Текст книги "Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV"

«Но все предназначено было по-другому…»: Л.Н. Толстой и Всемирный конгресс мира в Стокгольме 1909/1910 гг

Бен Хеллман

Первый всемирный конгресс мира состоялся в Париже в 1889 г. После этого аналогичные конгрессы собирались почти ежегодно в крупных городах Европы. В 1909 г. очередь была за Стокгольмом. На этот, XVIII, Всемирный конгресс мира, проходивший с 29 августа по 4 сентября, ожидали около 500 делегатов. Трехдневная работа должна была проходить в пяти рабочих группах по разным темам. Вечерняя программа включала королевскую garden party, в конце недели обещали двухдневную поездку по Центральной Швеции.

За пять недель до открытия конгресса Льву Толстому сообщили, что он выбран в качестве почетного члена и ему дается возможность выступить с докладом[246]246
  Приглашение в Стокгольм находится в Рукописном отделе Государственного музея Л.Н. Толстого (ОР ГМТ) в Москве лишь в форме маленькой программной тетрадки. Дата шведского почтового штемпеля – 1 июля 1909 г., а в почтовую контору Ясенки, что недалеко от Ясной Поляны, пакет был доставлен 26 июня (9 июля) 1909 г.


[Закрыть]. Толстой сразу согласился поехать в Швецию, о чем и сообщил организаторам[247]247
  Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. (Далее – ПСС.) Т. 80. С. 22–23. Ответное письмо Толстого было на французском языке и датировано 12/25 июля 1909.


[Закрыть]; он начал работать над докладом, а также выяснять маршрут в шведскую столицу. Однако конгресс, увы, не состоялся. Он был отложен на год, но Толстой – приглашенный снова – приехать не смог. Свой доклад он, однако, обещал прислать.

Вокруг запланированного участия Толстого в несостоявшемся конгрессе 1909 г. и судьбы его доклада в конгрессе 1910 г. возникло много мифов и ложных предположений, и теперь настало время выяснить, что же происходило на самом деле.

Когда шведский организационный комитет конгресса пригласил Толстого, он точно знал, с кем имеет дело. Радикальный пацифизм писателя и его неприятие патриотизма были хорошо известны по многочисленным книгам и статьям. Не могли в комитете не знать и про его скептическое отношение к международным конференциям мира как таковым. Свой отрицательный взгляд на Гаагскую конференцию 1899 г., собравшуюся по инициативе русского царя, Толстой выразил в так называемом «Письме к шведам»[248]248
  ПСС. Т. 72. С. 9–13; Т. 90. С. 60–66.


[Закрыть]. А кроме того, секретарем будущего Стокгольмского конгресса был Валдемар Ланглет, старый знакомый писателя. Ланглет был в Ясной Поляне осенью 1897 г., когда Толстой закончил статью с предложением дать Нобелевскую премию мира духоборам. Ланглет тогда прямо на месте перевел статью, чтобы передать ее в шведскую и иностранную печать. Можно, таким образом, предполагать, что приглашение Толстого на Стокгольмский конгресс было хорошо обдуманным.

Но почему же Толстой без колебаний согласился поехать в Швецию? Он знал, что его взгляды слишком радикальны для организованного движения за мир и что на симпатию большинства делегатов ему едва ли можно надеяться. Однако одновременно он сознавал, что это, вероятно, последняя возможность (ему исполнился 81 год) с мировой трибуны прояснить свое отношение к вопросу, который он считал центральным для христианского человечества. Выступление в Стокгольме, сделанное без оглядки на цензуру, было бы широко замечено.

Несмотря на то что все существенное по этому вопросу уже было высказано им ранее, прежде всего в книге «Царство Божие внутри вас» (1893), Толстой три недели интенсивно работал над докладом для конгресса. В готовом тексте ничего неожиданного нет, но нет там и никаких уступок или смягченных формулировок[249]249
  Там же. Т. 38. С. 119–125. Окончательный текст доклада датирован 4 (17) августа 1909.


