Текст книги "Новая история стран Европы и Америки XVI–XIX века. Часть 1"

Формирование классовой структуры индустриального общества было отнюдь не безболезненным процессом. Во многих странах первые два поколения людей, живших в условиях промышленного переворота, заплатили немалую социальную и экологическую цену. Наращивание капитала на этапе индустриализации происходило во многом за счет экономии на оплате труда при относительном и нередко абсолютном ухудшении жизненных условий широких слоев населения. Так, например, доля верхних 5 % британского общества в совокупном национальном доходе увеличилась с 29,9 % в 1688 г. до 31,2 % в 1759 г., 32,7 % в 1801–1803 гг. и 46,0 % в 1867 г.

В то же время аналогичный показатель для бедных и средних слоев (90 % населения) сократился с 55,6 % в 1759 г. до 46,6 % в 1867 г., а коэффициент Джини (измеряющий степень неравенства) возрос с 0,49–0,51 до 0,57–0,59. В Пруссии 5 % общества увеличили свою долю в национальном доходе с 21 % в 1854 г. до 30 % в 1913 г. На начальном этапе индустриализации в Англии и Франции 1/5 населения сумела повысить свои «жизненные стандарты», у 1/3 сохранилось в целом статус-кво, а понижение уровня жизни затронуло примерно 40–50 % всего населения. В XVIII – первой трети XIX в. доля нищих (и «очень бедных») достигала в среднем 10–15–20 % всех жителей Англии, Франции, Бельгии и Германии. Однако этот показатель все же был несколько ниже, чем в средневековой Европе: в «нормальные годы» он составлял 20–25 %, а в периоды бедствий – до 50 % численности населения.

Тем не менее, в эпоху промышленного переворота общий уровень жизни обнаружил тенденцию к повышению. Об этом можно судить прежде всего по изменению структуры потребления. Доля продовольствия в общих потребительских расходах основной массы населения (показатель Энгеля), достигавшая, по имеющимся оценкам, в Западной Европе в XV–XVIII вв. 70–75–80 %, понизилась во Франции с 66–68 % в 1838 г. до 62–63 % в 1880 г., в Германии – с 55–57 в 1850–1860 гг. до 51–53 в 1910–1913 гг., в Италии – с 69–70 в 1861–1880 гг. до 60–61 в 1921–1940 гг., в Великобритании – с 47–49 в 1880–1890 гг. до 42–44 в 1920–1938 гг. и в США – с 39–40 в 1870–1880 гг. до 32–34 % в 1909–1928 гг. Произошли также позитивные сдвиги в структуре продовольственных расходов, в частности, уменьшился удельный вес зерновых (например, во Франции с 45–50 % в 1840-е гг. до 24–28 % в 1913 г.). Эти изменения оказывали немаловажное влияние на экономический рост. Так, в период индустриализации ныне развитых государств 20–30 % прироста их подушевого ВВП было связано с улучшением питания и здоровья населения. Примерно с середины XIX в. стали заметно расти расходы на обучение, просвещение и науку, а также здравоохранение. Доля только государственных расходов на нужды образования выросла в 1820–1830/1910–1913 гг. в Великобритании и Франции с 0,2–0,3 % их ВВП до 1,3–1,5 и 1,6–1,7 % соответственно, в Германии с 0,8–1,0 % в 1860-е гг. до 2,1–2,3 % в 1910–1913 гг., в США с 0,3 % в 1840 г. до 1,4–1,6 % в 1910 г., а в Италии и Японии соответственно с 0,8–0,9 и 1,2–1,4 % ВВП в 1880-е гг. до 1,8–2,0 % и 2,5–2,7 % в 1930-е гг. Общие (учтенные) затраты на здравоохранение, просвещение и науку в 1910–1913 гг. были эквивалентны в Италии 2,0–2,3 % ВВП, во Франции и Великобритании – 2,2–2,5, в США – 2,5–2,7 и в Германии – 3,1–3,4 % ВВП.

