Текст книги "Полевое руководство для научных журналистов"

7. Небольшие газеты
Рон Сили

Рон Сили пишет о науке и окружающей среде для Wisconsin State Journal, ежедневной газеты города Мэдисон и второй по размеру газеты в штате Висконсин. Он освещает новости науки Висконсинского университета и пишет об экологических проблемах штата и севера Среднего Запада. Преподает введение в научную коммуникацию на кафедре естественно-научной коммуникации Висконсинского университета.

Теперь, когда мне исполнилось 50, я часто удивляюсь, что я не кто-нибудь, а научный журналист в ежедневной газете маленького, но интересного города, ежедневно погруженный в мир столовых клеток, белоголовых орланов с радиоошейниками, частиц марсианских метеоритов и странных болезней оленей.

Сейчас я не могу представить, где хотел бы быть, если не здесь, хотя иногда от извилистого пути, которым я сюда пришел, случайной природы всего этого у меня кружится голова – не говоря уже о том, как страшно бывает делать нечто под названием «протеомика» понятным для аудитории, у которой может быть всего полторы минуты на чтение того, что я написал.

В конце концов, когда-то давным-давно, еще в школе, я ужасно справился с заданием по вскрытию лягушки. А попытки разобраться, что именно Мендель делал со всем этим горохом, сводили меня с ума. Математика? Ну, можно сказать, что проблемы с алгеброй и уравнениями и привели меня в журналистику.

Тем не менее я здесь, в городе Мэдисон, штат Висконсин, на севере Среднего Запада, и на моих визитках написано, что я научный и экологический журналист газеты Wisconsin State Journal. За прошлую, типичную для меня неделю я подготовил и написал колонку о роботах, настрочил текст, почему человеку холодно зимой, надоедал чиновникам штата звонками, интересуясь, почему они не следят за исполнением нового закона о загрязнении окружающей среды, а также выпустил новости обо всем – от облаков ионизированного водорода в Солнечной системе до слушаний о разрешении на выбросы для местного завода.

Между заданиями я успел прочесть лекцию о научной журналистике на уроке биологии в местной старшей школе и выиграть один раунд постоянных игр в «Скрэббл» за моим рабочим столом в газете, где я обитаю в рабочее время.

Не проходит и дня, чтобы я не переживал, что могу потерять эту замечательную работу. Потому что штатные научные журналисты в маленьких и средних газетах в этой стране – вымирающий вид. State Journal – вторая по величине ежедневная газета в Висконсине с тиражом 95 000 экземпляров в будни и 150 000 в воскресенье. На самом деле в нашем штате полно хороших ежедневных газет в местах вроде Грин-Бей, О-Клэр и Ла-Кросс. Но журналистов, которые бы, как я, писали для своих изданий только о науке, мало. Чтобы понять эту тенденцию, достаточно подумать о журналистах, которых можно было встретить на последней конференции Национальной ассоциации научных журналистов. Скорее всего, они работают в пресс-службах университетов, пишут для крупных газет или журналов, работают как фрилансеры или пишут книги. Много ли вы встретили журналистов ежедневных газет из мест вроде Нэшвилла, Пеории, Форт-Уэйн или Абердина?

Почти наверняка не много, и очень жаль. Во времена, когда наука в той или иной форме пронизывает каждый уголок нашей жизни, один из самых важных источников научных новостей – ежедневные газеты – кажется, выделяет на эту тему меньше ресурсов, чем когда бы то ни было. Так что вот несколько моих рекомендаций для выращивания научных журналистов в небольших и средних ежедневных газетах. Это советы как для репортеров, так и для редакторов.

Прежде всего, если вы журналист, склонный к освещению науки, или редактор, который хочет сосредоточиться на научной тематике, сделайте это направление незаменимым.

