Текст книги "Конфликт как проблема"

Так, подобные установки и способы анализа символической политики прослеживаются в работах по сравнительному исследованию «темпоральных культур» («темпоральных» кодов) тоталитарных и авторитарных политических режимов. Это позволяет прояснить специфику практик легитимации и причины эффективности/неэффективности политики элит в зависимости от их темпоральной ориентированности на «прошлое» или «будущее», как «мерило» настоящего3535
  Сабров М. Время и легитимность в немецких диктатурах XX века (сравнительный анализ) // НЛО. – М., 2009. – №100 – Режим доступа /http://magazines.russ.ru/nlo/2009/100/sa11-pr.html (Дата посещения 10.10.2014).


[Закрыть].

Это позволяет прояснить причины эффективности/неэффективности политики элит в зависимости от их темпоральной ориентированности на «прошлое» или «будущее», как «мерило» настоящего. Политику же памяти можно представить как обоснование «прошлых», «настоящих» и «будущих» сюжетов политического курса, которые выступают своего рода программами возможного хода политических событий. При этом не все сюжеты содействуют темпоральному структурированию и соответствуют перспективным векторам эволюции политической действительности, порождая острые культурные конфликты.

Актуальность исследования символических структур политических коммуникаций, презентирующих семантический симбиоз архаических и современных символов политического доминирования достаточно очевидна в контексте современных информационных войн и конфликтов. Обуздание и провоцирование современных политических конфликтов напрямую зависит от использования символического капитала политической памяти сообществ, актуализации и символизации ее мифических компонентов и практик их политической ритуализации.

Исследование семантического потенциала политического мифа и ритуала как «симбиотического основания» современной символической политики позволяет выявить причины «жизненности» политического мифа и ритуала в современных политических коммуникациях. Представляется, что способность их семантических структур к исторической эволюции и инкорпорированию в структуры современных политических коммуникаций обусловлены специфической коммуникативной функцией мифического -контроль за телесными практиками («использованием тела») при социальном конструировании политической идентичности.

«Симбиотический механизм» (Н. Луман) политических мифо-практик обеспечивает символический контроль над использованием насилия при принятии политических («обязывающих», «принуждающих») решений, продуцируя специфический символический капитал, обеспечивающий репрезентацию телесности (ее «симбиоз») с более сложными способами символического кодирования политического. Включение контроля телесности в символизм политических коммуникаций ведет к многообразным и вариативным «комбинациям телесности и функционально-специфической коммуникации» (А.Ф. Филиппов). Подобные симбиотические символы (восприятия рисков политического насилия и ограничений в его использовании), их конфигурации, блокируют или приводят в действие «надежные» или «ненадежные» политические ожидания, активируя в них специфический опыт пережитого самими участниками или их предшественниками политических травм. В связи с этим структура симбиотических символов выступает важным семантическим пластом современной политической памяти, обеспечивая темпорализацию политических ожиданий в форме символизации фоновых практик готовности к «самоотдаче» и «жертвенности» в процессе политических коммуникаций.

Показательна в этом отношении противоречивость и конфликтность практик политической памяти, характерных для ряда постсоветских государств. В некоторых бывших союзных республиках это стимулировало возникновение острых культурных расколов, практик фашизации общества и этнического геноцида. Источником культурных конфликтов может быть нарушение баланса синхронизирующей и диахронной функции режима политического времени в процессе социального конструирования политической идентичности, что блокирует процесс политической эволюции. Примером может служить появление «семантических дыр» (потенциала конфликтогенности) в эволюции российской политической культуры, в результате радикальной деконструкции структур советской политической памяти, что блокирует процесс конструирования будущего из настоящего, лишенного структурного «сцепления» с событиями недавнего прошлого.

