Текст книги "Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948–1953 гг."

19 октября 1949 г. Югославия была избрана непостоянным членом Совета Безопасности 39 голосами. За Чехословакию проголосовало 19 делегаций. Советская сторона расценила это как «сговор и сделку группы делегаций во главе с США с кликой Тито». Вышинский утверждал на сессии ГА, что выборы проведены с нарушением ст. 23 Устава ООН, требующей соблюдения принципов справедливого географического распределения мест. Он подчеркнул, что пять стран Восточной Европы «единодушно выдвинули кандидатуру Чехословакии, а кандидатура Югославии не была выдвинута». Вышинский в этой связи заявил, что Югославия не будет рассматриваться в качестве представителя восточноевропейских стран в Совете Безопасности, что введение Югославии в СБ расценивается в Москве как новое нарушение Устава, подрывающее основы сотрудничества в ООН[184]184
  Государственный архив Российской Федерации (далее – ГА РФ). Ф. 4459. Оп. 24. Д. 726. Л. 224–226.


[Закрыть].

Хикерсон в беседе с Карделем в начале ноября отметил, что для США конфликт Югославии «с русскими» является «крупнейшим событием после Второй мировой войны и возможным источником мировой войны». Он также считал, что попытка русских напасть на югославов обернется для советской стороны серьезными международными осложнениями[185]185
  Совет планирования Госдепартамента в сентябре 1949 г. предлагал в случае вооруженного конфликта с Москвой и ее сателлитами ограничиться предоставлением Югославии оружия и финансово-экономической помощи, отмечая высокую боеспособность югославской армии. Рекомендовалось в поддержке Белграда опереться на авторитет ООН: FRUS. 1949. Wash. 1975. Vol. II. P. 245.


[Закрыть]. Кардель, сообщая об этом Тито, добавлял, что, по его мнению, избранная югославской делегацией на сессии ГА ООН тактика себя оправдала, «особенно наше хладнокровие»[186]186
  AJ. F. 507. CK SKJ. IID/121.


[Закрыть]. Уместно предположить, что информация о настроениях американского руководства, поступавшая по разным каналам в Москву, могла стать сдерживающим фактором для сторонников военного решения вопроса по «клике Тито–Ранковича».

После появления 29 ноября 1949 г. третьей резолюции Информбюро, объявившей, что югославская компартия находится «во власти убийц и шпионов», югославское руководство вынуждено было окончательно сделать выбор между дальнейшей ориентацией на СССР и страны «народной демократии», которые фактически изгнали Югославию из своего «лагеря», и постепенной нормализацией всего комплекса отношений с западными державами, в первую очередь с США. Сближение с Западом было необходимо прежде всего по экономическим причинам, но также и как эвентуальная гарантия от агрессии с востока, что вплоть до марта 1953 г. не исключалось Белградом. На очередном заседании Политбюро 13 февраля 1950 г. Тито поднял вопрос о получении займов из США, условиях их предоставления, первых попытках американцев выдвинуть свои условия. Югославский лидер подчеркнул, что со стороны западных держав ведется организованная кампания давления, которой «мы не должны уступать, а наша позиция должна быть острой и недвусмысленной». Этот призыв получил единодушное одобрение членов Политбюро. На заседании 28 июня в связи с началом конфликта в Корее Кардель прямо заявил, что отдельные признаки свидетельствуют о его предварительной подготовке «русскими», которым удалось нащупать наиболее слабое звено в американской политике. Признавая, что ситуация в мире серьезно обострилась и четкого понимания, готовы ли русские «пойти» на мировую войну, нет, Кардель рекомендовал быть очень осторожными. Тито, информируя о своей беседе с американским послом Дж. Алленом, передал сделанное им уточнение о возможности для Югославии быть подвергнутой нападению как независимая и нейтральная страна, но не как член какого-то блока. «Мы рассчитываем на общественное мнение, поддерживаем все миролюбивые тенденции, и нас с этого пути не свернуть», – подчеркнул Тито[187]187
  AJ. F. 507. Sednice Politbiro CK SKJ od 28.06.1950. III/49. L. 50–51.


