Текст книги "Грани любви"

А потом это мне нравиться перестает.

Ан сидит на краю обрыва. Ее красные балетки свисают с кончиков пальцев на ногах, она улыбается бушующим волнам. Воздух пахнет солью и глиной. Улыбка Ан выглядит приглашением к испытанию.

Она откидывается назад на руках, и ее зад подъезжает опасно близко к краю. Ан смотрит на меня снизу вверх.

– У меня есть идея, – говорит она.

Я смотрю вниз с утеса, и в голове у меня становится тяжело. Нагнусь чуть ниже – и вес моего черепа утянет меня вниз, в пучину.

Я отхожу на шаг назад и внезапно на кого-то натыкаюсь.

– Тебе не стоит прыгать, честно, – говорит голос, который мне не следовало бы узнавать.

Не сейчас, не в настоящем!

Но я его узнаю. Ох, как хорошо я его знаю. Я узнаю очертания руки, которая легким перышком опустилась мне на талию. Я знаю взгляд, ожидающий меня в этих бездонных карих глазах. Я знаю вкус этих губ, которые ни разу не видела в реальной жизни.

И все эти чувства, которые – я знала! – мне предстояло ощутить, внезапно шепотом скользят вниз по моей шее, трепещут у меня в легких, согревают мне живот.

Ан выпрямляет спину так резко, что одна из ее красных балеток спадает с носка и летит вниз. Сначала ее поглощает бледный свет, а потом бурные волны. Я знаю, что это игра света, но выглядит все равно красиво.

– Вы знакомы? – настороженно спрашивает она.

Нет, встревожено.

Я опускаю завесу непроницаемости на свое чертово лицо и качаю головой:

– Нет.

Но это неправда. По крайней мере, для меня.

Я боюсь повернуться. Я боюсь увидеть эту гладкую кожу, эти изящные изгибы, эту уверенную позу, которая лишит меня последних остатков самообладания.

Дра делает шаг в сторону и протягивает Ан руку:

– Дра.

– И что с того? – говорит Ан, но все равно пожимает протянутую ладонь. – Касс?

Я застыла на месте. Между нами лязгает зубами ветер, под нами поют волны; и я до смерти боюсь сделать неверный шаг. За моей спиной стоит Дра – человек, которого я знаю лишь в будущем, но в котором таятся обещание, и возможность, и каждая манящая неизвестность мира, – и Дра уговаривает меня остаться на утесе, не прыгать. Передо мной сидит Ан – человек, которого я знаю почти всю жизнь и который самое надежное, что есть в этой моей жизни, в котором будущее, которое я определила для себя сама, – и она протягивает мне руку, призывая прыгнуть вместе. Потому что, где бы мы ни были и что бы ни делали, мы будем вместе.

И впервые за долгие месяцы я мечтаю, чтобы будущее подсказало мне правильный ответ. Я жду шепота: Выбирай, Касс, выбирай, – который покажет мне, как ответить на этот вопрос.

Но ничего не происходит.

Сейчас выбор за мной.

Уроки для начинающих. Джули Мерфи

От: Пол Виллануэва <[email protected]>

Кому: Руби Мэй Отто <[email protected]>

Тема: RE: запрос от клиента

22:31

Слушай, тут одна странность.

– Позвони Полу, – говорю я в телефон, стряхивая со свободной руки мыльную пену.

Он отвечает после первого же гудка:

– Почему ты меняешь средства коммуникации посередине разговора? Как мне вести регистрацию учетных операций?!

Я сдерживаю хохот и сдуваю пену для ванны с коленей:

– Пол.

– Ты еще и в ванне сидишь. Я слышу звук вентилятора. Вот уронишь телефон в воду, тогда как будем выпутываться?

– Да забей, – говорю я. – У нас неплохие доходы.

– Это ненадолго, если нам каждый раз придется тратиться на новый телефон, когда тебе захочется позвонить из ванны.

– И когда же я роняла телефон в ванну?

– Прошлой весной. Сразу как закончился уроки с Мэллори Стивенс…

Я слышу, как он что-то печатает на компьютере, – наверно, проверяет календарь, который он синхронизировал с моим и в который я не заглядывала с самого Президентского дня, то есть уже почти полгода; не помню, был у нас тогда выходной или нет.

