Текст книги "Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2017"

Радомира Цыганкова
По должностной инструкции

Цыганкова Радомира Сергеевна – родилась 19 мая 1982 года, на бескрайнем крайнем севере. Принимала участие в Совещании молодых писателей Урала, Сибири и Дальнего Востока – в июне 2015 /г Томск/, и в Межрегиональном семинаре молодых литераторов – в апреле 2015 /г. Барнаул/.

Живу в Тюмени. По пятницам – пою в баре. В выходные – пью кофе, вышиваю крестиком и никуда не спешу.

 
По должностной инструкции
Создание ночи
/работающее внештатно/
за месяц обязано посетить
два десятка мужчин
среднего возраста,
непримечательной внешности,
телосложения плотного,
не спортивного,
небольшого достатка.
Показать им
вместо порнослайдов,
/которые входят
в стандартный комплект сновидений/
немного жизни,
упущенной и прошедшей.
 
 
Созданию ночи
полагается наносить
по одному визиту за смену.
Более, конечно, не возбраняется,
но ощутимо сказывается
на качестве работы в целом.
Например,
клиент особо уставшего Создания,
может однажды вообще не проснуться,
или, скажем,
никогда более
не испытывать
утренней эрекции.
 
 
После особо непростых смен,
Ночное Создание
берет пару отгулов,
для восстановления
внутреннего покоя.
Закупается качественным алкоголем
в ближайшем торговом центре,
самовольно телепортируется
на берег холодного моря,
в обход инструкций,
обрекает на счастье
первого встречного.
Топит японское китобойное судно
в чужих пограничных водах.
 
 
/По возвращении
отделывается штрафом за телепортацию
в нетрезвом виде
и объяснительной
по факту раздачи «счастья»/
 
 
Строже с Созданий Ночи
спрашивать не принято.
у них и без того хватает работы.
 

 
Снилось будто пишу тебе sms, что родила сына.
Длина – в сантиметрах, вес, глаза —
карие
/ хотя говорят, будто у всех новорожденных – синие /,
от кого-то другого, не мужчины, не женщины – не скажу точнее,
ветра северо-северо-западного.
/От него еще пахло
жд вокзалом /.
Он сорвал с петель форточку
в мастерской,
больше полгода назад.
Никто до сих пор не сделает.
Все курящие, от нее отклоняются.
…
Снилось будто дома не приняли.
Нет, никто никого не выгнал, конечно.
Даже слова дурного мне не сказали,
но смотреть стали так,
что за один выход —
успеваешь одеться, собрать необходимое,
дите в слинг,
и гулять-гулять вдоль берега,
пока не заснет,
где-то между Энским камнем и маяком
/ что, обычно и происходит /.
Если находятся силы настолько долго идти, без остановок.
 
 
Телефон в режиме молчания,
ни одна сеть не ловит.
Аномальная зона.
Говорят, раньше оттуда не возвращались.
Не оставляя даже следов пребывания.
Одним словом —
Энский камень.
Место безлюдное, заколдованное.
…
 
 
Переправа на тот берег Стикса для беременных – по двойному тарифу.
За себя, расчудесную, почившую раньше времени, и того,
                        кому даже еще не придумано имени.
Только некогда: близкие не вникают в нюансы и тонкости
                         загробного транспорта
и жалеют финансов.
Откровенно жалеют финансов.
А потом, нехватившим монет уплатить за двоих, остается выбор,
который, впрочем, любая мать делает не задумываясь.
 
 
Поэтому, среди неупокоенных, так много женщин.
…
Снилось, будто приехал, искал нас, несмотря на…
Впрочем, мужчины странные.
Пытался скандалить
Выяснять: кто, когда и в последний раз,
во что одета, о чем говорила перед?..
—
От него пахло жд вокзалом.
На закате он вышел ко мне на берег.
 

«Лошадь сдохла – слезь»

/индейская пословица/

 
Лошадь сломала ногу во время скачек.
По закону жанра /из гуманных соображений/
её пристрелили.
Впрочем, это ни сколько не помешало хозяину
продать мертвую, на блошином рынке
в ближайшие выходные.
 