Этнизация «политического насилия, вынесенная за горизонт исторического времени и представленная как абсолютное мифическое или теологическое событие «становления нации», становится способом деконструкции структур советской политической памяти. В основе подобных символических практик лежит процедура семантического отождествления насильственных событий «далекого» и «недавнего прошлого» (жертв этнических предков во имя «Родины», коммунистического и нацистского насилия, «ассимиляторской политики» «власти советов») для конструирования сюжетов будущего «вхождения» в пространство социальной памяти «демократической толерантности и согласия». Подобная символическая реконструкция политических ожиданий, на первый взгляд, может привести к оформлению структур национальной, европейской идентичности, как это прослеживается в некоторых сегментах постсоциалистического пространства.

Вместе с тем, в России этнизация событий политической памяти при структуризации политических ожиданий не привела к конституированию национальной памяти, а воспроизвела противоречия в сюжетах политического времени и породила политические расколы в идентичностях. В относительно автономных и неоднородных этнически политических пространствах подобная темпорализация этничности, пользуясь метафорой языка информатики, не порождает «интерфейса», состояния совместимости программ политической памяти. Стремление использовать темпоральное программирование региональной политической идентичности на основе типизации событий этнического насилия в качестве символического ресурса национальной идентификации становится препятствием для конституирования национальной политической памяти. Возникающая при этом символизация мифического обоснования враждебности в процессе политической легитимации всегда трансформируется в насильственные действия3636
  Kaufman S.J. Symbolic Politics or Rational Choice? Testing Theories of Extreme Ethnic Violence // International Security. – Spring 2006. Vol. 30. No. 4. P. 45–86.


[Закрыть].

Вынесение за скобки событийного ряда политической памяти, характерных для модернизирующихся обществ (составляющих важное звено конституирования любой национальной памяти в силу «исключительности» символических образцов жертвенности), при отсутствии успешного конструирования события «новой революции», неизбежно сужает перформативные возможности культурных интерпретаций, «политических сюжетов» ритмической организации политического пространства и времени. Поэтому без адекватной стратегии темпорализации политических событий всегда присутствует риск оформления вместо «социально ожидаемых длительностей» (П. Штомпка) сужения политических сценариев настоящего и, соответственно, горизонтов политического планирования. В связи с чем дискуссии о «советском», его месте и роли в политической культуре России, присутствие (отсутствие) структур политической советской памяти в политической памяти постсоветских поколений – это не только последствия борьбы элит за социальное доминирование, а симптом перформативных процессов в мифо-ритуальном пространстве политической памяти с отнюдь не предсказуемыми последствиями. Порожденные в ходе политических реформ мифологии о «похоронах советского», препятствуют проектированию будущего из недавнего прошлого, вместо понимания многослойности символического пространства и рисков погружения в «мифическое безвременье».

Показателен пример современной Украины, где попытка «победить» семантическую неукоренность в историческом времени, преодолеть кризис семантики «несостоявшееся государство» и стремление создать собственную «европейскую» историю, на практике привело к тотальной мифологизации политической памяти. События модернизации и героические фигуры творцов Российской империи и Советского Союза подверглись тотальной семантической деконструкции, а на смену им пришли мифическая память, организованная вокруг символических «прародителей» «галицийских фратрий». Произошла редукция структур социальной памяти, вместо «европейского времени» как «времени вперед», пришла мифическая ритуализация – «кто не скачет – тот москаль», убившая структурирование событий настоящего из недавнего прошлого. Локальная этническая мифология повседневности стала «вечностью» и источником, побуждающим к «кровно-родственной» мести, осуществляемой с помощью систем залпового огня. Подобное структурирование политических ожиданий не могло не породить конфликт структур памяти поколений и этнизации политических конфликтов внутри Украины, втягивание в этот процесс политических акторов соседних геополитических пространств и институтов их символической политики.

Качество коммуникативного, солидарного эффекта многообразных практик символической политики в значительной мере зависит от коммуникативных структур политической памяти, возникающих в процессе реализации символической политики по конструированию темпоральных горизонтов коллективного взаимодействия. Без синхронизации усилий элит по восстановлению и социальному конструированию системной истории с перформативными практиками повседневности любые «национальные проекты» и поиски жизненных идеологий способны в лучшем случае обеспечить кратковременное поддержание адаптивного процесса. Очевидно, что исследование темпоральных режимов политической действительности в таком диахронном политическом пространстве, как Россия, с целью их синхронизации в рамках системной истории может стать теоретической предпосылкой планирования более эффективных практик публичной политики и управления политическими конфликтами.

