талантливых выступлений установил Соколов, знавший «стиль и манеру» Гримма.

Начался бойкот «красного» профессора. В итоге после переворота 9 июня 1923 г. он был выслан главой нового правительства профессором Александром Цанковым «как коммунист и большевистский агент» этапом в г. Варну и передан полицией капитану советского парохода «Керчь», отплывшего в Одессу 21 июля 1923 г. В России стал работать в Наркоминделе и в Институте востоковедения⁵⁷.

По-другому сложился жизненный путь В.А. Григорьева, ученика В.Р. Вильямса. Вместе со своим однокашником по Петровско-Разумовской академии сельского и лесного хозяйства болгарином Иваном Странским они создали агрономический факультет в университете, в котором Григорьев преподавал до 1923 г., когда был вынужден уйти по политическим мотивам. Получил известность в Болгарии как мастер паркостроительства. С 1950 г. Григорьев работал в Институте почвоведения БАН. В 1955 г. вернулся на родину, через целину⁵⁸.

Еще одна судьба: К.В. Флоровская (1883–1965?), историк и преподаватель иностранных языков, сестра А.В. Флоровского, выпускница Высших Бестужевских курсов, с 1915 г. – приват-доцент Новороссийского университета по кафедре средних веков. С 1920 г. в Болгарии: сначала преподавала латынь в русских и болгарских гимназиях, потом русский язык в Софийском университете⁵⁹.

Не все из них, читая лекции, владели даром слова, столь необходимого профессору университета. Так, живший с 1919 г. в Софии М.Г. Попруженко (1866–1944), историк и филолог-славист, бывший профессор Новороссийского университета, читал, как вспоминал А.П. Мещерский, на болгарском, но скучно и монотонно, из года в год по одним и тем же своим записям, приходилось назначать дежурных студентов, чтобы аудитория не пустела⁶⁰. Но его знания были оценены высоко: почетный доктор Софийского университета (1939 г.), член-корреспондент (1923 г.), академик (1941 г.) Болгарской академии наук.

Совсем иное впечатление своими лекциями по новой и новейшей истории оставлял П.М. Бицилли⁶¹. Он читал свой курс и никогда, в отличие от М.Г. Попруженко, его не повторял. В предоставленную ему небольшую аудиторию набивались студенты – и философы, и историки, и богословы, и юристы, и филологи, и агрономы и др. Говорил по-русски, потом по-болгарски, но с «убийственным акцентом». Входил в ту небольшую группу профессоров, которым аплодировали после лекции, хотя это не было принято в университете. Был «изгнан без пенсии» из университета в 1948 г.⁶².

Запомнился студентам и читавший русскую историю профессор В.А. Мякотин, входивший долгое время в партию социалистов-революционеров. Один из его бывших студентов дал ему любопытную характеристику: «Мякотин говорил великолепно, но в России занимался политикой, а не наукой, которой отдавал время только в тюрьме (камера его была полна книг). Жалко, что его держали в тюрьме короткое время». Он был «спец» по русско-украинским вопросам, противник, как и Бицилли, «самостийности» Киева⁶³.

Русские преподаватели с 1920 по 1953 г. опубликовали 26 учебников и учебных пособий. Из них 9 были связаны с медициной, 4 – с правом, столько же – по истории, причем три принадлежали П.М. Бицилли. Назову только один его труд: «Основные направления и историческое развитие Европы с начала христианской эры до нашего времени» (София, 1940. 275 с.).

Н.Н. Глубоковский и М.Е. Поснов были авторами трудов, связанных с историей христианства.

По истории хозяйства, политической экономии писал И.К. Кинкель (три работы), упомяну его изданный в 1949 г. «Курс по болгарской истории хозяйства».