 
Я проходил мимо.
Я много и часто гуляю в той части города.
Люблю, знаете ли, улицы в средиземноморском стиле,
парки, с давно запущенными газонами,
гирлянды постиранного пастельного
между соседними крышами.
Ну и конечно же рынок! Куда без него?
Нигде более вы не найдете черного кардамона,
африканского перца, дикого винограда,
тибетского серебра, по возрасту – старше моей прабабки.
/царствие ей, и здравия всем живущим/.
 
 
Я шел за шафраном,
зелёным и белым перцем.
Но группа мужчин мне преградила дорогу.
Самый ушлый из них – продавал мертвую лошадь.
Пока ещё всю целиком, хотя был покупатель
на шкуру и кости.
В этот момент она на меня посмотрела.
Чужая.
Мертвая.
Лошадь.
С живыми(!!!),
Живыми глазами.
Но никто не заметил. Я растолкал локтями зевак,
наступил на ногу тому, который хотел купить шкуру и кости.
Я предложил вдвое больше.
Ушлый, отдал мне уздечку,
С ухмылкой, мол, эти грингос,
готовы платить за ветер.
 
 
Тут она встала.
В напряженном молчании мы покидали рынок.
Я и немертвая лошадь.
Люди нам вслед крестились, призывая Санта Муэрте.
 
 
Что еще вы хотите услышать?
Моя мертвая лошадь ест красное мясо.
Не пьет ничего слабее 40 градусов,
За исключением чая.
/Вы представляете в каких количествах
теперь его закупаю? То-то же!/
Теперь мы гуляем вместе.
Печаль и беда отступают там, где проходим
Я и моя /для других мёртвая/ лошадь.
Она не знает усталости.
Берет с легкостью любые препятствия.
Вытаскивает меня из таких неприятностей,
о которых, не сейчас и не здесь.
 
 
А вы говорите – слезь…
 

 
Спрашиваешь, почему я не верю
в постоянство бывших со мной мужчин?
 
 
Не попадалось пока среди них оных.
Впрочем, наверное, все-таки был, один —
пытался со мной пару раз изменить неверной жене,
а я его так любила, что не могла сказать нет.
У нас ничего не вышло —
27 сантиметров —
более чем внушительный аргумент
/тем более для меня/.
Спустя какое-то время,
они развелись, и он начал просить
присылать интимные фотографии.
Я снимала вмерзшие в лужи листья
потому как считала —
нет ничего откровеннее,
чем стык октября с ноябрем.
Он отвечал гениталиями,
на все попытки заговорить хоть о чем-нибудь
кроме секса,
продолжая настойчиво требовать:
– дырочку между ног
/ сжатые вместе босые ступни /
– покажи свою грудь
/ янтарная брошь на жилете /
– что у тебя ниже пояса
/ пять медных пуговиц /.
 
 
Ещё был другой.
С ним за первое время совместной —
разучилась плясать, петь,
мечтать о честном достойном заработке
/ мы жили на 10 в месяц,
7 отдавая за комнату,
и это на севере,
где булка хлеба стоит полтинник,
на геркулесе и макаронах /.
Однажды мы разошлись на 8 марта,
и с тех пор сия календарная дата
перестала быть праздником.
Спустя полгода,
общие недрузья рассказали,
что он, / все эти 3 года /
/ засыпая со мной,
занимаясь со мной любовью,
вместе готовя,
не расставаясь на дольше,
чем того требует работа,
и много-много еще подобного /
– любил другую.
 
 
Потом был коллекционер женщин:
импозантный,
интеллигентный,
старше меня на эндцать,
имеющий в биографии более 40 любовниц,
развод и двоих детей
/ законного и незаконного /.
 
 
После него – ждала человека,
который тоже сейчас живет чужим счастьем
в долгосрочную сдавшись аренду.
Мы мечтали уехать с ним в Аргентину.
Но вот незадача —
он оказался не выездным,
а у меня до сих пор нет загранпаспорта.
Да и пил он столько,
что дешевле сторчаться.
 
 
Но после него я знаю,
каково это быть единственной,
предназначенной свыше,
в чьё тело вписываешься идеально,
будто в своё родное,
когда даже ритмы дыхания
совпадают.
Теперь я живу без сердца.
Улыбаюсь тому, что любовь рассудочная
оказалась ничуть не хуже.
Ещё научилась не думать, почему так?
Крепче спящая, дольше будет моложе.
 