[Закрыть]. Кардель, развивая этот тезис, впервые поставил вопрос об оформлении широкого движения в поддержку активного нейтрализма, которое, отмежевавшись от троцкизма, и, возможно, от социалистов, следует оформить в Югославии. Опорой при этом должна стать Внешнеполитическая комиссия ЦК КПЮ, которую следует реорганизовать и укрепить, создав специальные группы по странам и секретариат для реализации принимаемых решений. Тито, поддержав Карделя, сказал, что еще в прошлом году народ ставил вопрос о необходимости отказа от пассивной позиции и простого отрицания клеветы. Тито предложил создать узкую группу (А. Ранкович, С. Вукманович-Темпо, М. Джилас) для изучения этого вопроса со всех сторон. Он подчеркнул, что необходимо объединить «нашу пропагандистскую активность с продвинутыми людьми», создать рабочую группу. В перспективе после необходимой подготовки она сможет трансформироваться в Секретариат, но в настоящее время ставить вопрос об этом еще рано. По ходу обсуждения М. Пьяде и другие члены Политбюро констатировали возможность создания указанной рабочей группы при Народном фронте, что получило одобрение собравшихся[188]188
  Ibid. L. 52.


[Закрыть]. Если признать это заседание аутентичным, а материалы – не сфабрикованными под влиянием позднейших идеологических требований (сомнение вызывает тот факт, что его стенограмма, в отличие от других документов архивного дела, успевших пожелтеть, была перепечатана на белой бумаге), то можно, видимо, считать, что мы имеем дело с первым свидетельством формирования югославской политики неприсоединения, обсуждением его общих принципов и возможной ориентации – лавировать между императивом выхода из экономической изоляции и необходимостью сохранить верность идеологическим принципам.

Давление, которое оказывали на Югославию США, стремившиеся максимально использовать советско-югославский конфликт в интересах своей глобальной и региональной политики, необходимо было редуцировать, искать возможность использования «американского фактора» в югославских интересах. Заблокировав попытки включить ФНРЮ опосредованно через Балканский пакт в НАТО, югославы сумели использовать для решения территориального спора с Италией вокруг Триеста. Балканский пакт они также в максимально краткий срок трансформировали из военно-политического блока, каким он был изначально задуман и к 1954 г. создан, в союз Греции, Турции и Югославии с целями экономического и гуманитарного развития. К середине 1950-х гг., с началом процесса нормализации, Югославия стала постепенно выходить на мировую арену, реализуя политику «активного нейтралитета», позднее получившую название политики «неприсоединения». Таким образом, Тито пытался, восстановив отношения с СССР и не ухудшив их с США, занять промежуточную позицию в биполярном мире, сохраняя идеологические основы своей новой системы, известной как «югославская модель социализма».

Отношения с Москвой и странами «народной демократии» в 1950–1952 гг. были практически разорваны, притом с некоторыми – даже дипломатические. Власти ФНРЮ были заняты проблемами обеспечения безопасности границ, регистрируя каждую провокацию, создавая их реестр, который затем регулярно представлялся на заседаниях соответствующих комитетов ООН[189]189
  АВП РФ. Ф. 0144. Оп. 35. Д. 13. П. 144. Л. 8–13; Д. 38. П. 146. Л. 1–13.


[Закрыть]. Также для международной общественности была подготовлена так называемая «Белая книга», составленная как сборник нарушений всего комплекса отношений с приграничными странами – Венгрией, Румынией, Болгарией и Албанией[190]190
  Там же. Д. 16. П. 145. Л. 1–3.


[Закрыть]. Интересной в этой связи представляется также информационная записка, подготовленная в конце сентября 1952 г. в аппарате ЦК СКЮ. Озаглавленная «Фазы политики СССР и его сателлитов по отношению к Югославии», она представляла развернутый анализ советской политики за истекшие четыре года, которая характеризовалась как империалистическая и направленная на подчинение Югославии Советскому Союзу. Авторы записки отмечали, что оказываемое начиная с 1948 г. давление на Югославию имело в основе цель сломить ее решимость сохранять свою независимость и самостоятельность и подчинить ее СССР. Такую же политику проводили и страны-сателлиты. Москва стремилась при этом решить две задачи. Первая была направлена на подчинение страны, ее территории и народа, а вторая определялась, как писали авторы записки, тем, что Югославия являлась «психологическим фактором», как пример «непослушания Москве, пример самостоятельной позиции, политики и доктрины, которая нарушала фронт послушных последователей советского империализма и разоблачала империалистическо-бюрократический уклон СССР»[191]191
  AJ. KMJ. I-3-b/673. L. 1.


