Текст книги "Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948–1953 гг."

8 июля 1948 г. Политбюро ЦК БРП(к) по рекомендации Москвы единодушно решило отклонить приглашение югославов на очередной съезд КПЮ[224]224
  Вопрос специально рассматривался на заседании Секретариата Информбюро 5 июля 1948 г. Предваряя обсуждение, М. А. Суслов сообщил, что ЦК ВКП(б) «считает нецелесообразной посылку делегаций на V съезд КПЮ», и внес проект соответствующей резолюции. В единодушно принятом документе указывалось, что «Центральные комитеты каждой партии могут каждый в отдельности по-своему мотивировать отказ от посылки делегаций». Хотя югославы просили сообщить ответ заранее, было условлено, что ответы-отказы будут даны после 15 июля, т. е. фактически накануне открытия съезда (Архив Президента Российской Федерации (далее – АП РФ). Ф. 45. Оп. 1. Д. 360. Л. 5, 12–13). Намерение потрепать нервы югославским руководителям налицо.


[Закрыть] и поручило В. Червенкову подготовить ответ югославам. На заседании была также сформулирована четкая позиция по вопросу о перешедших из Югославии на болгарскую территорию сторонниках резолюции Коминформа – «не возвращать, а принимать как политических эмигрантов». Одновременно органам госбезопасности предписывалось принять меры против проникновения в страну «враждебных элементов и иностранных агентов». Кроме того, было признано необходимым отозвать болгарских студентов, обучавшихся в военных заведениях Югославии, а также приостановить обмен участниками молодежного бригадирского движения и детскими группами. Вопрос о студентах гражданских вузов было решено рассмотреть дополнительно[225]225
  ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 6. А. е. 514. Л. 1; Стамова М. Враждебност или добронамереност в българо-югославските отношения (юни 1948 – януари 1963 г.) // История. 1999. Год. VII. № 1. С. 19.


[Закрыть].

13 июля текст ответа на приглашение югославов на съезд был утвержден на XVI пленуме ЦК. Основная причина отказа – «антимарксистское и антисоветское поведение» ЦК КПЮ, «отрыв от единого антиимпериалистического, демократического фронта», невозможность, чтобы в создавшейся обстановке съезд стал «выразителем здоровой и свободной воли коммунистов Югославии»[226]226
  ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 5. А. е. 25. Л. 208.


[Закрыть].

«Работа над ошибками» болгарских коммунистов в контексте разгоравшегося конфликта предполагала также окончательное выяснение важнейшего вопроса о тактике Отечественного фронта и, шире, о воплощенном в ней представлении о собственном, болгарском, пути к социализму. Из документов видно, что острая борьба развернулась уже при подготовке основного доклада на XVI пленуме. По всей вероятности, Димитров не был склонен к принципиальному пересмотру вышеуказанных установок, однако под давлением Костова был вынужден включить в доклад полный текст выступления своего соратника в Бухаресте[227]227
  Позднее, на пленуме ЦК БКП в марте 1949 г., В. Червенков рассказал, как проходило обсуждение доклада Димитрова: «Тов. Тр. Костов ударил тогда по столу и заявил, что если тов. Димитров не процитирует весь доклад нашей делегации на заседании Информбюро, то он [Костов] возьмет на пленуме слово и выступит фактически с содокладом» (ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 5. А. е. 34. Л. 74–75). Допустить такой страшный грех, как проявление фракционности в руководстве, Димитров не мог и отступил перед натиском Костова.


[Закрыть]. На одном из заседаний Политбюро из уст Костова прозвучала и прямая критика в адрес Димитрова. Уже задним числом на вышеупомянутом III (мартовском 1949 г.) пленуме ЦК БКП сам Костов назвал ее «очень острой», «зашедшей весьма далеко в поисках политической оценки допущенных ошибок», и был вынужден признать, что в конечном счете она могла обернуться «подрывом авторитета тов. Г. Димитрова как вождя партии»[228]228
  ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 5. А. е. 34. Л. 44.


