Текст книги "Российский колокол №5-6 2017"

 
Ты взял пива, я – цветок
(В знак супружьей дружбы).
Пива сделала глоток
И уснула тут же.
 
 
И приснилось мне: лежим
Мы с тобой в обнимку.
Страх как тихо. Ни души.
Будто бы на снимке.
 
 
Фотография любви,
Той, что нас сильнее.
Кто пытался проявить,
Тот уже не с нею.
 

 
Я стояла у окна с руками, полными пеной,
Ты рядом сидел, ты помнишь, играл в компьютер.
Я мыла окно, вспоминая диалоги с Леной.
Она теперь далеко, влажным задом седлает «Скутер».
Она теперь налегке, в гидрозащитной маске,
Во влагостойком костюме, с трубочкой кислорода.
Я стою у окна, смотрю за плечо с опаской,
Жду, когда победишь, выменяв у народа
Тыщу ночей усилий на одну ночь покоя,
Когда ты отложишь мышку, неспешно почистишь зубы
И ляжешь со мною рядом, рядом ляжешь со мною,
Сегодня лишь рядом, а завтра вернешься к трубам,
Зовущим тебя, героя, к странам непокоренным,
К необозримым землям, империям и пустыням…
Я стою у окна в темной кухне как в зале тронном,
И песни шута мурашками мучат спину.
 

 
А живот был такой, что, казалось, вмещает море,
И мне из него не выплыть, я с детства боюсь воды…
Ты пытался быть рядом, ты был со мной, я не спорю,
Вот только я не ручаюсь, что то был ты.
 
 
Вот ты надеваешь маску и словно плывешь возле,
Я ловлю под водой руку, нащупывая иглу…
Я руку поймаю, но все это будет после,
А пока по инерции просто тебя топлю.
 
 
Игла, что попалась мне в руки, кажется тросом,
Который хоть как-то может поднять нас вспять,
Но я влипла в ил, сижу словно под наркозом.
Нащупав водоросль, начинаю я вышивать.
 
 
И я вышиваю – как будто бы выживаю.
И если ты видишь, что снова взялась за нить,
То помни, что это – водоросль живая,
Пришьет меня так, что будет не изменить.
 

 
Подчиняясь природе сучьей,
Сукой делаюсь я из птахи.
Ну давай же, пинай меня, мучай,
Раз занес уже ногу над пахом.
 
 
Ну давай, я в долгу не останусь,
Я терплю лишь постольку-поскольку.
Лишь постольку я после покаюсь,
Лишь поскольку приму эту муку.
 
 
И, прикрывшись опять от удара,
К животу свою руку приставлю…
Я себя вдруг почувствую старой.
Эй, прикрой-ка, старик, наши ставни.
 
 
Эй, старик, разгулялся там ветер,
Слышишь, так и свистит, так и реет…
Ляжем здесь, дожидаючись смерти,
И прикроет старик наши двери.
 
 
И закроет старик наши ставни,
Что пропахли водочным духом…
Ну же, дамы, делайте ставки,
Как правдивы газетные слухи.
 
 
Как убьем мы друг друга, воскресим,
Как наш дом на гнилых Патриарших
Сотрясет от плечей своих плесень
И признает, что все это – наше.
 
 
Это наше все – голы остовы,
Только балки. Но нам это – хватит.
Желтый дом мы отстроим по новой,
Желтый дом нам за все заплатит.
 

Современная проза

Далия Трускиновская

Родилась в Риге, окончила Латвийский университет. Стаж журналистской деятельности – 43 года. Писать прозу начала довольно поздно, первая книга вышла в 1983 году. Сперва стала известна как автор детективов, затем написала довольно много фантастических повестей и рассказов. Как только возникла возможность публиковать историко-авантюрные романы, написала и издала их более десяти. Все литературные премии получены за фантастику. Хобби – история балета.

– Ну вот кто меня втравил в эту авантюру? – безнадежно спросил мужчина.

– Я! – бодро ответила женщина.