– И за три дня до первой сессии с Джейкобом Бутом.

– А, да. Который хлюпал. – Мда, случай выдался безнадежный. Но, как говорится, что есть, то есть. – Да какая вообще разница! Мой дар нас спасет.

Пол издает протяжный вздох. Мы с Полом не только деловые партнеры, но и лучшие друзья. Еще он был моим первым клиентом. Три года назад, летом перед восьмым классом. Я тогда только-только пережила классическую подростковую фазу, когда не только тело проходит через странные и неловкие изменения, но и детские дружбы. Мне было очень одиноко, у меня практически не было друзей, и мне пришлось тащиться на тринадцатый день рождения Мики Салиха. Это бабушка меня туда привела. Моя бабушка согласилась бы лечь на рельсы и дождаться, пока ее переедет поезд, если бы она думала, что так поступают все воспитанные люди.

Мы играли в игру, где двоих участников запирают на семь минут в шкафу и они могут там делать, что захотят. Когда пришла моя очередь, мне выпал жребий идти в шкаф с новеньким по имени Пол, который только что переехал к нам в город со своей свежеразведенной мамой. Той ночью мы с Полом постигли в шкафу три важных жизненных урока.

Пол целовался плохо.

Я целовалась хорошо.

Пол абсолютно точно был геем.

Через пару минут слюнявых поцелуев мы с Полом решили прерваться на разговоры, что оказалось гораздо более приятным способом занять наши рты. Мы договорились рассказать всем, что чуть не потеряли голову от страсти в шкафу, и Пол попросил меня показать, как правильно целоваться. Единственная сложность заключалась в том, что я и понятия не имела, что хорошо целуюсь, пока он мне не сказал. Так или иначе, весь восьмой класс мы предавались платоническим ласкам до тех пор, пока я не раскрыла все секреты идеальных поцелуев.

Но обучать людей за деньги? Это, конечно, была идея Пола. Иногда хорошими целовальщиками рождаются. Но чаще ими все-таки становятся. Некоторые даже стали хорошими целовальщиками с моей помощью. А длительная практика под тщательным надзором, разумеется, стоит недешево.

Мои руки стали превращаться в изюм, а значит, пора вылезать из ванной. И заканчивать разговор.

– Ну ладно, давай рассказывай. Значит, парочка. Что в них такого странного?

– Только не психуй.

– Не собираюсь я психовать.

– Ох, Рубс, еще как собираешься.

– Да просто скажи уже.

Он делает паузу (уверена, что для драматического эффекта).

– Это Энни Ким и Тео Симпсон.

У меня внутри что-то обрывается.

– Энни? То есть прямо Энни-Энни?

– Ты психуешь.

– Я не психую.

– Ну да, конечно.

– Ладно, ладно. Да. Я психую.

Я сижу в домике на дереве в дальнем конце участка, что принадлежит моему дедушке Джейку. Место для поцелуйных уроков не самое идеальное, но зато уединенное, а если собираешься с кем-то обжиматься, то приватность – самое необходимое условие.

Энни Ким сидит напротив меня в шортах из чирлидерской формы и свободной футболке, завязанной в узел на талии. Ее черная стрижка-каре собрана в эдакий полухвостик, что растет из макушки подобно сорняку. Энни – американка корейского происхождения. Невежды принимают ее за китаянку или, что того хуже, просто говорят, что она «восточных кровей». От нее пахнет потом, но это не та вонь, которую источает мой брат Ральфи после футбольных тренировок. Она показывает мне свой мобильник в стразах:

– Он должен вот-вот подойти. Помогает папе со звуковой установкой для завтрашней утренней службы.

Я киваю, даже не пытаясь сдержать тяжелый вздох:

– Обычно я не тренирую пары.

Я решила, что в профессиональных целях лучше согласиться на встречу с Энни и Тео. Как-никак, у меня есть репутация, и ее надо поддерживать, пусть виноград и зелен. Вдобавок Энни предложила заплатить вдвое больше обычного.

– Большое спасибо, что согласилась нас принять. С тобой не так-то просто связаться, знаешь ли.

– На сайте есть форма для заявки.

– Это да… Но мне показалось, там довольно строгий отбор.

– Разумеется.

За ее головой садится солнце, прожигая деревья закатными лучами. Я втыкаю в розетку мерцающую гирлянду, которую дедушка Джейк протянул тут, когда мы были детьми.