[Закрыть].

Заметим, что эти признания Костова прозвучали в период активного конструирования его «дела». Но самокритика не только не помогла разрядить обстановку, но и стала для его соратников по партии дополнительным аргументом, доказывавшим намерение Костова создать «антидимитровскую фракцию» с целью отстранить Димитрова от руководящего поста в партии. Попытки Костова сослаться на партийный подход к критике, исключающий ее «удушение», на понимание им «огромной роли» Димитрова не имели успеха[229]229
  Там же. Л. 30, 44, 45, 49, 216.


[Закрыть]. (На указанном пленуме он был выведен из состава ЦК БКП и смещен с правительственных постов. Спустя некоторое время назначен директором Народной библиотеки Кирилла и Мефодия, а в июне 1949 г. исключен из БКП и арестован.)

Таким образом, непосредственно после бухарестского совещания в «верхах» БРП(к) возникла напряженность, которая отражала не только начавшуюся принципиальную идейно-теоретическую переориентацию партии, но и получила определенный персонифицированный «привкус». На XVI пленуме ЦК БРП(к) Димитров выступил с острой самокритикой, по существу целиком взяв на себя вину за «ошибки» партийного руководства, сформулированные в духе выступления Костова в Бухаресте. А они оказались значительными: помимо фактической ревизии тактики Отечественного фронта констатировались недостаточное развитие внутрипартийной демократии, критики и самокритики как основной движущей силы в жизни партии; недостаточная коллегиальность в работе партийного руководства, в том числе ЦК; распространение командных методов; недооценка партии как коллективного органа; неоправданная отсрочка проведения партийного съезда; сильная засоренность партии «случайными, гнилыми, карьеристскими элементами»; слабый идейно-политический уровень коммунистов; рост таких негативных проявлений у партийцев, как нескромность, зазнайство, стремление к роскоши и т. д., и т. п. Включив в доклад, как уже говорилось, значительную часть выступления Костова на совещании Коминформа, в частности критику отставания болгарских коммунистов в теоретическом осмыслении переходного периода[230]230
  Там же. А. е. 25. Л. 15–20.


[Закрыть], Димитров, однако, попытался было отстоять прежнюю тактику ОФ как адекватную сложившимся условиям. Однако необходимость сообразовываться с коминформовскими установками в конечном счете заставила его отступить, совершить резкий поворот в своих прежних оценках партийного курса. Представляется, что в значительной степени вынужденное заявление Димитрова о коренной ошибочности теории сотрудничества классов явилось прологом фактического разрыва со стратегией ОФ, наметило перспективу «идеологической сдачи» ее сторонников. Сделанный им упор на принцип коллективного руководства вкупе с провозглашением «товарища Сталина» «единственным всеми признанным вождем и учителем» всех компартий выдавал, с нашей точки зрения, опасение быть обвиненным в «вождизме», вменявшемся, как известно, Тито и противопоставлявшемся «естественному» авторитету и харизме советского лидера. «Не партия должна зависеть от руководителей, а руководители – от партии», – подчеркнул Димитров. Верность марксистско-ленинскому учению, исполнение здоровой коллективной воли партии он связал с обликом «настоящих» партийных руководителей. В целом резолюция пленума фокусировала внимание коммунистов на неизбежном усилении классовой борьбы, намерении реакции восстановить капиталистические порядки в стране и необходимости всеми силами крепить единство и сплоченность партии. От членов БРП(к) требовались непримиримость к классовым врагам и постоянная неусыпная бдительность[231]231
  ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 5. А. е. 25. Л. 37–45.


[Закрыть].