Я годами писал в State Journal об экологических проблемах, протаскивая эти истории в газету наравне с убийствами, наводнениями и спорами о зонировании в мелких городках, которые освещал как региональный журналист общего профиля. Примерно 10 лет назад, когда наш научный репортер ушел работать в Science News в Вашингтоне, округ Колумбия, судьба этой вакансии повисла в воздухе. Я поскорее предложил, чтобы новый научный журналист писал и об экологических проблемах, ведь это по большей части тоже наука. Потом я долго добивался этого места и смог его получить. И это направление, наука и экология, оказалось одним из самых оживленных в газете, а для редакторов этого достаточно, чтобы оставить ставку. Как я и надеялся, когда предлагал объединить две темы, которым по отдельности в средней газете не выжить, вместе они приносят достаточно новостей, чтобы оправдывать эту ставку. Другие газеты объединяют науку с медициной или технологиями, что тоже имеет смысл и кажется неплохим способом сохранить науку в спектре тем.

Есть много аргументов в пользу сохранения научной тематики в газетах вроде State Journal. Во времена, когда среднего размера газета борется за аудиторию с телевидением и интернетом, наука, представленная ясно и лаконично, становится тем интересным и полезным материалом, который заставляет читателей читать дальше.

Недооценивать уровень сегодняшнего читателя газеты было бы ошибкой, но именно это происходит слишком часто. В погоне за читателем редакторы многих газет выбирают яркость и дизайн, крупные заголовки и короткие материалы.

Но лучший способ привлечь и удержать читателя, особенно для маленьких и средних газет, – предлагать важные и интересные истории, которые влияют на жизнь подписчиков и рассказывают о том, что их волнует. Немногие темы по этим показателям обходят науку.

Несколько последних историй послужат хорошими примерами и доказательством того, что в научной тематике есть важные и интересные новости, которые волнуют читателей и которые они ожидают увидеть в ежедневной газете, лежащей на их пороге. Два года назад в Висконсине у диких оленей обнаружилась хроническая изнуряющая болезнь, смертельно опасная для этих диких животных, – прионная инфекция мозга. Охота на оленей – практически символ Висконсина, так что это была важная новость. Открытие сезона охоты в ноябре – неофициальный праздник штата. Более 200 000 охотников со всей страны съезжаются в Висконсин, чтобы попытать счастья на охоте на оленей. За неделю они убивают примерно 700 000 животных.

Но еще больше культурная значимость этого события. Традиции оленьих лагерей передаются из поколения в поколения. Радиостанции ставят песни об охоте на оленей. Ярко-оранжевый защитный цвет становится модным – достаточно просто посмотреть на трибуны стадиона «Ламбо-Филд» во время игры команды «Грин-Бэй Пэкерз» в ноябре.

И все же по своей сути хроническая изнуряющая болезнь в Висконсине – это научный сюжет. Как научный журналист газеты я сделал тему болезни и ее влияния на штат своей. Я стал экспертом по ХИБ. Я нашел источники в Университете штата Висконсин, в том числе экологов и ученых, изучающих прионы – загадочные аномальные белки, виновников этой болезни.

Но помимо этого я работал и в «поле», разговаривал с охотниками и землевладельцами, расширяя тему так, как научный корреспондент крупной газеты не стал бы, но как это было нужно в небольшой редакции. Я задавал вопросы охотников ученым в университете и чиновникам в департаменте природных ресурсов штата. Больше всего вопросов было о том, есть ли риск заражения для людей. В отличие от энцефалопатии крупного рогатого скота, пока ученые не нашли никаких свидетельств, что ХИБ может приводить к болезни Крейтцфельдта – Якоба, опасной для человека версии прионной болезни от зараженного мяса. Эта история требовала внятных объяснений, как «работают» прионные болезни, что такое белки и какую роль они играют в нашем организме, а также способности отличить качественные научные исследования от некачественных.

Я не просто стал штатным экспертом по прионным болезням – я многое делал для того, чтобы наше освещение темы было ближе к среднестатистическому читателю, охотнику, который решает, идти ли на охоту, или его жене, которая тревожится по поводу оленины в морозильнике. Используя науку для расширения этой темы, я снова показал, что наличие штатного научного журналиста в State Journal оправдано. А наше регулярное и корректное освещение темы заработало для газеты уважение как ученых, так и охотников.

Впоследствии моя работа с хронической изнуряющей болезнью оправдала себя иначе. Когда в штате Вашингтон обнаружилась энцефалопатия крупного рогатого скота, я был в полной готовности рассказать об этой истории и ее влиянии на Висконсин. Я снова писал о научной подоплеке прионных заболеваний и о различиях между энцефалопатией КРС и хронической изнуряющей болезнью оленей. Я трудился не покладая рук, чтобы точно оценить и охарактеризовать риски – еще одна важная задача научного журналиста и информация, которая интересует аудиторию ежедневной газеты.

