Текст книги "Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV"

Казалось бы, названными публикациями сюжет о юбилее русского баснописца был исчерпан. Однако через три месяца «Allgemeine Zeitung» неожиданно вернулась к этой теме во второй части статьи Генриха Кёнига «Литературные вести из России»[169]169
  Literarische Mitteilungen aus Russland. II // Allgemeine Zeitung. Beilage. 1838. 4. Mai. № 236–237. S. 942–943. О сотрудничестве Кенига и Мельгунова в рамках и этой статьи см. (помимо сведений из архива газеты): Ziegengeist G. Aus Heinrich Koenigs ungedruckter Korrespondenz mit Cotta und Brokhaus über die «Literarischer Bilder aus Russland» (1837–1839) // Zeitschrift für Slawistik. 1989. Bd. 34. № 1. S. 19–20, 28.


[Закрыть]. Кёниг получил известность в России после того, как осенью 1837 г. выпустил в Штутгарте книгу «Literarische Bilder aus Russland», где, опираясь на мнение своего негласного советника, русского литератора Н.А. Мельгунова, чрезвычайно резко отозвался о журналистской деятельности «триумвирата» – Греча, Булгарина и Сенковского. В рамках последовавшего за этим обмена полемическими выпадами[170]170
  Об этом см.: Harer K. Из литературно-политической полемики конца 1830-х годов: Неопубликованная статья С.П. Шевырева и Н.А. Мельгунова против «Северной пчелы» // Vademecum: К 65-летию Лазаря Флейшмана. М., 2010. С. 31–33; Евсеева М.К. Мельгунов Николай Александрович // Русские писатели 1800–1917: Биографический словарь. Т. 3. М., 1994. С. 573, 576; Кузовкина Т. Феномен Булгарина: Проблема литературной тактики. Тарту, 2007. С. 99–110.


[Закрыть] Кёниг счел нужным обратиться к юбилею Крылова и воскресить уже забытый, казалось бы, упрек не явившимся на торжество. Одобрительно, хотя и не вполне точно его описав, немецкий публицист далее замечает: «Среди живых букетов русской национальной литературы не виден был только знаменитый увядший трилистник: Греч, Булгарин и Сенковский. Сии господа – следуя, видимо, безошибочному инстинкту – исключили себя из общего праздника». От этого как бы вскользь брошенного замечания Кёниг переходит «к разговору о литературном кризисе, который, возможно, разразится уже в нынешнем году». Последовавший за этим виток полемики уже никак не был связан с крыловским юбилеем.

Между тем для Греча воспоминания обо всей этой истории многие годы оставались крайне болезненными. Обида, в особенности на Жуковского, допустившего использование частного письма в газетной распре, не давала ему покоя многие годы. Только в 1843 г., за границей Греч наконец имел с поэтом какое-то объяснение «о деле юбилея»[171]171
  Греч Н.И. Юбилей Крылова // Греч Н.И. Записки о моей жизни. С. 629.


[Закрыть].

10

Следствием праздника 2 февраля 1838 г. стал небывалый всплеск популярности Крылова. Первым отреагировало Санкт-Петербургское Дворянское собрание. Хотя баснописец не соответствовал установленному имущественному цензу, вскоре после праздника «директоры и постоянные члены» собрания известили его об избрании непременным почетным членом, «в ознаменование ‹…› достопамятного в доме нашего собрания совершившегося события, желая сохранить отныне и навсегда присутствие среди нас почтенного литератора, которым Русские не престанут гордиться»[172]172
  Кеневич. С. 313–314. Аналогичным образом в 1806 г. П.И. Багратион «единогласно и без баллотировки» был избран в члены Московского Английского клуба, «в воспоминание того дня, в который он осчастливил клуб своим посещением» (см.: Жихарев С.П. Записки современника. С. 197–198).


[Закрыть].

Очевидно, в те же дни 19-летняя великая княжна Мария Николаевна выразила желание получить живописное изображение кабинета баснописца (и, видимо, его самого за работой). Жуковский донес ее просьбу непосредственно до Крылова; одновременно Уваров дал соответствующее указание Оленину. По свидетельству В.Ф. Кеневича, «картина, представляющая кабинет Крылова» и написанная молодым художником и архитектором К.А. Ухтомским (вскоре он прославится «перспективными видами» залов Зимнего), тридцать лет спустя находилась в коллекции Мариинского дворца[173]173
  Кеневич. С. 311. Следы этой акварели теряются после смерти Марии Николаевны в 1876 г. и распродажи принадлежавшего ей имущества.


[Закрыть].

В таком контексте естественно выглядело желание организаторов юбилея запечатлеть триумф Крылова в нетленных материалах, отчеканив памятную медаль. Кроме того, это позволило бы, пусть с опозданием, реализовать программу чествования, аналогичную программе «докторских» юбилеев. Средств на изготовление медали, однако, не было, поэтому праздник завершился обращением Оленина к гостям «и всем, кто пожелает быть соучастником в том же преднамерении», делать пожертвования на медаль «с изображением с одной стороны профильного портрета И.А. Крылова, а с другой приличной к сему надписи»[174]174
  Это печатное обращение приплетено к экземпляру юбилейной брошюры «Приветствия, говоренные Ивану Андреевичу Крылову», хранящейся в РГБ.


