Текст книги "Были 90-х. Том 2. Эпоха лихой святости"

Мы стали для них чужими

Краснодар

Моя мама, муж, я и наша немецкая овчарка Джерри только что прилетели из Мары в Ашхабад. Оставалось почти четыре часа до следующего рейса. Мама с вещами решила отдохнуть в зале ожидания. А мы пошли выгулять Джерри. Напоследок запечатлеть в памяти местное население в национальной одежде. Послушать их язык и вообще надышаться родным туркменским воздухом, которым я наслаждалась с рождения. Но распался Советский Союз, и когда-то простые, дружелюбные туркмены вдруг возненавидели русскоязычное население и внезапно забыли русский язык. И вот спешно, практически за бесценок, продав свою квартиру, пришлось бежать в Россию. Впереди трехчасовой перелет на Краснодар – и мы в безопасности. И было совсем не важно, что едем в никуда. Главное среди своих и никто не крикнет вслед: «Езжай своя Россия!» Радует, что туркмены, с которыми мы прожили много лет в одном доме, не поддались этой «эпидемии». Мы тепло и с сожалением прощались с добрыми соседями. Билеты уже куплены. После консультации в окне справок отложили нужную сумму за перелет овчарки, а это были приличные деньги, почти среднемесячная зарплата. Остальные манаты потратили на сладости. Выстояв очередь у стойки, за час до вылета, подали документы для регистрации. Взвесив Джерри, нам выставили к оплате сумму, в три раза превышающую за эти же услуги предыдущую. Мы возмутились, но нам ответили, что при пересечении границы расценки уже международные.

– Девушка, но где же мы возьмем столько денег? Мы консультировались в окне справок…

– Вот идите и разбирайтесь туда.

– Какой толк. До вылета час. Собака не занимает кресло, она же в ногах будет. Ее не увидят и не услышат. Джерри, умри, – скомандовала я. Овчарка тут же на весах бездыханно упала. Трюк позабавил всех, кроме сотрудницы аэропорта.

– Девушка, миленькая, – пришлось унижаться, не бросать же Джерри в аэропорту. – Поставьте меньше вес, подгоните к этой сумме, пожалуйста, – я умоляюще сложила перед собою руки.

– Людей не задерживайте, – последовал грубый ответ.

А в очереди сочувствовали, но такие же, как и мы – вынужденные переселенцы, за ненадобностью от местной валюты избавились. Да и денег ни у кого не было. Последний год страна отоваривалась по карточкам. Пустые прилавки – следствие долгожданной независимости правящей верхушки. Хранить старые советские деньги смысла не было, в России ходили в обороте уже новые, которых в Туркменистане и не видели. Доллары исчезли из банков страны еще перед развалом Советского Союза. Менять на манаты было нечего.

– Вставай, Джерри.

Джерри поднялась и почему-то заскулила. Не знаю, понимала ли она, что решается ее судьба или просто чувствовала беду, но посмотрев в грустные собачьи глаза, я расплакалась. Но ни мои слезы, ни жалобный скулеж Джерри не растопили сердце девушки за стойкой. Кто-то посоветовал обратиться к начальнику аэропорта, куда мы и побежали с мужем и Джерри, не теряя драгоценного времени. Тот что-то сердито проговорил на своем и указал на дверь. Что же делать? Хоть милостыню проси. Плюнув на приличия и стыд, мы выбежали на площадь перед аэропортом. Подбегали к туркменам, указывая на жалобно смотрящую собаку, объясняли ситуацию, предлагали купить ручные музыкальные часы мужа. Я пожалела о любви к серебру. Среди местного населения ценились только золотые украшения, но в данной ситуации мы готовы были расстаться даже с обручальными кольцами. Но одни, делая вид, что не понимают русского, злорадствовали. У других такой крупной суммы не нашлось. Времени не оставалось, пора идти на посадку. Был только один вариант – найти любимой питомице нового хозяина и прощаться. Подумав, мы решили обратиться к продавцам ларьков, там-то уж точно местные работают. Понятно, что Джерри немецкая дрессированная овчарка, с документами, но ей уже два года и не каждый решится взять взрослую собаку. Из одного ларька к нам вдруг подошел молодой парень, туркмен. На чистом русском пояснил, что видел, как мы бегали в поиске денег, и слышал нашу историю. Вложив мужу в руки стопку манатов, сказал, что здесь вся сумма, и пошел в ларек. Мы не сразу поняли, что произошло. Джерри, словно почувствовав свое спасение, безудержно виляя хвостом, потянула поводок за парнем. Придя в себя, мы догнали его. От счастья я еще больше расплакалась. С трудом выговаривая слова благодарности, обняла парня. Муж снял часы, протянул незнакомцу, но тот категорично отказался. Парень стеснялся своего благородного поступка. Ему было неловко. Настоящий мужчина. Вдруг мы услышали свои имена. Кричала мама. Размахивая билетами, показывала, что опаздываем на посадку. Джерри сама подала лапу своему спасителю – на счастье. Только эту «награду» с удовольствием принял наш благодетель, у которого в суматохе мы не спросили даже имени.