Сегодня на первой полосе особенно много историй, которые так или иначе связаны с наукой. Я очень стараюсь, чтобы редакторы нашей газеты это понимали, и редко упускаю шанс рассказать о научной стороне новостей, о которых мы пишем. Иногда я берусь за сюжет в качестве ведущего репортера, а иногда просто пишу врезку о научной стороне проблемы.

Когда осенью 2003 г. появились сообщения о дефиците вакцин от гриппа, я старался объяснить читателям, как работают вакцины и как принимаются решения о том, какие штаммы гриппа включить в вакцину для каждого сезона. В одном из своих материалов я рассказал, как работает система отслеживания гриппа, и вместе с читателями проследил ее путь от заболевших в клиниках маленьких городов Висконсина до Лаборатории гигиены штата и далее в Центры по контролю и профилактике заболеваний в Атланте. Мое сообщение не только объясняло научную сторону гриппа, но и «связывало» читателей в Висконсине с большой историей на уровне всей страны понятным и информативным образом.

Существенная часть моей работы касается отслеживания научных работ в лабораториях Висконсинского университета в городе Мэдисон. Университет обеспечивает меня не только ценными источниками, но и удивительными историями обо всем – от эмбриональных стволовых клеток человека (Висконсинский университет – мировой лидер в этой области) до визуализации работы мозга и науки об эмоциях. Штатный научный журналист дает State Journal возможность больше писать об этих захватывающих историях, не только о крупных работах, которые публикуются в известных журналах, но и о менее заметных исследованиях, которые пропустили бы журналисты общего профиля.

Большую часть времени у меня просто слишком много тем. Но это хорошо – это свидетельство того, что научная тематика для любой газеты сто́ит своих денег и усилий. И мне нравится думать, что многие сюжеты, о которых я пишу, не попали бы на страницы газеты, если бы я не обращал на них внимание редакторов. Скажем, я сомневаюсь, что мы стали бы освещать лекцию гарвардского биолога Эдварда Уилсона, а ведь эта история оказалась своевременной и интересной дискуссией о биоразнообразии в буквальном смысле у нас во дворе. Маловероятно, что кто-то поехал бы в Чикаго послушать Стивена Хокинга, объяснил последствия слабых федеральных ограничений по ртути для озер Висконсина или поговорил со странным товарищем, который действительно считал, что изобрел вечный двигатель в собственном подвале.

Я знаю, что читатели ценят эти усилия. Одна из радостей работы в газете небольшого города – за чашкой кофе в местном кафе видеть, как люди вокруг тебя читают газету, для которой ты пишешь. Читают, кивая, хмурясь, смеясь и время от времени делясь с соседом какими-то новостями. Помню, еще до того, как я стал писать о науке, я сидел в кофейне небольшого городка неподалеку от Мэдисона и увлеченно слушал, как три пожилых фермера пытались подсчитать, сколько лошадиных сил нужно, чтобы вывести шаттл в космос.

Люди интересуются новостями в местных газетах. Я знаю это уже около 30 лет, с тех пор как начал работать в такой газете. Пару лет я писал о фермерстве для еще более скромной ежедневной газеты в центре кукурузного района штата Иллинойс. Я привык к фермерам в грязных комбинезонах, которые приходили в редакцию, чтобы поделиться новостями обо всем на свете – от погоды до овоща в их огороде, похожего на Ричарда Никсона.

В каком-то смысле и в State Journal я пишу о науке именно для такого фермера. Близость к читателям делает вашу работу более тщательной и интересной одновременно. Очень здорово, когда в редакцию кто-то звонит, чтобы узнать, что за птица села на его кормушку или что за яркая звезда на небе рядом с Луной.