[Закрыть]. Отметим, что к тому времени в русском медальерном искусстве изображений писателей еще не существовало.

Несколько дней спустя организаторы юбилея через Уварова обратились за высочайшим разрешением превратить сбор средств в открытую подписку, однако их намерение предупредил министр финансов Е.Ф. Канкрин, выступивший с инициативой изготовить медаль за счет казны. (Именно таким образом государство в 1836 г. отметило патриотические заслуги М.П. Бахтина и Н.Д. Черткова, сделавших очень крупные пожертвования на открытие кадетских корпусов в Орле и Воронеже соответственно.) Уже 5 февраля Николай изъявил на это согласие[175]175
  ОР РНБ. Ф. 542. № 508. Л. 1 (записка Е.Ф. Канкрина на имя Николая I от 11 февраля 1939 г.).


[Закрыть].

Специальное архивное дело сохранило переписку февраля 1838 г., относящуюся к разработке проекта медали[176]176
  ОАД РНБ. Ф. 1. Оп. 1. 1838 г. № 22.


[Закрыть]. В этот процесс были вовлечены Оленин, Уваров, Жуковский, Бенкендорф и Канкрин, в ведении которого находился Монетный двор. В течение примерно двадцати дней они несколько раз апеллировали лично к Николаю I и привлекли в качестве посредника великого князя Александра Николаевича.

Как следует из письма Оленина Уварову, увеличенная восковая модель аверса медали с профилем Крылова (пока еще без надписи) была готова уже 5 февраля. Ее исполнил молодой медальер, пенсионер Академии художеств А.И. Лютин. Однако к концу февраля заказ перешел к его старшему коллеге, опытному медальеру Монетного двора П.П. Уткину, который заново изготовил восковое профильное изображение баснописца[177]177
  Эта модель в настоящее время хранится в фондах сектора нумизматики Государственного Русского музея (Мед. А–3337). Благодарим заведующего сектором А.В. Полищука за предоставленные сведения и ценные консультации.


[Закрыть].

Перед глазами у Уткина, несомненно, находились юбилейные медали в честь заслуженных медиков. Напомним, что до крыловского юбилея были отчеканены медали в честь П.А. Загорского и И.Ф. Рюля; в том же 1838 г. эта линия будет продолжена медалью в честь 50-летнего юбилея врачебной деятельности лейб-медика И.Ф. Буша. Все они были выполнены одним автором – академиком Академии художеств А.П. Лялиным. На их реверсе по сложившейся традиции располагалась весьма пространная латинская надпись с обилием сокращений – приветствие юбиляру от имени его друзей, учеников, почитателей и благодарных пациентов; мелкие буквы делали ее трудночитаемой. Аверс, начиная с медали в честь Рюля, отводился под профильное изображение юбиляра в мундире с орденами и лентами, также обрамленное надписью.

Медаль, созданная в кругу Оленина[178]178
  См.: Дьяков М.Е. Медали Российской Империи. Ч. 4. 1825–1855. М., 2006. С. 95 (№ 539).


[Закрыть], отличается от этого прототипа прежде всего полным отсутствием «приземляющих» деталей, будь то реалистичная передача одежды и орденов или перечисление регалий вокруг изображения на аверсе. За счет отказа от реестра чинов и наград удалось избавиться от перегруженности текстом и добиться простоты и ясности композиции. Особенно удался аверс: над профилем баснописца располагается крупная надпись «Иван Андреевич Крылов», а под ним – «Родился 2 февраля 1768 года». В отличие от «медицинских» медалей, где присутствует только дата празднования юбилея, здесь на видное место вынесена дата рождения, что в сочетании с антикизацией портрета акцентирует мотив жизни, открытой к вечности, где единственной регалией «знаменитого баснописца» останется его бессмертное имя. Любопытно, что в медали использованы те же атрибуты образа живого классика, что и на празднике: лавровый венок и бюст работы С.И. Гальберга, с которого был вылеплен профиль Крылова[179]179
  О том, что медальер использовал именно гальберговский бюст, говорит повторение характерного локона, падающего на лоб.


[Закрыть].

В письме к Канкрину от 25 февраля Оленин просит министра поторопить Уткина с началом работы над штемпелем аверса; создание реверса тормозилось тем, что надпись для него еще не была утверждена.

