Текст книги "Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV"

Студенты-евреи, балтийские немцы и песни. Национальные конфликты в Императорском Юрьевском университете (1893–1895)[217]217
  Статья написана в рамках проекта IUT 34–30 «Ideology of Translation and Translation of Ideology: Mechanisms of Cultural Dynamics under the Russian Empire and Soviet Power in Estonia in the 19th–20th Centuries».


[Закрыть]

Тимур Гузаиров

Статья посвящена конфликтам между студентами-евреями и балтийскими немцами в контексте русификации Императорского Дерптского/Юрьевского университета в 1893–1895 гг. Студенческие объяснения и деловые записки позволяют описать взаимоотношения между студентами, университетской властью и городской полицией. Анализ частного поведения, делопроизводства и решения конфликтов заставляет по-новому взглянуть на представления о дозволенном и неприемлемом, о соотношении между правилами и исключениями.

В 1889–1895 гг. в структуре Тартуского университета, в организации учебного процесса происходили реформы, связанные с политикой русификации северо-западной окраины Российской империи. Вместо немецкого официальным языком преподавания и делопроизводства должен был стать русский. (Полный переход, по прогнозам попечителя учебного округа Н.А. Лавровского, должен был завершиться к 1 января 1895 г.) В 1892 г. последний немецкий ректор Университета проф. римского права О. Мейков вышел в отставку и на его пост был назначен проф. славяноведения А.С. Будилович, который видел свою задачу в борьбе с «немцами на нашем “Окне Европы”»[218]218
  См.: Фомичева О. А.С. Будилович. Деятельность в национальных регионах пореформенной Российской империи. СПб., 2014. С. 115.


[Закрыть]. 27 февраля 1893 г. город Дерпт был переименован в Юрьев, Дерптский учебный округ – в Рижский, Дерптский университет стал называться Императорским Юрьевским университетом. После введения русского как основного языка обучения положение балтийских немцев в Юрьевском университете пошатнулось, часть немецких студентов и профессуры была вынуждена покинуть это учебное заведение[219]219
  Почетным профессорам, кому оставалось немного времени до выхода на пенсию, разрешили читать лекции на немецком языке. Напр., проф. анатомии А. Рауберу, проф. географии и энтологии Р. Муке, проф. зоологии Й. Кеннелю, проф. хирургии В. Коху. См.: Tartu Ülikooli ajalugu. Köite II. 1798–1918 / Koostanud Karl Siilivask. Tallinn, 1982. Lk. 270.


[Закрыть]. Но если количество немецких студентов уменьшилось, то число студентов-евреев возросло. Совет и Ректорат не всегда соблюдали предписание от 1 июля 1887 г. принимать в учебное заведение не более 5 % евреев от общего количества. Как установил Л. Эрингсон, к концу 1890-х гг. студенты-евреи составляли 15–20 % от общего числа поступивших[220]220
  Ibidem. L. 281.


[Закрыть]. В отличие от студентов-немцев[221]221
  12 сентября 1893 г. министр народного просвещения И.Л. Делянов внес дополнения к правилам для студентов Юрьевского университета. Согласно второму пункту, студенты, которые окончили гимназии с немецким языком обучения или заграничные учебные заведения, должны были сдать экзамен по русскому языку в течение университетского курса. См. подробнее: Петухов Е.В. Императорский Юрьевский, бывший Дерптский, университет за 100 лет его существования (1802–1902). СПб., 1906. Т. 2. С. 78–79.


[Закрыть] студенты-евреи владели русским языком[222]222
  В рамках политики культурной ассимиляции посредством светского образования были предусмотрены льготы и расширение прав для «русских евреев». Закономерно, что часть российского еврейства стремилась овладеть русским языком и учиться в государственных учебных заведениях. См. подробнее: Иванов А.Е. Еврейское студенчество в российской империи начала XX века. Каким оно было? Опыт социокультурного портретирования. М., 2007. С. 31–39.


[Закрыть] и могли осознавать себя «русскими евреями», служившими политике русификации Остзейского края (что ярко проявилось в деле вокруг антисемитского куплета «Распродажа» в 1894 г.).