[Закрыть]. Как мальчик в его любимой сказке «Новое платье короля», Толстой собирался открыто сказать то, что все, по его мнению, видели и понимали, но по разным причинам не хотели признать. Закон «не убий» вечен и годен во всех обстоятельствах; убийство всегда убийство, даже на войне, и поэтому христианство и военная служба несовместимы. Все режимы основаны на насилии, и армии им нужны прежде всего для их собственного существования. Конгрессы мира по традиции обращались к власть имущим с предложениями o сокращении вооружений или даже о разоружении, но, по Толстому, это наивность. Принимать решение должен каждый человек для себя; не императоры или министры воевали, а солдаты, и если те откажутся это делать, тогда никаких войн уже не будет. На вопрос, как защищаться от врагов и как поддерживать внутренний порядок, если никакой армии нет, Толстой собирался ответить: мы не можем знать, что будет, но жизнь людей, отказавшихся от убийства, не может быть хуже нынешней.

На конгрессах мира традиционно присутствовали и военные. От Толстого им пришлось бы услышать, что военная профессия постыдна и преступна и что вступление в армию означает согласие на подготовку к убийству. Такие слова, как «служение отечеству, геройство войны, военная слава, патриотизм», на практике означали «голое, преступное дело убийства»[250]250
  ПСС. Т. 38. С. 124. Окончательный текст доклада датирован 4 (17) августа 1909.


[Закрыть].

Конгрессу Tолстой собирался предложить составить совместное воззвание, где было бы сказано, что «война не есть, как это признается теперь большинством людей, какое-то особенно доброе, похвальное дело, а есть, как всякое убийство, гадкое и преступное дело, как для тех людей, которые свободно набирают военную деятельность, так и для тех, которые из страха наказания или из корыстных видов избирают ее»[251]251
  Там же. С. 122.


[Закрыть].

В конце своего доклада Толстой хотел попросить извинения, если он кого-нибудь оскорбил или огорчил своими словами. Но у него уже не было выбора:

Мне, 80-летнему старику, всякую минуту ожидающему смерти, стыдно и преступно бы было не сказать всю истину, как я понимаю ее, истину, которая, как я твердо верю, только одна может избавить человечество от неисчислимых претерпеваемых им бедствий, производимых войной[252]252
  Там же. С. 125.


[Закрыть].

Уже во время работы над русским текстом Толстой стал переводить его на французский язык (рабочими языками конгресса были французский, английский и немецкий), при этом делая в нем некоторые изменения. Русский текст Стокгольмского доклада был готов 4/17 августа. До открытия конгресса оставалось тогда 12 дней.

Толстой мог предвидеть сопротивление делегатов конгресса, но столкнулся с ним уже дома. Проблема была не в том, что Софья Андреевна возмущалась взглядами мужа, – скорее она их даже разделяла, но она боялась за здоровье мужа; ее также пугала мысль, что Толстой воспользуется случаем и осуществит свое давнее желание уехать из дома навсегда. Последствием стали нервные срывы: Софья Андреевна запиралась в своей комнате, угрожая принять яд или морфий. Для Толстого было важно участвовать в конгрессе, из-за споров он потерял ночной сон, но перед супругой оказался беспомощен. Несколько раз он вслух объявлял, что никуда не поедет[253]253
  Гусев Н.Н. Два года с Л.Н. Толстым. M., 1973. С. 278. Запись от 22 июля (4 авг.)1909. См. также: Маковицкий Д.П. У Толстого, 1904–1910. Яснополянские записки // Литературное наследство. 1979. Т. 90. Ч. IV. С. 23. Запись от 28 июля (10 авг.) 1909.


[Закрыть]. Однако Софья Андреевна была капризна: могла вдруг заявить, что готова поехать в Стокгольм вместе с мужем, надо только забрать праздничную одежду из Москвы. Приято считать, что ее сопротивление в конце концов заставило Толстого отказаться от участия в конгрессе, но это не так. На самом деле в начале августа (или в середине – по новому стилю) пара согласилась вместе ехать в Швецию. 2/15 августа Толстой написал Владимиру Черткову: «К моему удивлению, мы как будто едем на конгресс. С[офья] А[ндреевна] совсем собирается»[254]254
  ПСС. Т. 89. С. 134.


[Закрыть].