А.П. Лялин. Медаль в честь 50-летия врачебной деятельности И.Ф. Рюля (аверс и реверс). © Русский музей, Санкт-Петербург

А.П. Лялин. Медаль в честь 50-летия врачебной деятельности П.А. Загорского (аверс и реверс). © Русский музей, Санкт-Петербург

Показательно, как эволюционировал текст этой надписи. Из двух вариантов, первоначально представленных Жуковским, при посредстве наследника, на утверждение императору, Николай не позднее 9 февраля одобрил более длинный (239 знаков[180]180
  Здесь и далее количество знаков подсчитано с учетом «ъ» и пробелов.


[Закрыть]):

1838 года 2 февраля

с высочайшего соизволения

государя императора

Николая Павловича

знаменитому

русскому баснописцу

Ивану Андреевичу Крылову

в день его рождения

и совершившегося пятидесятилетия

его литературной деятельности

от друзей

русской славы[181]181
  Отклоненный Николаем I вариант гласил: «С Высочайшего / соизволения / знаменитому русскому / баснописцу И.А. Крылову / в день его рождения / и пятидесяти летних / литературных успехов / от любителей / русской словесности / 2-го февраля 1838» (188 знаков).


[Закрыть]

Однако сведущие в медальерном искусстве Оленин и Канкрин, понимая, что столь многословная надпись будет плохо выглядеть на небольшой медали, задумались над ее сокращением. В результате государю через Бенкендорфа был представлен на утверждение следующий вариант, содержащий всего 113 знаков:

2-го февраля 1838-го года

знаменитому баснописцу

И.А. Крылову

в воспоминание

пятидесятилетия

литературных

его трудов

Николай согласился и с этим, однако Оленин, судя по его письму к Канкрину от 25 февраля, надеялся еще сократить надпись. Вопреки этому итоговый вариант оказался промежуточным:

1838

февраля 2

с ВЫСОЧАЙШАГО

соизволения

И.А. КРЫЛОВУ

в воспоминание

пятидесятилетия

литературн. его труд.

от

любител. русск. словесности

Длина надписи составила 132 знака за счет того, что в ее состав были возвращены два важнейших структурных элемента: упоминание о высочайшем соизволении и указание на общественный характер чествования. Таким образом самодержец включался в круг любителей русской словесности, а сама словесность получала высочайшую легитимацию.

К концу июля 1838 г. Санкт-Петербургский монетный двор отчеканил четыре первые золотые медали – для императора, великих княжон Марии и Ольги и самого баснописца[182]182
  См. письмо Канкрина Крылову от 29 июля при посылке ему золотой медали – Кеневич. С. 314 (дата уточнена на основании документов Монетного двора: РГИА. Ф. 570. Оп. 13. № 61. Л. 3). Из этого архивного дела явствует, что для изготовления медалей было использовано золото «из добычи нынешнего года в россыпях Колывано-Воскресенских заводов» (Л. 7).


[Закрыть]. Среди получивших золотые медали были также председатель Государственного совета, министры, М.М. Сперанский; серебряные медали предназначались «для раздачи разным значительным лицам», бронзовые – «для отправки в Париж барону Мейендорфу[183]183
  Имеется в виду А.К. Мейендорф, в описываемое время агент министерства финансов по мануфактурной части в Париже.


[Закрыть] и разным ученым обществам, а равно и для друзей Крылова»[184]184
  РГИА. Ф. 570. Оп. 13. № 61. Л. 4 об.


[Закрыть]. 30 августа в распоряжение Крылова были переданы десять бронзовых медалей; 1 ноября он с оказией послал такую медаль в Москву Загоскину[185]185
  См.: Крылов И.А. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 361; благодарственный ответ Загоскина – Кеневич. С. 315.


[Закрыть]. К этому времени было в общей сложности выбито и роздано 35 золотых, 20 серебряных и 60 бронзовых медалей[186]186
  См.: Кеневич. С. 314. В литературе встречается неверная цифра выполненных из золота экземпляров – 18; см.: Щукина Е.С. Два века русской медали. М., 2000. С. 143.


[Закрыть].

П.П. Уткин. Медаль в честь 50-летия литературной деятельности И.А. Крылова (аверс и реверс). © Русский музей, Санкт-Петербург

Примечательно, что из надписи, отчеканенной на медали, исчезли слова «знаменитый русский баснописец», имевшиеся во всех предварительных вариантах. Отчасти они были следом первоначального замысла юбилея как корпоративного литературного празднества и, подобно аналогичным надписям на медалях в честь медиков, указывали на профессиональный статус юбиляра. С другой стороны, определение «знаменитый русский баснописец» к тому моменту представляло собой неофициальный титул Крылова в культурной табели о рангах. Оно пришло на смену именованию «русский Лафонтен», распространенному в 1810–1820-х гг. Отказ от любых определений при имени Крылова свидетельствовал о следующем качественном переходе – от корифея жанра к классику отечественной словесности. Однако уже очень скоро с именем Крылова срастется другое определение, фактически депоэтизирующее, снижающее его «классический» статус, – «дедушка Крылов».