Конечно, у работы в маленькой газете есть и свои недостатки, особенно когда тиражи падают, а большинство изданий борется за выживание на рынке. Денег всегда очень мало, так что найти средства на командировку или даже на профессиональные конференции и учебу нелегко. Но есть несколько программ обучения или стипендий, которые частично или полностью покроют ваши расходы. Сайт Journalismjobs.com даст вам хорошую базу таких возможностей (сайт рассчитан только на США, хороший международный аналог – IJNet. – Прим. пер.)

Скромный бюджет и маленькая редакция означают, что вы не всегда занимаетесь наукой. В State Journal научный корреспондент не освобождается, к примеру, от участия в подготовке ежегодной деловой вкладки, освещения выборов в местный совет или дежурства раз в месяц в субботу по общему профилю.

Тем не менее такие азы журналистики не дают тебе зазнаться, и, хотя я научный репортер, в первую очередь я все же газетный писака, который точно так же «подсел» на срочные новости, большие истории и ощущение бумаги в руке, когда листаешь газету.

У науки есть свое место в этой проверенной временем среде, и мне нравится знать, что по крайней мере в Мэдисоне люди в кофейне за свои деньги получают стоящий продукт в качестве научных новостей в утренней газете.

8. Крупные газеты
Роберт Ли Хотц

Роберт Ли Хотц пишет о науке и технологиях для газеты Los Angeles Times. Большую часть своей газетной карьеры, с 1976 г., когда он писал для небольшой ежедневной газеты в районе долины Шенандоа в штате Виргиния, он работает научным журналистом. Он дважды получал национальные награды Общества профессиональных журналистов (SPJ) и трижды – награды в научной журналистике от Американской ассоциации содействия развитию науки. В 1986 г. он вышел в финал Пулитцеровской премии за освещение темы генной инженерии, а в 2004 г. – за материалы о катастрофе шаттла «Колумбия». А в 1995 г. в составе редакции LA Times он получил Пулитцера за освещение землетрясения в Нортридже. Ли Хотц – почетный пожизненный член научно-исследовательского общества «Сигма Кси», вице-президент и избранный президент Национальной ассоциации научных журналистов.

По меркам камней это был симпатичный камень – большой кусок розового кварца, сверкающий мелкими кристаллами, – но не такой, который украсил бы безымянный палец какой-нибудь старлетки.

Несмотря на это, сотрудники Американского музея естественной истории в Нью-Йорке обставили его так же шикарно, как фирма Tiffany могла бы обставить свой самый редкий бриллиант: отдельное место для экспоната, эффектное освещение и даже имя, будоражащее воображение зевак.

Этот камень был ручным топором, возраст – 350 000 лет. Обнаружившие его испанские археологи назвали его Эскалибур. Они же заявили, что это самое раннее свидетельство эпохи рассвета разума современного человека.

По мнению первооткрывателей, топор, найденный среди останков 27 древних мужчин, женщин и детей, мог быть самым древним из найденных археологами погребальных подношений. Если это действительно так, то он на 250 000 лет старше всех остальных свидетельств того, что древние люди чтили таким образом память умерших.

Как журналист я оказался в тупике.

Обнаружение такого камня давало возможность – новостной повод – для увлекательной истории. Но оно же вызывало ряд острых вопросов, с которыми я должен был разобраться, прежде чем с чистой совестью публиковать заметку о находке. Они возникают всякий раз, когда речь идет о потенциально значимом научном открытии. Это вопросы о корректности исследования, его важности для широкой аудитории и о том, могут ли независимые ученые подтвердить его ценность.

Есть и практические соображения. Сколько времени на это должен потратить журналист? Как быстро можно подготовить историю? Хватит ли в ней материала для схемы или другой иллюстрации? Можно ли получить фотографию? Сколько места на странице заслуживает открытие? Есть ли у него шансы попасть на первую полосу?

Заявление испанских археологов, конечно, было провокационным и, без сомнения, искренним. Но насколько оно надежно?

Исследование происхождения человека – область науки, определяемая скудостью свидетельств и противоречивыми гипотезами. Как сказал мне один палеоантрополог, «граница между реальностью и палеофантазией очень зыбкая».

Работая этаким «привратником», призванным отделить смысл от бессмыслицы, научный журналист может с легкостью потратить на изучение некорректного утверждения столько же времени, сколько на настоящую научную работу. В данном случае мне следовало спросить себя, есть ли у меня что-то, кроме спекулятивного энтузиазма археологов, сделавших открытие, чтобы обосновать такое экстраординарное утверждение.