В своем ответе от 12/25 июля на приглашение организационного комитета Толстой написал, что если по какой-то причине он приехать не сможет, то во всяком случае пришлет свой доклад. При этом он боялся, что при таком положении дел на месте составят искаженное резюме его речи. Но и для этой проблемы нашлось решение. 31 июля (13 августа) Толстой получил письмо от своего финского единомышленника Арвида Ярнефельта, который предложил сопровождать Льва Николаевича в Стокгольм. Толстой, однако, придумал для своего друга более важную задачу: пусть Ярнефельт прочтет его доклад, если он сам по какой-то причине не сможет поехать[255]255
  Маковицкий Д.П. У Толстого. С. 25. Запись от 31 июля (13 авг.) 1909.


[Закрыть].

Итак, 4/17 августа русская версия доклада была готова, так же как и быстро сделанный французский перевод; супруги согласились поехать вместе, и о решении Толстого выступать в Стокгольме написали как в русской, так и в шведской печати. Казалось, все идет хорошо. Но в тот же день шведский оргкомитет послал телеграмму всем участникам с сообщением, что конгресс не состоится – он отложен на год. Причиной послужила всеобщая забастовка в Швеции, в которой участвовало около 300 000 человек. Конфликт длился уже две недели, но конца пока не было видно. Было понятно, что при таких обстоятельствах трудно осуществить многодневную программу для 500 участников. Некоторые из них уже успели сообщить, что не приедут из-за напряженной ситуации. Правда, кое-кто в оргкомитете выступал за проведение конгресса невзирая на забастовку. Например, заместитель председателя, Эдвард Ваврински, активист шведского и международного движения за мир, в письме к другому члену оргкомитета о принятом решении отозвалсякритически[256]256
  Письмо от E. Wavrinsky к Arvid Grundel 17 августа 1909 (Arvid Grundels samling. Världsfredskongressen 1909–1910. Sveriges Liberala parti vol. 9. Riksarkivet, Stockholm). Архивы конгрессов нам не удалось найти ни в Швеции, ни за границей.


[Закрыть].

Толстой узнал об отмене конгресса 6/19 августа, т. е. за 10 дней до запланированного открытия[257]257
  ОР ГМТ. Французская телеграмма от Владимира Ланглета.


[Закрыть]. В разговоре со своим знакомым, князем Дмитрием Оболонским, он выразил сожаление по этому поводу:

Я хотел говорить об идее мира, для которой я работал всю мою жизнь, но и эта надежда рухнула из-за генеральной забастовки в Швеции. Мне очень хотелось хоть раз до моей смерти видеть эту мою сокровенную надежду сбывшейся, хотелось без всякого внешнего принуждения говорить об ужасах войны и причинах войн. Но все предназначено было по-другому[258]258
  Оболенский Д.Д. У Л.Н. Толстого // Русское слово. 1909. 9 (22) авг.


[Закрыть].

Правда, в тот же день Толстой комментировал решение шведского оргкомитета врачу Душану Маковицкому совсем в другом духе:

Я думаю, – нескромно с моей стороны, – что в отложении конгресса играли роль не одни забастовки рабочих в Швеции, а и то, что я собирался приехать, и мое письмо к ним, и статья газеты. Побоялись приезда. «Как нам быть с ним?» Прогнать нельзя. И отложили конгресс[259]259
  Маковицкий Д.П. У Толстого. С. 30. Запись от 6 (19) авг. 1909.


[Закрыть].

Скромно или нескромно? Скорее, все-таки «нескромно». В упомянутом писателем письме (ответ Толстого организаторам конгресса) и газетной статье (интервью С. Спиро, «У Л.Н. Толстого», опубликованной в «Русском слове» 2 августа, т. е. всего за день до решения шведов!) ничего нет о содержании будущего доклада Толстого – только подтверждение его решения приехать на конгресс. Значит, Толстой полагал, что само его согласие выступать в конгрессе (или послать свой доклад) обеспокоило шведов. Они пригласили его, убежденные, что он не приедет, и его положительный ответ нарушил их планы – лишь гордиться присутствием его именем в списке почетных членов. Решили отложить конгресс из-за одного человека, не думая о том, что это нарушает планы остальных многочисленных делегатов. Неубедительно, конечно.