[Закрыть]. Доказательством «несправедливого и злонамеренного отношения советского руководства к югославской революции» еще до начала конфликта авторы считали отказ Москвы от ее поддержки в 1943–1945 гг., указывая на факты расширения дипломатических отношений с эмигрантским правительством, разделение Югославии на зоны влияния с Британией (50 на 50), попытки вербовать находящихся в СССР военнопленных, а также участников НОД со стороны присланной в 1944 г. советской военной миссии. При этом стоит отметить, что югославские эксперты сознательно не учитывали специфику отношений СССР с западными союзниками в тот период, необходимость внешнеполитического лавирования ради достижения целей войны и послевоенного мирного урегулирования. Послевоенный период до появления резолюции Информбюро и после также делился в справке на два направления. В рамках первого Москва стремилась включить Югославию в свою систему сателлитов, а также поставить ее, как и другие страны, в зависимость от себя. Другое направление, уже после появления резолюции, было связано с попытками поставить во главе КПЮ тех людей, которые помогли бы реализовать первую задачу – обеспечить полное подчинение Югославии СССР[192]192
  Там же. L. 2–5.


[Закрыть].

Годы конфликта показали, что существовавшее стремление югославского руководства к совместному с СССР и восточноевропейскими странами строительству социалистического содружества было прервано в 1948 г. грубой и бескомпромиссной сталинской политикой диктата. Югославское руководство, твердо решившее не идти на примирение на условиях Кремля, пройдя через краткий переходный этап, избрало курс на построение собственной модели социализма, в основе которой лежала концепция восстановления аутентичного марксизма, очищенного от наслоений сталинизма. Вместе с тем при некоторых признаках либерализма эта модель в условиях отсутствия подлинной демократии, многопартийности, оставалась авторитарной однопартийной диктатурой, наследовавшей все пороки этой системы, что при многонациональном характере государства вызвало его распад после краткого периода процветания.

Т. В. Волокитина
От конфронтации до нормализации. Болгария и советско-югославский конфликт. 1948–1956 гг

Болгаро-югославские отношения непосредственно после Второй мировой войны определялись курсом на установление тесных связей и развитие сотрудничества. Мотивы у сторон при этом, однако, были разными. Для Софии сближение с Югославией открывало возможность выхода из международной изоляции и рассматривалось как фактор, способный положительно повлиять на будущий мирный договор и дальнейшее развитие страны в семье Объединенных Наций. Югославское руководство считало сближение прологом возможного объединения Македонии в рамках югославского государства и создания Южнославянской федерации, руководимой Белградом.

На протяжении 1947 г. были подписаны важные межправительственные документы, составившие основу болгаро-югославских отношений: Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, конвенция о культурном сотрудничестве, соглашения об экономическом сотрудничестве, об облегчении таможенного режима и подготовке таможенной унии, об условиях перехода границы пограничным населением. Была достигнута договоренность о консультациях по международным вопросам, затрагивавшим интересы обеих стран, об обмене студентами, отправке югославских учителей в Пиринскую Македонию, об открытии в Болгарии магазинов югославской книги и по некоторым другим вопросам. В начале 1948 г. стороны вплотную подошли к решению вопроса о создании югославо-болгарской федерации[193]193
  Подробнее см.: Гибианский Л. Я. У начала конфликта: Балканский узел // Рабочий класс и современный мир. 1990. № 2; Бухаркин И. В., Гибианский Л. Я. Первые шаги конфликта // Рабочий класс и современный мир. 1990. № 5; Гибианский Л. Я. К истории советско-югославского конфликта 1948–1953 гг.: Секретная советско-югославская встреча в Москве 10 февраля 1948 г. // Советское славяноведение. 1991. № 3; Гибианский Л. Я., Волков В. К. На пороге раскола в социалистическом лагере. Переговоры руководящих деятелей СССР, Болгарии и Югославии, 1948 // Исторический архив. 1997. № 4; Гиренко Ю. С. Сталин–Тито. М., 1991; Романенко С. А. Геополитика, национальные интересы и идеология коммунистического строительства. Причины и характер советско-югославского партийно-государственного конфликта на фоне холодной войны. 1945–1948 // Хмурые будни холодной войны. Ее солдаты, прорабы и невольные участники. М., 2012. С. 115–135 и др.


[Закрыть].

Несмотря на столь важные встречные шаги Софии и Белграда, в двусторонних отношениях имелись и определенные сложности, проявившиеся уже на завершающей стадии войны. Тогда только с помощью советского руководства удалось урегулировать вопрос об участии болгарской регулярной армии, перешедшей в оперативное подчинение 3-го Украинского фронта, в освобождении югославских территорий[194]194
  Подробнее см., напр.: История на Отечествената война на България 1944–1945 г. Т. 4. София, 1984. С. 234–235; Димитров Д. Политически и военни аспекти на българо-югославските отношения (краят на август – средата на октомври 1944 г.) // Известия на Военноисторическо научно дружество. Т. 57. София, 1995. С. 150–163; Васильева Н., Гаврилов В. Балканский тупик?.. Историческая судьба Югославии в XX веке. М., 2000; Аникеев А. С. Противостояние СССР–США в Юго-Восточной Европе и советско-югославский конфликт 1948 г. // Советская внешняя политика в годы «холодной войны» (1945–1985). Новое прочтение. М., 1995 и др.