Истории этой, наверно, под семь тысяч лет. «Кто втравил меня?..» – спросил Адам, с ужасом глядя на огрызок в своей руке. «Я… – рассеянно ответила Ева, пытаясь осознать, что творится с ее душой и телом, и тут же добавила: – А меня змей научил…»

Только вот прародители наши сидели на зеленой травке под яблоней, а не в двух огромных офисных креслах. И разговор свой они вели днем, ну, вечером, но уж никак не во втором часу ночи. Ночью прародители спали – и бессонница их не допекала. Не было у них повода для бессонницы. Да и если уработаешься в поте лица своего, собирая корешки, сбивая с веток плоды, лазя по деревьям за птичьими яйцами и гоняя обнаглевшее после грехопадения зверье, – спать будешь без задних ног.

– Мы горим синим пламенем, – сказал мужчина.

Это был сильный, крепкий, мускулистый мужчина – из тех, что к сорока годам еще не наживают себе пивного пуза, но становятся чуть шире и основательнее, чем в юности; из тех, кого трудно, почти невозможно довести до бешенства, но если кому удастся – тот может сразу звонить в похоронное бюро и заказывать гроб своего размера; из тех, кого подчиненные малость побаиваются, потому что решения такие люди принимают быстро и живут по принципу «рыбка задом не плывет».

– У нас еще целых две недели, – напомнила женщина.

Женщина была именно такая, какая требуется мужчине этой породы: стремительная, даже отчаянная, с легким безумием во взоре; настоящая боевая подруга, которая придумывает войну, бросается в атаку с поднятым знаменем и тащит за собой своего мужчину невзирая на его формальное сопротивление. А если он вдруг попробует посмотреть на ситуацию реалистически… ох, лучше не думать, что она тогда может натворить…

– И что изменится за две недели? Учти, Ринка, деньги на рекламу закончились.

– Много изменится!

– Ну, полпроцента, ну, три четверти, – бубнил мужчина. – А нужно по меньшей мере два. Если не войдем в семь процентов – считай, проиграли. Где мы их возьмем? Кучу денег потратили! А отдача?

– Как ни странно, проценты тут ни при чем, – задумчиво произнесла женщина. – Тебе почему-то кажется, что это они виноваты. А виновато…

– Что?

– Хм… Во! Сформулировала! Желание достичь духовной цели материальными средствами! Вот ты посмотри. Мы сколотили партию и вложились в предвыборную кампанию. У нас высокодуховная цель – взять власть в городе и выгнать из Думы тупое ворье. И наш избиратель, чтобы присоединиться к нам, должен воспарить душой. А что мы для этого сделали? Замусорили все почтовые ящики своими бумажками? Если бы мы нашли духовные средства – то смотрели бы на этот семипроцентный идиотский барьер свысока… да какое смотрели? Мы бы его не заметили!

– Перестань нести околесицу.

– Нет, Саша, это не околесица. Ты единственный, кто может выгнать из Думы этих зажравшихся жуликов. Просто бороться за власть и работать хозяином – две разные профессии. Ты по жизни – хозяин. Тебе нужно попасть и зацепиться…

– Сейчас за нас готовы голосовать пять процентов. И мы пролетели, как пустое ведро, со свистом. Давай смотреть…

– Нет!

– …правде в глаза…

– Нет! Это неправда! Сашка, я не знаю, что я сделаю, но мы пройдем в Думу…

– Хватит с меня авантюр.

– А с меня не хватит!

Великое дело – любовь. Но и опасное. Жил себе бывший следователь прокуратуры, ныне бизнесмен средней руки, работал восемь-девять часов в сутки, остальное время отдыхал, честно платил алименты, раза два в месяц выезжал на рыбалку и примерно раз в месяц говорил себе, что хватит нервотрепки, хватит принципов, хватит сражений, пора успокоиться. И вот является женщина, для которой он – событие всей жизни, причем жизни бурной.

– Рина!

– Что?

– Угомонись. Мы проиграли.

– Нет, не проиграли.

Женщина с редчайшим именем Северина выбралась из глубокого офисного кресла.

– Еду домой, – сказала она. – И постараюсь заснуть. Завтра меня не ищи. Завтра я буду спасать нашу кампанию.

– А я уберусь из города к чертям собачьим.

– Не говори так. До победы – всего две недели, тебе нельзя сходить с дистанции.

На том и расстались.

Саша вызвал такси – он выпил стопку водки, чтобы сбить напряжение, и не хотел рисковать – ему только встречи с гайцами сейчас недоставало. А Северина села за руль своего «гольфика», но поехала отнюдь не домой. Из машины она позвонила человеку, который раньше трех вообще не ложился. И напросилась на чай с чабрецом.