 
Сейчас я живу с человеком,
который напившись,
клянется в готовности умереть
за друзей и свою бывшую.
Такую всю расчудесную-замечательную,
от другого родившую.
На утро, / в похмелье /
он не припомнит ни слова.
Я же, готовя завтрак, желаю – чтоб она сдохла.
Потом наливаю кофе,
набираю в гугле билеты до Аргентины
и понимаю: всё здорово.
 

Михаил Горевич
Стихотворения

Михаил Горевич (Михаил Микаэль) 1948 г. рождения, москвич, поэт, прозаик, драматург. В соавторстве с В. Лейбовичем написал роман «Венецианец» (под псевдонимом Лейбгор). Роман номинировался на премию Букера, частично опубликован в журнале «Волга» (№№ 3,4, 1993). В 2012 г. роман издан полностью, в 2016 г. в макете издательства (Санкт-Петербург, «Юолукка») Кроме того, издан роман: Лейбгор «Праздники Каина». Циклы стихов, проза, эссе публиковались в журналах. При активном участии художницы Ж. Цинман, в ее графике издана книга стихотворений «Замковый камень». Член СП XXI века. Тексты либретто и другие тексты, положенные на музыку композитором Михаилом Броннером и исполненные: «Крестовый поход детей» для детского хора, органа и камерного оркестра, «Русский Декамерон», спектакль Московского хорового театра в 2-х действиях, представление «Золотой Осёл» по книге Апулея для гобоя, певца и камерного оркестра, участие в либретто оперы «Гадкий утёнок», поставлена в театре им. Н. Сац.

 
Приподнимая медленно колени,
Припоминая караванный путь,
Верблюдица звезду звездой заменит
И след судьбы сумеет изогнуть.
 
 
Другой шатёр – иное расстоянье
От встречи до ладони на груди…
Пески текут, и времена настали
Для будущего город городить —
 
 
И ставить стены, и крепить ворота,
И стражу до зубов вооружать…
И черпать ночь до дна, одной заботой
Тебя, как птицу, к небу приручать —
 
 
Чтоб ты, помедлив, над моим несчастьем
Взлетела и воздушною тропой
Ушла в полёт, жизнь разделив на части —
Ту, до тебя и эту, не с тобой.
 

Камень, который замыкает свод арки или купола.

 
Что за время течет
Между севером, югом?
Где годов недочёт?
Что подруга без друга?
 
 
Изогнётся ли бухта
Той, счастливой, подковой?
В пыль земную не рухнет
Гнутой радуги слово!
 
 
Наверху, там, где камень
Нас скрепляет замковый,
Две души – в синей рани,
Голубиной, почтовой.
 

 
Века сойдутся в небесах,
Смотри – не кольца ли в носах
Красавиц африканских?
И кожа зверя – пояса,
 
 
И птичий голос манит…
И два прекрасных тела днесь
Изогнуты – нагая песнь,
Любвеобильной аркой,
 
 
И пальцы сплетены – я весь
Желание обмана…
 
 
Когда очнёшься – вот асфальт,
Бензоколонка, камнепад
Бетонных плит на сердце…
 
 
Но ты идешь с мечтою в лад —
Твоя улыбка странна…
 

 
Свет каменный, невиданный собор,
Храм иудеев и мечеть Пророка —
Скажите мне, в чём сердца приговор,
И отчего на свете одиноко?
 
 
Тебе, мой свет, защитой благодать
Тех слов, что путь прямой к тебе находят,
Хочу тебе – оградой верной стать
Стеной от зла иль чем-то в этом роде…
 
 
Но я по свету разбросал свой свет,
Горящими на грязи семенами,
И мой собор – в нем стен и кровли нет,
Одна приходишь – да и то лишь снами.
 

 
А что же старость? Я юнец пред небом,
Деревьями и морем, что следы
Слизало псом, и долго нищий ребе
Их вспоминал и бормотал на «ты»
 
 
Слова для той, чьё имя мог не встретить:
Не иудейский, не библейский ряд —
Крапивою случайной на рассвете
Ушла к Олимпу, и ступни горят,
 
 
Обожжены невиданною, злою,
Родной до детства северной травой…
Она во снах ненастною порою
По линии растёт береговой.
 