В 1893 г. Университет издал новые правила для студентов, которые впоследствии перепечатывались, иногда с внесением дополнений. Наказания, налагаемые университетской властью на студента, имели 7 степеней[223]223
  Правила для студентов и посторонних слушателей Императорского Дерптского университета. Юрьев, 1893. С. 31. (Правила были утверждены министром народного просвещения И.Д. Деляновым 12 января 1893 г., когда Университет носил еще название Дерптский. Брошюра была, однако, напечатана после переименования, что объясняет отсутствие нового названия Университета на ее титуле.)


[Закрыть]:

1. выговор;

2. выговор с внесением в штрафную книгу;

3. выговор и арест в карцер на время от 1 дня до 4 недель;

4. выговор и арест в карцер с объявлением, что в случае нового проступка виновный тотчас же будет уволен из Университета;

5. временное увольнение из Университета по распоряжению ректора;

6. увольнение из Университета без прошения и без права поступить обратно в Дерптский университет, но без запрещения продолжать образование в другом университете;

7. исключение из числа студентов.

В изученных нами делах Юрьевского университета типичными наказаниями были, как правило, выговор или выговор с внесением в штрафную книгу. В случае, если студент был оштрафован полицией, это не отменяло наказания со стороны университетской власти. Если он не мог заплатить штраф (например, 5 руб.), то полиция арестовывала его на один день. Следует подчеркнуть, что в Дерптском университете студенческие конфликты и случаи непристойного поведения рассматривал профессорский суд, который весной 1887 г. был временно упразднен. С 1887 по 1903 г. дела разрешал проректор, в отдельных случаях – ректор, а 18 июня 1903 г. профессорский суд в Юрьевском университете был восстановлен.

Среди архивных документов Императорского Юрьевского университета, связанных с дисциплинарными взысканиями, особое место занимает папка с отчетами о конфликтах, участниками которых были студенты иудейского вероисповедания[224]224
  См.: Дело Императорского Юрьевского университета о дисциплинарных взысканиях. [Список студентов и переписка с попечителем Рижского учебного округа, правлением и др. об исключении евреев из Университета за участие в беспорядках, привлечении к суду студентов за оскорбление действием, наказаниях за участие в запрещенных обществах и др.] 1894–1909 гг. (Eesti Ajaloolane Arhiiv. Ф. 402. Оп. 8. Ед. хр. 2437). Eesti Ajaloolane Arhiiv (Эстонский исторический архив) – далее EAA.


[Закрыть]. С 1894 по 1909 г., согласно официальным данным, таких дел было всего 11. По архивной описи видно, что канцелярия Императорского Юрьевского университета не собирала в отдельные папки дела студентов другой конфессиональной или национальной принадлежности. Кроме того, с 1893 по 1894 г., в течение почти двух лет, дела о конфликтах с участием студентов-евреев Юрьевского университета тоже подшивались в общую папку вместе с другими делами.

Первый официально зарегистрированный канцелярией Императорского Юрьевского университета конфликт между студентами-евреями и балтийскими немцами произошел 11 октября 1893 г. Немецкая корпорация «Курония» прислала Аснесу и Дорфману не именное приглашение, а общее уведомление о предстоящем вечере. Аснес расценил этот жест как проявление неуважения и отослал его назад. Спустя несколько часов двое куронцев, Трампедах и Брюкнер, пришли на квартиру студентов-евреев и, застав Дорфмана, нанесли ему словесное оскорбление и фрондировали его. Но Дорфман отказался от вызова на дуэль, что куронцы восприняли как оскорбление действием. Вечером 12 октября куронец Адольфи с другими корпорантами дважды приходил на квартиру студентов-евреев. Оскорбляя словом и размахивая нагайкой, Адольфи вынудил Дорфмана принять вызов. Выйдя из квартиры и спускаясь по лестнице, куронцы встретили идущего к друзьям студента Мандельштама и избили его. Адольфи ударил его нагайкой по голове.