Большую роль в повышении уровня жизни сыграли растущие инвестиции в систему здравоохранения и образования. Так, показатель средней продолжительности жизни, составлявший в начале XIX в. в Италии, Германии и Франции 30–32 года, а в Великобритании, США и Японии 35–36 лет, спустя столетие достиг в среднем по группе изучаемых стран 48–52 лет. Доля населения, охваченного теми или иными видами формального обучения, выросла в целом с 9–11 % в 1830–1840 гг. до 15–17 % в 1913 г. Однако как исходные, так и итоговые уровни существенно варьировали: в Италии отмеченный индикатор увеличился примерно с 3 до 11, во Франции – с 7 до 14, в Великобритании – с 9 до 15, в Германии – с 17 до 19, в США – с 15 до 22 %. В отличие от других стран, в Германии и США более быстрыми темпами развивалось среднее специальное и высшее техническое образование. К 1913 г. число учащихся в средней и высшей школе в расчете на тысячу жителей составляло в Италии соответственно 6,9 и 0,8, во Франции – 4,1 и 1,0, в Великобритании – 4,6 и 1,2, в Японии – 10,7 и 0,9, в Германии – 16,4 и 1,3, в США – 11,6 и 3,9.

За XIX век страны Запада добились немалых успехов в ликвидации неграмотности. На заре промышленной революции доля грамотных среди взрослого населения превышала половину только в Германии (63–67 %), Великобритании (53–57 %) и США (56–60 %). К началу XX в. в этих государствах, а также во Франции она составила уже примерно 9/10. В Италии эти показатели оказались ниже (58–62 %), правда, стартовый уровень также заметно отставал от других стран. В силу интенсификации образования, развития средней и высшей школы, а также профессиональной подготовки, рост среднего числа лет обучения работников был более значительным, чем увеличение доли грамотных: в 1800–1913 гг. оно повысилось в Италии с 1,1 до 4,8 года, во Франции – с 1,6 до 7, в Великобритании – с 2 до 8,1, в США – с 2,1 до 8,3 и в Германии – с 2,4 до 8,4 года.

Таким образом, несмотря на формирование двух ярко выраженных социокультурных моделей – «буржуазного» и «пролетарского» образа жизни, – индустриальное общество представляло собой достаточно целостную социальную систему. Утверждение капиталистических отношений влекло за собой внедрение новых технологий во все сферы общественной жизни, в том числе быстрое изменение бытовых условий, среды обитания человека. Развернулся масштабный процесс урбанизации – сосредоточения населения в городах, радикального обновления городской инфраструктуры. К концу эпохи промышленного переворота в городах проживало уже 40 % европейского населения. Крупнейшим городом мира стал Лондон с населением более 0,5 млн человек. Урбанизация сопровождалась мощным демографическим подъемом. Если к 1800 г. население Европы составляло почти 200 млн человек, т. е. немногим более 1/5 населения планеты, то к 1900 г. оно превысило 400 млн человек, т. е. приблизилось к 1/4 совокупного населения мира. С учетом численности выходцев из Европы, проживавших в США, Латинской Америке и британских доминионах этот показатель был значительно выше.

Стремительный прогресс средств связи и транспортного сообщения, развитие системы образования и средств массовой информации способствовали формированию не только единого экономического пространства, но и совершенно новой коммуникативной культуры общества. Как мышление, так и сам язык приобретают более абстрактный, функционально ориентированный характер. Массовое сознание в значительной степени утрачивает гуманитарную направленность. Материализм и научно-технический рационализм становятся ключевыми принципами обновленной картины мира европейского человека, а практическая целесообразность, деловитость, стремление к успешности, потребительские интересы превращаются в основу этических и ценностных ориентиров. Важнейшими социальными характеристиками человека в индустриальном обществе становятся профессионализм, уровень квалификации, востребованность в системе производства. В западном обществе рождается тотальное преклонение перед достижениями научного и технического прогресса, за которым стояла глубокая убежденность в ограниченности существующего социального порядка, его относительной ценности и неизбежном революционном обновлении.

Региональные особенности формирования индустриальной экономической системы

Не все страны Запада были в равной мере готовы к «промышленному рывку». Развертывание промышленного переворота, его хронологические рамки и специфика, равно как и все остальные аспекты становления индустриального общества, были теснейшим образом связаны с историческими традициями той или иной страны, ее социокультурными особенностями, зачастую – с разнообразными перипетиями политической жизни и международных отношений. По характеру модернизационных процессов можно выделить две основные модели становления индустриального общества, для каждой из которых была свойственна и особая динамика промышленного переворота. В научной литературе они получили название «эшелонов модернизации».