Нынешние коммуникативные сбои, возникающие при реализации национальных проектов, характерные для современного российского общества, в значительной степени предопределены одномерностью и «семантической бедностью» символической политики, политики памяти и политики идентичности, по типизации политических событий прошлого и конструирования общенационального горизонта смысла. Отсутствие фонового знания у политических акторов вообще и политико-административных элит в частности предопределяет высокую произвольность в конструировании политического будущего из бюрократической повседневности, что стимулирует политическую коррупцию и придает модернизационному процессу симулятивный характер.

Обозначенные методологические возможности исследования культурных измерений социальных конфликтов оставляют непроясненными в теоретическом плане вопросы, связанные с концептуальной совместимостью социально-конструктивистских и более традиционных версий природы «культурных конфликтов». Отдельную проблему составляет исследование «символических фигур» социального пространства в условиях глобализирующегося мира, когда меняется характер воспроизводства «политического», а сетевые коммуникации ведут к дефрагментации национальной памяти и ее легитимаций. Не менее проблемная область – исследование способов символического конструирования социальной власти и новой мифологии современными символическими элитами, презентирующими себя в масс-медиа, поскольку в современном мире символическая власть сконцентрирована в значительной степени в этом сегменте культурных коммуникаций.

Вместе с тем подобная стратегия «антропологизации» конфликтологии позволяет, с одной стороны, преодолеть нормативизм и аксиологизм, свойственный более традиционным интерпретациям культурных измерений социальных конфликтов при описании их влияния на конфликтогенность современного общества, а с другой – преодолеть издержки осмысления ценностной составляющей социальных конфликтов как некой «зависимой» от этико-нормативного дискурса или технологий социального конструирования политических институтов. На основе артикуляции символических «рамок» политической памяти можно более комплексно использовать уже имеющиеся способы структурирования, классификации и содержательного анализа многообразных символических конфигураций и символических фигур политико-культурной идентификации. Знания в символических горизонтах политической памяти общества, структурированные в политические ожидания, порождая модели политических событий и символические фигуры идентификации (событийные модели социальной солидарности и расколов), обеспечивающие синхронизацию и десинхронизацию социальной памяти (личностной, корпоративной) и политической памяти, превращают решения административно-политических элит в конфликты или консенсус.

Факторы ценностной поляризации3737
  Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ (Проект № 12-03-00420).


[Закрыть]

Артёмов Г.П.

Статья посвящена анализу причин ценностной поляризации – разделения людей на группы, ориентирующиеся на исключающие друг друга ценности. Ценности рассматриваются здесь как устойчивые убеждения людей в приоритетности одних жизненных целей перед другими, противоположными жизненными целями.3838
  Это определение ценностей представляет собой модификацию определения, сформулированного М. Рокичем. См.: Rokeach M. The nature of human values. New York: Free Press, 1973. 579 p. P. 3.


[Закрыть]

Концептуальной основой исследования факторов ценностной поляризации являются теория социальных расколов С. Роккана и С. Липсета,3939
  См.: Lipset S., Rokkan S. Cleavage structures, party systems and voter alignments: an introduction / Lipset S.-M., Rokkan S. (eds.) Party systems and voter alignments: cross-national perspective. New York: Free Press, 1967.


[Закрыть] теория межгенерационного сдвига ценностей Р. Инглхарта,4040
  Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton, Princeton University Press, 1990. 484 p.


[Закрыть] теория доверия П. Штомпки4141
  См.: Штомпка П. Доверие – основа общества. М.: Логос, 2012. 445 с.


[Закрыть] и конфликтная теория ценностей Ш. Шварца.4242
  См.: Schwartz, S.H. (2003). A proposal for measuring value orientations across nations [Chapter 7 in the Questionnaire Development Report of the European Social Survey]. URL: http://www.europeansocialsurvey.org (Дата обращения 16.07.2014).