Университетская власть потребовала письменных объяснений от участников и свидетелей конфликта. 15–16 октября были представлены почти все показания. Пострадавшая сторона – Аснес, Дорфман, Мандельштам – получила от университетской власти возможность ознакомиться с текстом куронца Адольфи и на его основе составить свою записку. Студенты-евреи подчеркнули необоснованную жестокость и агрессивность со стороны балтийских немцев. Проректор подчеркнул в тексте их замечание:

Прочитав показание студента Адольфа ‹…› Позволяем себе еще обратить внимание Господина Проректора на то обстоятельство, что, почему Адольфи, желая только объясняться с Аснесом и не имея никаких других целей в виду, пришел не один, а в сопровождении 7 и 8 товарищей, вооруженных плетками и палками[225]225
  О столкновении корпорантов «Курония» в квартире Аснеса-Дорфмана и нападение первых на студента Мандельштама (ЕАА. Ф. 402. Оп. 8. Ед. хр. 2439. Л. 18–19).


[Закрыть].

Университетская власть стремилась маневрировать, особенно после избиения Адольфи в ночь с 21 на 22 октября четырьмя неизвестными студентами Ветеринарного университета. Это обстоятельство привлекло внимание городской полиции. Проректор позволил Адольфи ознакомиться с показаниями студентов-евреев и написать подробный, по пунктам, ответ. Изучая показания студентов, проректор подчеркивал цветным карандашом отдельные слова и выражения, которые, с одной стороны, указывали на характер оскорбления, а с другой – были связаны с обстоятельствами отказа и вызова на дуэль. Приведем некоторые примеры:

ты и твой товарищ Аснес нахальные и глупые мальчишки;

kam ich Euch nur sagen, dass ihr dumme und freche Esel seid;

удары нагайки о стол;

махал нагайкой

толпа «Куронцев» с поднятыми палками и нагайками окружала Мандельштама и

била его ‹…› увидел на черепе глубокую рану;

«ты нахальная каналья»

rief ich ihm: «Canalie»;

не достоин такой чести

вызов

фордировал

не принимаю от Вас «Forderung»

по «Comment» противники не могут оставаться в одной квартире

как студент, гарантирующий «Comment»

напрашивался на оскорбление его действием[226]226
  Там же. Л. 7–30.


[Закрыть]

При количественном анализе всех помет видно, что проректор особенно выделял те слова, которые относились к дуэли, официально запрещенной университетской властью. Несостоявшееся разрешение дела чести позволило, однако, спустить дело на тормозах. 12 ноября был объявлен выговор с занесением в штрафную книгу всем пяти куронцам. За удар нагайкой по голове Мандельштама Адольфи дополнительного наказания не понес.

Обратимся к делу, которое стало предметом разбирательства городской полиции и университетской власти (лично ректора). 17 февраля 1894 г. на железнодорожном вокзале произошла потасовка между студентами-евреями и балтийскими немцами, после которой они были задержаны. Покинув полицейский участок, спустя час они продолжили выяснять отношения на Техельферской улице. В записке куронца Зиветера ректор подчеркнул выражения, указывающие на характер драки:

Еврейские студенты тогда кричали ‹…›. Тогда я подошел к этим четырем, и, узнав Гронгмана, ударил его по голове, за обиду моего имени в дежурной комнате. Тогда бросился Левенберг на меня с ключом и ударил меня в грудь, за что я его тоже бил по голове. После того мы уехали[227]227
  Дело Императорского Юрьевского университета о студенте Евгении Зиверте и других, обвиняемых в неприличном поведении и драке на вокзале (ЕАА. Ф. 402. Оп. 8. Ед. хр. 2441. Л. 2–3).


[Закрыть].

В отличие от предыдущего дела 1893 г., когда немецкие студенты писали свои объяснения по-немецки, в феврале 1894 г. немецкий студент впервые представил ректору свою записку на русском языке. Важно отметить, что Зиветер использовал в тексте определение «еврейский», маркируя национальную принадлежность «другого», своего обидчика:

‹…› мы встретили общество еврейских студентов ‹…› сказал ему: «dummer Rindvieh», на что они кричал «Du bist gefordet, Esel», чем кончилась сцена на перроне, которая только громким поведением еврейских студентов приняла характер нарушения общественной дисциплины. ‹…› Еврейские студенты тогда кричали ‹…›[228]228
  Там же. Л. 2–3.