Сам по себе камень не давал никаких зацепок, с помощью которых можно было бы показать его значимость. Как и у многих доисторических артефактов, его важность была вопросом контекста: обстоятельств, при которых он был найден, возраста отложений вокруг него, интерпретации находки археологами и в данном случае подразумеваемым одобрением Американского музея естественной истории, одного из самых старых и выдающихся научных учреждений страны.

Чтобы написать об этой истории, я поговорил с самими археологами, дважды возвращаясь к ним с дополнительными вопросами. Они хорошо говорили, были обаятельными, преданными своему делу, авторитетными и исполненными романтики.

В научно-исследовательском отделе музея работают ведущие специалисты по происхождению человека. С ними я тоже долго говорил. Хотя они решительно высказывались о важности находок, представленных в музее, о самом топоре они говорили осторожнее и предпочитали аккуратно уводить разговор от этой темы.

В рамках выставки кураторы музея провели двухдневную конференцию о состоянии научных исследований древности на территории нынешней Европы. Журналистов на научные дебаты не допустили – вместо этого для них провели отдельную сессию. На ней несколько ученых резюмировали обсуждение и представили тщательно выверенное заявление о важности представленных находок.

Такая сдержанность заставила меня задуматься.

Занимательные находки часто представляют в ведущих рецензируемых научных журналах вроде Science или Nature. Я выяснил, что о топоре такой публикации не ожидалось. Работу, как мне сказали, позже детально опишут в менее «звездном», но уважаемом европейском журнале по антропологии.

По сути, выставка в музее была публичным заявлением о предположениях ученых. В научном каталоге выставки находкам было посвящено 147 страниц текста на двух языках. Самому топору, однако, было отведено всего две страницы, большую часть которых занимала крупная цветная фотография. Ее сопровождал один краткий абзац.

Очевидно, что о мошенничестве или сознательном обмане не было речи. Но я тем не менее задумался, не преувеличили ли испанские археологи значимость своей находки. Другие ученые, вероятно, слишком вежливы, чтобы публично раскритиковать идею, очень уж осторожно ее хвалили.

К этому моменту я уже потратил на эту историю два дня, и в других обстоятельствах отказался бы от нее как от слишком спорной или предложил бы заметку о выставке нашему туристическому разделу. Однако одно из преимуществ работы на очень крупную газету вроде LA Times состоит в том, что у журналиста зачастую больше свободы следовать своему любопытству и разбираться в интересной истории, имея в виду, что в любой момент эту работу могут прервать срочные новости, за которые придется тут же браться.

В моей первой газете, ежедневной районке с тиражом 11 000 экземпляров и редакцией из 10 человек, я должен был писать три-четыре заметки в день, а затем еще и записывать некрологи и набирать сообщения о свадьбах. В LA Times журналист может потратить на одну историю недели или даже месяцы, работая над ней с упорством и глубиной, которых маленькая газета не может себе позволить. В частности, научные журналисты в LA Times достаточно свободны в выборе своих заданий.

У газеты около тысячи репортеров и редакторов, более двух десятков из которых пишут о науке, технологиях, медицине и экологии. Научный редактор напрямую подчиняется управляющему редактору и посещает ежедневные планерки, на которых принимаются решения, как развивать истории и сколько места на них отводить.

За место в газете каждый материал должен бороться. Особенно острая конкуренция разворачивается за место на первой полосе. Обычно на нее попадают семь-восемь материалов.

Научные журналисты часто считают, что научным новостям должен отводиться специальный еженедельный раздел, полагая, что таким материалам нелегко конкурировать за место с «серьезными» новостями. Мы в LA Times, однако, уверены, что важные научные новости легко могут соперничать с другими в насыщенной новостной повестке дня. Тем не менее в любой крупной ежедневной газете ваша задача – найти сюжет из области науки, который мог бы попасть в печать благодаря либо своей практической значимости для читателей, либо ценности для науки в целом, либо способности увести читателя в увлекательный и чудесный мир научных исследований.

Я не хотел так быстро отпускать эту историю с топором.