Парадоксальным образом такое переключение регистра стало следствием высшего триумфа поэта. «Огосударствление» и возведение в ранг национального классика с легкой руки Вяземского[187]187
  О впечатлении, произведенном стихами Вяземского на провинциальных читателей столичных газет, позволяет судить обращенное к Крылову письмо некоего Семена Карпова из Ардатова (24 февраля 1838 г.), где, в частности, говорилось: «Князь Петр Андреевич в прекрасных стихах своих превосходно изобразил услугу, оказанную вами и современникам, и потомству; после него никакие уже выражения быть не могут, и как нам, так и детям нашим остается только повторять эти достопамятные стихи и вытвердить их наизусть» (Кеневич. С. 313).


[Закрыть] обернулись бытовизацией и неизбежным упрощением образа. Несовместимость в одной фигуре «первого поэта России»[188]188
  См.: Кюхельбекер В.К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 429 (дневниковая запись от 27 мая 1845 г.). Кюхельбекер, с 1826 г. находившийся в заключении и ссылке, сумел сохранить независимое, не искаженное «огосударствлением» восприятие литературного достоинства Крылова.


[Закрыть] и патриархального дедушки русского народа неизбежно и быстро привела к вытеснению творчества Крылова в сферу детского и учебного чтения[189]189
  См.: Сенькина А.А. Крылов в школьном чтении // Конструируя детское: филология, история, антропология. М.; СПб., 2011 (= Труды семинара «Культура детства: нормы, ценности, практики». Вып. 9).


[Закрыть]. Решающую роль в этом сыграла включенность концепта «дедушка Крылов» в консервативную общественно-политическую парадигму, которая уже к середине XIX в. утратила культурную продуктивность[190]190
  В этом отношении показательно, что уже в 1860 г. при разработке программы памятника «Тысячелетие России» М.О. Микешин не включил Крылова в список выдающихся литераторов, изображения которых планировалось изваять. Имя баснописца было добавлено при переработке этого списка главноуправляющим путей сообщения и публичных зданий К.В. Чевкиным (сообщено А.В. Антощенко). О памятнике см.: Антощенко А.В. Увековечивая в бронзе: правительственный замысел памятника «Тысячелетию России» и его воплощение // Феномен прошлого. М., 2005.


[Закрыть].

Вяземский и сам сознавал, что, «окрестив дедушку Крылова»[191]191
  КВС. С. 170 (приписка 1876 г. к статье «О жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева»).


[Закрыть], он невольно создал культурный феномен, который зажил собственной жизнью, не нуждаясь в связи со своим прототипом. Неудивительно, что после кончины Крылова в 1844 г. именно этот образ занял центральное место в еще одном программном тексте, автором которого также был Вяземский.

Он более, нежели литератор и поэт ‹…› С ним живали и водили хлеб-соль деды нашего поколения, и он же забавлял и поучал детей наших. ‹…› Кто, и не знакомый с ним, встретя его, не говорил: вот дедушка Крылов! и мысленно не поклонялся Поэту, который был близок каждому Русскому, –

говорилось в официальном объявлении о подписке на сооружение памятника баснописцу[192]192
  О памятнике Крылову // Журнал министерства народного просвещения. 1845. № 1. Отд. VII. С. 22–23.


[Закрыть].

11

Триумфальное празднование крыловского юбилея имело еще одно следствие, которым баснописец был обязан взаимной приязни, связывавшей его с министром финансов Е.Ф. Канкриным. Именно Канкрину пришла в голову мысль почтить Крылова особым образом – учредить в его честь именную стипендию. Эта идея лежала в русле формировавшейся в России традиции завершать чествования выдающихся лиц каким-либо благотворительным актом или созданием общественно полезной институции. Так, на празднике в честь Брюллова было объявлено о решении образовать капитал для вдов и сирот художников, а следствием празднования юбилея доктора Загорского стало учреждение анатомической премии его имени.

В связи с тем, что изготовление медали взяла на себя казна, суммы, уже собранные для этой цели, высвободились; 5 февраля 1838 г., при обсуждении вопроса о чеканке медали, Канкрин предложил императору направить их на учреждение Крыловской стипендии и получил одобрение. По первоначальному замыслу, на это требовалось не менее 25 тыс. руб., для чего Канкрин в записке на высочайшее имя предложил, «по соглашении с министром народного просвещения и президентом Академии художеств, открыть ‹…› подписки у каждого из тех по его ведомству и в кругу его знакомых»[193]193
  ОР РНБ. Ф. 542. № 508. Л. 1 об.


[Закрыть]. Однако очень скоро замысел приобрел иные масштабы. Получастная подписка среди сановных друзей Крылова и их подчиненных превратилась в открытую.

Основным ее организатором стало Министерство финансов. 22 марта в подведомственной ему «Коммерческой газете» появилось официальное объявление от имени министра об открытии, с высочайшего разрешения, подписки, «дабы проценты с собранной суммы были употребляемы на платеж в одно из учебных заведений для воспитания в оном, смотря по сумме, одного или нескольких юношей»[194]194
  Коммерческая газета. 1838. 22 марта. № 35. С. 137. На следующий день это объявление было перепечатано другими петербургскими газетами, а 30 марта и «Московскими ведомостями» (1838. № 26. С. 212).