[Закрыть]

В своих показаниях студенты (как немец, так и еврей) воспроизвели отдельные детали конфликта и словесные оскорбления на немецком, т. е. на языке, на котором они и были произнесены. Студент-еврей И.Л. Левенберг писал, например:

Тогда другой куронец крикнул первому: «Forden ihm doch!» Я что-то сказал, чего не могу вспомнить. Тогда «куронец» Зиверт подошел ко мне и, представившись, сказал: «Ich wollte Dir nur sagen, dass Du ein dummes Vieh bist». Во избежание дальнейших ругательств я возразил: «Esel, bist gefordet!»[229]229
  ЕАА. Ф. 402. Оп. 8. Ед. хр. 2441. Л. 1.


[Закрыть]

На материале других дел можно увидеть, что нанесенные студентами-немцами словесные оскорбления студенты-евреи в своих записках иногда переводят на русский язык, тем самым подчеркивая свою обособленность от немца-обидчика. Оскорбления, имевшие антисемитский характер, студенты-евреи опускали в своих объяснениях, студенты-немцы, наоборот, воспроизводили. 9 февраля 1895 г. произошел конфликт между студентом-евреем Эфраимом Гейманом и студентом-немцем Францем Дюпнером. В своей записке Дюпнер писал:

‹…› я находился на лекции в анатомическом театре и сидел рядом с Ефраимом Гейманом, причем последний стеснял меня, занимая больше места, чем ему следует ‹…› После окончания лекции я отозвал Ефраима Геймана в комнату рядом с аудиторией, т. е. в коридор, и сказал ему: «Если вы, нахальный жиденок…» но Ефраим Гейман не дал мне докончить предложение, сказав мне: «Вы! идиот!», за что я ему и дал пощечину ‹…›[230]230
  Дело Императорского Юрьевского университета о дисциплинарных взысканиях… (EAA. Ф. 402. Оп. 8. Ед. хр. 2437. Л. 22–22 об.).


[Закрыть]

В 1894–1895 гг. взаимоотношения между университетской властью, Юрьевской городской полицией, попечителем Рижского учебного округа и Лифляндским губернским жандармским управлением можно проследить на материале двух дел, в которых в качестве улики фигурирует антисемитский студенческий «Juden-Marsсh».

13 февраля 1894 г. в зале «Бюргемусс» студенты сорвали концерт Тирольского хора «Инталь». В середине концерта пьяные студенты неоднократно вызывали певицу Ринталь на бис. В результате директор распорядился прервать концерт. Тогда один студент залез на сцену и запел «Juden-Marsh», публика стала подпевать, оркестр – играть мелодию. Присутствовавший в зале юрьевский полицмейстер Фукс приказал оркестру прекратить исполнение марша. Во время беспорядка из зала на сцену летели апельсины. Об этом инциденте сообщила своим читателям местная газета «Postimees», которая, правда, не упомянула об антисемитской песне[231]231
  Postimees. 1894. № 36. (14. veebruar). Lk. 3.


[Закрыть]. Старший попечитель Университета доложил о происшествии проректору профессору государственного права А.Н. Филиппову.