Она кивает:

– Тут ничего не изменилось…

Между нами повисает тишина.

– Я знаю, что ситуация очень неловкая. Я бы и не стала все это затевать, если бы знала, что это ты… И даже когда нам сообщили, что встреча произойдет здесь, я не могла поверить, что мы видимся именно с тобой.

– Ну вот, а я пришла.

Я уже два года даю уроки поцелуев, но держу свою личность инкогнито для всех, кроме клиентов. Я храню их секреты, а они – мой. У меня нет друзей, кроме Пола, и поэтому до сего дня никаких проблем у меня не возникало.

Она кивает:

– Поверить не могу, что домик на дереве теперь кажется таким крошечным.

Это просто светская болтовня, но я все равно ценю попытки Энни. Да и то сказать, когда придет Тео, мы займемся вещами куда более неловкими, чем пустые беседы.

Я слегка отодвигаюсь в угол.

– Да, забавно, как все меняется, – сообщаю я.

Атмосфера между нами царит довольно напряженная, но в этом есть и что-то знакомое. Помню, когда мы проводили время вместе, я всегда четко ощущала, насколько больше занимаю места. Энни же осознала размеры домика, только когда выросла и у нее появилась грудь.

Несколько секунд проходит в тишине. Энни грызет заусенцы. Потом трясет головой:

– Поверить не могу, как же все-таки странно тут оказаться.

Я молча пожимаю плечами. Видимо, Энни совсем отчаялась, раз все еще сидит тут.

Под нами шуршит листва: Тео лезет по лестнице, перемахивая через две перекладины за раз. Он подтягивается на руках и сначала поворачивается к Энни:

– Прости, что опоздал.

Энни кивает и помогает ему забраться внутрь, но плечи у нее слегка никнут, и я понимаю: его опоздание значит для нее больше, чем подозревает Тео.

Потом он поворачивается ко мне:

– Руби? Руби Мэй? Это ты тренер по поцелуям?

Я улыбаюсь, слегка поджав губы. Я слышу это очень, очень часто. Используйте любой эвфемизм, какой захотите. Пышечка, кость широкая, мощная корма, тучная, рыхлая. Я толстая. Всегда такой была. Мало кто рассматривает меня в романтическом смысле, но что есть, то есть: целуюсь я как богиня.

Тео – типичный пасторский сынок. Он из тех, что всегда побеждают во всем, от вышибал до радиоконкурсов. Парню просто везет. Но его сложно за это винить, такой уж он милый и очаровательный. Или, во всяком случае, хорошо притворяется милым и очаровательным. Тео закрывает чердачный люк и берет Энни за руку:

– Ладно, доктор. Сообщайте свой диагноз.

Энни легонько шлепает его по ноге:

– Тебе бы все шутить.

Лео шумно вздыхает:

– Ну вообще-то это и правда шутка какая-то.

Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю через нос:

– Никто тебя не заставляет, но просто чтобы ты знал: деньги за уроки я не возвращаю.

Тео фыркает:

– Давайте побыстрее – и покончим с этим.

– Большинство людей помнят первый поцелуй лучше, чем первый секс.

– Ну, сексом мы еще не занимались, – говорит Энни.

Тео крепко сжимает губы.

Я передвигаюсь поближе, так, что наши колени соприкасаются, и мы образуем подобие треугольника.

– Я поцелую вас по очереди. Думайте об этом как о физическом процессе, о проверке, позволяющей понять, на каком уровне вы находитесь. Это позволит мне определить ваши сильные и слабые стороны.

Вот оно, мое царство. Может, в школе я и тихоня и наш маленький городок в Оклахоме мне не подходит, но здесь, в домике на дереве, я правлю балом.

Тео поворачивается к Энни:

– Тебе ничего, что будешь целоваться с девчонкой?

– Милый, – говорит она, беря его за руку.

– Я не жалуюсь. Только если это не войдет у тебя в привычку. – Он глуповато улыбается, но тон у него серьезный. – Давай я первый.

Тео говорит таким тоном, словно ему непросто было на это решиться.