[Закрыть]. Непосредственное руководство сбором средств Канкрин возложил на своего подчиненного П.А. Вяземского.

Средства, по всей видимости, поступали довольно вяло, хотя бывали и исключения. Так, 29 мая 1838 г. титулярный советник Владимир Турчевский, почтмейстер захолустного местечка Тельши Ковенской губернии, препроводил А.А. Краевскому, издателю «Литературных прибавлений к “Русскому инвалиду”», десять рублей с просьбой присовокупить их к собираемому капиталу. «Иван Андреевич для сердца нашего нечужд, и мы особенно благоговеем пред его особою, – писал он. – Приношение мое ничтожно и ничего не значуще, но чтоб не быть участником в оном, ето, право, стыдно. Я по состоянию моему сколько могу, столько и жертвую в честь нашего патриархального баснописца и по русской пословице доложу, что по одешке протягивай ношки»[195]195
  ОР РНБ. Ф. 391. № 908. Л. 2–2 об. Орфография подлинника.


[Закрыть].

Между тем к сбору средств подключилось Министерство внутренних дел, которое задействовало административный механизм. Представление об этом дает печатное отношение санкт-петербургского гражданского губернатора к уездным предводителям дворянства от 28 мая 1838 г., где среди прочего говорится:

В полной уверенности, что многие любители словесности, пребывающие в губернии, во уважение заслуг И.А. Крылова, осведомившись об изъясненном столь высоком к нему внимании августейшего монарха, конечно, с особенною готовностию поспешат явить сему истинно-Русскому и всеми любимому народному писателю свою признательность и по сему в ознаменование многолетних трудов его на пользу общую не оставят участвовать в подвиге благотворительности в честь сему ученому мужу и во исполнение отеческих намерений Его Величества[196]196
  ЦГИА СПб. Ф. 536. Оп. 9. № 6712. Л. 1.


[Закрыть].

Однако наибольший эффект при сборе средств дали усилия Министерства финансов в подвластной ему сфере. Так, к осени 1838 г. через Биржевой комитет Санкт-Петербургской биржи удалось собрать 30 500 руб. ассигнациями, а при проведении торгов в Сенате («между торгующимися на винные откупа») – 13 852 руб. ассигнациями[197]197
  Кеневич. С. 315; РГИА. Ф. 570. Оп. 13. № 61. Л. 7. См. записку Канкрина на имя Николая I от 7 октября 1838 г. с росписью собранных сумм и предложением по их размещению в кредитных учреждениях (Кеневич. С. 315–316).


[Закрыть].

Прошло еще полгода, и проект приобрел окончательные очертания: положение о Крыловских стипендиях было высочайше утверждено 10 марта 1839 г. Предполагалось, что на проценты с неприкосновенного капитала будут содержаться трое воспитанников тех петербургских гимназий, где допускалось обучение детей разных сословий, – 2-й, 3-й и 4-й (Ларинской). По окончании гимназического курса мальчики получали право пользоваться стипендиями для занятий в Санкт-Петербургском университете, на факультете по собственному выбору. Право назначения стипендиатов предоставлялось Крылову. М.А. Дондуков-Корсаков, попечитель Санкт-Петербургского учебного округа, уведомлял правление Санкт-Петербургского университета:

Граф Канкрин, принявший в этом деле самое живое участие, испросил ‹…› Высочайшее разрешение в случае, если сбор не составит капитала в 60 т. руб. асс., необходимых на стипендии, дополнить недостающее количество из Государственного Казначейства. Хотя в этом и не оказалось надобности ‹…› почти вся сумма на стипендии собрана по министерству финансов[198]198
  ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3. № 5992. Л. 1–1 об. (отношение от 31 марта 1839 г.).


[Закрыть].

В связи с этим Положение предусматривало, что по смерти Крылова Министерство народного просвещения будет предоставлять две из трех стипендий детям чиновников Министерства финансов.

Первые крыловские воспитанники – мальчики около 13 лет от роду – начали обучение в 1839/40 учебном году. Во 2-ю гимназию Крылов определил Федора Оома, своего крестника; это был еще в младенчестве оставшийся без отца сын его давней приятельницы, воспитанницы Олениных А.Ф. Фурман. В 3-й гимназии его стипендиатом стал сын дворянина Черниговской губернии Степан Кобеляцкий – круглый сирота, о котором заботилась тетка. Наконец, в Ларинской гимназии Крылов принял под свое попечение некоего Ивана Мазурова, сына титулярного советника[199]199
  Оом Федор Адольфович (1826–1898) в 1850 г. окончил юридический факультет университета; впоследствии крупный чиновник, секретарь великого князя Александра Александровича (будущего Александра III), мемуарист. Степан Алексеевич Кобеляцкий (1825–1853) в 1849 г. окончил тот же факультет. О его поступлении в гимназию см.: ЦГИА СПб. Ф. 439. Оп. 1. № 2553. О происхождении и дальнейшей судьбе Ивана Матвеевича (отчество установлено предположительно, по описанию надгробия в «Петербургском некрополе») Мазурова ничего не известно. О его обучении в гимназии см.: ЦГИА СПб. Ф. 276. Оп. 1. № 229, 298.