24 февраля проректор обратился с двумя запросами: к юрьевскому полицмейстеру Э.Х. Расту и ротмистру Н.А. Василевскому, помощнику начальника Лифляндского губернского жандармского управления в Юрьеве. В начале марта проректор получил отчеты от двух представителей местной полицейской власти, которые сообщили подробности инцидента, предоставили копию песни «Juden-Marsch» и список студентов: 46 человек были членами немецких корпораций «Курония» и «Ливония»; 21 человек – из общества «Naturwissenschaftlicker Verein», еще 12 студентов не входили в корпорации и ферейны. На основании пункта 2 § 108 «Правил студентов» ректор А.С. Будилович вынес всем студентам выговор с внесением его в штрафную книгу. 24 марта проректор Филиппов предоставил попечителю Рижского учебного округа полный отчет о происшествии, предпринятых действиях и о наказании студентов; к записке был приложен текст «Juden-Marsch» («Text zum Trio»)[232]232
  Списки студентов, уволенных без права поступления, характеристики гимназистов и переписка с попечителем Рижского учебного округа, губернаторами и другими о политической неблагонадежности студентов. 1894 г. (EAA. Ф. 402. Оп. 7. Ед. хр. 332. Л. 18–22).


[Закрыть].

 
Die Juden, aber Ach!
Die werden wir nicht los,
Und schlagen wir darein
Mit Knütteln klein und gross.
Die Zeit wird kommen, bald
Wird Baroch König sein
Lieb’ Vaterland, lieb’ Vaterland kannst ruhig sein.
Das sind die Juden, die ich meine,
Schief und krumm die Nas’ und krumm die Beine
Wo’s was zu schachern giebt,
Da sind die Juden schlau.
Hier ein Jud’, da ein Jud! Jau! Jau! Jau!
 

Итогом переписки представителей разных структур власти стал запрет полицмейстера Раста «всем Юрьевским капельмейстерам вообще играть эту песню в публичных местах»[233]233
  Наряд Юрьевского полицмейстера о разнородных секретных бумагах (1 января 1894 года – 31 декабря 1895 года) (ЕАА. Ф. 325. Оп. 1. Ед. хр. 988. Л. 22).


[Закрыть]. Однако бытование этой антисемитской песни в городе не закончилось. В конце августа 1894 г. в Юрьеве была издана четырехстраничная книжка «Juden-Marsch» («Еврейский марш»), на которой были указаны композитор Kran’l и автор слов Carl Wermer. В конце четвертой страницы, после нот был приведен немецкий «Text zum Trio»[234]234
  См. книгу: www.digar.ee/arhiiv/et/raamatud/44891 (дата просмотра – 1 октября 2016 г.).


[Закрыть]. Несмотря на запрет со стороны юрьевского полицмейстера, 18 августа 1894 г. юрьевский отдельный цензор Егевер выдал цензурное разрешение на публикацию «Еврейского марша». Эта книжка тиражом 1000 экземпляров была напечатана в солидной Юрьевской типографии Шнакенбурга. Ее владельцем был староста купеческой гильдии К.Э. Генри. Хотя «Еврейский марш» был публично запрещен, местная власть не препятствовала частному распространению и знанию его текста, тем самым косвенно способствуя усилению антисемитских настроений. В августе 1894 г. публикация «Еврейского марша» аккумулировала и материализовала антисемитские настроения среди студентов-немцев. В этом контексте представляется неслучайным, что осенью 4 октября университетская власть завела отдельную папку, куда собирала дела, связанные со студентами-евреями.

При разрешении внутренних конфликтов среди студентов университетская власть наказывала всех, кто наносил оскорбление словом или делом. Исключением из правила стало дело 19 марта 1895 г. В ту ночь между 2–3 часами слушатель фармации Гирш Михелис был разбужен шумом, доносившимся из смежной комнаты, где трое пьяных студентов – Скуин, Гелмс, Герберсон – пели «Juden-Marsch» и стучали в стену. В результате возникшего конфликта студенты нанесли друг другу оскорбления словом, студент-еврей был избит. 24 марта Михелис подал проректору жалобу. 15 апреля датируется объяснение Скуина (латыша по национальности), к которому были приложены свидетельства Гелмса и Герберсона. Университетская власть предоставила Скуину возможность ознакомиться с текстом Михелиса, и в своем объяснении он приводит цитаты из записки студента-еврея. Предоставив прошение Михелиса Скуину, университетская власть тем самым дала ему возможность составить ту версию событий, которая была бы для нее убедительной и приемлемой.