[Закрыть]

Согласно теории социальных расколов С. Роккана и С. Липсета, ценностная поляризация возникает на основе социальной поляризации – разделения людей на группы с противоположными интересами в ходе трансформации общества.4343
  См.: Липсет С., Роккан С. Структуры размежеваний, партийные системы и предпочтения избирателей. Предварительные замечания / / Политическая наука. 2004. №4. 204-234 с. С. 210.


[Закрыть]

Р. Инглхарт считает, что изменения ценностей связаны с межгенерационной динамикой в процессе модернизации общества. Изменения условий жизни обусловливают формирование у молодого поколения, выросшего в новых условиях, ценностных приоритетов, противоположных ценностным приоритетам старшего поколения.4444
  См.: Инглхарт Р., Вельцель К. Модернизация, культурные изменения и демократия. Последовательность человеческого развития. М.: Новое издательство, 2011. 464 с. С. 17-19.


[Закрыть]

П. Штомпка рассматривает доверие как уверенность человека в том, что действия других людей принесут ему пользу, а недоверие – как уверенность человека в том, что действия других людей нанесут ему вред.4545
  См.: Штомпка П. Указ соч. С. 112.


[Закрыть] Доверие он считает «ключевой категорией для понимания общественного существования людей».4646
  Там же. С. 21.


[Закрыть]

Статья основана на предположении, что выбор человека в пользу одной из противоположных жизненных целей зависит не столько от его социальной принадлежности, сколько от характера его отношения к другим людям.

Для изучения ценностной поляризации лучше всего подходит конфликтная модель ценностей, разработанная Ш. Шварцем (рис. 1).

Рис. 1. Модель отношений между мотивационными типами ценностей

Источники: Schwartz, S.H. (2003). A proposal for measuring value orientations across nations. Chapter 7 in the Questionnaire Development Report of the European Social Survey. P. 270. URL: http://www.europeansocialsurvey.org (исходная модель); Карандашев В.Н. Методика Шварца для изучения ценностей личности. Концепция и методическое руководство. СПб.: Речь, 2004. 70 с. С. 31 (перевод названий мотивационных типов); Артёмов Г.П. Моральные установки как фактор ценностных конфликтов // Конфликтология. 2010. № 4. 136-155 с. С. 141 (трактовка названий измерений).

Модель Шварца включает 10 мотивационных типов ценностей, которые образуют два биполярных измерения: самосохранение – самообновление; самоограничение – самоутверждение.4747
  В данном докладе используется авторская интерпретация этой модели.


[Закрыть] Мотивационные типы, расположенные в противоположных секторах, конфликтуют друг с другом. Мотивационные типы, расположенные в соседних секторах, дополняют друг друга. По мере удаления мотивационных типов друг от друга увеличивается степень их конфликтности и уменьшается степень их взаимного дополнения.

Эмпирической основой доклада являются материалы российской части Европейского социального исследования (European Social Survey – ESS).4848
  Это исследование охватывает страны Европейского Союза, а также Россию и Украину. В базах данных каждой из волн этого исследования (2002, 2004, 2006, 2008, 2010, 2012 гг.) имеется блок, включающий переменные, характеризующие ценности населения различных стран, регионов и социальных групп. В этой статье будут использоваться данные 4-й волны ESS (2008 г.).


[Закрыть] Для изучения ценностных приоритетов используются переменные анкеты ESS, характеризующие степень идентификации респондентов с описаниями различных видов мотивации поведения, составленными Ш. Шварцем (табл. 1).

Таблица 1. Распределение описаний видов мотивации поведения по мотивационным типам и измерениям4949
  Формулировки описаний видов мотивации поведения взяты из российского варианта анкеты ESS-2008. С. 43-45. URL: http://www.ess-ru.ru/


[Закрыть]

^** Курсивом выделены описания видов поведения, которые Ш.Шварц отобрал в качестве основных для каждого мотивационного типа (См.: Shalom H. Schwartz. Basic Personal Values. Report to the National Election Studies Board. Based on the 2006 NES Pilot Study. Mach 2007. URL: http://www.electionstudies.org).