С развалом СССР в период 90-х годов без родины остались 25 000 000 русских людей, проживающих в странах бывшего Советского Союза.

В 1996 году моя семья была вынуждена уехать из Республики Казахстан, из маленького городка, исторически образованного сибирскими казаками, которые охраняли границы с Китаем.

За несколько лет, в период начала 90-х, мы из своих превратились в «орыс шушка» (русская свинья), при каждом удобном случае наши соседи, друзья казахи кричали «чемодан, вокзал, Россия!..». Я жила в маленьком городе, и чувство ненужности стало преследовать нас на каждом шагу.

Для русских везде закрывались двери, даже люди, с которыми ты вместе рос, стали относиться к тебе как к чужаку…

Отец был вынужден уехать в Россию и искать место, куда перевезти семью, выбор его пал на Рязанскую область.

Долгое время мы продавали свой дом, но так и не смогли его продать, так как нам прямо говорили: «Зачем покупать, вы и так за лепешку все отдадите…» К сожалению, так и получилось…

В сентябре 1996 года мы были вынуждены отдать дом человеку, который готов был нас на машине «КамАЗ» перевезти в Россию…

Вся наша семья из шести человек, включая пятимесячного племянника, ехала в кузове «КамАЗа» семь суток… Да, в кузове, так как денег на билет у нас не было…

Одному Богу и нам известно, что нам пришлось пережить, начиная от переезда границ до остановки нас на дороге «рэкета», так в лихие 90-е называли братков, которые грабили таких беженцев на дороге… Увидев нас напуганными в кузове, у них отпала охота нас грабить… поняли, что брать с нас нечего…

Мы ехали с надеждой, что едем к своим… к русским… но правда оказалась горькой… Приехав в Россию, нас местные стали называть «чурками»… вот так мы стали не нужны ни там, ни здесь…

Мне и моему брату выпало время заканчивать школу в России… я 10—11-й классы, брат 8—9-й классы средней школы, что пришлось нам пережить за эти два года, я стараюсь, конечно, не вспоминать, так как все два года, и прежде всего учителя, нас считали неучами и понаехавшими «чурками», которым место только на ферме!!! Они так нам и говорили: «Зачем вам учиться, все равно на ферме работать будете…»

Слава богу, я «назло врагам» выучилась, получила красный диплом в колледже, окончила университет, живу и работаю в Москве, занимаю руководящую должность и живу обеспеченной жизнью. Мой брат также получил высшее образование и устроился в жизни подобающим образом.

Прошло двадцать лет после этих мучительных событий, а чувство потерянной Родины, несправедливости до сих пор остается внутри… Давит болью и не пройдет уже никогда.

У русских есть пословица: где родился, там и пригодился, а мы вот не пригодились, и таких, как мы, оказалось 25 000 000 человек с поломанной судьбой.

Тверь

До 90-х – заместитель директора по кадрам. В 90-е – бухгалтер. После 90-х санитарка.

Уже семь лет, как развалился Советский Союз, и мы, русские, которые жили в Узбекистане, и в советское-то время здесь были не нужны, а теперь и подавно. Выживайте как хотите, ну мы и выживали, тем более на плечах двое детей. Думали уехать в Россию, но все не так просто, квартиры были такие низкие в цене, что за эти деньги можно было купить только собачью конуру. А крыша над головой, как показала дальнейшая наша жизнь, это самое главное для человека.

И мы решили с сестрой заняться коммерцией, то есть купить какие-то вещи в Ташкенте и поехать перепродать их в Красноярском крае. Тем более остановиться было где, там жила другая наша сестра, и она разрешила нам к ней приехать и попытать счастья на местном рынке.