Толстой, по-видимому, не высказывал своих предположений публично или в письмах, но всего через полторы недели после его разговора с Маковицким в нескольких зарубежных статьях все-таки появились подобные аргументы. Норвежский историк литературы, доцент Кристен Коллин иронически комментировал «трусливое» поведение шведов в газете «Верденс ганг»: боялись, что «революционная личность ‹Толстого› могла быть огнеопасной в такое беспокойное и возбужденное время»; опасались реакции русского правительства, если позволят выступить оппозиционному писателю. Был также риск, что шведский народ примет Толстого теплее, чем принял русского царя, недавно посетившего Стокгольм. Все свои гипотезы Коллин построил на предположении, что всеобщая забастовка, к моменту написания статьи уже закончившаяся, была мелочью в сравнении с возможностью послушать Толстого[260]260
  Collin Chr. Tolstoi // Verldens Gang. 1909. 29 aug.


[Закрыть].

В шведской газете «Дагенс нюхетер» негодовали по поводу инсинуаций Коллина. Норвежец, мол, явно не понял, насколько серьезными были риски, связанные с забастовкой[261]261
  Fredspris till Tolstoi? En insidiös framställning av fredskongressens uppskjutande // Dagens Nyheter. 1909. 1 sept.


[Закрыть].

Финский соратник Толстого Арвид Ярнефельт, вероятно, не знал о предположении самого Толстого или о статье Коллина, опубликованной всего двумя днями раньше в Норвегии, но и он считал, что настоящей причиной отмена конгресса стало неожиданное согласие Толстого приехать. Пригласили его только из вежливости, никаких резких выпадов против конгресса как такового никто не хотел, и организаторам пришлось отложить все мероприятие. Правда, в своей статье в «Хельсингин саномат» Ярнефельт ошибочно утверждал, что решение приняли не шведы, а «центральное правление конгресса» в Париже. Он, вероятно, имел в виду Bureau International Permanent de la Paix, находившееся в Берне, Швейцария. Как и Коллин, Ярнефельт считал, что неудобства, связанные с забастовкой, – пустяк в сравнении с возможностью увидеть и услышать Толстого[262]262
  Järnefelt A. Rauhankongressi ja Leo Tolstoi // Helsingin Sanomat. 1909. 31 elok.


[Закрыть].

Финская газета «Котимаа» ответила на спекуляции Ярнефельта. Шведы предоставили Толстому возможность выступить, об этом сообщалось в печати, но отмена конгресса была необходима. И действительно, конгресс мира оказался не единственным международным мероприятием, которое отложили из-за забастовки[263]263
  M. Walitettawana seikkana // Kotimaa. 1909. 17 syysk.


[Закрыть].

Самое радикальное истолкование событий содержится в финском культурном журнале «Päivä». Анонимный автор утверждал, что шведские организаторы хотели заранее ознакомиться с докладом Толстого. Они ожидали выражения благодарности и поздравлений за хорошую работу конгрессов мира, но в реферате, посланном Толстым, нашли «громкую проповедь против фарса международных конференций, начиная с Гаагской конференции 1899 года». Толстой поставил под сомнением смысл конгресса как такового, и этого нельзя было допустить. Писателя ловко принудили отказаться от поездки, но он, со своей стороны, договорился с Ярнефельтом, чтобы тот прочитал доклад вместо него. В такой ситуации не было никакой другой возможности, кроме отмены всего конгресса. Журнал намекнул, что целиком грязную интригу пока разоблачить нельзя, но Толстой, наверное, сам расскажет всю историю, когда напечатает свой доклад[264]264
  Miksi Tukholman rauhankonferenssi peruutettiin // Päivä, 1909. № 31–32. 31 elo. S. 266.


[Закрыть].

Надо ли пояснять, что многое тут сочинено? Никакой просьбы со стороны оргкомитета заранее получить доклад не было; не существовало никакого реферата, якобы посланного в Стокгольм; Толстой не отказывался от поездки; о возможном выступлении Ярнефельта вместо Толстого шведам не сообщали. Любопытно, что во всех трех названных статьях не указаны никакие источники информации. Свою теорию заговора авторы, как и сам Толстой, построили лишь на гипотезе, что радикальные идеи Толстого как таковые нельзя провозглашать на конгрессе мира и что официальное объяснение отмены мероприятия неубедительно.

В тот же день, когда в Стокгольме решили отменить конгресс, Толстой получил письмо из Германии от Жюля Закса: известный организатор публичных выступлений знаменитостей просил Толстого приехать в Берлин со своим докладом после выступления в Швеции[265]265
  Маковицкий Д.П. У Толстого. С. 35. Запись от 9 (22) авг. 1909.