«Первый эшелон» модернизации составили страны т. н. «старого капитализма» – Голландия, Бельгия, Англия, Франция, Швейцария. Сам термин «старый капитализм» весьма условен – например, в Италии и Северо-Западной Германии зарождение капиталистических отношений началось не позже, чем в Англии или Франции. Но в странах «первого эшелона» процесс модернизации обладал особой спецификой – он носил органический характер, протекал эволюционно. Преемственность в развитии основных форм производства и предпринимательства, гибкое, постепенное изменение социальной структуры предопределили особую прочность и сбалансированность общественных институтов, возникших в результате модернизации, обеспечили эффективное и насколько это возможно неконфликтное сочетание традиционных и индустриальных форм экономических отношений, адекватной политико-правовой организации и массовой психологии.

На первый взгляд, шансов стать лидером «первого эшелона» и страной, опережающей континент в динамике промышленного переворота, больше всего было у Голландии. Эта страна, свободная от феодальных, в том числе цеховых, ограничений, в которой буржуазия находилась у власти, имела передовое сельское хозяйство, разнообразные мануфактуры, огромный морской флот, разветвленную сеть каналов, значительную энергетическую базу (многочисленные мельницы, торф), внушительный финансовый сектор, сравнительно высокий уровень урбанизации и образования населения. В конце XVII в. подушевой доход в Голландии был наполовину выше, чем у Англии, норма сбережений составляла примерно 11 % национального дохода, в то время как в Англии и во Франции – 4 %. Вместе с тем ведущая торговая держава не стала родиной промышленной революции. Преобладание торгово-финансовой, посреднической деятельности над непосредственно производительной, завышенный курс национальной валюты, сравнительно высокий уровень налогообложения и оплаты труда, возраставшие цены на торф, а также негативные последствия военного противостояния Франции и Англии, существенный отток капиталов (в том числе в Великобританию) и активной части населения в заморские территории (Ява) обусловили стагнацию хозяйственной системы Голландии уже в XVIII в.

Первой страной на континенте, куда пришла промышленная революция, стала Бельгия. Благоприятным фактором стало обладание природными запасами угля, железной руды, наличие многочисленных процветающих торговых центров и выгодное экономико-географическое положение между Францией и Германией. В эпоху революционных и наполеоновских войн Бельгия находилась в прямой зависимости от Франции, благодаря влиянию которой произошли радикальные буржуазные преобразования. Объявленная Наполеоном континентальная блокада, временно закрывшая путь в Европу британским промышленным товарам, способствовала расцвету хлопчатобумажной промышленности в Генте. Благодаря природным запасам коксующегося угля и железной руды шло развитие отраслей, связанных с их добычей. Развивалось сталелитейное производство и химическая промышленность в бассейне Самбра-Маас. В 1823 г. была построена первая доменная печь в Льежском угольном бассейне. Провозглашение независимости Бельгии в 1831 г. способствовало ускорению ее экономического развития. Однако экономический потенциал Бельгии оказался недостаточным для обеспечения роли промышленного лидера Европы.

Возвышение Англии, позволившее ей стать «мастерской мира», связано со многими факторами. Начиная с эпохи нормандского завоевания, Англия по уровню институциональной зрелости (меньшая степень феодальной раздробленности, более раннее создание национального государства) опережала ряд других западноевропейских обществ. В XVI–XVIII вв. страна постепенно перешла на другой виток самоорганизации, важнейшим принципом которой были уже не средневековые регламентации, а законы конкуренции. В эти столетия произошло укрепление частной собственности, расширение сферы наемного труда, увеличилась свобода перемещения основных факторов производства – труда и капитала.

Английское государство играло весьма существенную роль в создании стабильных и гибких институтов, в установлении и реализации четких законов, уходящих корнями в римское право, в формировании различных элементов инфраструктуры (транспорта, связи и т. п.), в совершенствовании тарифной системы. Английское государство вплоть до завершения первичной индустриализации (30–40-е гг. XIX в.) проводило жесткую политику протекционизма: стимулировало вывоз и ограничивало импорт готовых изделий, запрещало экспорт новейших технологий, регулировало уровень оплаты труда, цен и условия работы. Островной характер британского государства способствовал ограничению масштабов военных, непроизводительных расходов и разрушений на территории королевства, а также благоприятствовал развитию внешних связей и морских, т. е. наиболее эффективных, коммуникаций, которыми Англия прочно овладела в результате ряда войн XVI–XVIII вв.