Достали по большому блату билеты на поезд Ташкент – Иркутск и отправились на вокзал за три часа до отправления. Весь вокзал Ташкента уже был огорожен высоким металлическим забором, ни пройти, ни проехать. Очередь в пять рядов на досмотр. Проверяли по всем правилам, на все это и ушло три часа. Сели в плацкартный вагон, заняли свои кровные места, но вроде поехали, все нормально. Хотя нас пугали знающие люди, что в этой поездке все что угодно может случиться. Но радоваться было рано, через пятнадцать километров остановка Телес, тут все и началось: погрузка ящиков с яблоками, сливами, мешками с чесноком, баклажанами и еще много чего. Грузили два часа, загрузили наш плацкарт дальше некуда, людей село еще в три раза больше, чем было. Нас с сестрой просто задвинули в угол, сказали, сидите тихо, командовать будете в своей России, а ехать нам трое суток.

Решила я сходить в туалет, заодно и кипяточку набрать. Мало того, что работал один туалет, другой был забит фруктами, еще по всему узкому проходу стояли мешки с душистым чесноком, запах стоял еще тот. Кипятка, сказали, не ждите, не будет, всю аппаратную забили фруктами и включить титан никак нельзя. Спали мы, согнувшись в два раза, потому что в ногах сидели еще трое человек, и даже между нижними полками лежали по двое, и как идти справлять малую нужду, было непонятно. А так как на ташкентских поездах проводники были только мужчины, так наши еще были все время под каким-то кайфом. Совсем не реагировали на наши просьбы и жалобы, а только лежали и спали в своем купе. А командовали шустрые ребята узбеки, хозяева фруктов, овощей. Но самое главное и невеселое, что я уяснила в этой поездке: если что-то случится, например пожар, мы сгорим заживо сразу, потому что просто не сможем выйти из вагона. Тамбур тоже был арбузами и дынями забит, и на перрон можно было выйти только из соседнего вагона. А я женщина, правду говоря, не худенькая, так и не смогла протиснуться в тамбурную дверь из-за того, что она открывалась на одну треть, мешали все те же мешки. Сказала об этом сестре, и мы с ней двое суток до Рубцовска молили Бога о спасении в вагоне в жару сорок градусов.

Приехали утром, сразу началась бойкая торговля прямо на перроне, и вроде разгрузили вагон. Кипятка так и не было, ходили за ним в соседний вагон, где нам его не хотели давать.

Более-менее все наладилось. Но самое интересное началось дальше. В Новосибирске наши соседи через стенку вышли, зашли русские, четверо, трое молодых парней и одна женщина, и по своему законному праву – билеты были на руках – они хотели занять свои места, но не тут-то было, шустрые молодые узбеки уже все расставили на их багажные места, другие шустрые даже легли на спальные полки и просто уснули мертвым сном.

И началась разборка, сначала бравые русские парни хотели договориться по-хорошему, ничего не вышло, им ответили, что поезд узбекский и законы здесь свои.

Я сказала сестре, сейчас что-то будет у нас за стенкой, давай дальше сядем в свои углы. Такого мата я никогда в своей жизни не слышала, наконец места им освободили, но багаж (восемь больших сумок) ставить было некуда. Разборка продолжалась. Русских бравых парней стали окружать шустрые узбекские парни. А с другой стороны от нас ехали четыре татарки, которые уже ничего в этой жизни не боялись и ездили по торговым делам уже, наверное, давно и были узбекскими патриотками. Одна из них вскочила на полку и стала кричать: «Вай дод! Узбеков бьют!»

Но о нас, русских, живущих в Средней Азии, я хочу сказать, что мы всегда были патриотами России и только России. А то, что волею судеб мы были заброшены в чужие края, то это не наша вина: родителей отправляли отрабатывать туда, куда Родина пошлет.

Я стала говорить русским ребятам, что узбеков в вагоне очень много и им их не убедить. Тут татарки услышали наши речи и стали кричать, что мы предатели, и просто хотели нас побить.

Драка началась страшная и смешная одновременно. Из-за маленького пространства все смешалось. Мы с сестрой отбивались от татарок чем могли. Русские бились с узбеками.

Слава богу, развязка наступила быстро: единственная женщина, которая была с русскими ребятами, как-то изловчилась и вскочила на спину одного из шустрых узбеков и просто откусила ему ухо. И когда хлынула кровь, все сразу стали отползать в разные стороны. Русские ребята сказали, чтобы к ним ближе, чем на десять метров, не подходили, а то ножи в ход пойдут. Узбеки притихли, татарки тоже.

После того, когда на следующей станции русские ребята вышли, началась другая комедия. Стали искать откушенное ухо, так как решили, что его можно пришить, только непонятно, где и как. Нашли, завернули в тряпицу грязную и успокоились.