 
И смотрит ребе в небо иудеев,
Где ни Аресов нет, ни Афродит,
А воздух молодой, и не стареет
Тот иудей, и вновь любви открыт.
 

 
Тот яркий камень держит небосвод…
Кипящими от жара письменами
Он счёт годам по-новому ведёт
И светом разговаривает с нами,
 
 
И раньше, чем дотронусь до тебя,
Коснётся луч и даст для жизни силы,
И засмеёшься, с верою любя…
Тот яркий камень, что зовут Светилом.
 

 
Так чист береговой простор,
Так ново и безбрежно море,
Свеж простынями разговор,
Овечий сыр ещё не горек,
 
 
Бежит проворная волна,
Вороной зазевался берег,
И славы каждому сполна,
И дадено небес по вере…
 
 
Летит по солнечным лучам
Икар – и крылья не оплыли,
Летит и, радостью леча,
Уходит вверх от смертной пыли,
 
 
И, набирая высоту,
Целует, улыбаясь, воздух,
Тебя, как будто наготу
Олив, холмов, церковных сводов.
 

 
Сменить жильё, леса, поля,
Другие имена приладить,
Но помнить, что идут, пылят
Грузовики назад не глядя
 
 
Сухой клубится глинозём,
Трясёт просёлочной дорогой…
И несказанно нам везёт —
Мы рядом… Синевы так много
 
 
Средь тайнописи облаков,
Простых и лёгких, как надежда…
И речи сотен васильков
О бесконечной жизни прежней
 
 
Сплетаются в единый хор,
И бродит Бог в аллеях Сада,
И на сердце такой простор,
Что больше ничего не надо.
 

2010–2014

 
В ранний час сорву с тебя рассвет —
Хороша. Как стать прекрасней сможешь?
Но увижу – тела краше нет,
Чем в сиесту. Зрелость женской кожи.
 
 
Разрезай напополам гранат,
Кровоточат страстью в полдень зёрна.
И затих, казалось, дикий сад —
Укрощённый, нежный и покорный.
 
 
Ты смотри – вот сыр и белый хлеб,
Терпкое вино, что любят махи.
Нож изогнут, будто лунный серп —
Ты отрежь и брось ночные страхи
 
 
В пыль дороги. Пусть сожрут их псы…
Ночь пришла? Она ещё не скоро…
И цыган украл мои часы…
Ты ложись со мной, моя синьора.
 
 
Проведу ладонью, захлебнусь —
Как в рассвет. Закат его построже.
Тёмное вплывает. – Птичья грусть…
Без меня пригрей её, о Боже.
 

2010

Каринэ Арутюновой

 
В дырах латанных и узелках
Сеть охотничья – ловчее время…
Бродит в жилах нимродово племя,
Бормоча на земных языках…
 
 
Башню строили – Богу грозить,
И гарпунить небесную рыбу…
Кирпичи раскололись и нимбы
Перебиты… но хочется жить…
 
 
В смутной речи тебя находить,
Называть первым именем тело,
Чтобы пальцы на коже успели
Знаки древней любви выводить.
 

2010–2015

 
Я лица женские собрал в одно лицо,
И вот оно как милость и как жалость.
Молчишь? Осталось на столе винцо?
На донышке, ты видишь, но осталось.
 
 
Бинокль переверну – в московском далеке
Себя увижу на краю пустыни,
И письмена мои, что зябнут на песке,
Дыхание мое – неужто ночью стынет?
 
 
Ты погорюй – нас всех переживет
снег слякотный и нищета окраин,
и власть, и немощь, и Эдема плод,
И брат мой Авель и убийца Каин.
 

 
Когда останется один
Глоток последний кислорода —
Дохнет прощанием со льдин,
Плывущих мерно – год за годом.
 
 
Пронумерованы, пусты,
Забывшие о нас с тобою —
Пространства мертвые грустны,
И озабочены игрою
 
 
Кристаллов с дальним светом звезд,
Призывом отправляться в бездну,
И я пойду из этих мест
На льдину шаткую залезу.
 
 
Скажу последнее «прости»
И поплыву пространства мимо,
Туда, где нам травой расти,
Забыв Москву, устав от Рима.
 