Сбор данных по перечисленным описаниям в ESS осуществлялся с помощью вопроса: «Сейчас я зачитаю краткие описания некоторых людей. Пожалуйста, послушайте каждое описание и скажите мне, насколько каждый из этих людей похож или не похож на Вас?». Ответы регистрировались с помощью ранговой шкалы: 1. «Очень похож на меня»; 2. «В значительной степени похож на меня»; 3. «Немного похож на меня»; 4. «Совсем чуть-чуть похож на меня»; 5. «Не похож на меня»; 6. «Совсем не похож на меня». При подготовке базы данных для статистического анализа был изменен порядок нумерации рангов на обратный тому, который использовался в анкете. Это было сделано для того, что по мере увеличения сходства с описанием вида мотивации поведения, увеличивалось и его числовое выражение. На основе объединения соответствующих описаний в базе данных были образованы переменные, обозначающие мотивационные типы ценностей. Затем на основе объединения соответствующих мотивационных типов были образованы переменные, обозначающие измерения.

Для сравнительного анализа ценностных приоритетов были выбраны группы населения, занимающие различные позиции в социальной структуре в соответствии с уровнем среднемесячного семейного дохода (доход ниже среднего, доход на уровне среднего, доход выше среднего) и возрастом (младшее поколение, среднее поколение, старшее поколение). Для каждого из перечисленных выше мотивационных типов были вычислены средние баллы и z-значения5050
  Z-значения – это величины, характеризующие степень и направление отличия показателей социальной группы от средних по выборке показателей. Положительные z-значения свидетельствуют о том, что групповые показатели выше средних показателей, а отрицательные – о том, что групповые показатели ниже средних показателей.


[Закрыть] по каждой группе (рис. 2 и рис. 3).

Рис. 2. Уровень дохода и ценностные приоритеты (Z-значения)*

Источник: ЦЕССИ. Всероссийский опрос в рамках 4-й волны Европейского социального исследования. 2008 г. Российская часть базы ESS4e02. URL: http://ess.nsd.uib.no

На рис. 2 отчетливо выделяется противоположность ценностных приоритетов респондентов с доходами ниже и выше средних. Люди с доходами выше средних в большей степени, чем в среднем все опрошенные, ориентируются на ценности самообновления (самостоятельность, стимуляция и гедонизм) и самоутверждения (власть и достижение). Люди с доходами ниже средних в большей степени, чем в среднем все опрошенные, ориентируются на ценности самосохранения (безопасность, традиция и конформность) и самоограничения (универсализм). Люди с доходами на уровне средних занимают промежуточное положение.

Приблизительно такая же картина наблюдается при сопоставлении ценностных приоритетов возрастных групп (рис. 3).

Рис. 3. Возраст и ценностные приоритеты (z-значения).

Источник: ЦЕССИ. Всероссийский опрос в рамках 4-й волны Европейского социального исследования. 2008 г. Российская часть базы ESS4e02. URL: http://ess.nsd.uib.no

На рис. 3 видна противоположность ценностных приоритетов младшей и старшей возрастных групп. Представители младшей группы в большей степени, чем в среднем все опрошенные, ориентируются на ценности самообновления (самостоятельность, стимуляция и гедонизм) и самоутверждения (власть и достижение). Представители старшей группы в большей степени, чем в среднем все опрошенные, ориентируются на ценности самосохранения (безопасность, традиция и конформность) и самоограничения (универсализм и доброта). Представители средней возрастной группы занимают промежуточную позицию.

На основе представленных данных можно сделать вывод о том, что ценностная поляризация связана с социальной поляризацией. Она выражается в ориентации различных социальных групп на противоположные жизненные цели.