В духе «исторической» резолюции XVI пленума (именно так ее вскоре стали называть в партийных документах и пропагандистских материалах) предстояло соответствующим образом мобилизовать партийную массу. Однако болгарское руководство не особенно спешило: только через три месяца, 7 октября 1948 г., в околийские, городские и районные комитеты БРП(к) была разослана подписанная Костовым от имени ЦК специальная инструкция «О повышении бдительности в партии». В 15 пунктах документа прописывались конкретные меры по выявлению и разоблачению врага, направляющего свои «отравленные стрелы» в первую очередь против партии, а также обязанности в связи с этим партийного руководства на местах и каждого коммуниста[232]232
  РГАСПИ. Ф. 575. Оп. 1. Д. 93. Л. 1–4 (на болг. яз.); Восточная Европа в документах российских архивов. Т. II: 1949–1953 гг. М., 1998. Док. № 2. С. 11–14.


[Закрыть]. На наш взгляд, очевидную задержку с появлением этого документа объясняет непростая обстановка в высшем руководящем эшелоне, обострившаяся в связи с прогрессирующей болезнью Г. Димитрова[233]233
  8 августа 1948 г. медицинский консилиум при участии прибывших в Софию советских профессоров И. А. Валединского и Грынчара рекомендовал Димитрову срочно пройти двухмесячный курс лечения в правительственном санатории в Барвихе. 19 августа Сталин и Молотов настойчиво советовали Димитрову последовать рекомендации врачей. С 15 сентября по 22 ноября 1948 г. Димитров находился на лечении в Советском Союзе (Георги Димитров. Дневник. С. 621, 622, 628, 643).


[Закрыть].

В новых условиях болгарское руководство, заявляя о готовности поддерживать добрососедские отношения с Югославией, сформулировало на V съезде БКП (декабрь 1948 г.) категорическое условие для этого: «возвращение» соседней страны «в лагерь СССР и народных демократий», неукоснительное следование «великому учению марксизма-ленинизма» и принципам интернационализма[234]234
  Димитров Г. Политически отчет на ЦК на БРП(к) пред V конгрес на партията (19 декември 1948 г.). София, 1948. С. 70.


[Закрыть]. Партийный форум, таким образом, констатировал, что югославские руководители посягнули на обязательную для коммунистической партии «основу основ».

Позиция, занятая болгарским руководством в возникшем конфликте, как и «коминформовское» объяснение разрыва с Югославией, предложенное болгарскому обществу, расходились с проявившимися в нем оценками возникшей ситуации. Для широких кругов населения резолюция Коминформа стала «громом среди ясного неба». Именно так охарактеризовали ее в кругах крестьянской партии – БЗНС. «Полной неожиданностью», которая «у многих не укладывалась в головах», оказалась она и для значительной части коммунистов. Подобные настроения наблюдались повсюду. В связи с этим к разъяснительной работе на местах были привлечены члены высшего партийного эшелона. Эффективность их выступлений, судя по документам, нельзя оценить однозначно. К примеру, установочный доклад члена Политбюро Цолы Драгойчевой перед партактивом Русенского округа не смог до конца рассеять сомнения аудитории. Однако это не помешало собравшимся, как сообщали из советского консульства в г. Русе, «с глубоким возмущением» осудить поведение ЦК КПЮ и его руководства. В принятой резолюции предлагалось развернуть разъяснительную работу в первичных парторганизациях и селах, подготовив для этого квалифицированных докладчиков[235]235
  АВП РФ. Ф. 074. Оп. 37. П. 143. Д. 15. Л. 11–12.


[Закрыть].

Предпринятое «промывание мозгов» давало подчас обратный результат: среди части коммунистов и социал-демократов быстро распространились настроения в поддержку Тито, отмечались его «смелость и самостоятельность». При этом личность югославского лидера, якобы посмевшего противостоять попыткам Москвы «коммунизировать» свою страну, нередко излишне героизировалась. Вместе с тем проявилась и очевидная полярность суждений. «Тито знает свое дело», он – патриот, думает в первую очередь о своей родине, утверждали одни. «Тито – серб и шовинист, враг Болгарии. Для Болгарии хорошо, что Коминформ осудил его, ренегата и предателя», – настаивали другие[236]236
  АВП РФ. Ф. 074. Оп. 38. П. 151. Д. 4. Л. 43.