В Болгарии были и иные «поля и нивы» для деятельности. Например, практическая медицина. В Болгарии обосновалось около 200 врачей, т. е. примерно 20 % всех врачей в стране. В 1929 г. Народное собрание приняло закон, уравнявший русских медиков в правах с болгарскими коллегами. Закон позволил русским врачам, не состоящим на службе, заниматься частной практикой. Так, В.М. Тылинский (1876–1967), попав в 1921 г. в Болгарию, сначала работал врачом в больнице г. Фердинанда. В 1924 г. на его место назначили болгарина, а русского перевели было в г. Кула – «на самом конце болгарской географии», но он отказался. В итоге его судьба сложилась неплохо: через короткое время он стал работать городским врачом в том же Фердинанде, а потом, воспользовавшись законом 1929 г., оставил службу и открыл свою небольшую клинику на 15 коек, которая была закрыта только в 1942 г. в связи с затруднениями по обеспечению больных лекарствами⁶⁴. Трейман открыл клинику для туберкулезных больных. Русские стояли во главе спецотрядов по борьбе с венерическими заболеваниями. Нужно назвать и доктора Чернецкую, организовавшую службу по борьбе с бешенством⁶⁵. По ее инициативе были не только созданы по всей стране пункты прививок против бешенства, но она научила бороться с этой страшной болезнью многих болгарских врачей и успешно занималась научной работой в этой области». Один из ее учеников позднее стал вместо Чернецкой заведующим отделом по борьбе с бешенством в Институте здравоохранения⁶⁶.

Следует вспомнить и выпускника Санкт-Петербургского нейрохирургического института Р.Ю. Берзина (1887–1950), имя и деятельность которого теснейшим образом связана со сформированной в октябре 1918 г. в Армавире больницей Русского общества Красного Креста, врачи и сестры которой эвакуировались 30 октября 1920 г. из Евпатории и смогли переехать в Софию⁶⁷ В своей больнице, разместившейся на улице Искър, 58⁶⁸, он успешно делал операции, на которые не решался ни один болгарский врач, в частности на позвоночнике. Его молодые болгарские коллеги начали было кампанию против него, как не имеющего диплома о завершении медицинского вуза, но за своего доктора встала горой болгарская общественность, не позволив «уничтожить» русского врача⁶⁹. Его хирургическая клиника стала одной из лучших. До 1938 г. в ней было проведено 7878 операций, в среднем – 525 в год. После Второй мировой войны, в конце 1950 г., клиника из ведения Союза советских граждан и министерства здравоохранения окончательно вошла в разряд государственных медицинских учреждений⁷⁰.

В отличие от врачей, инженерам найти работу было сложно в слаборазвитой стране. Многие из них стали работать землемерами, что считалось удачей. Тем не менее «группе русских инженеров удалось основать предприятие по устройству системы отопления в квартирах», т. е. модернизировать производство железных печей⁷¹.

Многие беженцы начинали с физического труда, становились шахтерами, работали на стройках. Большой труд русские вложили в строительство софийского водопровода, начатого в 1934 г., а также в прокладку трамвайных путей в болгарской столице. Те, которые оседали в деревнях, занимались, в частности, дублением овечьих шкур. Одним из эмигрантов была даже открыта фабрика дубленок, которую в 1947 г. «владелец подарил Советскому Союзу»⁷².

У русских не только лечились, учились, но и покупали. В Софии стали появляться русские мастера и мастерские: юрист становился печником, князь открывал на паях с болгарином производство мебели, во главе одного из трех колбасных производств в Софии был тоже русский, некто Суханов. При своей «мини-фабрике», размещенной в обычной квартире, он открыл магазин, где торговал еще теплой ветчиной, малороссийской, краковской, «собачьей радостью» и другими сортами колбасы.

Присутствие русских в провинции тоже было заметным. Так, в Разграде и его окрестностях поселилось около 50 семей, оказавших «влияние на жизнь 13-тысячного тогда областного центра». Интеллигенты и кадровые офицеры зарабатывали на жизнь, трудясь на мельницах, маслобойках, открывая свои магазины. В частности, они открыли два колбасных цеха, слесарную мастерскую, а Николай Иванович Никитин, бывший врангелевский офицер, кроме колбасной, открыл и магазин одежды «Дрехарница».

Авторитет снискали русские врачи Виктор Климов и Георгий Лободовский. В истории Разграда хранится память еще о двух русских – Иване Портянове, изготовившем крест с распятием для городской церкви Святителя Николая, и об учителе-агрономе, директоре училища по практическому земледелию в с. Топчии И.И. Попове, собравшем богатую коллекцию народной тесьмы самобытной этнической группы «капанцев», ныне хранящуюся в этнографическом музее села⁷³. И так было во многих городах и селах Болгарии, в историю которых зачастую вплетаются русские имена и русские дела.

После освобождения Болгарии в конце Второй мировой войны, с бомбардировками Софии союзнической авиацией, для русских наступили другие времена. В сентябре 1944 г. новые власти наложили запрет на все эмигрантские организации, пронизанные «фашистской и националистической идеологией». Здесь были: и Русский академический союз, Объединение русских художников, Объединение русских педагогов, Союз русских инвалидов и др. Прямого отношения к фашизму все эти общества, как пишет Цв. Кьосева, не имели, за исключением Союза галлиполийцев и Союза русской национальной молодежи⁷⁴.