Человек был загадочный, то ли фантазер несусветный, то ли действительно выходил из своего тела и шлялся по неким иным мирам, кто его разберет. Но Северина видела, что материальные средства пробуксовывают, и почему бы не спросить совета у чудака?

Она любила и бережно собирала занятные цитаты. Например, из «Красавиц селищанок» Кальмана Миксата она выписала такие мудрые слова: «– Э, нет, погоди! Прежде нужно подумать, – остановил его Матяш, любивший помудрствовать над всяким пустяком. – Дело это необычное и уж ни в коем случае не умное. Значит – глупое. А посему и совета о нем нужно просить у глупца. Позвать сюда Муйко!»

Северина не была уверена, что ей нужен именно Кенст. Но кто его разберет – может, наведет на умную мысль. Дело, по которому она хотела просить помощи, было чудным – так что и совета следовало просить у чудака, который еще немного – и сподобится титула городского сумасшедшего.

Кенст был, прежде всего, реконструктором. Он мог сплести кольчугу любого фасона, мог сам сшить рыцарские подштанники и те смешные чепчики, которые крестоносцы носили под шлемом. К большому удивлению Северины, странное ремесло его неплохо кормило – были, были на бескрайних просторах Российской империи безумцы, которых хлебом не корми, а дай блеснуть на реконструкторских тусовках и боевках кольчугой от Кенста. Затем – он неплохо рисовал и промышлял изготовлением пятиминутных портретов. Еще – он пел под лютню и в этом качестве кормился при ресторане «Баллада», где в меню имелись странные кушанья, якобы подаваемые на пирах средневековых королей. Туристам нравилось. Туристы не знали, что помидоров, которыми эти кушанья приправляли, при дворе Ричарда Львиное Сердце и быть не могло – Америку еще не открыли. Но на то они и туристы – им за их деньги подавай все тридцать три удовольствия, дурацкое меню в виде свитков с печатями, официантов в разноцветных чулках-шоссах от пояса и живого лютниста, сладкозвучно поющего на школярской латыни. Вот тогда им будет о чем дома рассказывать, приправляя воспоминания картинками в ресторанном интерьере и при Кенсте с лютней.

Но это были милые забавы. Кенст встревал и в опасные авантюры. Говорили, что он служит проводником при выходе в астрал, а это дело такое – можно и не вернуться…

Северина ни в какие астралы никогда не выходила. Что это такое – имела темное понятие. Но она чувствовала: раз материальные средства не помогут победить, нужны духовные и потусторонние. Так что начать можно и с Кенста – что-нибудь присоветует.

Страшная сила – влюбленная женщина. Особенно когда избранник достоин любви. Астрал?! Да хоть в черную дыру! Потому что он должен победить. Потому что любить побежденных Северина уже пробовала, и муторное это занятие.

Кенст принял ее там, где часто ночевал, – в мастерской. Там у него был топчан, установленный на зимней резине приятеля Торина. И Торину удобно – резину не сопрут, и Кенсту удобно – как раз по высоте удачно получается. Нет, у него и нормальное жилье было, с диваном и даже с телевизором. Но там обычно жила какая-нибудь женщина – жила столько, чтобы понять: раз Кенст до сорока пяти лет не женился, то надежды мало.

– Ты, матушка, того… – сказал он, выслушав Северину. – Ты это… Тебя, в общем, занесло.

– Кто бы говорил! – съязвила она. – На себя посмотри.

Кенст был бы очень хорош в роли Франсуа Вийона: тощий, смуглый, лысоватый, черноглазый, вот только что сидел скрючившись за рабочим столом, похожий на больную обезьяну, и вдруг выпрямился, в глазах полыхнуло, стихи зазвучали. Чужие, естественно, но так зазвучали – будто сию минуту на свет родились.

– Дурью маешься, – ответил Кенст. – По-твоему, твой Сашенька с командой отставных сыскарей сможет навести в нашей гордуре порядок? Окстись.

– Сможет. Потому что город уже просто устал от бардака. Сашку ждут, понимаешь? А деньги на предвыборную кампанию у нас закончились.

– Это твои девичьи фантазии.