Одним из факторов ценностной поляризации является деление людей на верующих и неверующих. Р. Инглхарт и К. Вельцель полагают, что под воздействием промышленной революции и секуляризации общества произошел переворот в сфере ценностных ориентаций: на смену традиционным (религиозным) ценностям пришли секулярно-рациональные (светские) ценности.5151
  См.: Инглхарт Р., Вельцель К. Модернизация, культурные изменения и демократия: Последовательность человеческого развития. М.: Новое издательство, 2011. 464 с. С. 17-18.


[Закрыть] С этой точки зрения важно выявить влияние деления людей на верующих и неверующих на выбор жизненных целей (рис. 4).

Рис. 4. Ценностные приоритеты верующих и неверующих (z-значения).

Источник: ЦЕССИ. Всероссийский опрос в рамках 4-й волны Европейского социального исследования. 2008 г. Российская часть базы ESS4e02. URL: http://ess.nsd.uib.no

На рис. 4 видно, что верующие и неверующие ориентируются на противоположные мотивационные типы ценностей. Первые отдают больший приоритет безопасности, конформности, традиции, а вторые – стимуляции и гедонизму. Наибольшая степень поляризации ценностей верующих и неверующих наблюдается в рамках измерений самосохранение (безопасность, конформность и традиция) и самоограничение (универсализм и доброта). По ценностям самообновления степень поляризации намного меньше, а по ценностям самоутверждения почти отсутствует. Это значит, что стремление к материальному благополучию и личному успеху присуще в одинаковой степени как верующим, так и неверующим россиянам.

Каков характер влияния на степень поляризации ценностных приоритетов респондентов их позитивного (доверие) или негативного (недоверие) отношения к другим людям? В ESS межличностное доверие изучается с помощью нескольких вопросов. Первый вопрос характеризует обобщенное отношение к большинству людей: «Скажите, пожалуйста, Вы считаете, что большинству людей можно доверять или Вы склоняетесь к мнению, что даже излишняя осторожность в отношениях с людьми не помешает? Пожалуйста, дайте ответ по шкале от «0» до «10», где «0» означает «Даже излишняя осторожность не помешает», а «10» – «Большинству людей можно доверять». Для ответа Вы можете выбрать любую цифру от «0» до «10», которая наилучшим образом отражает Ваше мнение». Левая часть шкалы этого вопроса (от 0 до 4 баллов) выражала негативную моральную установку – уверенность в том, что в отношениях с людьми нужно проявлять осторожность. Правая часть шкалы (от 6 до 10 баллов) отражала позитивную моральную установку – уверенность в том, что большинству людей можно доверять. Центр шкалы (5 баллов) отражал среднюю оценку.

Позитивное отношение к большинству людей называют «генерализованным доверием».5252
  См.: Uslaner E.-M. The Moral Foundations of Trust. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. 298 p. P. 2; Рукавишников В.О. Межличностное доверие: измерение и межстрановые сравнения // Социологические исследования. 2008. № 2. 17-25 с. С. 18.


[Закрыть] Э. Услэнер отмечает, что генерализованное доверие формируется у человека в раннем возрасте, главным образом в семье. Оно не зависит от жизненного опыта человека и связано с «оптимистическим представлением о преобладании в окружающем нас мире хороших людей».5353
  Uslaner E. Op.cit. P. 5.


[Закрыть] Этот вид доверия обладает «моральным измерением», поскольку он основан на уверенности человека в том, что большинство людей разделяет его моральные ценности, несмотря на то, что эти люди не разделяют его взгляды по проблемам политики и даже его идеологию.5454
  Uslaner E.-M. Trust as a moral value // Dario Castiglione, Jan W. van Deth, and Guglielmo Wolleb, eds., Handbook of Social Capital. Oxford, Oxford University Press, 2008. pp. 104-117. P. 108.