В 1946 г. только «в болгарских лагерях оказалось 424 русских», обвиненных в сотрудничестве с немцами. В то же время болгарское правительство в соответствии с требованиями СКК (Союзной Контрольной Комиссии) выделяло с 1945 по 1948 г. 72 млн левов «на содержание бедных и больных русских беженцев. С 1949 г. под советским давлением страна помогала около 20 000 русских, но только тем, которые приняли советское гражданство. Это вынудило почти всех социально слабых русских, больных и инвалидов принять гражданство СССР». При этом, как отмечает Цв. Кьосева, новые советские граждане пользовались рядом преимуществ при занятии «государственных и общинских должностей, при выдаче жилья, приеме их детей в высшие учебные заведения» и пр. Все «несоветские» граждане автоматически попадали в поле зрения органов безопасности. Для наблюдения за высланными из Югославии в 1949–1952 гг. 777 русскими в министерстве внутренних дел НРБ была создана специальная секция «Белогвардейцы»⁷⁵. Да и за «своими» болгарскими русскими была слежка, писались донесения. Например, на князя Леонида Ратиева было написано 303 доноса, причиной которых был его безобидный разговор с турком⁷⁶.

Возвращаясь в 1946 год, напомню об указе Сталина от 14 июля, по которому бывшие подданные Российской империи могли получить советское гражданство и вид на жительство в стране пребывания, для болгарских русских – в Болгарии. И.Г. Тинин, автор замечательных воспоминаний, писал о том времени: «.. Если для советских людей в СССР было много пятен в отечественной истории… то на Западе мы знали и про Соловки, и про травлю интеллигенции, и о поруганных церквах и монастырях. Мы знали о пломбированном вагоне, в котором приехал Ленин в Россию из Германии в апреле 1917 г., и об убийстве Царской семьи, и даже о Катыни. Так что для нас в эмиграции белых пятен в истории нашей страны первой половины XX в. не было. Но такие предупреждающие знания не смогли затмить эйфорию радости по случаю возможности вернуться на родину у всех слоев эмиграции, от монархистов до эсеров или кадетов… Сталинский указ, а тогда все указы назывались сталинскими, воспринимался нами как знак того, что любовь наша к родине взаимна. Мы никогда не забывали ее, и родина не забыла нас»⁷⁷. Но для многих память родины обернулась лагерями, тюрьмами…

В 1946 г. был создан клуб советских граждан в Народной Республике Болгарии (бульвар Евлоги Георгиева, 11, в войну – Адольфа Гитлера, Бенито Муссолини, после сентября 1944 г. – Клемента Готвальда), размещавшийся в огромном здании бывшего немецкого училища со своим бассейном и игровыми площадками. Кроме этого дома клуб получил от советского посольства в собственность два бывших немецких предприятия. «Одно из них, „Лигнум“, было деревообделочным и, – как вспоминал И.Г. Тинин, – производило несколько десятков финских домиков в день. Другое, металлургическое предприятие, выпускало оборудование для пекарен, а самое главное, делало для нового партийного дома в центре Софии все вентиляционное оборудование. Эти предприятия были освобождены от уплаты налогов болгарскими налоговыми службами, а прибыль от них доставалась клубу. На эти средства наш клуб и существовал. На них содержалось более 18 кружков художественной самодеятельности»⁷⁸. Среди них были симфонический и струнный оркестры, два танцевальных коллектива, хор-октет под руководством известного всей Софии Е.Е. Комарова, театральная студия во главе с Н.О. Массалитиновым⁷⁹.

Активными членами клуба были А.Н. Гирский, К. Типлицкий, Христензен, Н.Д. Формат, Г. Шервашидзе, Н. Заутова и др. Среди его спонсоров были А. Цщцианов, занимавшийся строительством, ресторатор В. Капитанов, крупный меховщик Есауленко, имевший свой магазин. В 1949 г. в Софии был создан Союз советских граждан с отделениями в Варне, Бургасе, Шумене, Ст. Загоре и других городах. Первым председателем стал А.Н. Гирский. В 1951–1952 гг. было построено во многом своими силами здание Союза. В нем действовали политический, культурно-просветительный, молодежный, женский, детский сектора, а также библиотека, концертный зал, медицинский кабинет, спортзал. В 1950 г. в Софии стала действовать смешанная русская средняя школа с преподаванием на русском языке русскими учителями.