Я снова закрываю глаза и заставляю себя стереть из памяти любые условности, представить Тео чистым листом бумаги. Я открываю глаза и вижу, что широкая улыбка на его лице сменилась выражением ужаса. Я вижу в его выражении все невысказанные вопросы. А вдруг это измена? Я что, правда собираюсь целоваться с толстухой? А если я правда плохо целуюсь? А если у меня случится стояк?

– Все в порядке, – говорю я ему. – Действуй всем телом.

Он чуточку слишком сильно сжимает пальцами мою рыхлую талию и тяжело кладет вторую руку мне на плечо эдаким запанибратским жестом. Ох, и еще его рот. Рот у него открывается так широко, что мне остается лишь предположить, что он собирается заглотить меня целиком и начнет с десен.

Бедная Энни, верещит голос в моей голове. Я отбрасываю мысли о ней и пытаюсь сфокусироваться на движениях Тео. На его неловких, но полных энтузиазма жестах. На его влажных, широко раскрытых губах. Они напоминают мне одних из тех нехищных рыб, которые слоняются по океану, раскрыв рот буквой «о» и ловя все, что попадается у них на пути. Однако в его мясистых руках есть нечто агрессивное, собственническое.

Потом он начинает действовать еще напористее; его руки такие тяжелые, такие настойчивые. Он пытается укротить меня своими губами и языком, и я не знаю, всегда он так себя ведет или применяет ко мне какой-то тупой психологический трюк. Некоторым дано видеть ауры. Не знаю, верю ли я в это все, но если бы у поцелуев Тео была аура, цвет бы у нее был, как у свежего лилового синяка.

Я упираю ладони ему в грудь, отталкивая от себя, и он, помедлив еще секунду, отстраняется с широкой улыбкой на лице.

– Ладно.

– И это все, что ты можешь сказать? – спрашивает он. – «Ладно»?

У меня уже достаточно опыта в этом деле, чтобы знать: если я начну излагать длинный список того, что не так с его поцелуями, они с Энни многого не добьются. Однако держать язык за зубами требует от меня огромных усилий.

Я поворачиваюсь к Энни:

– Готова?

Мне хочется почистить зубы перед поцелуем с ней, чтобы смыть с нёба вкус Тео.

Она склоняется вперед. А потом слегка отстраняется, не решаясь.

Я ободрительно улыбаюсь. Часть меня хочет протянуть руку, погладить ее по голове и притвориться, что в средней школе ничего такого не случилось. Видеть ее такой неуверенной в себе… Это на нее совсем не похоже.

– Твой черед. Просто целуйся, как обычно это делаешь. Закрой глаза и представь, что я – это Тео, если это поможет.

Она снова придвигается ближе, но не закрывает глаза, пока наши губы не встречаются. В каждом своем движении она сначала медлит, а потом действует резко и решительно. Будто человек, достаточно владеющий собой, чтобы знать, что хочет сказать, но которому недостает на это словарного запаса. Это полная противоположность Энни, какой я ее знала, – девочке, которая видела мир черно-белым, без полутонов.

И все же я погружаюсь в поцелуй с ней. Она как-то так предлагает себя, а потом сразу отстраняется, и от этого мне хочется протянуть руку и схватить ее. Я нарушаю собственное правило и немножко целую ее в ответ. Слегка подбадриваю. Совсем капельку.

Сложно не вспоминать все истории, которые случились в этом домике на дереве. Я почти жалею, что наша дружба тогда не закончилась какой-то финальной ссорой, скандалом. Тогда бы я могла аккуратно завернуть ту главу моей жизни и убрать подальше. Но Энни ускользнула из моего мира как-то неопределенно, и виновата в этом была только сама жизнь, что развела нас в разные стороны.

Тео прокашливается, и Энни, вздрогнув, отстраняется. Но меня Тео ничуть не удивил. Вот совсем. Что-то есть в нем такое, от чего мне хочется быть дерзкой. А в ней есть что-то такое, от чего открывается моя старая, так и не зажившая рана.

Секунду я бесцельно перевожу между ними взгляд. Раньше мне не приходилось вот так разбираться с двумя людьми одновременно. Все усложнялось еще и тем, что по поводу этих двух людей у меня были вполне определенные чувства. Я трясу головой, выбивая из нее все мысли, что начинаются словом «я».

– Вы говорите на очень разных языках, – говорю я наконец. – Энни, ты ждешь, что поцелуй придет к тебе сам. А ты, Тео… ты… ну… ты слишком это компенсируешь.