И наконец проснулись от своего кайфа проводники. Им все в деталях рассказали. Посоветовавшись с начальником поезда, они пришли к нам и потребовали написать объяснительную (мы, наверное, с сестрой были одни грамотные на весь вагон) и обвинить во всем русских бравых ребят. Но когда мы категорически отказались и сказали, что скотские условия поезда нормальные люди просто не выносят и сражаются за свои права, проводники очень удивились и пошли дальше спать. Нам же пришлось ехать еще сутки до Ачинска в полном бойкоте, особенно со стороны татарок, которые нас постоянно оскорбляли до тех пор, пока я не прорычала, что сейчас одной из них откушу нос. Но мы выжили, мы русские патриотки.

P. S. Да, когда доехали до Ачинска, где стоянка всего две минуты, нас не выпускали из вагона в тамбур до тех пор, пока не выгрузили дыни и арбузы. И нам, двум женщинам с чемоданами, пришлось прыгать на ходу.

Но мы прорвались, мы выжили, мы русские патриотки. Ну, а что было на обратном пути – это уже другой рассказ.

Какими мы стали

Сарапул (Удмуртия)

Работала и работает преподавателем русского языка и литературы в ССУЗе.

Каждое поколение переживает исторические катаклизмы. Мое поколение 47-летних пережило, как сейчас принято их называть, «лихие» 90-е годы.

О них говорить и легко, и трудно. Легко, потому что память сохраняет мельчайшие детали, а трудно, потому что эмоции захлестывают и в голове крутится мысль: «Как же мы тогда выжили?..» А выжили, потому что были молоды, потому что ничего не боялись и потому что происходящее вокруг нас воспринимали как должное.

В 90-м, 91-м, 92-м в моем маленьком городке сохранялась талонная система. Современным юношам и девушкам нужно объяснять, что это такое. Это когда государство распределяет продукты дозированно. На один талон можно купить один вид продовольствия: мясо, масло, водку. А больше нельзя. Большая полногрудая продавщица в магазине всем своим видом показывает: «Нельзя… Ни за что…»

Иногда в домах отключали электроэнергию. Это называли «веерное отключение». Я – тогда молодой преподаватель русской словесности в местном медицинском училище – привела студентов училища в театр. И на самом интересном месте в зале погас свет. Все и все затихли. Бежать и вставать с места страшно. Немногочисленная публика окаменела. В полной темноте замечательный провинциальный актер с созидательной фамилией Мельник предложил со сцены: «Давайте я вам почитаю Высоцкого…» По залу прошел одобрительный гул. Я до сих пор помню его тяжеловесные, леденящие фразы из Высоцкого: «Я не люблю… Досадно мне… Нет жалости во мне…»

Нам было не больно и не досадно. Нам в этой темноте холодного, неотапливаемого зала было очень хорошо…

Хорошо… Мы слушаем Высоцкого…

Зарплату в училище задерживали. Могли задержать на полмесяца, на месяц… с печальным видом я считала свои скудные запасы. Определила: есть не на что. В маленькой шкатулке лежит обручальное кольцо. Семейная жизнь в руинах. Зачем оно мне? На рынке усатый армянин – скупщик золота – даст за него целых 100 рублей. Можно купить немного крупы и колбасы. Несколько дней можно жить.

Маме на заводском комбинате питания тоже задерживают зарплату. Она с умоляющим взглядом спрашивает: «Иринка, может, есть в долг хоть 50 рублей?» Отдаю половину своего «золотого» запаса. Нет, не подумайте, что мне жалко для мамы денег. Только вертится вопрос: «Как же дожить до зарплаты?»

По улицам шествуют то ли коммунисты, то ли демократы… Символики почти нет. Что-то кричат в рупор, кого-то осуждают, к чему-то призывают. На городском рынке идет бойкая торговля ваучерами. Одни продают свой кусок частной собственности. Другие ее покупают. И те, и другие не очень понимают, что делают.

Настоящая отдушина для меня – литература. Издаются книги, которые были запрещены или замалчивались. Периодическая печать пестрит всевозможными революционными статьями. Мои коллеги не спят по ночам – читают все, что теперь стало разрешенным: Солженицына, Шаламова, Бродского, Лимонова… Взахлеб я пытаюсь говорить со студентами, чего мы были лишены долгое время….

Как в этом экономическом и политическом хаосе воспитать достойного человека?