[Закрыть]. Помимо трудного восприятия югославами трансформации вчерашнего оккупанта в сегодняшнего союзника, в послевоенное время корректировки требовали деликатные территориальные проблемы – македонская и отошедших в 1919 г. по Нейискому мирному договору к Королевству сербов, хорватов и словенцев так называемых Западных территорий (в болгарском политическом лексиконе они именовались Западными окраинами), населенных преимущественно болгарами. Советско-югославский конфликт положил начало открытому противостоянию балканских соседей.

Накануне и после совещания в Бухаресте

Критическая позиция Москвы в отношении Югославии стала известна Георгию Димитрову и Василу Коларову 18 марта 1948 г. в Москве, в день подписания между Советским Союзом и Болгарией Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Болгарские представители были ознакомлены с поступившей из Белграда секретной информацией о расширенном заседании Политбюро ЦК КПЮ, состоявшемся 1 марта. «Доверенное лицо» (это был член Политбюро ЦК КПЮ, министр финансов Сретен Жуйович) через советского посла в Белграде А. И. Лаврентьева сообщало, что на заседании югославские руководители категорически отвергли критику в свой адрес, прозвучавшую на встрече Сталина и Молотова с югославской и болгарской делегациями в феврале 1948 г., и констатировали неблагоприятное развитие советско-югославских отношений (Тито говорил в частности о советском «великодержавном шовинизме»). Был также затронут вопрос и о болгаро-югославских отношениях в контексте планировавшегося ранее создания федерации двух стран. Отметив более благоприятное экономическое положение Югославии и ее больший «авторитет», Тито подчеркнул, что выплата Болгарией репараций Греции станет дополнительным бременем для Югославии и что вообще условия для федерирования «не созрели». Милован Джилас, как сообщил Жуйович, заявил на заседании, что Димитров разделяет позицию югославов.

В Москве болгары оказались в трудном положении. Мало того, что полученная информация стала неожиданной, следовало «правильно» и убедительно отреагировать на нее, поскольку Сталин и Молотов поинтересовались их мнением. Судя по записи В. Коларова, он и Димитров ограничились осторожным заявлением: «Кое-что, возможно, преувеличено, но в целом сообщение вполне правдоподобно… В КПЮ создается опасная обстановка»[195]195
  Централен държавен архив на Република България (далее – ЦДА). Ф.147. Оп.2. А. е.1083. Л.1–3; Баев Й. Военно-политическите конфликти след Втората световна война и България. София, 1995. С. 113–115.


[Закрыть]. Видимо, стремясь сориентировать болгар и рассеять их возможные сомнения, Сталин охарактеризовал позицию Белграда как троцкизм и оппортунизм, попутно «разоблачил» сотрудника МИД Югославии «английского шпиона» В. Велебита и отметил трудное положение расположенного к СССР министра иностранных дел С. Симича. Информировал он также и об отзыве из страны советских советников[196]196
  ЦДА. Ф. 147. Оп. 2. А. е. 1083. Л. 1–3.


[Закрыть].

Вернувшись из Москвы, Димитров довел столь важные новости до своего ближайшего окружения. 25 марта 1948 г. он отметил в своем дневнике: «Ознакомил Вылко [Червенкова], Югова, Чанкова с документом о заседании югосл[авского] ЦК (троцкистские и антисоветские заявления)»[197]197
  Георги Димитров. Дневник. 9 март 1933 г. – 6 февруари 1949 г. София, 1997. С. 608.


[Закрыть]. А после получения болгарами письма ЦК ВКП(б) от 27 марта, адресованного югославскому руководству, Димитров, подчеркнув в разговоре со своим секретарем Неделчо Ганчовским самомнение югославов, зазнайство и головокружение от успехов, заметил: «Критика правильная. Они должны исправиться»[198]198
  Цит. по: Аначков М. Георги Димитров между Сталин и Тито // Везни. Год. XXIV. Бр. 2/2014. С. 104.