Она протягивает руку к рюкзаку:

– Можно я буду записывать?

Я прикусываю губу, чтобы не улыбнуться.

– Конечно.

Небо снаружи уже потемнело, и при мерцающем свете гирлянды, вопреки рассудку, я помогаю Энни и Тео построить мост через бездну, которая их разделяет. Я учу их языку, который смогут понимать они оба.

Тем же вечером, стоя в ванной (бабушка с дедушкой уже давно легли спать), я мажу губы дорогущим органическим скрабом, который я купила в Интернете на гонорар с уроков для начинающих. Это не трата, а вложение, сказала я себе. Деловые расходы. Мне удалось утаить эту покупку от Пола.

Стоит мне моргнуть, как я вижу Энни. Она сидит в моем домике на дереве в своих шортах чирлидерши и с колючим хвостиком.

Звонит телефон, и я включаю воду в ванне, чтобы бабушка меня не услышала.

– Алло?

– Не аллокай тут мне, – говорит Пол на другом конце. – Как прошло?

Я вздыхаю в трубку. Пол навещает отца в Тулсе, и я бы все отдала, чтобы он был со мной в этот вечер. Бабушка старательно не замечает его гейства, но разрешает ему оставаться на ночь. Поначалу меня это бесило, но Пол сказал, что она очень старается, куда больше, чем мне кажется.

– Ну, не знаю, – отвечаю я. – Странно. Но, с другой стороны, ничего нового. Тео целуется, как слюнявый щенок, который не может удержать при себе свои лапы и отгрызет тебе лицо, если забрать у него кость. А Энни… – Я замолкаю. Я не готова поделиться подробностями нашего поцелуя. – Мне ее просто жаль. Очень странно все.

– Поверить не могу, что ты поцеловала подружку пасторского сына у него на глазах. Когда я вырасту, хочу быть похожим на тебя.

– Ха-ха, как смешно. Как дела у твоего папы? Он все еще встречается со Стремной Карен?

Пол излагает мне события недели, а я раздеваюсь и залезаю в ванну, раз уж вода все равно течет. Прежде чем закусить губу, я слизываю сахарный скраб и медленно погружаюсь в воду. На секунду я разрешаю себе представить, что это зубы Энни сжимают мне губу.

Я не могу с определенностью сказать, нравятся мне мальчики, девочки или те и другие одновременно. Настоящих отношений у меня не было, но я точно знаю, что целовать мне нравится и тех и других. Но ни от кого у меня в груди так не екало, как от Энни сегодня вечером. Я не знаю, что делать с этим озарением. Я не знаю, что оно значит. Может, это просто наше прошлое вмешалось и спутало все карты?

Да и какая разница, в конце концов? Она встречается с Тео, и поцелуи с ней – это просто часть моей работы.

Шипит банка спрея. Я покрываю ноги аэрозолем от насекомых, дожидаясь Тео с Энни в домике на дереве. Мы четыре раза переносили вторую встречу, и Пол считает, что мне надо отказаться с ними работать и не возвращать деньги. Но я в таком случае, скорее всего, не увижу Энни до самого сентября, да и потом тоже: мы вращаемся совсем в разных кругах. Черт! На самом деле я вообще ни в каких кругах не вращаюсь, если не считать нас с Полом кругом. Ну и, разумеется, мне ее по-прежнему жаль.

– Эй! – слышу я ее голос.

– Я тут, наверху, – отвечаю я.

Не знаю, что это со мной. Легкая влюбленность, может? Но, что бы это ни было, Энни забирается по лестнице все выше, и сердце у меня колотится быстрее и быстрее. Не может быть, чтобы я влюбилась. Между нами не было ничего, кроме детской дружбы, которая давным-давно выдохлась, как старая газировка.

– Эй! – Ее голова появляется над люком, как суслик над норкой.

Я помогаю ей забраться и закрываю дверь. На этот раз на ней короткое белое платье из полупрозрачной ткани с такими длинными рукавами, что они закрывают ей пальцы рук. Они даже длиннее, чем само платье. Длинное каре завито в идеальные крохотные локоны, и если бы меня не ошеломила ее прелесть, я бы спросила ее про оттенок румян. Ее круглые щечки, что находятся высоко-высоко под глазами, нежно мерцают в закатном солнце.