[Закрыть]. Причину конфликта часть населения усматривала в «направленной на ограбление малых государств политике СССР», которую якобы с успехом пытался блокировать югославский лидер[237]237
  Там же. Оп. 37. П. 148. Д. 48. Л. 17–20, 31, 32.


[Закрыть]. Широким диапазоном отличались и оценки перспектив возникшего противостояния: оптимизм одних (Югославия останется в лагере демократических сил во главе с СССР, «ошибки руководства будут исправлены») соседствовал с ожиданиями усиления разногласий между странами народной демократии, вплоть до разрыва с Советским Союзом, падения престижа коммунистов – других. Дефицит информации отчасти восполняли наводнившую страну слухи – о вступлении англо-американских войск в Югославию, аресте югославского правительства и бегстве Тито в Англию, а Васила Коларова – в Белград, о неизбежном военном столкновении Запада с СССР, взятии под стражу известных в стране деятелей – Цолы Драгойчевой, Георгия Трайкова, Кимона Георгиева. Крестьянство будоражили произвольные трактовки той части резолюции Информбюро, где содержалась критика КПЮ по аграрному вопросу. Страх перед коллективизацией по советскому образцу, отражавший крепкую привязанность болгарского крестьянина к своему наделу, недовольство хлебопоставками и производственными кооперативами, надежды на сохранение частной собственности на землю определяли настроения деревни[238]238
  Там же. П. 143. Д. 14. Л. 53–54; ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 5. А. е. 25. Л. 119; Волокитина Т. В. «Холодная война» и социал-демократия Восточной Европы. 1944–1948 гг. (Очерки истории). М., 1998. С. 76–78.


[Закрыть].

Думается, не будет преувеличением считать, что именно в связи с возникшим столь неожиданно югославским «делом» власти впервые после осени 1947 г., когда была ликвидирована легальная оппозиционная партия БЗНС под руководством Николы Петкова (БЗНС-НП), столкнулись с проявлениями определенного критического потенциала в болгарском обществе. Советские наблюдатели в стране, внимательно отслеживая обстановку, констатировали ее сложность и неоднозначность. С учетом перспектив общественно-политического развития страны особое значение для Москвы приобретали те донесения дипломатов, в которых фиксировались сомнения части населения в справедливости социалистического строя. Наблюдатели сообщали, что отдельные граждане критически оценивают «социалистическую систему, применяемую в СССР, а теперь и в Болгарии», как «выгодную» для власти, но не для народа. «Тито это понял, – считали критики, – и поэтому отказался от советской социалистической политики»[239]239
  АВП РФ. Ф. 074. Оп. 37. П. 148. Д. 48. Л. 32.


[Закрыть]. Не могли не беспокоить советскую сторону и заявления о том, что «Болгария должна последовать примеру Тито»[240]240
  Там же. Л. 20.


[Закрыть].

На Западе советско-югославский конфликт также породил вы-плеснувшиеся в печать слухи о трещинах в советском блоке и критических настроениях в некоторых компартиях Западной Европы. Читателю предлагалась «достоверная» информация о взятии под арест и возможной казни Тито, о снятии со своих постов некоторых румынских руководителей, в том числе отстранении от власти и даже аресте Георге Георгиу-Дежа, обвиненного якобы, как и Тито, в «мании величия», о «разжаловании» и пребывании в безвестности Цолы Драгойчевой, о предстоящей замене «впавшего в немилость» Москвы Мориса Тореза… Западные средства массовой информации констатировали осложнение ситуации в Венгрии и Албании, сообщали, например, что Энвер Ходжа «не пользуется авторитетом» у московского руководства, и т. п. Явный вымысел, однако, являлся производной от вполне здравых прогнозов о грядущей «чистке всей советской империи, подобной внутренней чистке в Советском Союзе, завершившейся процессами об измене», или о том, что «Россия скоро найдет некоторый отход от партийной линии не только в Югославии»[241]241
  РГАСПИ. Ф. 575. Оп. 1. Д. 55. Л. 55, 58; Волокитина Т. В. «Холодная война» и социал-демократия Восточной Европы. С. 77.