Как самой не озлобиться, не ожесточиться, не спиться?

После развода, почти в бреду, я пришла в храм. Осознанно. С тяжелым сердцем и истерзанной душой. Прислонилась к дверному косяку. Слезы сами полились из глаз…

У писателя-эмигранта Ивана Шмелева есть описание брошенных во время революции лошадей. Они, оставленные белой армией, ходят по осиротелым полям, заходят в деревни, бьются грудью о колючие заборы, ждут, когда их позовут, пригреют, приласкают… И… никого не находят… Животные держатся из последних сил, борются с голодом и жаждой и потом, как подкошенные, падают рядом на землю и умирают.

Мои соседи, родные, коллеги – все русские люди – казались мне тогда осиротелыми лошадьми. Их талант и способности оказались никому не нужны. Люди осиротели и сникли как-то враз, неожиданно. Прекрасная советская жизнь оборвалась и началась новая – жестокая борьба за выживание.

Но именно эта борьба закалила наших людей. Из восторженной девочки с романтической книжкой в руках и в белом платье я превратилась в продуманную и жестокосердную стерву.

Что же завтра? Чем ответят мне 2000-е? Время покажет. Поживем – увидим.

Москва

Мы родились в Советском Союзе. Наше детство было благополучным и спокойным, спасибо Леониду Ильичу… пионерские лагеря, безопасные улицы, мороженое за 15 копеек, докторская колбаса…

А дальше все плохо. Мы – подростки, а по телику Горбачев с пятном на лбу говорит новые слова «перестройка» и «гласность», а также неправильно ставит ударение в таком простом слове, как «ступени», и ужасно коверкает Республику «Арзебаржан». Правда, сначала мы не поняли всей важности грядущих перемен, так как были озабочены только начавшимися дискотеками и мечтами об одноклассниках… Потом наши интересы переместились в аудитории институтов, и вот тут как раз и началось напряжение. Во-первых, нам сказали, что теперь мы называемся СНГ, а не СССР. Да, я помню, что все вокруг коварно промолчали о развале грандиозной империи и хитро подменили название. Типа, не волнуйтесь, мы просто переименовались. Фальшивость этой затеи была всем заметна. У нас даже шутка была – СНГ на палочке. Ассоциации проглядываются явные.

Далее как-то поплохело с продуктами и откуда ни возьмись везде возникли люди под названием «рэкетиры». Бандитами их никто не называл, потому что в общественном сознании бандиты были те, кто пел зэковскую песню:

 
Не жди меня, мама, хорошего сына.
Твой сын не такой как был вчера.
Меня засосала опасная трясина
и жизнь моя вечная игра.
 

Эти люди были из тюрем и зон, где-то далеко. А эти самые рэкетиры были рядом. Это были наши вчерашние одноклассники, приятели друзей и родственники родственников. Они «решали проблемы»… Ходили в спортивных штанах, имели прическу «под ноль» и со всех собирали деньги. Непонятно за что. Но все платили, потому что рэкетиры были жестокие, и жуткие истории о том, как разделывались они с неплательщиками, мусолились у нас в институтских аудиториях.

Нам было по 20 лет в начале 90-х, и жизнь нам казалась прекрасной, несмотря на ежедневные перестрелки и разборки на улицах наших небольших городов. Мужчины нашей мечты все были сплошь в бордовых пиджаках, с бычьими шеями, на которых красовались золотые цепи. Знаете шутку тех времен, по поводу того, как по тому, где ставится ударение в слове цепочка, понять, какого веса это ювелирное изделие? Если вам говорят, что это цепочка (ударение на «о»), то имеют в виду рядовую цепь весом от 1 до 10 граммов. А вот ЦЕПОЧКА (ударение на «е») – это символ девяностых весом от 25 до 600 граммов золота 585-й пробы. Такие примитивные изделия – символ зарождающегося капитализма.

Но если отвлечься от романтической составляющей тех времен, все остальное было из рук вон плохо. В институтах мы получали высшее образование, которое нам было уже не нужно, так как развалилась система распределения и развалились сами предприятия, на которых мы должны были работать. Получив свои дипломы, каждый из нас лихорадочно думал – куда идти работать… Всем стало понятно, что надо куда-то двигать, чтобы как-то где-то работать и желательно развиваться. И это стало отправной точкой всех мытарств моего поколения – великая миграция. Наши небольшие города, при Леониде Ильиче бывшие тихими и безопасными, стали настолько криминальными, что мысль о переезде была одной из самых насущных. Все искали какие-то лучшие места… Стали сниматься с якорей и куда-то переезжать. Началась великая миграция великой страны. Инженеры больших городов союзных республик переезжали в небольшие поселки в Центральной России и шли работать на рынок. Директора крупных оборонных предприятий шли в сторожа. Учительницы уходили на панель. Партийные лидеры в бизнес. Если посмотреть, сколько моих одноклассников уехало с малой родины, то это – не менее половины. И у всех такая история. Где бы мы ни жили – в Сибири, в Дагестане, Молдавии, – многие поменяли место жительства.