– Тео сказал, что скоро придет, – сообщает она.

Я просто киваю: у меня слишком пересохло во рту, чтобы поддерживать разговор.

Я всегда считала себя своего рода доктором. Иногда доктор видит вас без одежды, но в этом нет ничего эротического. Со мной так было всегда: я целую, чтобы поставить диагноз. Ничего больше.

Но сейчас я едва могу дышать, а уж тем более говорить.

Господи боже. Да где же этот парень?

Энни садится рядом со мной, чтобы тоже смотреть на закат. Секунду она медлит.

– Можно спросить?

– Да.

– Как ты узнала, что хорошо целуешься?

– Об этом меня никто не спрашивал. – Я недолго размышляю. – Дело скорее в том, что я сразу понимала, когда кто-то целуется плохо. И наверно, если знаешь каждый возможный недостаток, начинаешь все лучше понимать, в чем заключаются достоинства. Когда я впервые поцеловалась – ну, по-настоящему, – я не испытала никакой радости. Это было как-то неприятно даже. И я сразу поняла: что-то тут не так. И решила выяснить, в чем дело.

Она смеется, тряся головой:

– Ты совсем, совсем не изменилась. Помнишь, как ты в третьем классе раскритиковала научный проект Остина Краута, когда он занял второе место вместо тебя?

Я пожимаю плечами:

– Он страшно напутал с фотосинтезом.

Мы обе смеемся, и я чувствую, как падает между нами стена. Энни усаживается поудобнее, прижавшись ко мне голой ногой.

Секунду мы сидим в тишине. Я позволяю себе закрыть глаза и впитать ощущение ее голого бедра рядом с моим. Если бы вдобавок к этому блаженству я еще и любовалась красотой заката, то это было бы слишком.

Однако я заставляю себя очнуться.

– У вас с Тео, значит, все серьезно.

Она поворачивается ко мне:

– Знаешь, он мне очень нравится. Он забавный, и семья у него хорошая. Моей маме он нравится, а ведь ей не нравлюсь даже я!

У нее гудит телефон, но она не отворачивается.

– Я твоей маме тоже нравилась.

– А тебе нравилась ее еда. Конечно, ты ей нравилась. – Она рассеянно смотрит вдаль. – Но я знала, что у нас с Тео что-то идет не так. Я до него ни с кем не целовалась, понимаешь? И я просто не могла понять, как можно быть таким хорошим парнем и так ужасно целоваться. Как только наши губы соприкасаются, вся химия куда-то пропадает.

– Ну, для начала он мог бы не пытаться проглотить твое лицо.

Она смеется:

– Я не хочу сказать о нем ничего плохого, правда. Тео очень хороший. Он хорошо со мной обращается. Знаешь, он из тех, кто заставляет задуматься о том, куда ты идешь. А не откуда пришла.

Черт! Это больно.

У нее снова гудит телефон, и на этот раз она решает проверить. И сразу сутулится, бессильно прислоняясь к стене домика:

– Он не придет.

Я могла бы сказать кучу разного. Вот и хорошо. Или: Я не возвращаю деньги за пропущенные уроки. Или: Без него тебе будет лучше. Или: Может, такова судьба. Вместо этого я просто беру ее за руку и говорю:

– Мне очень жаль.

– Он думает, что это разводилово.

Голос ее слегка дрожит, словно она вот-вот заплачет.

– А ты что думаешь?

Она секунду медлит.

– Мне так не показалось.

Меня переполняют ощущения. Кровь бурлит, сердце колотится.

И не одну меня. Она беспокойно всматривается мне в лицо и прикусывает губу. Свою губу. Свою губу. Свою губу.

Я тяну ее руку и кладу себе на колени. Я не могу сделать первый шаг. Не буду. Если сделаю, то так и не узнаю, взаимно ли мое чувство.

Энни долго изучает наши переплетенные пальцы, а потом подносит мою руку к губам и одну за другой целует костяшки.

Если бы мы стояли, у меня бы подогнулись колени. Ее движения такие медлительные, но при этом обдуманные; в наш первый урок было по-другому.

Она расправляет плечи, смотрит мне в лицо и поднимает мою руку, прижимая к своей щеке.