[Закрыть].

Западные аналитики проявили завидную прозорливость. Сразу после бухарестского совещания в Отделе внешней политики (ОВП) ЦК ВКП(б) был подготовлен блок документов, направленных на вскрытие недостатков в деятельности компартий – участниц Информбюро и предотвращение их отклонения от партийного курса, сформулированного в Москве. Однотипные по содержанию и названию, написанные под углом зрения извлечения уроков из «ошибок КПЮ», они сосредоточивались на вопросах теории, недооценка или неверная трактовка которых, по мнению советской стороны, непосредственно отражалась на тактической линии национальных коммунистов[242]242
  РГАСПИ. Ф. 575. Оп. 1. Д. 50. Л. 1–55.


[Закрыть]. «Рецепт» по исправлению ситуации, предложенный Москвой, не выходил за рамки традиционного набора «ингредиентов», представленных на партийно-пропагандистском «новоязе». В справке «Об уроках из ошибок КП Югославии для болгарской РП(к)»[243]243
  Там же. Л. 1–7.


[Закрыть] в качестве первого «урока» значилась необходимость для руководства «усилить борьбу за чистоту марксистско-ленинской теории, за поднятие уровня идеологической работы в партии, за усиление пропаганды марксизма-ленинизма». Характерно, что обеспечение «чистоты» теории напрямую связывалось с развенчанием концепции «национальных путей к социализму». Следует отметить, что, хотя начало критики этой концепции было положено еще на первом совещании Коминформа в Шклярской Порембе[244]244
  Под влиянием первого совещания Коминформбюро в руководстве БРП(к) наметились разногласия по вопросу об интенсификации революционного процесса в стране. Активными сторонниками и выразителями новых установок стали, в частности, Вылко Червенков, Добри Терпешев, Титко Черноколев.


[Закрыть], советское руководство в течение некоторого времени вполне терпимо относилось к ней, время от времени вспоминая ленинские установки о многообразии форм перехода к новому общественному строю. Перелом наступил именно после бухарестской встречи. На этом этапе из архива ОВП были извлечены, заново проанализированы и, препарированные, легли на стол высокого начальства прежние заявления коммунистических лидеров в поддержку концепции «национальных путей». Задним числом суровой критике в частности было подвергнуто выступление Димитрова 26 февраля 1946 г. на Софийской областной партконференции, в котором он заявил, что болгарские коммунисты в состоянии «найти… собственный болгарский путь» к новому строю, отказавшись от лозунга «Бери оружие, бей вправо и влево и устанавливай свою диктатуру!» и предпочитая «более медленный», но и «более безболезненный» переход к социализму. Общественно-политическая трансформация виделась в то время Димитрову и многим другим болгарским коммунистам не как борьба рабочего класса за социализм «против остальных производительных слоев страны», а напротив, как «вопрос сотрудничества рабочего класса с крестьянами, ремесленниками, интеллигенцией, прогрессивными и передовыми слоями народа». Димитров решительно подчеркивал, что такой путь в болгарских условиях вполне реален[245]245
  РГАСПИ. Ф. 575. Оп. 1. Д. 11. Л. 39–40, 174–176.


[Закрыть].

Помимо указанного выступления авторы справки «Об уроках из ошибок КП Югославии для болгарской РП(к)» вскользь упомянули и о других неоднократных «ошибочных» высказываниях Димитрова в пользу «национального пути к социализму». При этом, правда, они с удовлетворением констатировали, что «ошибка» была исправлена. Заметим, что метод «исправления» был весьма незатейлив. Так, полностью опубликованное в свое время в партийном органе, газете «Работническо дело» выступление от 26 февраля 1946 г. при издании годом позже избранных произведений Димитрова подверглось редактированию, и все нежелательные пассажи в нем, как указывалось в справке, «были исправлены»[246]246
  Речь шла о вышедшем в 1947 г. в Софии томе 3-м речей, докладов и статей Г. Димитрова (Димитров Г. Речи, доклади, статии. София, 1947. Т. 3. С. 387).