[Закрыть].

Благодаря положенному в ее основу значительному капиталу Крыловская стипендия продолжала существовать еще в 1880-х гг.

12

Крыловский юбилей 1838 года сыграл весьма важную роль в формировании юбилейной культуры в России. Благодаря ему заимствованная традиция, изначально практиковавшаяся только одной корпорацией – врачами, была переосмыслена как общеприменимая и подхвачена другими профессиональными группами.

Первыми примеру врачей и литераторов последовали военные. Уже 12 октября 1838 г. с высочайшего разрешения в зале Второго кадетского корпуса состоялось празднование 50-летия службы в офицерских чинах военного педагога генерал-лейтенанта К.Ф. Клингенберга. На торжественном обеде присутствовали весь высший генералитет и государственные сановники. Многолетнему наставнику русского офицерства была поднесена драгоценная ваза из чистого золота на золотом же постаменте, изготовленная на средства, собранные по подписке; от имени государя он был осыпан наградами и милостями. А два дня спустя в Павловском кадетском корпусе состоялся второй обед в его честь, на сей раз с участием кадет; на этом обеде лично присутствовал великий князь Михаил Павлович, главный начальник военно-учебных заведений[200]200
  См.: 12 октября 1838 года. Юбилей пятидесятилетней службы Карла Федоровича Клингенберга, генерал-лейтенанта и разных орденов кавалера, исправляющего должность Главного директора Пажеского, всех сухопутных кадетских корпусов и Дворянского полка и директора Павловского кадетского корпуса. СПб., 1838.


[Закрыть].

Этому празднику, описанному в газетах, П.А. Плетнев посвятил статью в «Современнике», поставив торжество в честь Клингенберга в один ряд с отпразднованными в том же году юбилеями Крылова и лейб-медика Буша. Резюмируя складывающуюся на глазах традицию, Плетнев отмечал:

В этих торжественных изъявлениях любви, уважения и благодарности стольких лиц перед одним частным человеком есть много отрадного и поучительного для сердца. Жизнь честного, полезного и отличного гражданина, на каком бы поприще он ни действовал, привлекает всеобщую признательность[201]201
  [Плетнев П.А.] 12 октября 1838 года // Современник. 1838. Т. XII. С. 23–24 (1-й пагинации).


[Закрыть].

21 января 1839 г., так же при стечении высоких гостей, в зале Морского кадетского корпуса обедом на 400 персон был отпразднован юбилей службы выдающегося мореплавателя, ученого, директора Морского корпуса вице-адмирала И.Ф. Крузенштерна, в 1803–1806 гг. возглавлявшего первую русскую кругосветную экспедицию. Церемониал этого праздника, равно как и юбилея Клингенберга, практически не отличался от крыловского торжества – с поправкой на военную стилистику. В честь мореплавателя была выбита и памятная медаль, которую, впрочем, как и в случае с Крыловым, не успели изготовить непосредственно к празднику[202]202
  Подробнее о юбилее К.Ф. Клингенберга см.: 12 октября 1838 года, юбилей пятидесятилетней службы Карла Федоровича Клингенберга, генерал-лейтенанта и разных орденов кавалера (СПб., 1838). О юбилее И.Ф. Крузенштерна см.: Корф М.А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 250–252, а также: Комиссаров Б.Н., Циуксон А.А. Юбилей пятидесятилетней службы И.Ф. Крузенштерна в дневнике Ф.П. Литке // Елагинские чтения. СПб., 2003. Вып. 1. С. 68–69.


[Закрыть]. Тот же Петров исполнил в честь юбиляра куплеты, в качестве автора которых неожиданно выступил Булгарин:

 
Вот он! – Наш первый мореход!
Его честит днесь Русский Флот![203]203
  К статье о юбилее Крузенштерна // Северная пчела. 1839. 28 января. № 23. С. 89.


[Закрыть]
 

Тем не менее в военной корпорации подобная форма празднования юбилеев не утвердилась. Характерно, что 50-летние юбилеи службы в офицерских чинах министра двора П.М. Волконского и председателя Государственного совета и Комитета министров И.В. Васильчикова, пришедшиеся на 1 января 1843 г., не были отмечены ни торжественными обедами, ни подписками, ни поднесением ценных подарков. Николай I, по словам Корфа, не дал на это разрешения, «отозвавшись, что такими пирами праздновали доныне у нас юбилеи только докторов и профессоров»[204]204
  Корф М.А. Дневник. Год 1843-й. М., 2004. С. 27–28.