В записке Скуин объясняет конфликт проявлением дурного характера студента-еврея. Созданный студентом образ Михелиса вполне узнаваем и включает в себя злонамеренность, коварство, обидчивость, мстительность – черты, характерные для общего в то время отрицательного представления о еврее:

‹…› он отличается крайне желчным и придирчивым характером ‹…› он имеет склонность малейшую неприятность ‹…› принимать за крупнейшую обиду ‹…› Михелис отличается неуживчивым и раздражительным характером и крайнею мстительностью ‹…› он нарочно не запер дверь, чтобы дать при входе кого-либо из нас туда, учинить скандал, как это и случилось с Герберсоном ‹…› я пришел к заключению, что Михелис действовал по заранее обдуманному плану[235]235
  Дело Императорского Юрьевского университета о дисциплинарных взысканиях… (EAA. Ф. 402. Оп. 8. Ед. хр. 2437. Л. 31–34).


[Закрыть].

Объяснение Скуина ярко демонстрирует психологическое различие в восприятии «своих» и «чужих» поступков. Действия Михелиса приписываются проявлению его истинной человеческой натуры; свои же действия Скуин изображает как естественную реакцию, закономерный ответ на поступки «чужого» Михелиса.

Версия и аргументы Скуина эмоционально оказались близки ректору Будиловичу, они соответствовали его личной картине мира. Интересно отметить, что к делу университетская власть приобщила показания свидетелей только со стороны Скуина, которые не видели ничего предосудительного в пении «Juden-Marsch». Слушатель фармации Г.И. Варшавский писал: «‹…› я из комнаты Г-на Скуина слыхал пение, но пение приличное, которое мне нисколько не мешало заниматься»[236]236
  EAA. Ф. 402. Оп. 8. Ед. хр. 2437. Л. 36.


[Закрыть]; студент Б. Грабовский показал: «‹…› не слышал никакого скандала со стороны студ. Скуина и бывших у него гостей. Я только слышал обыкновенное пение»[237]237
  Там же. Л. 37.


[Закрыть]. В итоге столь избирательного делопроизводства ректор Будилович приказал это дело «оставить без последствия». Университетская власть вынесла, по сути, оправдательное решение, никого не наказав ни за исполнение запрещенного «Еврейского марша», ни за нанесение Михелису оскорбления действием.

Мне представляется ошибочным искать формальное, рациональное, причинно-следственное объяснение решению ректора по делу Михелиса-Скуина. Это решение исключительное и аномальное в контексте других дел, когда университетская власть считала неприемлемым оскорбление студента и проректор Филиппов непременно наказывал обидчика. Этот частный случай характеризует не университетскую систему в целом, а именно частное лицо, ректора Будиловича. Несмотря на запрет «Еврейского марша» и стремление не допустить проявления антисемитизма в целом, ректор тем не менее мог закрыть глаза на оскорбления в адрес студентов-евреев.

При изучении национальных конфликтов и способов их разрешения необходимо больше внимания уделять не только административным механизмам, но и характеру, эмоциям, частным интересам чиновника. Несмотря на свой антисемитизм, Будилович в особых случаях защищал интересы студентов-евреев. 26 сентября 1894 г. в ресторане произошел конфликт между старшим адъютантом 18-го армейского корпуса И.И. Куляевым и студентами Пассиром и Меднисом. Адъютант нанес оскорбление словом, в ответ студенты вызвали его на дуэль. Адъютант сообщил об инциденте командиру 18-го армейского корпуса, генерал-лейтенанту барону Л.Л. Зедделеру, который письменно обратился к ректору Университета с требованием наказать студентов. Однако в результате вмешательства ректора и изучения им дела студенты-евреи получили извинения от адъютанта Куляева[238]238
  См. подробнее: Дело Императорского Юрьевского университета о дисциплинарных взысканиях… (EAA. Ф. 402. Оп. 8. Ед. хр. 2437. Л. 1–2 об.).


[Закрыть]. Ответить на вопрос, почему Будилович решил защитить студентов, вызвавших офицера на дуэль, официально запрещенную университетской властью, не представляется возможным. Можно только выдвинуть гипотезу, что Будиловичу, назначенному на пост ректора в 1892 г. и полному решимости бороться с остзейскими немцами, больше хотелось добиться извинения от адъютанта, тем самым унизив его начальника – немецкого барона.