Из русско-болгарских знаменитостей в сфере искусства назову еще два имени. Первое – балерина А.М. Воробьева (22.10.1898, Киев – 06.06.1985, София), ученица Киевской балетной школы Брониславы Нижинской и первая учительница будущей всемирной знаменитости Сержа Лифаря, с благодарностью вспоминавшего впоследствии о своей наставнице. В Болгарию она прибыла в 1927 г. после блестящих выступлений в составе балетной труппы Римской оперы, потом в театре «Констанца», выйдя замуж в 1926 г. за скульптора Александра Закова. Ее искусство позволило ей войти в состав балетной труппы Софийского оперного театра, где она стала прима-балериной. Воробьева танцевала центральную партию в балете «Коппелия», премьера которого 28 февраля 1928 г. считается днем рождения болгарского балета. Потом был перерыв, связанный с ее выступлениями в Европе, и возвращение в 1933 г. в Софию. В 1934 г. она была уволена «как иностранка» и больше не возвращалась на сцену. Но без балета она не осталась, открыв в том же году свою балетную школу. Более того, ее имя связано с созданием балета в народных оперных театрах в Стара Загоре (1946–1952 гг.) и Пловдиве (1953–1961 гг.)⁸⁰.

Второе – балерина Валя (Валентина Петровна) Вербева (Върбева) (10.03.1918, с. Коптево, Тамбовская губ.), лауреат Димитровской премии (1952 г.), заслуженная артистка Народной Республики Болгарии (1966 г.). Ее отец был болгарином, мать – русской. В конце 1920-х гг., уже находясь в Болгарии, училась балету у русской балерины Веры Александровой. Потом был Париж и учеба у знаменитой Ольги Преображенской. Затем выступления по городам Европы в составе русской, английской, французской театральных трупп. После начала Второй мировой войны Валя Вербева возвращается в Болгарию и поступает и заканчивает Художественную академию по классу скульптуры, но лепка так и не стала ее профессией. В 1945 г. она возвращается на сцену и становится солисткой балетной труппы Народной оперы в Софии. Она танцует в балетах «Коппелия», «Лебединое озеро», «Жизель», «Гаянэ», «Бахчисарайский фонтан», «Красный мак» и др. В годы болгарской перестройки знаменитая балерина была отстранена от педагогической деятельности. Работала чернорабочей на стройке: «таскала кирпичи, подносила доски». Потом ее талант и мастерство все же были востребованы гимнастическим тренером Нешкой Робевой. Для ее знаменитых учениц – «золотых девушек» – она вела курс пластики⁸¹.

Весьма много осело в Болгарии и русских художников. Судя по списку, составленному Цв. Кьосевой, в 1929–1945 гг. членами Общества русских художников состояли 38 человек. А в целом людей, связанных с ремеслом художника, скульптора, насчитывалось 78 человек⁸². Их мастерство позволило им активно работать в сфере художественного оформления книжно-журнальной продукции, создавать монументальные композиции на религиозную и светскую тематику, работать декораторами, художниками по костюмам, успешно выставляться, утверждаться в болгарской культуре, обогащать ее художественную жизнь⁸³.

Возвращаясь в послевоенное время, скажу, что в 1955 г. при Н.С. Хрущеве была организована акция «Возвращение на Родину» – в основном эмигрантские эшелоны (уехало около 10 тыс. человек) шли на целину, где пришлось жить по-походному, осваивать инженерам, докторам, учителям новые сельские профессии⁸⁴. Но многие оставались, и до сих пор русское имя можно встретить в Болгарии. Потомки русских трудятся в самых различных сферах, занимая разные посты, вплоть до Президента Болгарской Академии наук.

Примечания

¹ Если большинство исследователей склоняется к цифре в 30–40 тысяч человек, то один из болгарских русских, А.П. Мещерский, пишет о десяти с небольшим тысячах русских,

² Цит. по: Косик В.И. Софии русский уголок. Очерки со стихами о русских, покинувших Россию после Октябрьской революции 1917 года и последовавшей за ней гражданской войны. М., 2008. С. 9.

3 См.: Сводный каталог периодических и продолжающихся изданий русского зарубежья в библиотеках Москвы 1917–1996. М., 1999.