[Закрыть]

Второй и третий вопросы позволяют выявлять отношение человека к его социальному окружению. Второй вопрос: «Как Вы думаете, большинство людей постаралось бы Вас использовать, если бы представилась такая возможность, или, на Ваш взгляд, люди постарались бы вести себя с Вами честно?» отражал степень уверенности респондентов в преобладании в их социальном окружении своекорыстных или честных людей. Третий вопрос: «По Вашему мнению, в большинстве случаев люди стараются помогать другим или чаще всего заботятся только о себе?» отражал степень уверенности респондентов в преобладании в их социальном окружении эгоистов или альтруистов. Ответы респондентов здесь также фиксировались с помощью балльной шкалы, в которой в первом случае «0» означал согласие с первым суждением, а «10» – согласие со вторым суждением. Во втором случае «0» означал согласие со вторым суждением, а «10» – согласие с первым суждением вопроса.

Эти две установки характеризуют локализованное доверие, обусловленное жизненным опытом респондентов. Зависимость ценностных приоритетов от характера перечисленных моральных установок выглядит следующим образом (рис. 5, 6, 7).

Характер отношения к большинству людей обусловливает высокую степень поляризации в рамках измерений: самообновление (самостоятельность) и самоограничение (универсализм и доброта). Доверчивые респонденты ориентируются на ценности, входящие в эти измерения, в большей степени, чем осторожные. По ценностям самосохранения и самоутверждения степень поляризации намного ниже.

Рис. 5 . Отношение к большинству людей и ценностные приоритеты (z-значения)

Источник: ЦЕССИ. Всероссийский опрос в рамках 4-й волны Европейского социального исследования. 2008 г. Российская часть базы ESS4e02. URL: http://ess.nsd.uib.no

Рис. 6. Оценка соотношения своекорыстных и честных людей в социальном окружении и ценностные приоритеты (z-значения)

Источник: ЦЕССИ. Всероссийский опрос в рамках 4-й волны Европейского социального исследования. 2008 г. Российская часть базы ESS4e02. URL: http://ess.nsd.uib.no

На рис. 6 видно, что респонденты, уверенные в преобладании честных людей среди окружающих, в большей степени, чем респонденты, уверенные в преобладании своекорыстных людей среди окружающих, ориентируются на конформность, традицию, доброту и универсализм. Респонденты, уверенные в преобладании своекорыстных людей среди окружающих, в большей степени, чем респонденты, уверенные в преобладании честных людей среди окружающих, ориентируются на самостоятельность, стимуляцию, достижение и власть. Этот вид локализованной моральной установки обусловливает поляризацию главным образом в рамках ценностей самосохранения (безопасность) и самоограничения (доброта и универсализм). В рамках остальных измерений поляризация выражена в меньшей степени.

Рис. 7. Оценка соотношения эгоистов и альтруистов в социальном окружении и ценностные приоритеты

Источник: ЦЕССИ. Всероссийский опрос в рамках 4-й волны Европейского социального исследования. 2008 г. Российская часть базы ESS4e02. URL: http://ess.nsd.uib.no

На рис. 7 видно, что уверенность в преобладании эгоистов или альтруистов в социальном окружении обусловливает поляризацию главным образом в рамках ценностей самосохранения (безопасность и традиция) и самоограничения (доброта и универсализм). По другим мотивационным типам уровень поляризации намного ниже. Респонденты, уверенные в преобладании альтруистов в их социальном окружении, отдают больший приоритет ценностям традиции, доброты и универсализма в сравнении с респондентами, уверенными в преобладании эгоистов среди окружающих. Респонденты, уверенные в преобладании эгоистов среди окружающих, в большей степени, чем респонденты, уверенные в преобладании альтруистов, ориентируются на ценности безопасности.

Все три моральные установки характеризуют уровень межличностного доверия. Доверие в данном случае является показателем позитивного отношения человека к другим людям.

В какой степени выявленная ценностная поляризация обусловлена делением респондентов на группы, отличающиеся по уровню дохода, по возрасту, по отношению к религии и по отношению к другим людям? Ответ на этот вопрос можно дать на основе изучения результатов факторного анализа. Для осуществления этого анализа альтернативы перечисленных выше переменных были преобразованы в самостоятельные (биноминальные)5555
  Биноминальная переменная – это переменная, принимающая значение «1» в том случае, если респондент выбирает рассматриваемую альтернативу исходной переменной, и значение «0» в том случае, если респондент не выбирает эту альтернативу. Такую переменную можно рассматривать в качестве частного случая интервальной переменной, что позволяет использовать ее в факторном анализе. См.: Толстова Ю.Н. Анализ социологических данных. Методология, дескриптивная статистика, изучение связей между номинальными переменными. М.: Научный мир, 2000. 352 с. С. 309-310.