[Закрыть]. Казалось бы, оценки даны, точки над «i» расставлены… Однако сказать с полной определенностью, каким на самом деле было в тот момент отношение болгарского лидера к столь неожиданно возникшему югославскому «вопросу», трудно. Некоторые факты указывают скорее на то, что он был в числе тех руководителей стран «социалистического лагеря» (Владислав Гомулка, Георге Георгиу-Деж, Клемент Готвальд), которые скептически отнеслись к обвинениям Москвы в адрес югославов, не склонны были принимать их за чистую монету и уж во всяком случае не спешили выражать свое отношение. Хотя Политбюро ЦК БРП(к) солидаризировалось с советской позицией, приняв 6 апреля 1948 г. соответствующее решение, болгарские руководители не сразу сообщили об этом советским «друзьям». Известно, что резолюция Политбюро ЦК БРП(к) с осуждением югославов была направлена в Москву только 18 апреля, после того как это сделало руководство венгерской компартии[199]199
  Гибианский Л. Я. От первого ко второму совещанию Коминформа // Совещания Коминформа. 1947, 1948, 1949. Документы и материалы. М., 1998. С. 369.


[Закрыть]. При этом из записи в дневнике Димитрова следует, что работа над текстом продолжалась до последнего: в день отправки письма на вечернем заседании Политбюро его члены всё еще «редактировали… решение по письму ЦК ВКП(б)» югославскому руководству[200]200
  Георги Димитров. Дневник. С. 611.


[Закрыть]. Раньше, накануне визита Димитрова в Прагу для подписания болгаро-чехословацкого договора о дружбе и взаимной помощи, он выразил желание встретиться в Белграде с кем-либо из югославских первых лиц при возвращении из чехословацкой столицы. По всей вероятности, болгарский руководитель, условливаясь о встрече, хотел получить информацию из первых рук, выслушать объяснения югославов. Но планы изменились, и встреча состоялась уже на пути в Прагу, 18 апреля, на белградском вокзале и была по-деловому короткой: М. Джилас вспоминал, что разговор длился всего 15 минут, а сопровождавший Димитрова посол Чехословакии в Софии Ф. Кубка в своем дневнике указал, что встреча продолжалась полчаса[201]201
  Kubka F. Bulharský denik. Zapiskí spisovatele a diplomata. Praha, 1949. S. 299. Ссылаясь на дневник Кубки, болгарский историк Й. Баев, вероятно, допустив ошибку при переводе, указал, что беседа длилась два часа (Баев Й. Военно-политическите конфликти след Втората световна война и България. София, 1995. С. 116).


[Закрыть]. Сам Димитров в дневнике 18 апреля кратко отметил: «Джилас и Симич посет[или] нас в поезде»[202]202
  Георги Димитров. Дневник. С. 611.


[Закрыть]. Предельная лаконичность и по сути безликость этой записи наводят на определенные размышления. Скорее всего, они свидетельствуют об осторожности Димитрова и нежелании в этом случае, в отличие от многих других, довериться своему дневнику. Ведь по свидетельству Джиласа, многократно приводимому в работах историков, болгарский руководитель в разговоре с глазу на глаз якобы выразил югославам поддержку, пожелал им «держаться», «быть твердыми»[203]203
  Ðilas M. Vlast i pobuna. Beograd, 1991. S. 155; Исусов М. Сталин и България. София, 1991. С. 73; Фосколо М. Георги Димитров. Една критическа биография. София, 2013. С. 302, и др. В отличие от абсолютного большинства авторов, с доверием воспринимающих информацию Джиласа, болгарский исследователь М. Аначков считает ее сомнительной. «Исключено, – пишет этот автор, – чтобы он (Димитров. – Т. В.) позволил себе заявить перед кем бы то ни было о своей, отличной от советского лидера, позиции по столь щекотливому вопросу» (Аначков М. Георги Димитров между Сталин и Тито. С. 105).


[Закрыть]. Кстати, позднее эта история получила продолжение, о чем будет сказано ниже.

Тогда же Димитров попросил Джиласа устроить ему личную встречу с Тито на обратном пути из Праги. Как сообщил 21 апреля 1948 г. помощник министра иностранных дел Югославии А. Беблер послу А. И. Лаврентьеву, Димитров планировал остановиться в Белграде на один-два дня для обсуждения вопроса о болгаро-югославской федерации[204]204
  Восточная Европа в документах российских архивов. 1944–1953 гг.: В 2 т. / Отв. ред. Г. П. Мурашко. Т. I: 1944–1948 гг. М., 1997. Док. № 278. С. 864.