– Кенст, что тут можно сделать?

– Ничего.

– А если подумать?

– Ринка, я не верю, что в этой стране можно что-то всерьез поменять.

– А ты пробовал?

Кенст расхохотался.

– Я думал, ты умнее.

– Я тоже думала, что я умнее. Но, Кенст, когда любишь… когда видишь, что любимый человек мог бы горы своротить, а занят выживанием… Кенст, вот скажи честно – тебя когда-нибудь любили? По-настоящему? Чтобы за тебя – на амбразуру?

– Любили, наверно…

– И где она? Куда ты ее девал?

– Она уехала в Германию.

– Чтобы сидеть там на пособии?

– Ну, я не знаю…

– Сашка кормит сорок человек народа. Если бы не он – эти сорок человек сидели бы охранниками в массажных салонах! Ты когда-нибудь отвечал за сорок человек? Нет? А он отвечает. Он знает, что это такое… В общем, давай думать. Где-то же есть сила, которая ему поможет!

Кенст ответил не сразу.

– Ты хоть представляешь, что это такое – выход в астрал? – спросил он.

– Понятия не имею. Но если понадобится…

– Ринка, Рина – это твое полное имя? – вдруг спросил он.

– Нет, я по паспорту – Северина.

– Как?!

– Северина. А что?

– Ничего… Имя – это судьба… – пробормотал он. – Как родители додумались?

– Деда звали Север. А дед был лихой. Он родился в тридцать четвертом, как раз во время челюскинской эпопеи. Тогда все бредили Севером. Дед стал полярным летчиком, представляешь? А папа родился в шестидесятом. Он хотел сына, родились две дочки, я младшая. Ну, мне и передали имя, раз сына не получилось.

– Я бы послал тебя на хутор бабочек ловить, – серьезно сказал Кенст, – но я выходил с одним чудаком, и мне там было сказано ждать северного ветра. Я это запомнил. Я только не мог представить, что это будешь ты.

Северина решила не спорить. Что-то в ней было от атмосферного явления – от шалого летнего ливня или от внезапной бури, и от легчайшего ветерка в жаркий полдень – тоже. Но не очень ошибся бы человек, сравнивший ее со стихийным бедствием.

– Кенст, эти твои выходы – они как? В определенное время? Там важно, как звезды в небе встали? Или что-то другое?

– Да я могу хоть сейчас выйти. Но когда берешь с собой человека…

– Двоих.

– Думаешь, твой Сашенька согласится?

Северина усмехнулась.

– Он врет, что его это больше не волнует. Как еще волнует! Он знает, что пять процентов у нас есть. Нужно еще два. И ему просто стыдно отступать – у нас же команда, все ждут – вот сейчас он что-то придумает!

– То есть – вот сейчас ты что-то придумаешь?

– Кенст, я уже не девочка, которая всем хочет что-то доказать, а что – и сама не знает. Теперь у меня есть мужчина, Кенст. Все решения принимает он, и вся добыча принадлежит ему…

– А ты?

– А мне достаточно того, что он меня любит.

Кенст с интересом посмотрел на эту женщину – раньше она была другой…

– Я должен все обдумать и кое с кем посоветоваться.

– Хорошо. Если какие-то расходы… Мы еще не совсем вылетели в трубу!

– Расходы на похороны, если я не смогу привести вас обратно.

– Ну… Ну, пусть так.

Приехав домой, Северина тщательно вытрясла одежду и вытряхнула сумку. В берлоге Кенста она как-то видела таракана и очень не хотела принести эту гадость домой. К паукам она относилась хорошо, старалась их не обижать, мышей и лягушек не боялась, но вот тараканов ненавидела лютой ненавистью.

Потом она залезла в горячую ванну. Север севером, а погреться на сон грядущий она любила.

Кенст объявился почти через сутки.

– Ну, я кое-что узнал, – сказал он. – Но это все такое туманное…

– Годится!

– Да ты сперва узнай, о чем речь! Ты в онлайне?

– Да.

Действительно, ее ноут был включен, и она после дневной суеты развлекалась тупым серфингом по кулинарным страничкам, заведомо зная, что никаких разносолов готовить сейчас не станет.

– Лови ссылку.

Это оказалась ссылка на какой-то мистически-исторический форум, и Кенст велел прочитать сообщение Капитана.