– Расслабься, – говорю я, по привычке говоря учительским тоном. – Действуй в собственном темпе.

Она кивает и придвигается ближе. Губы ее близко-близко… И она с силой прижимает их к моим. Мы целуемся медленно, быстро, безрассудно, сдержанно.

И я решаю, что это мой первый поцелуй. Я присвоила его, водрузила свой флаг. Я – Соединенные Государства Руби, и это мой первый официальный поцелуй, и я хочу жить в нем вечно.

Мы целуемся, и потом мы целуемся. Солнце садится, не спросив нашего разрешения, и мои моргающие огоньки светятся по всему домику на дереве, словно маяк в моих оклахомских лесах. И мы целуемся.

Несколько недель спустя яркий белый свет прожекторов заливает футбольное поле школы Пинкертон. Воздух густой от влаги, я от всей души не понимаю, как в такой вечер кто-то вообще может шевелить конечностями.

Когда Энни ушла после нашего поцелуя в домике на дереве, мне не пришло в голову, что у меня не осталось уважительных причин видеться с ней до конца лета. Вот почему я потащила Пола на первый футбольный матч в сезоне. С момента, как мы поцеловались, прошло три недели и четыре дня. Я не собиралась считать, но все же я считала и считаю. Мне казалось, что наш поцелуй – достаточная причина, чтобы она мне позвонила или написала, но, видимо, я ошибалась.

Энни с группой исполняет танец на беговых дорожках, окружающих футбольное поле. Тео с друзьями сидит на верхнем ряду трибун позади нас. Я всегда, даже в школе, ясно ощущаю их присутствие. Я чувствую напряжение между нами троими, оно напоминает Бермудский треугольник. И еще мне кажется, что они уже позабыли все моменты, что мы провели вместе… они забыли, а я нет.

Мы с Полом пришли поздно, и нам пришлось сесть рядом со школьным оркестром. Нам приходится орать, чтобы расслышать друг друга. Но я не прочь утонуть в музыке, наблюдая, как Энни трясет своими помпонами и раз за разом наклоняется вперед. Кожа у нее блестит от пота; выбившиеся из хвоста волоски завиваются на затылке. Между сериями упражнений она смеется над ужимками нашего талисмана – тигра в ковбойских сапогах и шляпе в тон, который имеет самые смутные представления о гимнастике.

Что-то тесно, словно жгутом, стягивает мне грудную клетку. Мне хочется смешить ее. Мне хочется с ней ссориться, чтобы мы потом могли мириться. Мне хочется видеть, как она плачет, чтобы я могла сцеловывать ее слезы. Мне хочется, и мне хочется, но этого глупого желания недостаточно, чтобы поставить с ног на голову всю ее жизнь. И мою. Мои чувства разбухают во мне уже несколько недель, и единственный плюс этого в том, что теперь я уже не сомневаюсь. Я точно знаю, чего хочу.

За моей спиной раздается звон медных тарелок, резко возвращая меня к реальности.

Пол разворачивается и вопит мне на ухо:

– Тут убиться как скучно! Если сбежим сейчас, можем успеть в кино.

Раздается звонок на перерыв между таймами, и чирлидерши, взявшись за руки, создают тоннель, по которому бегут футболисты, возвращаясь в раздевалки.

Я киваю:

– Ага, ладно. Давай уйдем. Но сначала я сбегаю в туалет. Встретимся на парковке.

Пол припускает вниз по ступеньками, обгоняя толпу.

Я иду медленнее, и мне приходится пробираться сквозь стадо болельщиков, что плетутся в туалет и к ларькам с едой. Я стою, выжидая, на ступеньках, и тут мой взгляд встречается с глазами Энни. Она стоит позади своей группы; скоро они выйдут на поле, чтобы исполнить номер в перерыве.

Меня пихают в спину, но я не отворачиваюсь. Я поднимаю руку и робко машу.

И она улыбается. Она улыбается, потому что я ее радую. Свистит свисток, и она быстро отворачивается и идет к полю.

Я жду очереди в туалет под жизнерадостную музыку из динамиков. Вымыв руки, я обхожу здание с задней стороны. Появляется рука и тянет меня в тень.

– Я не видела тебя в школе на этой неделе, – говорит Энни.