[Закрыть]. Понятно, однако, что главной темой бесед неминуемо оказалась бы возникшая напряженность в отношениях Москвы и Белграда.27 апреля в разговоре с Лаврентьевым болгарский посол в Белграде Пело Пеловский сетовал, что «по неизвестной ему причине» (здесь и далее курсив мой. – Т. В.) Димитров «изменил свое первоначальное решение», в связи с чем МИД Югославии выражал недовольство[205]205
  Там же. Док. № 280. С. 867.


[Закрыть]. Источниками, однако, не подтверждается инициирующая роль Димитрова при отмене встречи. Да и позиция югославского внешнеполитического ведомства в передаче Пеловского выглядит странно. Сомнительно, чтобы МИД не знал об отправленной 25 апреля Тито телеграмме в Прагу, где всё еще находился Димитров. Сообщая о получении югославами болгарской резолюции, адресованной ЦК ВКП(б), Тито был категоричен: «Содержание этой резолюции настолько вредно не только для нашей партии, но и для нашей страны, что я считаю невозможными какие-либо переговоры в Белграде»[206]206
  Цит. по: Аначков М. Георги Димитров между Сталин и Тито. С. 105; ЦДА. Ф. 146 Б. Оп. 4. А. е. 645. Л. 37.


[Закрыть].

Политбюро ЦК БРП(к), однако, не оставило надежды «образумить» югославов и решением от 6 мая 1948 г. поручило Димитрову обратиться к Тито с личным письмом, указать на «опасный путь, по которому пошло руководство КПЮ»[207]207
  ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 6. А. е. 482. Л. 1.


[Закрыть]. Но быстро менявшаяся обстановка помешала выполнению этого «поручения».

Очевидно, что время осторожного выжидания и, может быть, известных колебаний Димитрова истекло. 10 мая 1948 г., излагая в письме В. М. Молотову свою позицию в связи с обращением ЦК ВКП(б) к КПЮ от 4 мая, он уже выразил восхищение «прекрасным сталинским документом», призванным помочь югославским коммунистам «выйти из состояния безысходности, в которое их вовлекли самолюбивые, болезненно амбициозные и легкомысленные руководители». Одобрив предложение советской стороны обсудить положение в КПЮ на ближайшем заседании Информбюро, Димитров признал «исключительную» пользу этой акции и для других компартий, в том числе для БРП(к). А предположив возможную негативную реакцию югославских руководителей («уклонятся от участия в заседании или затянут его созыв»), болгарский руководитель, со своей стороны, предложил ознакомить актив КПЮ с содержанием советского письма, а может быть, и «раскритиковать позицию КПЮ в печати»[208]208
  Георги Димитров. Дневник. С. 613.


[Закрыть]. Но за внешне вполне определенной позицией Димитрова скрывалась, по свидетельству Ганчовского, «большая личная драма», которую он переживал в тот момент и которая «отразилась на нем очень плохо»[209]209
  Аначков М. Георги Димитров между Сталин и Тито. С. 104.


[Закрыть]. Некоторые исследователи считают, что Димитров, вероятно, испытывая сомнения в правильности своих действий, пытался хоть как-то выразить моральную поддержку Тито. И находят тому зримые подтверждения. Например, под таким углом зрения рассматривают нарушение Димитровым установленного дипломатического протокола во время подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи в Праге: положенному строгому черному болгарский руководитель предпочел белый костюм (любимый цвет Тито)[210]210
  Фосколо М. Георги Димитров. С. 303.


[Закрыть]. Или поздравительную телеграмму с «братским приветом и наилучшими пожеланиями» и подарок, переданный югославскому лидеру 25 мая по случаю его дня рождения. Кстати, Димитров оказался единственным из руководителей стран «социалистического лагеря», кто осмелился на такой шаг.

Летом 1948 г. Болгария, как и другие страны «социалистического лагеря», включилась в кампанию «коминформизации» конфликта. В июне на втором, бухарестском, совещании «международного центра координации» представители БРП(к) внесли свою лепту в этот процесс. Отмечая выступление болгарского делегата Трайчо Костова, А. А. Жданов сообщал в Москву Сталину, что его доклад представляет «особый интерес», ввиду чего полный текст будет направлен в Москву самолетом[211]211
  РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 3. Д. 108. Л. 20; Совещания Коминформа. С. 493.