Отмечая исторические, географические и иные особенности Великобритании, способствовавшие тому, что она стала «колыбелью промышленной революции», не следует забывать о соответствующей «помощи» континентальных держав – о немалом трансферте капиталов, технологий, квалифицированных специалистов и предпринимателей из Голландии, Франции, Германии и Италии, многие из которых у себя на родине были нонконформистами (например, гугеноты). В Великобритании в 1760–1830 гг. на долю религиозных меньшинств и диссидентов, составляющих 7 % населения королевства, приходился 41 % ведущих предпринимателей и инноваторов. Среди иммигрантов и британских нонконформистов было немало талантливых умельцев, внесших существенную лепту в национальный фонд изобретений, общее число которых после принятия патентного права в 1624 г. значительно выросло (в среднем за десятилетие) и составляло: во времена правления Вильгельма и Марии (1689–1701) – 80, королевы Анны (1702–1713) – 21, Георга I (1714–1727) – 70, Георга II (1727–1760) – 76, Георга III (1760–1820) – 801, Георга IV (1820–1829) –1355 человек.

Помимо указанных факторов, действовавших в основном «на стороне предложения», промышленный переворот в Англии был обусловлен также ростом внутреннего и внешнего спроса (увеличением продуктивности сельского хозяйства, повышением уровня урбанизации, укреплением внешнеэкономических позиций королевства), а также усилением дефицита и удорожанием традиционных источников энергии и сырья (лес), относительно более высоким, чем в целом на континенте (хотя и не завышенным, как в Голландии), уровнем зарплаты, стимулировавшим замещение труда капиталом. Индустриальный «вызов» Великобритании его демонстрационный эффект, стремительное проникновение британских изделий на внутренние рынки других государств, а также общее расширение платежеспособного спроса в континентальных странах Европы и США, связанное с демографическим бумом XIX в. и ростом производительности аграрного сектора, способствовали сравнительно быстрой диффузии промышленной революции в ряд стран Старого и Нового Света. Имитация и творческая адаптация британских технологических достижений были во многом облегчены в силу близости культурных традиций и уровней экономического развития.

Во Франции условия промышленного переворота окончательно сформировались в эпоху Первой империи (1804–1814). Благодаря протекционистской политике наполеоновского режима, в т. ч. континентальной блокаде Великобритании, французская промышленность получила мощный толчок для развития и технологического обновления. Однако крах империи, огромные человеческие потери в революционных и наполеоновских войнах, выплата контрибуции и территориальные уступки не позволили Франции сравняться по темпам развития с Англией. Сказалось и тормозящее воздействие парцеллярного крестьянского землевладения, сохранявшего в деревне патриархальные экономические и социальные отношения. Заметный прогресс в промышленности наметился лишь к 20-м гг. XIX в., когда началось широкое технологическое переоснащение текстильного, а затем и металлургического производства. Так, например, выплавка чугуна и железа с использованием каменного угля началась во Франции только в 1818 г., но уже в 1825 г. почти треть всего произведенного металла была получена таким способом. Тогда же появились и первые машиностроительные предприятия, началось железнодорожное строительство. Пик французской промышленной революции пришелся уже на период после Июльской революции 1830 г. и охватил почти все отрасли промышленности. В середине XIX в. Франция уверенно занимала второе место в мире по промышленному производству после Англии, отличалась быстрым ростом банковской системы, особым размахом кредитно-финансовых операций. Захват Алжира символизировал и возвращение Франции в число лидирующих колониальных держав.

Для стран «второго эшелона» (Германия, Италия, промышленно развитые регионы Австро-Венгрии и России, а также Япония), вставших на путь индустриализации только в XIX в., был характерен совершенно иной тип модернизации. Процесс закрепления капиталистических отношений носил здесь менее сбалансированный характер, сопровождался реформаторскими рывками и консервативными «откатами». Это предопределило более значительную роль государства в активизации процесса индустриализации, в том числе в обеспечении ускоренного накопления финансового капитала, в строительстве инфраструктуры и сети коммуникаций, в стимулировании (и субсидировании) развития средств производства, а также в формировании человеческого капитала – в создании национальных систем образования и подготовки кадров. При этом, Германия, Италия, Россия были вынуждены форсировать свое развитие уже в условиях наиболее капиталоемкого витка промышленной революции. Поэтому доля государственных инвестиций в отдельные периоды достигала 20–25 % всех капиталовложений.