[Закрыть]. Толстой ответил, что Стокгольмская конференция не состоится и что сам он не сможет приехать, но готов попросить одного знакомого выступить с его докладом[266]266
  Там же. С. 36.


[Закрыть]. Закса предложение устроило, немецкий перевод доклада был подготовлен, и венгерско-немецкий писатель Эжен Шмитт согласился его прочесть. Но и этот план провалился. Берлинская полиция потребовала получить текст заранее для цензурного просмотра, на что Толстой согласия не дал[267]267
  ПСС. Т. 80. С. 105. Письмо Э. Шмитту от 22 сент. (5 окт.) 1909.


[Закрыть].

Первое публичное чтение толстовского доклада произошло на антивоенном собрании в ноябре в Биенне, Швейцария. Читал его сын художника Ге Николай Николаевич Ге. А первые переводы доклада были опубликованы на французском языке в анархо-синдикалистском журнале и на немецком языке в журнале «Der Socialist». Немецкий перевод появился также в виде книги «Leo Tolstois Rede gegen den Krieg» (1909, «Речь Толстого против войны»). И в Швеции вышла книжка «Döda icke! Det tal som skulle ha hållits på fredskongressen i Stockholm» (1910, «Не убий! Доклад Толстого, приготовленный для Конгресса мира в Стокгольме»). Ярнефельт по просьбе Финского студенческого союза сделал финский перевод. О нем в комментариях к Полному собранию сочинений Толстого 1956 г. сказано, что, «[н]асколько известно редакции, перевод этот не был опубликован»[268]268
  ПСС. Т. 80. С. 113.


[Закрыть]. На самом деле доклад Толстого был опубликован в начале декабря в целом ряде финских газет: «Helsingin Sanomat», «Suomalainen Kansa», «Ilkka», «Terijoki», «Aamulehti», «Turun Sanomat», «Työ», «Kaleva», «Wiipuri», «Karjala», «Suupohjan Kaiku», «Kansan Lehti», «Maakansa» и «Rajavahti». Это только в России нельзя было обнародовать мысль Толстого, что христианину нельзя убивать и, следовательно, вступать в армию. Первое русское издание доклада появилось в 1910 г., но не в России, а в далеком Лос-Анджелесе!

Стокгольмский всемирный конгресс мира все-таки состоялся – в августе 1910 г., и Толстого опять пригласили. Президент конгресса Карл Карлсон Бунде писал ему в начале апреля (по новому стилю) и вторично в середине июня, сожалея при этом, что прошлогодний конгресс был отложен «par des raisons insurmontables» («из-за непреодолимых причин»)[269]269
  РО ГМТ. Письмо Carl Carlson Bonde от 8 апреля и 13 июня 1910.


[Закрыть]. С Толстым связались и секретарь конгресса Юхан Бергман, и его вице-президент Эдвард Ваврински. Последний даже приехал в Ясную Поляну, чтобы на месте пригласить Толстого в Стокгольм, но хозяина не застал[270]270
  Там же. Письмо Э. Ваврински Толстому от 15 (28) июня 1910.


[Закрыть].

Несколькими месяцами ранее в Ясной Поляне еще раз прозвучало сомнение относительно причин отмены конгресса в 1909 г. Русский еврей, норвежский гражданин Марк Левин, посетивший Толстого в феврале, рассказал Софье Андреевне, что шведы не хотели видеть Толстого на конгрессе, так как боялись, что его примут в Швеции как настоящего царя. И, кроме того, «правительство испугалось, что он будет держать анархическую речь. “Он не мирный человек, он натравливает народ на царя, говорили правительственные люди”»[271]271
  Маковицкий Д.П. У Толстого. С. 184. Запись от 20 февр. 1910.


[Закрыть]. «Вот это будет Льву Николаевичу приятно послушать, – прокомментировала Софья Андреевна. – Он любит быть гонимым»[272]272
  Lewin М. En dag hos Leo Tolstoj // Morgenbladet. 1910. 21 juli.


[Закрыть].

Напрашивается вопрос: зачем тот же самый оргкомитет рискнул повторно пригласить Толстого, если так боялись его приезда и выступления?