Обсудив ее с научным редактором газеты Эшли Данн, я понял, что сама неопределенность может стать основой моего материала. Это была любопытная именно своей неопределенностью идея. Ученые подвели свою гипотезу о разуме древнего человека к самому краю того, что вообще можно было извлечь из неодушевленного объекта.

В своей репортерской работе я дошел до момента, когда надо было больше опираться на собственные ресурсы. Когда дело доходит до сбора информации, любой репортер вынужден быть скупердяем. Многие из нас доводят это до уровня расстройства личности. Как и большинство моих коллег, я веду множество файлов по темам, которые в один прекрасный день могут «прорасти» в печать.

С этой точки зрения цифровая редакция – это благо. Как журналист я действительный член Партии цифровой эпохи. В каждом аспекте своей работы я использую компьютерные инструменты. Возможно, нет более надежной технологии хранения и извлечения информации, чем ручка и бумага – у меня всегда с собой блокнот со всепогодной бумагой, чтобы можно было делать заметки под дождем, – но электроника может очень здорово облегчить жизнь научного журналиста.

Работе с любой компьютерной программой приходится учиться, так что важнее всего найти инструмент, который подходит для ваших целей, и упорно его изучать. Рабочие привычки должны быть именно привычками, набором укоренившихся приемов, настолько же простых и автоматических, как слепая печать.

Я храню в специальной программе, похожей на приложения, которыми пользуются консультанты по продажам, контакты сотен источников. Многие люди для этой цели используют Microsoft Outlook, главным образом потому, что он уже установлен на многих компьютерах, но последние 15 лет я пользуюсь CRM-программой управления информацией под названием Commence от фирмы Commence Corporation. Это позволяет соотносить контакты людей с конкретными материалами или темами и привязывать их к текущим проектам, спискам дел или встречам в календаре. Это позволяет на ходу настраивать базы данных под конкретные задачи и синхронизировать их на всех компьютерах, которыми я пользуюсь дома, в офисе или в поездках. Она также обновляет мои контакты в КПК.

Для интервью я использую цифровой диктофон Olympus. Качество звука у него лучше, чем у пленочных диктофонов, ничего не заедает, кассеты не теряются, и запись нельзя стереть по ошибке. На карте памяти можно хранить 22 часа записей. Чтобы качество записей было лучше, я пользуюсь внешним стереомикрофоном размером примерно с бутылочную крышку.

Все свои интервью я переношу на компьютер, где их легко архивировать для поиска и расшифровки. Поскольку интервью хранятся в виде цифровых записей, я просто подключаю диктофон к компьютеру и скачиваю файлы одним кликом мышки. Затем я могу их прослушать, отредактировать, индексировать в своем каталоге или записать на внешний носитель для хранения.

С цифровой записью работать проще, чем с аналоговой, которую надо постоянно механически перематывать, чтобы записать точную цитату. Качество звука обычно тоже лучше, поскольку нет шуршания пленки или других механических помех. Нет магнитофонной ленты, которая может запутываться и провисать, или оксида на ней, который со временем разрушает ее. Я заметил, что многие мои коллеги на радио пользуются минидисковыми диктофонами, записывающими звук на небольшие CD, или цифровыми устройствами – и те и другие дают сочетание качества, пригодного для радиовещания, и легкости редактирования звука.

В надежде, что я смогу положить конец тягостной расшифровке интервью вручную, я экспериментировал с несколькими программами распознавания звука, например с Dragon NaturallySpeaking от ScanSoft. Пока, однако, эти программы можно натренировать распознавать только один голос. Они не справляются с голосовым разнообразием, с которым сталкивается научный журналист. Но я не теряю надежду.

С недавних пор я стал носить с собой цифровую камеру Canon (сейчас уместнее будет говорить о смартфоне с качественной камерой. – Прим. пер.). Я фотографирую все, что вижу в лабораториях или при интервью, в качестве графических заметок, чтобы поймать детали мест и людей, для которых я могу оказаться недостаточно наблюдательным.