Показательной для стран «второго эшелона» была динамика промышленного переворота в Германии. Ключевую роль для ускорения индустриализации здесь имело решение аграрного вопроса. Реформы в этой сфере начались в Пруссии еще в 1807 г. и в целом завершились лишь к середине века (соответствующая модель аграрных преобразований получила впоследствии название «прусского пути» развития капитализма в сельском хозяйстве). Уничтожение сословной основы землевладения и установление свободного перехода земли от одного собственника к другому сопровождались массовым изъятием крестьянских участков. «Освобождаясь», крестьяне оказывались связаны огромными выкупными платежами, либо должны были уступить помещику от 1/3 до 1/2 своего участка. Барщина и другие повинности при этом сохранялись и переводились на денежную основу, приравниваясь юридически к государственным налогам. Естественно, что такими условиями «освобождения» смогло воспользоваться очень мало крестьян. Началось разорение основной массы крестьян, быстрое расслоение деревни, в том числе выделение фермерского слоя гроссбауэров. Но основная часть земельного фонда оказалась в распоряжении помещиков-юнкеров, использовавших дешевый труд батраков. Интеграция такого латифундиального хозяйства в капиталистическую систему производства происходило довольно медленно, но уже во второй половине XIX в. она принесла заметные результаты. Площадь посевных площадей достигла максимума (в начале XIX в. – 33,5 % всей территории Германии, в 1878 г. – 48,3 %). Произошел переход к интенсивному земледелию, в том числе механизация сельскохозяйственного труда, все более широкое использование минеральных удобрений, модернизация традиционной трехпольной системы. В итоге продуктивность сельского хозяйства выросла за XIX в. в 2–3 раза, а Германия превратилась в одного из лидеров мирового сельскохозяйственного экспорта.

Помимо решения аграрного вопроса промышленный переворот в Германии был подготовлен разрушением цеховой ремесленной системы, имевшей очень прочные традиции, ликвидацией внутренних таможенных ограничений (в т. ч. благодаря созданию в еще 1834 г. Таможенного союза 18 немецких государств), ускоренным строительством железных дорог (первая из них была создана в 1835 г., а в 1848 г. только в Пруссии протяженность железнодорожных линий составила уже 2363 км). Во всех этих преобразованиях ключевую роль сыграло государство. В 30–40-х гг. XIX в., несмотря на сложную внутриполитическую ситуацию, в Германии начался решающий этап промышленного переворота. Механизация производства и строительство фабрик первоначально охватили текстильную промышленность, затем металлургию, горное дело, химическую промышленность. Уже в 50-х гг. объем промышленного производства удвоился, а в 60-х гг. увеличился еще в полтора раза.

Специфический характер процесс индустриализации приобрел в США. Необычная для «старого капитализма» стремительная динамика общественных преобразований, в том числе ускоренный характер развития капиталистических отношений, дают основание отнести США к странам «второго эшелона». Однако модернизация в США не была форсированным, направляемым «сверху» реформаторским процессом. Она носила органический характер, была вызвана внутренними факторами развития американского общества. Быстрое преображение экономической системы и социальной структуры не создавало глубоких противоречий, поскольку в стране отсутствовали прочные общественные институты и традиции доиндустриального периода.

Промышленная революция в США развернулась в середине XIX столетия. Важнейшей предпосылкой индустриального рывка была огромная емкость внутреннего рынка, мощная ресурсная база, наличие большого количества рек и лесов, обеспечивавших достаточную энергетическую базу (энергия пара господствующее положение заняла здесь только в 50-х годах XIX в.). Технический переворот в США был во многом подготовлен успешным использованием европейских достижений. Но важную роль сыграла и американская инженерная мысль (именно в США были изобретены ротационная типографская машина, фосфорная спичка, электромагнитный телеграф, буквопечатающий аппарат, револьвер, пневматический тормоз, первая модель швейной машины).

Особый отпечаток на экономическое развитие страны наложила территориальная и отраслевая неравномерность. Исторически в США сложились три региона с особым типом хозяйства: промышленный северо-восток, сельскохозяйственный рабовладельческий юг и слабо освоенный запад. В эпоху промышленного переворота это предопределило растущую экономическую специализацию производства, в том числе ускоренное развитие промышленной базы на Северо-Востоке. Сложился и особый – «американский» – путь развития капитализма в сельском хозяйстве. Он подразумевал распространение мелких крестьянских хозяйств фермерского типа. Решающие шаги в этом направлении были сделаны уже после гражданской войны между Севером и Югом. В 1862 г. был принят закон о гомстедах, предоставивший право любому гражданину страны, не участвовавшему в мятеже против Соединенных Штатов и уплатившему пошлину в 10 долларов, занять гомстед – участок земли в 160 акров (64 га) под ферму на свободных землях. После 5 лет проживания на участке, его обработки и застройки он отдавался бесплатно в собственность. Это стало самым радикальным решением аграрного вопроса в мировой истории эпохи Нового времени.