Мы переехали в места с другими традициями, и нам всем пришлось трудно… Мы годами наращивали друзей, с трудом находили дело по душе, а замуж выходили или женились вообще с большим трудом – ведь все вокруг было другим. Нам понадобились годы, чтобы обрести устойчивость и уверенность на новых местах. И годы эти были такие лихие, полные отвратительных междоусобных войн, грандиозных экономических кризисов, криминального разгула, что иногда я думаю – а как вообще мы выжили?

И вот, наконец, двухтысячные. Наконец посадили в тюрьмы рэкетиров и назвали их, как положено, бандитами. Наконец все снова вспомнили, что в стране есть государственные органы, такие как милиция, прокуратура, мэрия и муниципалитет. Как-то все подтянулись и успокоились. Наши расшатанные нервы потихоньку начали приходить в норму. И нам уже всем за 30. И молодость прошла. А дел еще невпроворот – еще мы только образовали семьи, еще только начали осознавать, какую карьеру хотим строить… Поэтому в двухтысячные нам пришлось трудиться еще сильнее, но уже более результативно. И многие из нас в этом преуспели – и карьеры задались, и дети подрастают.

Теперь нам по сорок, а за плечами у нас такие жизненные перипетии, что не дай бог никому. Мы поколение обманутых людей – нас растили для развитого счастливого социализма, а когда мы выросли как нежные цветы – нас бросили в зарождающийся бандитский капитализм. Мы выживали как могли, а когда наступила благоприятная стабильность, нам на пятки начали наступать молодые, выросшие смелыми, наглыми, без царя в голове. И опять нам нет покоя, потому что надо отстаивать свое место под солнцем, а мы очень не хотим его потерять – оно тяжело нам далось.

Думаете, после всего этого у нас здоровая психика? Нет, конечно, нет. Думаете, кто в 2012 году во время египетской революции, когда на площади Тахрир бушевал вооруженный народ, а в закрытый каирский Исторический музей с заднего входа стучали разгневанные российские туристы и требовали предоставить им оплаченную экскурсию, думаете, кто они были? Это были мои сверстники, люди, которые не боятся катаклизмов. И кто совершенно безбашенно лезет в океан с гарпуном для того, чтобы поохотиться на мурену, а еще лучше на акулу, в тот момент, когда пляжи закрыты в связи с появлением акул, а окружающие иностранцы в ужасе прижимаются к лежакам? Это мои однокашники… Кто преодолевает границу с Белоруссией для того, чтобы перехитрить российское правительство, запретившее своим гражданам лететь в Египет в связи с терактами в самолетах и все-таки улететь на белорусском самолете в этот самый Египет? Это те, с кем я сидела у костра в пионерлагере и пела советские песни.

Бесстрашные люди, которые могут рассказать вам не одну страшную сказку на ночь, причем из своей жизни или из жизни соседа.

И теперь мое поколение столкнулось с еще одной проблемой – надвигающейся старостью. И никуда от этой проблемы не денешься. Гарпуном не проткнешь, не объедешь на машине. Психологи скажут: это не проблема, вы просто должны принять эти возрастные изменения и смириться с ними. Но, дорогие психологи, не надо говорить это людям, которые всю свою юность и молодость боролись за выживание и толком не насладились тем, чем положено наслаждаться в молодости. Не будем мы смиряться и принимать эти возрастные изменения! Мы останемся молодыми еще лет на 10. Как раз на те годы, которые у нас отняла наша горькая история. Мы ходим в спортзал, мы все бросили курить, хотя в те годы это было модно. Мы почти не пьем! Если мы имеем отдых, то он активный – экскурсии, походы, экстрим. Мы стараемся не толстеть – лишний вес старит! Мы следим за всеми трендами! Мы чатимся в соцсетях и вывешиваем сэлфи в инстаграммах. Наконец, мы заводим молодых любовников!

И черт его знает, куда еще заведет нарушенная психика все мое поколение сорокалетних!