[Закрыть]. Доклад Костова, опиравшийся на установки Информбюро, сформулированные на первом совещании 1947 г., содержал признание таких серьезных ошибок при проведении в жизнь «в целом правильного политического курса БРП(к)», как недооценка неизбежности обострения классовой борьбы, иллюзии по поводу возможности смягчения этой борьбы в условиях Болгарии, неясности в определении перспектив продвижения к социализму, ставка на «патриотически настроенных промышленников и торговцев», якобы способных сочетать собственные интересы с интересами рабочего класса и государства, и пр. Костов критиковал идею гармоничного сосуществования государственного, кооперативного и частного секторов в экономике, а также былые заявления болгарского руководства об отсутствии в стране антагонистических противоречий между рабочими и крестьянами. Новые установки фактически ревизовали идею народной демократии как отличной от советской формы перехода к социализму, отражали ориентацию на сталинскую позицию в отношении характера и темпов развития революционного процесса в странах «социалистического лагеря», но вместе с тем противоречили подходам Г. Димитрова – искреннего протагониста тактики национального фронта и особых, специфических, путей отдельных стран к новому общественному строю. По определению крупного болгарского исследователя акад. Мито Исусова, Костов «повернулся спиной» к тому новому, что сформулировал Димитров в вопросе революционной трансформации буржуазного общества[212]212
  Исусов М. Сталин и България. С. 154–155.


[Закрыть]. (Добавим – и к тем, несомненно, творческим установкам, в разработке которых непосредственное участие принимал сам Костов: ему, в частности, принадлежало основное авторство концепции новой экономической политики партии, сочетавшей интересы различных классов и слоев болгарского общества и утвержденной ЦК партии осенью 1945 г.). Но было и еще одно важное обстоятельство, имевшее для Москвы с учетом главной задачи совещания, куда большее значение. Как можно было понять из шифртелеграммы Жданова, «особый интерес» придавали докладу Костова якобы вскрытые им «действительные попытки югославов прибрать Болгарию к рукам»[213]213
  РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 3. Д. 108. Л. 14, 20.


[Закрыть]. По всей вероятности, имелось в виду не только детальное изложение болгарским представителем весьма болезненного для обеих сторон македонского вопроса[214]214
  Полный текст доклада см.: РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 4. Д. 58. Л. 154–182. Тщательный анализ доклада предпринят: Ангелов В. Хроника на едно национално предателство. Опитите за насилствено денационализиране на Пиринска Македония (1944–1949 г.). Благоевград, 1999. С. 263–265.


[Закрыть], но и прозвучавшее утверждение, что югославы через федерацию при неравноправном участии Болгарии стремились превратить свою страну в «гегемона на Балканах против СССР»[215]215
  Совещания Коминформа. С. 430.


[Закрыть]. В Москве доклад Костова вызвал положительный отклик.

Об этом позднее, на III пленуме ЦК БКП[216]216
  Новое название – БКП – партия получила на V съезде в декабре 1948 г.


[Закрыть] 26–27 марта 1949 г., скажет В. Червенков, приведя слова Сталина на встрече с болгарской делегацией в Москве в декабре 1948 г. Обращаясь к Костову, советский руководитель заметил: «Я читал ваш доклад на совещании Информбюро. Мы его одобрили тогда…»[217]217
  ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 5. А. е. 34. Л. 69.


[Закрыть] Несомненно, продемонстрированный Костовым на бухарестском совещании антититоизм пришелся «ко двору» московскому руководству.

20 июня, накануне установочного доклада А. А. Жданова на совещании, советская делегация провела встречи в индивидуальном порядке с представителями «братских» компартий для выяснения их позиции по югославскому вопросу. Особое внимание уделялось связям белградского руководства с западными разведками: советская сторона хотела знать по этому поводу мнение «друзей». Тр. Костов и В. Червенков, однако, не смогли сообщить что-либо интересное. Костов упомянул лишь о якобы существовавших у болгарских коммунистов еще с конца 1930-х гг. подозрениях относительно Тито, который, будучи на нелегальном положении, «вел образ жизни не по средствам». (Вероятно, это сообщение содержало намек на имевшийся у Тито некий тайный источник финансирования.) Сообщая «Филиппову» (Сталину) о встрече, Жданов, Маленков и Суслов подчеркнули, что, по мнению болгар, следует искать опору в «здоровых элементах» КПЮ и народа, поскольку нынешнее руководство «неспособно исправиться». Выразив обеспокоенность перспективами развития отношений с Белградом и особенно возможной засылкой банд в Македонию, болгарские делегаты отметили необходимость «скорее наводить порядок в Югославии»[218]218
  Совещания Коминформа. С. 482–484.


[Закрыть]. Кому и какими конкретно способами следовало этим заняться, болгары не уточняли, однако, думается, ответ напрашивался сам собой, предполагал руководящую роль и «твердую руку» Москвы.