 
Я полюбил садовые цветы,
Вернее вспомнил – лето проходило,
Осенние не зазвенели пилы,
Колун дремал и псы раскрыли рты.
 
 
В тени сараев, в центре городском,
В домишке пели крашенные доски,
А за окном как скромницы неброски,
Цветы на клумбах спали, но потом
 
 
Свежело, и анютиным глазком,
Они смотрели ласково и хитро,
Распахивались, провожая Митру,
И смертных зацепляли коготком…
 

 
В чужом краю, что за пределом жизни,
Тебя найду ли, донна Беатриче?
Там души, что родились после тризны,
Их Фениксами огненными кличут.
 
 
И толпы христианских душ – так много
На улицах небесных, в Божьем крае,
Что легче бы сыскать в стране убогой
Тебя, голубка, донна золотая.
 
 
Но все равно мы встретимся, и души
Обнимутся – чисты теперь навеки,
И музыку твою я буду слушать,
Не ту что в лютне, ту, что в человеке…
 

 
Харон работает веслом —
Иди, доставь все души к сроку,
Составь заветное число,
Лишь цифра тёмный женский локон,
 
 
И ноль – мужчины волчий вой,
Да, спали вместе, страсть резвилась…
Число, еще число… Покой,
Гребущему, покой и милость.
 

2016

 
На руках твоих, лугом и небом,
Губы ищут проталины льда.
Это стынь, это синь, это следом,
Это в прятки играет вода.
 
 
Ты на ложе июля и ведом
Стон, что разом сметает года.
Это стынь, это синь, это следом,
Это в салки играет вода.
 
 
Вечер поздний, но пальцы ответно
Ищут тщетно дыхания рта.
Это стынь, это синь, это следом,
Это в жмурки играет вода.
 

2010

 
В переулках запутанных, словно невнятная речь,
Мандельштама запрятать, спасти от судьбы, оберечь
Незажженные тщатся, до самой зари, фонари,
Но вороньим пером предначертано свыше: «Умри!»
 
 
Как в Берлинской йешиве мечтались по-русски стихи,
Так же хочется, верится – ветер кремлевский затих…
На овечьих лугах, что под грифельной млечной доской,
Нарисован покой – пожелтевшей, живою травой…
 

2010

Жене

 
Да март, да снег, да мы с тобой,
Да комнат две, да свет земной,
Да из окошек гаражи,
Да за руку меня держи,
Когда влетит в окно за мной
Тот ангел тёмный и худой.
 

2012

 
Так хорошо сегодня – не припомнить
Мне лучше дня и откровенней слова,
Честней улыбки, чтобы стала ровней
Минуте счастья, милости надежд.
 
 
Все оттого, что в руки брал я листья,
А не листы исчерканной бумаги,
И говорил по-заячьи, по-лисьи,
На ясном лесу птичьем языке.
 
 
Потом я сел на старую скамейку
И век смотрел небесную картину,
О жизни облаков там шли ремейки
Любимых прежде, брошенных стихов…
 
 
И длилась вечность, и лучи искали
Паденья угол – отразить красоты,
Невиданные, как чертеж наскальный
Лесов осенних, где брожу теперь.
 

2013–2015

Радислав Гуслин
Стихотворения

Отец Вячеслав – Радислав Власенко-Гуслин – живёт в Запорожье. Он известный и уважаемый священник. А ещё он – талантливый, своеобразный поэт и великолепный профессиональный музыкант. Впервые я увидел его в передаче запорожского телевидения. На вопрос ведущей – чего вы больше всего хотели бы? – отец Вячеслав ответил, что хотел бы посидеть вместе с Хлебниковым вечером, у костра, и помолчать. Мне это очень понравилось.

Через некоторое время я приехал в Запорожье – и познакомился с отцом Вячеславом. Этот высокий, порывистый, обаятельный человек с пылающими вдохновенным огнём глазами оказался чудесным собеседником, знатоком поэзии и музыки. Он автор трёх книг стихов и ряда публикаций в украинской периодике. Он создал великолепный ансамбль – и даёт с ним концерты, на которых поёт свои песни. Он внимателен к людям, отзывчив, добр. Он светлый человек – и этот свет ощутим всеми, кто с ним знаком. В стихах отца Вячеслава, помимо лиризма и пронизывающей всё его творчество музыки, всегда присутствует дух. Различные состояния души он – по-своему, искренне, предельно откровенно – выражает в слове. Свой собственный голос, хорошо поставленный, узнаваемый, своё лицо, свой строй, полифония, присутствие тайны, неизменное изумление перед всеми проявлениями бытия, немалый жизненный опыт, орфичность, да и многие другие приметы поэзии отца Вячеслава – очевидны. Стихи его живут в стихии русской речи.