Вслед за балтийскими немцами евреи были второй нежелательной группой студентов. Закономерно, что Будилович предложил попечителю учебного округа Лавровскому разрешить принимать в Университет семинаристов. Эта мера должна была увеличить общее количество студентов и уменьшить число евреев, прекратив практику их приема сверх процентной нормы[239]239
  См.: Фомичева О. А.С. Будилович. С. 130. С 1897 г. семинаристы могли поступать в Юрьевский университет, за исключением богословского факультета.


[Закрыть]. Среди документов городской полиции и Юрьевского университета удалось найти только одно дело, в котором студенты-евреи решительно отреагировали на публичное оскорбление словом, нанесенное представителем титульной нации. Это дело, как и скандал вокруг «Juden Marsch», получило широкий резонанс в том смысле, что его рассмотрели попечитель Рижского учебного округа и лифляндский губернатор и наказания были вынесены суровые.

29 сентября 1894 г. в концертном зале «Бюргемусс» выступала труппа Балтийского товарищества. Актер С.А. Трефилов исполнял куплеты, в частности не запрещенную для публичного исполнения песенку «Распродажа»:

 
Коммерсанты нынче стали
Для нас вновь изобретать,
Прежде мирно торговали,
Нынче стали плутовать.
Пойдет новомодной, назначают нам всегда,
На товар совсем негодный распродажу, господа.
Не страшимся мы напасти,
Не боимся мы беды,
Только нам одно несчастье –
Одолели нас жиды,
Да, от них мы часто плачем,
Да, от них ведь нам беда.
Всем евреям бы назначить
Распродажу, господа.
 

В этот вечер на представление специально пришло много студентов-евреев. Во время исполнения «Распродажи» они дружно, по словам полицмейстера, «громко шикали, кричали на всю залу и, несмотря на мое и всеобщее замечание публики не нарушать тишину, продолжали бесчинствовать и, наконец, громкими свистами совершенно нарушили порядок в зале, так что актеры продолжительное время на сцене стояли без действия, вследствие чего многие семейства вынуждены были оставить залу»[240]240
  Юрьевское городское полицейское управление. Протоколы, прошения и переписка о ранениях, оскорблениях, драках и др. (3 января 1894 – 29 сентября 1896 г.) (ЕАА. Ф. 325. Оп. 1. Ед. хр. 261).


[Закрыть]. Полицмейстер обратил особое внимание на слова студента-медика Израиля Моисеевича Райхера: «Мы, русские евреи, приглашены сюда для обрусения края, а сами русские нас еще обижают»[241]241
  Там же.


[Закрыть]. Студент был задержан.

Как убедительно показал А.Е. Иванов, «в 1860–1870-е годы в обиход новой еврейской интеллигенции входит понятие “русский еврей”»[242]242
  Иванов А.Е. Еврейское студенчество. С. 36.


[Закрыть]. Это был окончивший государственное учебное заведение (школу, университет) еврей, стремившийся избежать типичных еврейских проблем и войти в культурное поле русского влияния, тем самым его распространяя. Русский язык служил основой межнационального сближения. Конфликт студента Райхера с властью выявляет столкновение двух точек зрения на решение еврейского вопроса в разные эпохи. Если Александр II проводил политику сближения евреев с титульной нацией посредством общей школы, то при Александре III с конца 1880-х гг. начала преобладать политика великорусского шовинизма, были введены процентные нормы для поступления евреев в учебные заведения. Если полицейская и университетская власти четко разграничивали русского и еврея, не конструировали и не использовали идеологему «русского еврея», то другие студенты могли воспринимать владеющего русским языком еврея как русского[243]243
  В деле об избиении студента Михелиса в одной записке указывается: «‹…› попросили объяснить, почему он принимает пение “Juden-Marsch” за обиду для себя. Он сказал, что он по национальности еврей. Мы извинились перед ним, так как никто из нас того времени не знал, что он еврей ‹…› даже я, живший уже почти полгода в соседстве с ним и находившийся с ним до того времени в дружеских отношениях, никак подозревать не мог, что он еврей, а принимал его за русского» (Дело Императорского Юрьевского университета о дисциплинарных взысканиях; EAA. Ф. 402. Оп. 8. Ед. хр. 2437. Л. 31).