Северина уселась поудобнее и, держа смартфон возле уха, стала читать…

* * *

«Говорят, в старых книгах, переводимых с языка на язык уже, пожалуй, шесть тысяч лет, предсказано их появление. Сам я не видел, ассиро-вавилонским и хеттским не владею. Если верить рукописи примерно шестнадцатого века, выглядят они так: «муж статен, не дороден, одет на иноземный лад, бровьми союзен, учтив и малоречив, и жена росту невеликого, очьми черна, ликом бела и румяна, громкогласна, норовом сварлива». В мемуарах восемнадцатого века есть упоминание о кавалере и даме, которые неведомо откуда взялись в Париже, на заседании Генеральных Штатов, послушали немного и, пройдя через зал, пропали. Именно поэтому их отметили – шли, шли да и растворились в воздухе. Кавалер был высок и молчалив, а дама, когда ей не уступили дорогу да еще сказали что-то неприятное, дала наглецу оплеуху. Оплеуха, кстати, была вполне материальная. Кавалер был высок, худ, кафтан сидел на нем отменно, а дама – толста, кругла и даже комична в модном платье, затянутом на талии до треска швов, и в широкополой шляпе с перьями. Были и другие странные эпизоды, уже в веке девятнадцатом. А умные люди передавали за верное: если этой парочке кто-то приглянется, того человека ждет в жизни большая удача, потому что люди будут ему доверять и с радостью за ним пойдут, куда поведет. Это я вычитал в мемуарах княгини Струйской. Но кавалер с дамой разборчивы, к дураку и вору близко не подойдут, ищут людей умных и совестливых. А у нас теперь как? Или умный, или совестливый, так что слоняется парочка неведомо где и ждет неведомо чего, давно уже не появлялась…»

– Ну? – спросил Кенст. – Вам с Сашкой это надо? Там ведь про удачу…

– Занятно, – ответила Северина. – Нам сейчас все годится, чем мистика хуже маркетинга? Один хрен – чертовщина. Что-нибудь еще про них есть? Про эту пару?

– Пока не нашлось. Могу связаться с Капитаном, пусть накидает ссылок на мемуары.

– И с чего он взял, что эта парочка приносит удачу, тоже спроси. И где она может находиться – тоже. Откуда-то ведь появляется и куда-то девается!

– Знаешь, Ринка, за пределами нашего мира есть по меньшей мере шесть иных.

– Почему именно шесть?

– Спроси у пчел. Ты пчелиные соты видела? Шестиугольник, который граничит с шестью другими шестиугольниками.

– По-твоему, наш мир имеет шесть углов?

– Ну, что-то вроде того. Но он вращается. И никогда не знаешь, куда именно выйдешь. Поняла?

– Поняла…

Северине стало страшновато – как всякому, вдруг обнаружившему, что собеседник – сумасшедший. Но Саше она о своих подозрениях решила не говорить. Ну, шестиугольный мир, подумаешь – событие! Ну, вращается, тоже ничего удивительного. В конце концов, идя за помощью к Кенсту, она ведь знала, что реконструктор малость не в своем уме. Опять же – если нормального разумного человека попросишь, чтобы сопровождал тебя в место обитания духовных сущностей, результат предсказуем. А Кенст даже не слишком удивился.

– Или вот икра, ну, красная. Каждая икринка – мир, а слиплась еще с десятком, – продолжал Кенст. – Представляешь?

– Но ком икры можно разбить на отдельные икринки. А соты так не разделишь – шесть окружающих миров погибнут, стенки-то общие! – сообразила Северина. – А то, что по ту сторону стенки, и есть потустороннее!

– Да, верно! Значит, скорее – соты! – обрадовался Кенст.

На том они и расстались.

Северина хотела поскорее получить результат, но Кенст как-то увязывал выход в другую ячейку сот с положением планет и созвездий. Но дня через три он позвонил и сказал:

– Сегодня, в три часа ночи.

– Где?

– Да у меня.

– Что с собой взять?

– У меня все есть, – загадочно ответил Кенст.

Оказалось, словом «все» он называл два спальных мешка, расстеленных на полу, пыльных и грязных до такой степени, что Саша спросил:

– На них что, медведица рожала?

Но бежать хотя бы за парой чистых простыней уже не было времени.