В отличие от болгарских представителей, Пальмиро Тольятти, Жан Дюкло, Матьяш Ракоши и Георге Георгиу-Деж, по оценке советской стороны, были убеждены в наличии в руководстве КПЮ «прямых агентов американцев и англичан»[219]219
  Там же. С. 485.


[Закрыть], однако в резолюцию бухарестского совещания эта версия не вошла. По всей вероятности, в тот момент шпионский след в действиях югославских «верхов» было решено публично не выявлять, но, как оказалось впоследствии, прозвучавшие обвинения не были забыты.

После бухарестской встречи, завершившей скрытую фазу конфликта, София оказалась в сложном положении: в двусторонних отношениях предстояло реально совершить поворот на 180°.И это после того, как болгарское руководство приложило немало усилий для преодоления традиционных антисербских настроений в стране. Несомненно, для выработки детальной и всесторонне мотивированной антиюгославской позиции болгарскому руководству требовалось время. Поэтому на созванном уже 27 июня 1948 г. XV расширенном пленуме ЦК партии решалась задача-минимум – обсудить меры, которые следовало предпринять для разъяснения установок Информбюро в стране. Более подробное рассмотрение вопросов о политике БРП(к), состоянии партии и ее руководства, допущенных ошибках и слабостях и, главное, об уроках, которые предстояло извлечь из югославского «случая», откладывалось на следующий пленум партии, созыв которого планировался также в ближайшие дни[220]220
  ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 5. А. е. 22. Л. 1–2.


[Закрыть].

В центре работы XV пленума был пространный доклад Тр. Костова об обсуждении, точнее осуждении, действий руководства КПЮ на бухарестском совещании и его решениях. Выступления делегатов в прениях были по-военному краткими и единодушными в критике югославской стороны. Доклад был принят за основу разъяснительной работы на собраниях партийного актива в стране, в которых приняли непосредственное участие первые лица БРП(к). Позицию Димитрова в тот момент можно, думается, определить как двойственную. С исторической дистанции нельзя не признать неоправданно оптимистическим и даже пафосным его прогноз, данный в заключительном слове на пленуме. «Разъяснительная работа, подкрепленная аргументами и конкретными фактами из резолюции и доклада тов. Трайчо Костова, – отметил он, – должна исходить из близкой перспективы, что положение в югославской партии будет исправлено, что в ее среде имеется достаточно здоровых сил, что там не только Жуйович и Хебранг, но и многие другие члены стоят на позиции резолюции Информбюро <…> что есть силы среди народов Югославии, которые, несмотря на шум, который может подняться, выведут на правильный и твердый путь нашу братскую Югославию, и что с этой точки зрения мы не допустим ничего, что помешало бы созданию будущего федеративного союза нашего народа и народов Югославии. Определяя подобным образом перспективу, мы косвенно поможем тем здоровым силам в Югославии, которые борются против нынешней неправильной антисоветской, антипартийной и антидемократической политики руководителей Югославской коммунистической партии. Не должно остаться никакого сомнения, что результатом этой тяжелой борьбы в Югославии явится оздоровление Югославской коммунистической партии и пребывание ее в семье коммунистических партий, установление братских взаимоотношений с этими коммунистическими партиями, особенно с партией Ленина и Сталина. <…> Такая уверенность должна быть и в нашей партии полной, стопроцентной»[221]221
  Там же. Л. 13–14.


[Закрыть].

Вместе с тем более «приземленной», но зато и более реалистичной видится оценка Димитровым перспектив двусторонних отношений: «Нужно ожидать известных затруднений в наших взаимоотношениях между Югославией и Болгарией как народными республиками, поскольку отделить руководство Югославской коммунистической партии от правительства Югославии сейчас невозможно. Нет сомнений, что мы будем иметь трудности и во взаимном сотрудничестве в экономической, политической и культурной областях, в связях между их и нашими общественными организациями, между их и нашей армиями и пр. Трудности и сложности будут во всех областях наших взаимоотношений»[222]222
  Там же. Л. 11–12.


[Закрыть]. К сожалению, именно этот прогноз начал быстро сбываться.

Уже на стадии подготовки следующего, XVI пленума ЦК БРП(к), которая проходила в условиях углубления советско-югославского конфликта, болгарское руководство, не имея ни малейшей свободы выбора, было вынуждено отступить от прозвучавшего на XV пленуме обещания сделать всё от него зависящее для поддержания добрососедских и дружественных отношений между Народной республикой Болгарией и Федеративной Народной Республикой Югославией[223]223
  Там же. Л. 52.


[Закрыть].