Хотя многие газеты все еще пытаются смириться с мультимедийным потенциалом цифровой вселенной, мне нравится иметь возможность предложить читателям фрагменты моих аудиозаписей или цифровые фотографии в качестве дополнительного материала к заметке, опубликованной на сайте или в блоге. Для сбора новостных заметок, научных статей, веб-страниц и всего того, что может мне однажды пригодиться, я использую программу askSam от askSam Systems (для этих же целей хорошо подойдет программа Evernote с расширением Web Clipper. – Прим. пер.). С ней я могу вводить информацию напрямую в базу данных или импортировать ее из любого электронного источника – страницы в интернете, PDF, электронной почты, текстовых файлов, таблиц и других программ. Эта программа автоматически формирует из информации базу данных, в которой можно легко искать данные с максимальным из встречавшихся мне функционалом. С ее помощью я собираю цифровой архив по темам, которые мне интересны: например, нейронаукам или американской космической программе. Я использую ее, и чтобы собирать материал для крупных историй.

Копии рабочих файлов я храню на флешках – одна на брелоке с ключами, другая в портфеле, – так что даже в пути я всегда могу одолжить компьютер и получить доступ к нужной мне информации.

К этим ресурсам я и обратился, чтобы найти ученых-экспертов в этих областях, которые могли бы поместить находку в более широкий контекст научного поиска. Вскоре я разговаривал с независимыми экспертами из Испании, Смитсоновского института в Вашингтоне, округ Колумбия, из Стэнфорда, Музея естественной истории в Париже, Университетского колледжа Лондона и Центра исследований эволюции человека в британском Кембридже. Игра в телефонные «догонялки» в таком количестве часовых поясов дорогая и порядком изматывает. Я часто использую электронную почту, чтобы представиться и организовать интервью.

За полторы недели у меня начала оформляться история об археологии сознания. Камень здорово иллюстрировал проблему документирования эволюции сознания. Интервью с независимыми исследователями в этой области дали мне достаточно уверенности в находке, чтобы я представил ее читателям.

Тогда же я начал работать с нашим арт-отделом. Инфографика – незаменимый элемент научной новости. LA Times особенно тщательно подходит к дизайну страниц, и материал, в котором есть цепляющие взгляд элементы, выигрывает по сравнению с остальными.

Чтобы поместить топор в более широкий контекст, мы сделали тайм-лайн с основными моментами в истории эволюции человеческого сознания. Мы также подготовили карту раскопок. От сотрудников музея я получил цветные фотографии топора и ученых, работавших в жутковатой пещере, где его нашли.

Параллельно я отправил своему редактору резюме истории, которую собирался написать. В этой форме история начинает сражение за место в газете. Обычно такое резюме включает оценку длины материала, дату предполагаемой готовности и все визуальные элементы, которые его будут сопровождать. Резюме обычно включает первые абзацы будущего текста. Таким образом вышестоящие редакторы, которые решают, как история попадет в газету, могут получить представление о характере и стиле текста. Его качество может помочь новостному материалу выбраться из газетных недр на первую полосу.

Затем я стал писать черновой вариант текста. Через пару-тройку дней и после 5–6 переписываний я закончил текст на 2000 слов, готовый к редактированию. Мой редактор задал мне кучу вдумчивых вопросов, которые должны были усилить историю, отточить ее основные моменты и улучшить стиль. Кроме того, у редактора были для меня хорошие новости: история о топоре претендовала на «витрину» газеты – первую полосу воскресного номера, у которого самый большой тираж.

Статья начиналась так:

Нью-Йорк. Для первобытных рук, которые умело выточили его из розового кварца 350 000 лет назад, сияющий каменный топор вполне мог выглядеть как церемониальный клинок. Его обнаружили в глубинах испанской пещеры среди останков 27 древних мужчин, женщин и детей – нетронутый и одинокий, топор стал вечной данью умершим, в чьих костях его нашли.

Для археологов, раскопавших это доисторическое лезвие, уникальное захоронение – убедительное, но противоречивое и, возможно, самое раннее свидетельство зарождающейся духовной жизни человечества.

Обычно в субботу перед выходом моей статьи в воскресном издании я работаю в офисе, чтобы ответить на любые вопросы и просьбы редакторов текста. Однако к тому моменту, как я пришел в редакцию рано утром 1 февраля 2003 г., мой редактор уже звонил мне.

Срочные новости стерли все материалы с первой полосы воскресного номера.