* * *

Северина взяла с собой баллон противотараканской отравы и попшикала углы и плинтусы. Ей очень не хотелось, чтобы шестиногая гадость заползла в волосы.

– Теперь можно лечь, – с артистически сыгранной бодростью сказала она.

– Только ради того, чтобы ты наконец угомонилась, – хмуро сказал Саша. – Ну, давай колдуй, что ли…

– Итак, заказан выход в мир потусторонних сущностей, влияющих на проявленный мир. Так? Предупреждаю – поменьше самодеятельности, говорить и слушать разрешается, двигаться как можно меньше, держаться за меня. Если скажу «павиан», держать меня за руки крепко, закрывать глаза, делать резкий поворот – как будто лежишь на правом боку и вдруг переворачиваешься на спину. Можно помогать себе ногами. Понятно?

– Понятно… – вразнобой ответили Северина и Саша. – А почему «павиан»?

– Редкое слово, это во избежание недоразумений. Тогда ложитесь. Я – в центре. Ложимся на спину, руки вверх, я держу вас за руки…

– Ринка, может, не надо? – спросил Саша. – Как-то все это мутно…

– Кто не рискует, тот не пьет шампанское!

После этих слов образовалась пауза.

Кенст смотрел на Северину – и видел, что она отчаянно бодрится и старательно изображает отвагу. Кенст смотрел на Сашу – и видел, что взрослый мужчина уже сильно недоволен затеями молодой подруги.

– Следующий выход возможен только через два месяца, – сказал он. Это была чистая правда – Кенст действительно делал расчёты и сверялся с таблицами.

– У нас нет двух месяцев! Сашка! Ну?!

Не дожидаясь ответа, Северина опустилась на четвереньки и поползла по спальному мешку.

– Я должен быть в центре! – напомнил Кенст.

Он улегся рядом с Севериной и сжал её руку – несильно, по-приятельски. Она ответила таким же пожатием. Саша постоял и тоже лег рядом с Кенстом.

– Руки над головой, – напомнил Кенст. – И закрыть глаза.

Саша и Северина честно зажмурились. И пролежали пять минут, пытаясь сосредоточиться на ощущениях, но в голову лезла чушь.

– Разом поворачиваемся на левый бок, – тихо сказал Кенст. – Разом, резко. На «три». Раз, два, три!

Северина, крепче сжав его руку, повернулась – и сильное головокружение на миг лишило ее чувств. Она, испугавшись, открыла глаза и увидела зеленовато-голубой мир. Таким могло бы быть идеальное море метрах в двух от поверхности воды, только что рыбы не шныряли и водоросли не колыхались.

Рядом, держа ее за руку, покачивался на незримых волнах Кенст.

– А вот теперь – без резких движений, – пропел он. – Потихоньку, потихоньку… ступнями шевели, как рыбка хвостом…

– Это где же мы? – спросил Саша, но и он пел, сперва баритоном, потом на слове «мы» ушел в густейший бас. От этого баса вокруг Сашиного рта образовалось нечто вроде водоворота, от которого пошли мелкие волны.

– Сейчас выплывем и увидим. Не кричать, моей руки не отпускать…

Мир, в котором они оказались, был неслыханной яркости. Такими бывают рисунки в детских книжках – и Северине показалось, что она опознала замок Людоеда из «Кота в сапогах».

– Это проекция наших воспоминаний? – спросила она Кенста. – Могу спорить на миллион, что там, за рощей, пруд с островком, а на островке белая беседка.

– Не пруд, а озеро, – поправил Саша. – Причем большое, можно на лодках гоняться.

– Вроде бы пруд…

– Озеро.

– Это не имеет значения, – сказал Кенст. – Конечно же, вы тут можете увидеть и то, что застряло в памяти. Но это – в самом начале квеста. Потом такое начнется! Главное – не пугайтесь и держитесь за меня. Оторветесь – пропадете.

– Это почему еще пропадем? – возмутился Саша.

– Вы не умеете возвращаться. Идем, идем…

Из воды, которая оказалась ненастоящей, они вышли совершенно сухие.

Замок Людоеда пропал, зато появилась телебашня. Кенст на вопросы отвечал в том смысле, что если начнешь задумываться – вообще никогда до цели не доберешься, будешь торчать на месте и наблюдать, как вещи меняют облик. Или припрется Спам.