[Закрыть].

«Исправления», предпринятые вдогонку, не могли тем не менее затушевать крайне сложную и далеко не однозначную картину идейно-теоретической переориентации болгарских коммунистов. Часть членов партии выступала с резкой критикой ЦК «слева» за «подражание» новой демократии югославского типа вместо прямого перенесения на болгарскую почву советского опыта, за забвение идеи диктатуры пролетариата и в результате – «потерю времени». Информация о подобных настроениях оперативно передавалась в Москву, в том числе и по дипломатическим каналам[247]247
  АВП РФ. Ф. 074. Оп. 37. П. 148. Д. 48. Л. 142.


[Закрыть].

Из противостояния в болгарских «верхах» советское руководство стремилось извлечь максимальную для себя выгоду: выявить «сомневающихся» и «колеблющихся», маневрировать, приближая или отдаляя отдельных функционеров, и, в конечном счете, блокировать возможность отклонения БРП(к) по югославскому примеру от «правильного» курса.

В целом преодоление прежних подходов и оценок в болгарском руководстве шло медленно, «приливы» и «отливы» их критики чередовались. Поэтому в выступлениях лидеров той поры можно встретить немало противоречий, недоговоренностей. Тот же Костов во время поездки по Южной Добрудже осенью 1948 г. избегал резких оценок в духе своего доклада в Бухаресте. Как, например, сообщал в Москву сотрудник посольства СССР Г. П. Купка, Костов, выступая 10 октября в г. Добриче, ни единым словом не обмолвился о классовой борьбе, расслоении крестьянства. Советский дипломат отметил, что руководство БЗНС сочло такую позицию стремлением «не дразнить крестьян» перспективой наступления на кулачество[248]248
  Там же. П. 143. Д. 14. Л. 80.


[Закрыть]. Вероятность чисто тактического расчета, действительно, исключать не следует. Но не следует, на наш взгляд, и отбрасывать возможность понимания Костовым «существующей пока классовой гармонии в деревне»[249]249
  Там же.


[Закрыть] и, как следствие, нежелание «расстраивать» эту гармонию радикальными заявлениями. В таком случае это по большому счету свидетельствовало об искусственности всей новой идеологической «конструкции», направленной на создание и эскалацию классового противостояния и нетерпимости, о ее несоответствии реальной обстановке в стране.

Представляется, что неверным было бы не учитывать и переживаемое многими коммунистами трагичное по своей сути раздвоение, когда здравый смысл, опыт, интуиция, личные доверительные отношения перечеркивались под напором «классовой солидарности» с центром международного коммунистического движения. Позднее лидер итальянской компартии П. Тольятти напомнит, что «решающим элементом их поведения» в то время являлась «глубокая традиционная приверженность единству и дисциплине»[250]250
  Цит. по: Гиренко Ю. С. Сталин–Тито. М., 1991. С. 323.


[Закрыть]. В полной мере это относилось и к болгарским коммунистам.

В декабре 1948 г. в политическом отчете на V съезде БКП Димитров, критикуя «левизну» в партии, фактически вновь, хотя и крайне осторожно, напомнил о концепции «болгарского пути», увязав ее с феноменом народной демократии и функционированием коалиционной системы Отечественного фронта и противопоставив «революционной», демагогической фразеологии, которая только затрудняла, по его словам, переход к социализму. Очевидно, имелись в виду призывы болгарских «левых» «открыто говорить о социализме», включить в программные документы ОФ «ясные указания о социалистическом пути развития Болгарии»[251]251
  АВП РФ. Ф. 074. Оп. 36. П. 134. Д. 8. Л. 40.


[Закрыть], т. е., иными словами, сократить переходный период в стране. Понятно, что социалистический путь в интерпретации «левых» мог означать только одно – ускоренное внедрение советской модели. Однако до основной массы коммунистов доводы Димитрова не дошли: при подготовке доклада к публикации «крамольные» места были вычеркнуты[252]252
  РГАСПИ. Ф. 575. Оп. 1. Д. 58. Л. 86.