Мы стоим в темноте, вне озер света, льющихся на футбольное поле. Земля у нас под ногами смягчена вчерашним дождем, и мои ноги погружаются все глубже в грязь.

– Может, ты не так уж пристально смотрела.

Мой голос звучит обиженно, потому что я и правда обиделась. Мы ведь поцеловались. И это был не просто урок. Энни кивает:

– Я не знаю, что делать. – Она ищет мою руку и касается ее пальцами, прежде чем я отдергиваю ладонь. – Но я все думаю и думаю об этом. О тебе. О нашем поцелуе.

А я думаю сейчас лишь о том, что она встречается с Тео. С чего мне за нее бороться, когда борьба проиграна заранее?

Она трясет головой, и хвостик прыгает у нее на затылке.

– Ты была первой девушкой, которую я поцеловала. Понятно? – Она сомневается. Понимаю. Я тоже сомневалась. – И я запуталась, – продолжает она. – Но не потому, почему ты думаешь. Это не из-за того… – Ее голос падает на октаву. – Не из-за того, что я поцеловала девушку. Просто мне надо выбрать из вас двоих. Я же не могу встречаться с обоими, да?

У меня моментально пересыхает во рту.

– Нет. Нет, не можешь.

– Ты мне нравишься, но Тео… он правда старается. Честно. И я могу познакомить его с родителями. С мамой. Ты знаешь, какие у нас с ней сложные отношения.

– Я уже знакома с твоими родителями. И с твоей мамой.

– Да, как подруга. Они не поймут, если мы… если зайдет дальше дружбы. И я собираюсь пойти с Тео на школьный бал. Я уже купила платье, и…

– Я тоже могу купить платье. Или смокинг, или что там еще нужно.

Меня бесит, что приходится ее уговаривать. Я раньше никогда не шла навстречу людям, которые не предпринимали усилий в ответ. Но в Энни есть что-то такое, что заставляет меня идти навстречу, даже если она стоит на месте.

– Энни! – рявкает из-за угла голос Тео.

Она слегка подпрыгивает и поскальзывается в грязи. Я подхватываю ее под локоть.

– Что тут происходит? – спрашивает Тео, появляясь на виду. – Энни, тебя ждут.

– Я… Мне надо идти. У меня дела.

Тео пристально смотрит на мою руку у Энни на локте:

– Прости, что не сложилось с твоими… мм… услугами этим летом. Видимо, не так уж нам было и нужно, да, Энни?

Он берет Энни за другую руку и тащит прочь от меня. Мои пальцы прочерчивают невидимые дорожки вниз по ее рукам, и она уходит. Она оборачивается через плечо и прощается со мной, не говоря ни слова.

Поначалу я просыпаюсь по утрам и молюсь, чтобы сегодня она наконец выбрала меня. Каждый раз, когда пишет новый клиент, я надеюсь, что на самом деле это она пытается вступить со мной в какой-то тайный сговор. Но проходят дни, потом недели. Ничего.

Вскоре мой электронный ящик ломится от неотвеченных писем, а я могу лишь отмокать в ванне. Я погружаюсь в воду по самые уши, чтобы мир вокруг затих и отодвинулся от меня подальше.

Мы с Энни ненадолго пересекаемся три раза в неделю: у меня урок физкультуры сразу после нее.

Я неспешно переодеваюсь. Сегодня пятница, да и кому вообще охота потеть.

Я сижу, закинув ногу на скамейку и завязывая шнурок. Раздается голос:

– Эй? Руби? – Из-за угла выглядывает Энни. Она медленно подходит ко мне, словно я какой-то раненый зверек. – Я хотела сказать тебе, пока ты не узнаешь от кого-нибудь другого. – Она садится рядом, перекинув ногу через скамью. – Я рассталась с Тео.

Моя нога падает на пол.

– Что? Почему?

Звенит звонок на урок.

– Ты ведь сама с ним целовалась… – Она вздыхает. – Ну и вообще, накопилось много разных причин. Поцелуи были лишь первым звоночком.

– А как же бал на этих выходных?

– Думаю, я просто приду, поздороваюсь со всеми и пойду домой.

Слова вырываются у меня изо рта прежде, чем я могу их остановить.

– Пойдем, – говорю я. – Пойдем вместе. Пол тоже пойдет.

Хотя сам он, возможно, еще об этом не знает, думаю я.