– Откуда здесь может быть спам? – удивилась Северина.

– Воплотился, будь он неладен… Ну вот, легок на помине…

Откуда взялся на дороге красивый юноша в черных брючках, белой рубашке с короткими рукавами и при рюкзачке, Саша с Севериной не поняли. А юноша устремился к ним, улыбаясь во весь рот и показывая комплект абсолютно фарфоровых зубов.

– Только десять дней! Подписка по особым ценам и подарки! – радостно сообщил он. – Среди подписчиков проводится лотерея!

– Пошел на фиг! – прервал его Кенст.

– Главный приз – кофеварка, но никто не уйдет обиженным!

– Пошел на фиг!

И юноша, пожав плечами, действительно пошел и ушел.

– С ним – только так. Не вздумайте задавать вопросы, – предупредил Кенст. – Когда задаешь вопрос – раскрываешься, и он может забросить якорек. Потом все эти глупости будут сами в голову лезть. Я однажды попался…

– И что? – спросил Саша.

– Чуть крем от морщин не купил. Честно! Прямо прицепился ко мне этот проклятый крем, впился, как энцефалитный клещ. Главное – со скидкой, а при покупке двух баночек клиент получает бесплатно кисточку для окрашивания волос и дисконтную карту, позволяющую… позволяющую…

Кенст предплечьем, чтобы не выпустить Сашиной руки, запечатал себе рот, но глаза, лезущие из глазниц, явственно показали, как тяжело ему дается молчание.

– Понял, – ответил Саша. – Это что, не лечится?

– Тут – не лечится, – кое-как справившись с бедой, сказал Кенст. – Там, в проявленном мире, еще можно сопротивляться…

– А как тут со временем? – спросила Северина.

– Как когда. Иногда – близко к реальному, но обычно – спрессованное. Идем отсюда. Если тут ошивается Спам – я за себя не ручаюсь!

Тощенький и сутулый Кенст в проявленном мире был неплохим бойцом, Северина видела, как он махал двуручником на тусовках реконструкторов. Надо думать, и кулаки у него были твердые и быстрые.

– А что, Спама можно… это… надавать ему по ушам?..

– Не знаю, не пробовал. Наверно, можно. Но нельзя – тогда я вас отпущу, гоняйся потом за вами…

Кенст повел по дороге мимо скалы, которая заменила телебашню. Со скалы сползали желтые и серые языки – песочные и галечные ручьи.

– Тут что, все меняется, только рельеф местности постоянный? – спросил Саша.

– Не знаю, я об этом не задумывался. Уважаемый Олл, наверно, знает. Уважаемый Олл и Хрен – они все знают.

– Ты нас к ним ведешь?

– Ну да, к кому же еще.

Там, где дорога раздваивалась, стоял указатель, срубленный из неотесанных досок и с выжженными буквами. Направо было «Хухры», налево – «Мухры».

– Это что же, населенные пункты? – удивился Саша.

– Ну да.

– И кто там проживает?

– Да мало ли кто? В Хухрах у Оказии дом. Только она там почти не бывает – она на заработках. Кому что нужно передать – с Оказией посылают. Это надежнее, чем с почтовыми магами. Они же через пространства шлют, а пространства по-всякому совмещаются, письмо может уйти невесть куда и пропасть. А Оказия сама все носит.

– А Мухры? – поинтересовалась Северина.

– Там Кайф иногда прячется. Совсем бедолажка забегался. Все его ловят, ловят, ни минуты покоя нет. Только в Мухрах может отсидеться за частоколом.

– Что ж он там не живет? – спросил Саша.

– А у него план – сколько раз в месяц к кому следует приходить. Он, пока плана не получит, сам не знает, чей он. Высунется из-за частокола по делу – а эти, обормоты неприкаянные, его тут же ловить начинают.

– План? И кто же ему планы составляет?

– Начальство там какое-то есть, – неуверенно ответил Кенст. – Я тоже в списках. Ко мне три раза в год приходит…

Северина хотела было спросить, тот ли это Кайф, что случается между мужчиной и женщиной, но не посмела.

– Так нам в Хухры или в Мухры? – строго спросил Саша.

– В Хухры… Туда, живо!