[Закрыть].

Сказанное Димитровым не следует трактовать как проявление какой-либо его оппозиционности. Речь шла, на наш взгляд, лишь о желании несколько «растянуть» этап народной демократии, сделать переходный период более естественным, плавным, менее болезненным, как любил говорить болгарский лидер. Иначе говоря, о том, чтобы минимизировать издержки внедрения советской модели, с которыми он был знаком не понаслышке. С позиций сегодняшнего дня расчеты Димитрова видятся наивными и нежизнеспособными: как и другие страны «социалистического лагеря», Болгария была обречена на копирование «матрицы» – советской, сталинской модели. Установки V съезда БКП о народной демократии как форме диктатуры пролетариата стали обоснованием нового курса, подвели окончательную «теоретическую» базу под процесс коренного изменения коалиционного характера Отечественного фронта.

Одним из важнейших мероприятий в этом направлении явилось «выкорчевывание» социал-демократической идеологии, к которому руководство БРП(к) приступило, использовав изменение психологического климата в стране. Во второй половине 1948 г. выразители этой идеологии были насильственно, хотя и разными методами, сведены с болгарской политической сцены. Летом произошло «объединение» БРСДП и БРП(к), а точнее ликвидация социал-демократической партии через слияние с коммунистами на основе программы и устава компартии. Позднее, осенью, решилась судьба оппозиционной социал-демократической партии Косты Лулчева (БРСДП(о))[253]253
  Подробнее см.: Волокитина Т. В. «Холодная война» и социал-демократия Восточной Европы. С. 181–185.


[Закрыть]. На основании обвинений в контрреволюционной и антисоветской деятельности против нее был начат политический процесс, и осенью 1948 г. партия перестала существовать. 28 сентября 1948 г. советский посол М. Ф. Бодров в записке на имя В. М. Молотова сообщал из Софии: «Рабочая партия, воспользовавшись повышением активности реакции в связи с югославскими делами, нанесла удар по ее последней, легально организованной силе в стране…»[254]254
  АВП РФ. Ф. 074. Оп. 37. П. 147. Д. 46. Л. 118.


[Закрыть]

Таким образом, к концу 1948 г. вектор общественного развития Болгарии определился четко и бесповоротно – к социализму «по Сталину». Явная тенденция к абсолютизации советского опыта означала механическое и, следовательно, некритическое его восприятие, без каких-либо поправок на национальные особенности. По существу, это констатировал и политический отчет посольства СССР за 1948 год: «Всё советское считается жизненно необходимым для дальнейшего развития страны»,«…вся общественная, экономическая, политическая, культурная и научная жизнь болгарского народа всё более и более насыщается просоветским содержанием»[255]255
  Там же. Оп. 38. П. 152. Д. 14. Л. 26, 27.


[Закрыть].

Тем не менее внимание советской стороны к концепции «национальных путей к социализму», в том числе и к ее отголоскам в Болгарии, продолжало сохраняться. Более того, как показывают документы, эта концепция превратилась в головную боль московского руководства: к ее компрометации и развенчанию оно будет вынуждено не раз возвращаться. Уже весной 1949 г. в очередной серии справок «О борьбе против клики Тито», подготовленной в ОВП ЦК ВКП(б), ситуация в Болгарии, Италии, Польше, Румынии, Франции и Чехословакии рассматривалась в том числе и через призму укорененности в коммунистическом руководстве идеи «национального пути». БКП в этом плане была отнесена к числу наиболее благополучных партий. В справке от 15 мая 1949 г. референт Отдела А. А. Стручков с удовлетворением отметил, что болгарские коммунисты резко критикуют прежнюю недооценку классовой борьбы в стране и «имевшиеся в прошлом иллюзии о возможности мирного развития Болгарии по пути к социализму»[256]256
  РГАСПИ. Ф. 575. Оп. 1. Д. 93. Л. 56–57.