[Закрыть]. Так император подчеркнул общественный характер заслуг врачей и ученых (включая педагогов) и отделил от них чисто военных и государственных деятелей, право оценивать заслуги, которых оставил за собой. Вследствие этого юбилейные торжества в честь обоих сановников, утратив какие-либо признаки общественного чествования, свелись к церемониальным поздравлениям с личным участием государя. Тем, что военный юбилей был сведен к сугубо служебному чествованию, объяснялось и отсутствие в подобных случаях[205]205
  В том же русле лежал и отпразднованный при личном участии Николая I в октябре 1850 г. юбилей генерал-фельдмаршала И.Ф. Паскевича. Его чествование носило необычайно торжественный и при этом сугубо официальный характер.


[Закрыть] благотворительного компонента: торжественное празднование не сопровождалось учреждением каких-либо капиталов, предназначенных для премий, стипендий, книгоиздания и т. п.

В том же 1843 г. состоялись первые юбилейные чествования лиц, состоявших на гражданской службе. 12 января Академия наук особым заседанием отметила «полуюбилей» – 25-летие президентства С.С. Уварова[206]206
  Об этом см.: [Фусс П.Н.] 12-е января 1843 года. СПб., 1843; Северная пчела. 1843. 19 января. № 14. С. 53–55.


[Закрыть], а 23 мая Санкт-Петербургский монетный двор отпраздновал 50-летие горной службы и 40-летие пребывания в должности директора генерал-майора Е.И. Эллерса. В том и другом случае в честь юбиляров были отчеканены памятные медали. Разумеется, продолжали установившимся порядком праздновать юбилеи своих коллег и врачи[207]207
  В частности, о юбилее лейб-медика Я.В. Виллие, состоявшемся 9 декабря 1840 г., см.: Пятидесятилетний юбилей баронета Я.В. Виллие // Северная пчела. 1840. 18 декабря. № 286. С. 1142–1144; Отчет о действиях Комитета для учреждения праздника по случаю пятидесятилетнего юбилея… баронета Я.В. Виллие и описание самого праздника. СПб., 1841.


[Закрыть].

Что же касается юбилейных чествований писателей и художников, то крыловский праздник долго оставался уникальным. Только 16 апреля 1848 г. Академия художеств торжественно, но при закрытых дверях отметила 50-летие художественной деятельности живописца и педагога В.К. Шебуева[208]208
  Подробнее об этом событии см.: Торжество пятидесятилетнего юбилея г. заслуженного ректора Императорской Академии художеств действительного статского советника В.К. Шебуева. СПб., 1848.


[Закрыть], а собственно литературного юбилея пришлось ждать еще дольше.

Подобный праздник должен был состояться в 1847 г., когда исполнялось 50 лет литературной деятельности В.А. Жуковского. Высочайшее разрешение было получено, и подготовка к юбилею в Петербурге уже велась Министерством народного просвещения совместно с друзьями поэта. Помимо праздника как такового предполагалось объявить подписку для сбора средств на учреждение именной стипендии на словесном отделении Петербургского университета. В Москве Шевырев замышлял приветствовать Жуковского неофициальным праздником. Однако ввиду того, что юбиляр, живший за границей, не смог прибыть в Россию, задуманные торжества отменили[209]209
  См.: Выдержки из старых бумаг Остафьевского архива // Русский архив. 1866. № 7. Стб. 1065–1077.


[Закрыть].

Только 29 января 1849 г. взамен официального юбилея состоялось скромное домашнее празднование дня рождения поэта. Дата была некруглой, Жуковскому исполнилось 66 лет, и он по-прежнему находился в Германии, так что праздник прошел без него. На петербургской квартире П.А. Вяземского собрались немногие литераторы, родственники, старые друзья и знакомцы поэта, включая Д.Н. Блудова, Мих. Ю. Виельгорского, М.И. Глинку, Ф.Ф. Вигеля и вдову Пушкина Н.Н. Ланскую. К ним присоединился воспитанник Жуковского – наследник престола великий князь Александр Николаевич. Ни специальных подарков, ни наград к этому дню приготовлено не было, однако отсутствующего виновника торжества приветствовали стихами и написанными в его честь куплетами – как на настоящем юбилее. Публикацией этих текстов и краткого сообщения о домашнем праздновании дня рождения Жуковского и ограничился резонанс этого события в прессе[210]210
  См.: Вяземский П.А. Приветствие В.А. Жуковскому 29 января 1849 г. в день рождения его и в память совершившегося пятидесятилетия его литературной деятельности // Русский инвалид. 1849. 29 января. № 23. С. 87; День рождения В.А. Жуковского // Русский инвалид. 1849. 1 февраля. № 25. С. 97; С. Ш‹евырев›. Юбилей пятидесятилетней литературной деятельности В.А. Жуковского // Москвитянин. 1849. № 5. Март. Кн. 1. С. 37–41 (особой пагинации).