Кенст поволок Северину и Сашу в заросли кустарника, смахивающего на сирень, но с пестрыми соцветиями.

– Ты чего, ты чего?! – возмутился, споткнувшись, Саша, потянул за собой Кенста, и они все втроем рухнули за куст.

– Танателла! Погоди… раз она из Мухров пляшет, так, значит, уважаемый Олл сейчас там? Так… слышите?..

Действительно, где-то за поворотом звучала очень тихая и очень ритмичная музыка, подозрительно знакомая Северине и ничего не говорящая Саше.

– А прятаться зачем? – спросил Саша, сильно недовольный падением. Он привык быть самым ловким, самым устойчивым в любой ситуации, к тому же на него смотрела женщина, которую он считал своей, а это даже больше, чем любовь.

– Так Танателла же… Это ее танцующая ипостась, есть еще две, не такие вредные, но тоже – гадость порядочная… Не отпускай руку! – прикрикнул Кенст. – Значит, она в Мухрах откусила кусочек от уважаемого Олла и пляшет сюда довольная…

– Россини! Тарантелла! – воскликнула Северина.

– Да тише ты… Танателла – она сейчас и есть тарантелла, понимаешь?

– Не понимаю.

– Молчи…

Из кустов они наблюдали, как на дороге, ведущей из Мухров, появилась женщина в пестрой юбке, из-под которой виднелись пышные оборки белых панталон, и, двигаясь танцевальной побежкой, проплясала мимо. Откуда звучала музыка – они не поняли, но Кенст потом сказал:

– В нее какая-то техника встроена, я так понимаю. Когда она – Танателла, то звучит. Когда Жозефина Павловна – крякает и романсы исполняет. Когда просто Непруха – то что-то фольклорное, кадриль, что ли…

– Так она робот, что ли? – удивился Саша.

– Может, и робот, кто ее разберет. Очень может быть, что у нее есть программа. Сейчас она напляшется, потом метаморфирует в Жозефину Павловну. В этой ипостаси она здоровенная тетка, такие не пляшут, когда идет – земля под ней проминается. Идем. Уважаемый Олл сейчас еще в Мухрах, зализывает раны.

– Так она кусается?

– Когда – кусается, когда сразу заглатывает целиком. Смотря какая добыча. Уважаемый Олл ей в пасть не влезет, так она по кусочку отщипывает.

– Танателла?.. – переспросила Северина.

– Ага, дошло?

– Дошло…

– Что дошло? – забеспокоился Саша.

– Танатос. Бог смерти. Родной брат бога сна – Гипноса, – объяснила Северина. – Это Древняя Греция.

– Не знал, – буркнул Саша.

В их отношениях случались такие моменты: она знала то, что ему в жизни не требовалось и потому не вызывало интереса, он же, будучи на десять лет старше, знал то, о чем Северина пока даже не задумывалась.

– Идем, – сказал Кенст. – Мы сюда не для того прибыли, чтобы на дороге торчать.

Взявшись за руки, они пошли к Мухрам, но Кенст ускорил шаг, потом вообще понесся гигантскими прыжками, и Северина с Сашей – с ним вместе. Здешний воздух держал их так, как в проявленном мире человека держит вода, но был не столь вязок.

– Говорить буду я, меня они знают, а вы – молчите, – предупредил Кенст.

Мухры оказались вытянувшейся вдоль дороги небольшой деревней, огороженной кривым частоколом со многими воротами, но деревней странной, беззвучной, там даже собаки не лаяли. Запахов тоже не было, а ведь вонь свинарника – штука совершенно бронебойная. Дома вдоль дороги имели какой-то плоский вид, будто их выпилили из фанеры, раскрасили, снабдили кое-какими рельефными деталями, а сзади установили подпорки. По крайней мере, так показалось Северине, когда из-за этих приземистых домов стали высовываться люди – на вид вполне телесные, но с какими-то размытыми физиономиями.

– Здравствуй, уважаемый Олл! – крикнул Кенст и дернул Сашу с Севериной за руки, чтобы всем втроем разом поклониться.

Толпа в ответ невнятно загудела.

– Уважаемый Олл, всезнающий Олл! – продолжал Кенст. – Вот эти двое находятся в квесте. Что ты можешь сказать про этот квест, великий Олл?