[Закрыть]. Но наряду с этим в болгарских материалах ОВП встречались критические замечания в адрес партийной печати за отсутствие публикаций с обстоятельным анализом таких «ошибок прошлого», как концепция «болгарского пути к социализму»[257]257
  Там же. Д. 87. Л. 55–56.


[Закрыть].

После бухарестского совещания болгарская сторона некоторое время исходила из возможности продолжения хозяйственных и культурных связей с Югославией. 30 июня в печати было опубликовано официальное сообщение, согласно которому «обнародованное решение Информбюро…ни в чем не меняет существующие дружеские отношения между НРБ и ФНРЮ. Рассчитывая на взаимность, болгарское правительство будет продолжать честно и искренне сотрудничать с югославским правительством в соответствии с договором о дружбе»[258]258
  Цит. по: Архивите говорят. Т. 31. Македонският въпрос в българо-югославските отношения (1944–1952). София, 2004. Док. № 243. С. 358. В своевременности и пользе данного сообщения высказывали сомнение отдельные болгарские коммунисты. За разъяснением к Димитрову обратился, например, главный редактор газеты «Отечествен фронт» Владимир Топенчаров (Там же. С. 357–358).


[Закрыть]. 1 июля 1948 г. в беседе с советским послом в Белграде А. И. Лаврентьевым его болгарский коллега Пеловский информировал: в Министерстве иностранных дел его ориентировали на то, что опубликование документов по Югославии никак не должно повлиять на характер политических отношений между двумя странами. Очевидно, подобный подход болгарской стороны, исходивший из намерения «развести» межгосударственные и межпартийные отношения, не был самостоятельным, а отражал установки Москвы. Но добиться этого в формировавшемся в соответствии с советской моделью «партийном государстве» было, на наш взгляд, делом нереальным.

Едва ли не первым пробным шаром оказался визит в Белград делегации деятелей болгарской культуры. Посол Лаврентьев, судя по документам, отнесся к сообщению о предстоящей поездке скептически[259]259
  АВП РФ. Ф. 074. Оп. 42б. П. 219а. Д. 1. Л. 40. Посол заявил, в частности, что, случись подобное в Советском Союзе, он лично не поддержал бы поездку в Югославию советских артистов.


[Закрыть]. Надо сказать, что позиция советского дипломата отчасти подтвердилась: несколько дней спустя после визита, 5 июля, Пеловский сообщил, что болгарскую делегацию ждал в югославской столице холодный прием – встречи у министра искусств В. Рыбникара и министра иностранных дел С. Симича прошли формально, «сухо», дело обошлось и без традиционных застольных здравиц в честь руководителей партий и государств («никто никаких тостов не произносил»)[260]260
  АВП РФ. Ф. 074. Оп. 42б. П. 219а. Д. 1. Л. 40.


[Закрыть].

Постепенно позиция Софии уточнялась по разным параметрам. Происходило это координированно с другими странами «социалистического лагеря», по непосредственным рекомендациям советской стороны. Однако иной раз болгарская сторона, вероятно, из-за опасений отстать, «шагать не в ногу» с советскими «друзьями» сама проявляла активность. Так, в ноябре 1948 г. посол Пеловский, явно по указанию своего руководства, поставил перед Лаврентьевым вопрос о возможном отзыве болгарских специалистов из Югославии[261]261
  К концу 1948 г. в Югославии находились около 450 болгар. Примерно 250 специалистов были командированы в страну по решению болгарского правительства. (В их число входили 40 техников, 20 ветеринарных врачей и пр.). В это же время в Югославии обучались 220–250 студентов, основная часть их – до 200 чел. – в Загребе.


[Закрыть]. Но дипломат ушел от ответа, заметив, что «столь крупный вопрос, связанный с престижем государства», следует ставить перед своим правительством[262]262
  АВП РФ. Ф. 074. Оп. 42б. П. 219а. Д. 1. Л. 46.


[Закрыть].