[Закрыть].

В деле вокруг куплета «Распродажа» укоренению распространяемого представления о студенте-еврее как воплощении антипатриотизма и неблагонадежности способствовало поведение товарищей Райхера. В знак солидарности в полицейский участок, где находился Райхер, в течение дня явились 14 студентов. Дело приняло серьезный оборот. 3 октября лифляндский губернатор составил рапорт и отправил письмо Будиловичу с требованием примерного наказания. 30 ноября попечитель Рижского учебного округа Лавровский также направил к ректору университета письмо, в котором подчеркнул:

‹так как› при большом числе евреев, принимаемых в названный университет, в среде его образовалось нечто вроде еврейской корпорации, солидарно действующей и представляющей собою какое-то национальное еврейское представительство, Губернатор признает необходимым принять решительные меры ‹…› ввиду того, что взысканиями, которые имеют быть наложены на виновных в буйстве студентов-евреев приговором Мирового Судьи, не будет достигнута цель – прекращение на будущее время столь нежелательных еврейских проявлений, Генерал-Лейтенант Зиновьев считает необходимым, в виде примера, исключить всех уличенных в производстве беспорядка студентов[244]244
  Юрьевское городское полицейское управление (ЕАА. Ф. 325. Оп. 1. Ед. хр. 261).


[Закрыть].

Главную задачу власть видела в том, чтобы не допустить сознательных и свободных поступков студентов, которые имели массовый (социальный, национальный, конфессиональный, политический) характер. Студент не имел права на публичный протест. 9 декабря 1894 г. из Университета были отчислены 15 студентов и слушателей-фармацевтов[245]245
  Дело Императорского Юрьевского университета о дисциплинарных взысканиях (Там же. Ф. 402. Оп. 8. Ед. хр. 2437. Л. 19).


[Закрыть]. В этом деле победила полицейско-юдофобская логика, согласно которой представители власти отказывались видеть и признавать, что поступок студентов в концертном зале и полицейском участке был продиктован защитой чести и достоинства.

Наибольшее официально зафиксированное количество столкновений между студентами-евреями и балтийскими немцами приходится на время русификации Остзейской провинции Российской империи, перехода Дерптского/Юрьевского университета на русский язык в делопроизводстве и обучении. На основе архивных материалов можно утверждать: в 1893–1895 гг. конфликты приобрели отчетливо агрессивный антисемитский характер. Остается открытым вопрос, считать ли увеличение количества принимаемых «русских евреев» и снижение количества немецких студентов теми дополнительными факторами, которые могли скрыто влиять на возникновение и характер столкновений в Университете. При разрешении конфликтов университетская и полицейская власти стремились не проявлять особую благосклонность к какой-либо стороне на основании национальной и конфессиональной принадлежности. Вместе с тем власти не препятствовали распространению антисемитских настроений: в концертном зале исполнялись песня «Распродажа» и «Juden Marsch», который позднее, несмотря на запрет, был напечатан с цензурного разрешения и получил дальнейшее распространение в городе. В начале 1890-х гг. евреи послужили временным средством увеличения числа русскоязычных студентов в Юрьевском университете, однако эти «русские евреи» (как и балтийские немцы) оставались для власти политически неблагонадежной, «чужой» группой. О взаимосвязи между русификацией, ростом конфликтов между студентами-евреями и балтийскими немцами, антисемитизмом и недоверием власти к «русским евреям» свидетельствует то, что в октябре 1894 г. университетская канцелярия завела отдельную «еврейскую» папку. Интересно, что это событие совпало с разгоравшимся в это время скандалом вокруг процесса А. Дрейфуса и общим ростом антисемитских настроений.