В этот раз Толстой сразу решил в Швецию не ехать, сославшись на занятость и слабое здоровье. Доклад же обещал послать[273]273
  ПСС. Т. 82. С. 56. Письмо послано в конце мая / начале июня 1910.


[Закрыть]. Тем не менее домашняя оппозиция возникла снова. Когда Арвид Ярнефельт во время своего мартовского визита в Ясную Поляну выразил пожелание, чтобы Толстой все-таки выступил в августе в Стокгольме, Софья Андреевна резко перебила его: «Кто хочет убить Льва Николаевича, тот пусть устраивает поездки Льву Николаевичу»[274]274
  Там же. Т. 58. С. 345. Письмо Арвида Ярнефельта В. Черткову, полученное 28 марта 1910 г.


[Закрыть].

На августовском конгрессе вокруг имени Толстого вспыхнула оживленная дискуссия. Далеко не все друзья мира являлись его поклонниками. Лидером антитолстовского блока был французский капитан артиллерии, ветеран конгрессов мира Гастон Мох. По его мнению, в предыдущем году большая часть борцов за мир сожалела, что Толстому предложили на месте защищать свои «анархистско-квакерские взгляды». Перенос конгресса на год тогда восприняли с облегчением, так как это освободило их от «долга бороться против знаменитого писателя»[275]275
  XVIII: e congrès universel de la paix à Stockholm du 1:er au 5 août 1910. Stockholm 1911. P. 218–219; Världsfredskongressen // Svenska Dagbladet. 1910. 6 aug.


[Закрыть]. На утверждение Моха, что каждая нация имеет право на самозащиту, ответил англичанин Дж. Х. Перрис, автор многих работ о Толстом. Перрис напомнил: во всех войнах все нации утверждают, что речь идет именно о самозащите. В отличие от Моха и его сторонников английская группа делегатов в духе Толстого осудила все войны. По словам Перриса, если бы Моху дали возможность решать, Толстого на конгресс вообще не пустили бы[276]276
  XVIII: e congrès universel. P. 227.


[Закрыть].

Что же случилось с докладом Толстого? Публично не читали. Согласно биографу Толстого Павлу Бирюкову, причина такова:

Умеренная и благонамеренная среда пацифистов, собравшихся на конгрессе, была скандализирована «выходкой» Л. Н-ча, считавшего, что для того, чтобы люди не воевали, – не должно быть войска. Это показалось им такою наивностью, что, снисходительно улыбаясь и воздавая должное великому гению, они, пригласившие его на конгресс, не решились вслух объявить его мнение[277]277
  Бирюков П. Биография Л.Н. Толстого. M., 2000. Кн. 2. С. 575.


[Закрыть].

На самом деле и это тоже не совсем так. О произошедшем мы узнаём из письма Толстому от Павла Долгорукова[278]278
  Маковицкий Д.П. У Толстого. С. 359. Письмо Павла Долгорукова от 22 сент. 1910. Долгоруков был расстрелян по постановлению ОГПУ в 1927 г.


[Закрыть]. В отличие от Бирюкова Долгоруков, важная фигура в русском движении за мир, сам участвовал в Стокгольмском конгрессе. Как следует из его письма, местные организаторы не знали, соберется ли Толстой писать новый текст или пожелает, чтобы в Стокгольме читали доклад прошлогодний, уже опубликованный. Толстой новую статью не написал, послав старую, в слегка переработанном виде. Кроме того, вполне возможно, что писатель ошибся с датой. Конгресс должен был открыться 1 августа по новому стилю, но Толстой, по всей видимости, предположил, что речь шла о григорианском календаре, и 1 августа только послал свой доклад, думая, что до начала конгресса остается 13 дней.

Вследствие этого шведы получили текст Толстого в последний день конгресса, когда делегаты после двухдневной поездки по стране собрались на прощальный банкет в Гëтеборге. Так как доклад, кроме всего прочего, существовал только на русском языке, решили прочесть его через год, на очередном конгрессе в Риме. Но писателю опять не повезло: из-за итало-турецкой войны конференция в 1911 г. не состоялась. На конгрессах 1912 и 1913 гг. имя Толстого вообще не упоминалось, как и вопрос об отказе от оружия по религиозным убеждениям. И тут можно лишь повторить слова самого Толстого: он хотел высказаться по важному вопросу о мире, «но все предназначено было по-другому».