4 См.: Владева Л. Русские писатели в Болгарии. Ч. 1 // Русская газета. 2006. № 13. http://russkayagazeta.com/rg/gazeta/fullstory/russian-writes-bulgaria/

5 См.: Там же.

6 Русь. № 108, 24 июня 1923 г. С. 3.

7 См.: Русская жизнь. № 7. 1925. 2 авг. С. 4.

8 См.: Русь. № 85. 1923. 6 мая. С. 4.

9 См.: Матвеева И.В. Из жизни русской эмиграции в Болгарии: отрывки воспоминаний // Славянский альманах. 2003. М., 2004. С. 522.

1 °Cм.: Русская жизнь. № 7. 1925. 2 авг. С. 4.

11 См.: Горяинов А.Н. Учебные заведения русской эмиграции в Болгарии (20–30-е годы) // Славянский альманах 1997. М., 1998. C. 182.

12 См.: Горяинов А.Н. Указ. соч. C. 188–189.

13 См.: Тинин И. Бытие, Исход, Второзаконие (главы из книги) // Диаспора: Новые материалы. Вып. 3. Париж; Санкт-Петербург, 2002. С. 191.

14 См.: Матвеева И.В. Указ. соч. С. 511.

15 Тинин И. Бытие. Исход. Второзаконие (История глазами очевидца): Династия Тининых и иже с ними: Воспоминания. Волгоград, 2001. С. 52–53.

16 Там же. С. 74–75.

17 Там же. С. 201.

18 См.: Матвеева И.В. Указ. соч. С. 507–508.

19 Там же.

2 °Cм.: Тинин И. Бытие. Исход. Второзаконие (главы из книги). С. 181.

21 См.: Матвеева И.В. Указ. соч. С. 505.

22 Фивейский П. Болгария // Русский учитель в эмиграции: Сборник статей. Прага, 1926. С. 66.

23 См.: Савина Г.А. «Пусть барахтаются…»: К истории «одесской высылки» за рубежом // Диаспора: Новые материалы. Париж; Санкт-Петербург, 2002. Вып. 3. С. 338.

24 Там же. С. 346.

25 Там же. С. 338.

26 Горяинов А.Н. Указ. соч. C. 189–190.

27 См.: Бирман М. Русская эмиграция в Болгарии (в науке, культуре и просвещении) // Новый журнал (Нью-Йорк). 2000. № 218. С. 173.

28 См.: Там же.

29 См.: Матвеева И.В. Указ. соч. С. 511, 514.

3 °Cм.: Там же.

31 См.: Там же. С. 515.

32 См.: Васильев К.К. Врачи в Русском зарубежье. Ч. 2 // Русская газета. 2005. № 25. http://russkayagazeta.com/rg/gazeta/fullstory/emigrl/

33 См.: Рупчева Г. Жизнен и профессионален път на профессор Николай Михайлович Дилевски // Доайенът. Юбилеен сборник, посветен на 100– годишнината на проф. Николай Михайлович Дилевски. София, 2004. С. 18–21.

34 См.: Горяинов А.Н. Указ. соч. С. 192–193.

35 См.: Велева М. Българската съдба на проф. П.М. Бицилли. София, 2004. С. 28–30.

36 См.: Васильев К.К. Указ. соч.

37 Мещерский А.П. Из заметок и материалов к биобиблиографии русских преподавателей в высших учебных заведениях Болгарии // Славянский альманах 2005. М., 2006. С. 453.

38 См.: Велева М. Указ. соч. С. 21–22.

39 Ренненкампф Вл. Моята първа среща съ С. С. Бобчевъ и моите първи впечатления въ София // Юбилеен сборник издаден по инициативата на юридическия факултетъ при Софийския университетъ в честь С.С. Бобчев. София, 1921. С. 6–13.

40 Савина Г.А. Указ. соч. С. 302.

41 См.: Там же. С. 321.

42 См.: Матвеева И.В. Указ. соч. С. 525.

43 Фивейский П. Указ. соч. С. 71.

44 Савина Г.А. Указ. соч. С. 326.

45 Там же. С. 327.

46 См.: Там же. С. 317.

47 Савина Г.А. Указ. соч. С. 328.

48 См.: Там же.

49 Там же. С. 337.

50 Там же.

51 См.: Любенова Л. Моите разговори // Доайенът. Юбилеен сборник, посветен на 100-годишнината на проф. Николай Михайлович Дилевски. София, 2004. С. 521–522.