Владимир Алейников, русский поэт, литератор

 
Когда душа, смычку доверясь,
Восторженно купалась в звуке,
И творческих дерзаний ересь
Гнушалась подражанья скуки?
 

Павел Талаболин

 
Пусть на одной ладони звуки,
Пусть на другой ладони слоги,
Соединившись для разлуки,
Мы плачущие смехом боги.
 
 
Сонаты тают в тихих светах,
Сонеты тоже снятся где-то,
Вся жизнь симфония приветов,
Но и душа до дна раздета.
 
 
И еретическая дерзость,
Вне скуки яро замышлялась,
Отчаянная жизни смелость —
Дорога в радость!
 

 
Словно сонное небо река,
облака и вверху и внизу,
хоть на голову встань.
Так распахнут, что чайки сквозь грудь
пролетают туда и сюда.
 
 
Спящий ум, словно ртуть.
Берега, горизонт, синий лес,
как туман. Не пытаюсь поймать
этот день.
 
 
Просто ясно обнять
Все теченье прохладных минут.
У реки от тоски
Исцелиться и в путь.
 
 
Как-нибудь к небесам,
как-нибудь. И я сам
умолкаю, как сон.
 
 
Всё течёт – всё течёт – всё течёт.
 
 
Кто не станет огнём,
тот уже ни о чём,
ни о чём не споёт.
 
 
Небо режет меня,
Нежно облака край
Прорезает в душе моей рай.
 

май 2016

 
Стихи не пишутся, солгать не суждено,
И вне любви бездарно и тоскливо
Текут, как сны, обманчивые дни
И злое сердце бьётся боязливо.
 
 
А я всё напряженно жду и жду – зачем?
Когда так просто, тихо и спонтанно
Ты вдруг приходишь ветром долгожданным,
Увы, не удержать Тебя ничем.
 
 
А я сижу, или иду назад
В навязчивые воспоминанья.
О, память-боль, ты воскрешаешь ад
И бередишь застывшие страданья.
 
 
Забыться навсегда, уснуть, уплыть?
В прощении Твоём мне лишь возможно быть.
 

2.09.16

 
Ты залетаешь тих и ровен.
А здесь стреножило желанье.
И в мутном дыме мирозданья
Гниёт сознанье.
 
 
Как стрелки ломки очертанья.
Тугая плёнка разделенья
Переиначила призванье:
Из жизни в тленье.
 
 
И сердце тычится в мембрану.
И развращает наслажденье.
Душа подобна барабану.
И гаснет пенье.
 

22.11.16

 
Ты по-прежнему ждёшь, когда жизнь твоя нежно качнётся.
А река всё течёт – безразлична к концу и началу.
Если в это мгновенье ничего в глубине не поётся,
Ты прибился к чужому, неживому печали причалу.
 
 
Не теряй, не теряй, ни секунды, ни веры, ни ветра,
Паруса встрепенулись и скоро наполнятся небом.
Или может, ты просто сухая осенняя ветка?
И придут холода,
И окуклишься в кокон, обвитая саваном, снегом.
 

17.08.16

 
Ещё бубенцы и подвески бренчали,
А в сердце зловещем слова прозвучали:
«Подайте на блюде главу Иоанна».
И разум податлив хмельного тирана.
 
 
«О, Ирод, смотри – я Иродиада,
Моя Соломия, как ветер из ада,
Танцует, виясь, перед пьяной толпою.
Теперь наше счастье легко я устрою,
 
 
Умолкнут на веки уста Иоанна.
Ты слышишь, зовёт его неба осанна,
А мы заживём без его обличений,
И что же с того, что пророк он и гений?»
 
 
Секира, как бритва, со свистом сверкнула,
И вздрогнули стены от страшного гула.
 

10.09.16