[Закрыть] переменные. Результаты этого анализа приводятся в табл. 2, 3, 4, 5.

Таблица 2. Полная объясненная дисперсия*

Таблица 3. Матрица компонент после вращения^a,b

^* Аналогичные результаты получены по ориентации на ценности власти, самостоятельности и стимуляции.

Источник: ЦЕССИ. Всероссийский опрос в рамках 4-й волны Европейского социального исследования. 2008 г. Российская часть базы ESS4e02. URL: http://ess.nsd.uib.no

С помощью факторного анализа удалось выделить пять факторов, в различной степени обусловливающих выбор респондентами ориентации на достижение. Первый фактор (собственный вес 2,19; дисперсия 18,3%) характеризует различия в характере локализованных установок респондентов в сфере межличностных отношений. Второй (собственный вес 1,98; дисперсия 16,5%) выражает деление на верующих или неверующих. Третий фактор отражает различия в характере генерализованной установки (собственный вес 1,67; дисперсия 13,9%). Четвертый фактор (собственный вес 1,36; дисперсия 11,3%) отражает возрастные различия, Шестой фактор (собственный вес 1,27; дисперсия 10,6%) выражает различия по уровню доходов.

На основе полученных результатов можно сделать вывод о том, что ориентация респондентов на достижение (а также власти, самостоятельности и стимуляции) в большей степени обусловлена характером их отношения к другим людям, а не их принадлежностью к верующим или неверующим, пожилым или молодым, малоимущим или обеспеченным.

По ориентации на ценности самоограничения и самосохранения была получена иная конфигурация факторов (рис. 4, 5).

Таблица 4. Полная объясненная дисперсия*

Таблица 5. Матрица компонент после вращения^a,b

^* Аналогичные результаты получены по универсализму, безопасности, традиции.

Источник: ЦЕССИ. Всероссийский опрос в рамках 4-й волны Европейского социального исследования. 2008 г. Российская часть базы ESS4e02. URL: http://ess.nsd.uib.no

В данном случае были выделены четыре фактора, в различной степени обусловливающих выбор респондентами ориентации на доброту – мотивационный тип, противоположный достижению. Первый фактор (собственный вес 2,39; дисперсия 19,6%) характеризует различия в характере локализованных установок респондентов в сфере межличностных отношений. Второй (собственный вес 2,06; дисперсия 16,5%) выражает деление на верующих или неверующих. Третий фактор (собственный вес 1,66; дисперсия 13,8%) отражает различия по уровню доходов и возрастные различия. Четвертый фактор (собственный вес 1,52; дисперсия 13,7%) отражает характер генерализованной межличностной установки. Несмотря на отличную от предыдущей конфигурацию факторов, можно утверждать, что ориентация на ценности доброту (а также универсализм, безопасность и традицию) в большей степени обусловлена характером локализованных межличностных установок респондентов и в меньшей степени – их социальной принадлежностью. Вместе с тем, на выбор в пользу ценностей доброты, универсализма, безопасности и традиции генерализованное доверие оказывает меньшее влияние, чем социальная принадлежность респондентов.

На основе проведенного анализа можно сделать следующие выводы:

◾ Разделение людей на группы с противоположными социальными характеристиками и различия в характере моральных установок в той или иной степени влияют на поляризацию их убеждений.

◾ Характер моральных установок (позитивное или негативное отношение к людям) обусловливает поляризацию ценностных ориентаций в относительно большей степени, чем их принадлежность к группам, занимающим противоположные социальные позиции.

◾ Среди моральных установок характер отношения к ближайшему социальному окружению оказывает большее влияние на поляризацию убеждений, чем характер отношения к большинству людей, в том числе и не знакомых респондентам.