[Закрыть].

Фактически вторым официальным писательским юбилеем в России после юбилея Крылова стало празднование 50-летия литературной деятельности Н.И. Греча, состоявшееся 27 декабря 1854 г.[211]211
  Описание праздника см.: Полевой Кс. А. Юбилей пятидесятилетней литературной деятельности Николая Ивановича Греча. СПб., 1855. См. также письмо Плетнева к Вяземскому от 6 января 1855 г. (Сочинения и переписка П.А. Плетнева. СПб., 1885. Т. 3. С. 412–414).


[Закрыть] Несмотря на великолепие обеда, устроенного в помещении 1-го кадетского корпуса, и старания организаторов праздника, он обернулся скандалом. В отличие от крыловского юбилея, который был поддержан и властями, и образованным обществом, претензию Греча на аналогичное чествование литературное сообщество встретило в штыки. Все крупные писатели проигнорировали праздник; более того, некоторые откликнулись на него ироническими, гневными и язвительными комментариями. В такой атмосфере юбиляр не получил и официальной поддержки: он не был удостоен никакой награды, государственных сановников среди гостей тоже не оказалось. В довершение унижения Академия наук, невзирая на его звание члена-корреспондента, проигнорировала юбилей Греча, зато спустя всего два дня на своем торжественном годовом заседании 29 декабря спонтанно, без подготовки устроила чествование филолога А.Х. Востокова в связи с 50-летием его ученой деятельности[212]212
  См. вышеуказанное письмо Плетнева Вяземскому, а также: Труды и юбилей А.Х. Востокова // Журнал министерства народного просвещения. 1855. № 1. Отд. VII. С. 100–108 (особой пагинации).


[Закрыть].

Медленнее всего практика празднования профессиональных юбилеев проникала в церковь. Если в западноевропейской традиции, вне зависимости от конфессии, еще со времен Средневековья было принято отмечать юбилей рукоположения священнослужителей, то в России первым подобным событием, отпразднованным публично и сопровождавшимся высочайшими наградами и разного рода чествованиями, стало 50-летие архиерейской хиротонии митрополита Московского Филарета 5 августа 1867 г.[213]213
  О событии см. передовую статью М.Н. Каткова – Московские ведомости. 1867. 6 августа. № 172. С. 1.


[Закрыть]

«К сожалению, литературные юбилеи совершаются у нас редко. Смерть перебегает им дорогу», – печально заметил П.А. Вяземский 2 марта 1861 г. в речи на многолюдном банкете в Академии наук., посвященном 50-летию его собственной литературной деятельности[214]214
  Юбилей 50-летней литературной деятельности академика князя Петра Андреевича Вяземского. СПб., 1861. С. 12. Организаторы торжества сознательно ориентировались на крыловский юбилей, что было неоднократно подчеркнуто многими участниками праздника.


[Закрыть]. Однако редкость юбилеев (не только литературных) на протяжении первого тридцатилетия существования этой традиции в России объяснялась скорее не недостатком долгожителей, но главным образом тем, что юбилейная сфера жестко контролировалась государством, и официального чествования мог быть удостоен лишь деятель, обладавший безупречной, с точки зрения властей, политической репутацией.

Новое царствование открыло куда больший простор общественной инициативе и, как следствие, развитию юбилейной культуры в России. К 1870-м гг. понятие «юбилей» перестало ассоциироваться только с 50-летием профессиональной деятельности; никого уже не удивляли чествования современников за 30– и 35-летние заслуги на том или ином поприще. Это привело к взрывообразному росту количества празднеств, так что в конце концов правительство было вынуждено ввести в этой области некоторое правовое регулирование. 6 февраля 1876 г. Александр II утвердил Положение о праздновании юбилеев, касавшееся 25-летних и 50-летних годовщин деятельности военных, государственных служащих и связанных с государством институций[215]215
  Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е. 1876. Т. 51. № 55551.


[Закрыть]. Что касается юбилеев профессиональной, общественной или художественной деятельности в негосударственной сфере, то на них никакая регламентация по-прежнему не распространялась.

В последней четверти XIX в. обращает на себя внимание группа 50-летних юбилеев поэтов «чистого искусства»: Я.П. Полонского (10 апреля 1887 г.), А.А. Майкова (30 апреля 1888 г.), А.А. Фета (28–29 января 1889 г.), – в которых отчетливо заметны аллюзии на крыловский праздник 1838 г. Само юбилейное чествование к этому времени приобрело значение едва ли не обязательного атрибута поэта, претендующего на вхождение в пантеон национальных классиков[216]216
  Об этом, в частности, см.: Сарычева К. Литературный юбилей А.А. Фета 1889 года // Текстология и историко-литературный процесс: Сб. статей. М., 2016. Вып. IV. С. 109–116.


[Закрыть]. Однако тот уникальный консенсус, который сформировал атмосферу юбилея Крылова, в условиях стремительно усложнявшейся общественной жизни был уже недостижим.