Текст книги "Латышские стрелки в борьбе за советскую власть"

Фрагмент из книги П. Д. Малькова «Записки коменданта Московского Кремля»

Как ни тщательно партийные комитеты и завкомы отбирали красногвардейцев для охраны Смольного, никогда нельзя было быть уверенным, что в отряд не затешется какой-либо ловкий негодяй, контрреволюционер. Мы же, коренной состав охраны и ее руководители, не имели возможности не только проверить или изучить людей, которым доверялась охрана Смольного, но даже поверхностно познакомиться с ними, узнать их в лицо. Не проходило дня, чтобы я, обходя посты, не наталкивался на часовых, которых ни я не знал, ни они меня не знали. Сплошь и рядом на этой почве возникали самые нелепые недоразумения, бесконечные конфликты. То я или мои помощники хватали и тащили упиравшегося часового в комендатуру, приняв его за постороннего, то часовой наставлял мне штык в грудь, пытаясь меня арестовать. Просто не хватало терпения.

Поговорил я с Подвойским, ставшим теперь народным комиссаром по военным делам, с Аванесовым, Дзержинским. Надо, мол, что-то с охраной Смольного делать, нельзя так дальше.

Уговаривать никого не пришлось: все не хуже меня понимали, что красногвардейцам трудно нести охрану Смольного, что нужна воинская часть, но такая, которая сочетала бы в себе красногвардейскую пролетарскую закалку и преданность революции с опытом и знаниями кадровых военных.

Среди войск Петроградского гарнизона найти часть, где преобладал бы пролетарский состав, вряд ли было возможно. Большинство солдатской массы составляли крестьяне, не имевшие той пролетарской и революционной закалки, что заводские рабочие. Да и существовали ли вообще в армии такие части, где основным костяком, основной массой были бы кадровые рабочие?

Я не говорю про матросов, про технические подразделения вроде автоброневых, где процент рабочих был всегда велик. По своему составу они, конечно, подошли бы, но все такие части были, как правило, малочисленны, и выделить их из состава необходимое количество (а нужно было человек 300–400, не меньше) не было никакой возможности, тем более тогда, в конце 1917 года, когда старая армия разваливалась, когда шла стихийная демобилизация, а до создания новой, рабоче-крестьянской армии было еще далеко.

И все же нужные воинские части нашлись. Это были регулярные стрелковые полки, в основной своей массе состоявшие из рабочих, насквозь пронизанные пролетарским духом, почти целиком большевистские, беззаветно преданные революции. Это были полки латышских стрелков, славная гвардия пролетарской революции.

Кому именно пришла в голову мысль возложить охрану Смольного института на латышских стрелков: Свердлову или Дзержинскому, Подвойскому или Аванесову, а может быть, самому Ленину, я не знаю, но решение было принято, и Исполнительному комитету латышских стрелков (Исколастрел, как его сокращенно называли) было приказано направить в Смольный 300 лучших бойцов для несения караульной службы.

К началу 1918 года количество это было доведено до 1000 человек. Затем часть людей была демобилизована, оставался только тот, кто добровольно хотел продолжать нести службу, и к марту 1918 года в Смольном насчитывалось около 500 латышских стрелков.

Это они, мужественные латышские стрелки, вслед за героическими красногвардейцами Питера и доблестными моряками Балтики выполняли в суровую зиму 1917–1918 года, вечно впроголодь, самые сложные боевые задания сначала Военно-революционного комитета, затем ВЧК, Совнаркома и ВЦИК. Это они, красногвардейцы, матросы и латышские стрелки, бдительно несли охрану цитадели революции – Смольного, охрану первого в мире Советского правительства, охрану Ленина[18]18
  Мальков П.Д. Записки коменданта Московского Кремля. М.: Молодая гвардия, 1961. С. 59–61.


[Закрыть].

Из Смольного в Кремль
Л.П. Жилинский,
Латышский стрелок

Нарушив условия перемирия, германский кайзер 18 февраля 1918 года двинул по всему фронту свои хорошо обученные и вооруженные дивизии.

Псков и Нарва, лежащие на путях к Петрограду, стали участками решающих боев. На этих направлениях наступало 15 дивизий отборных немецких войск, поддерживаемых артиллерией и авиацией.

Не ожидавшие столь стремительного нападения, голодные, измученные четырехлетней войной русские войска бросили окопы и блиндажи и покатились назад ко Пскову, оставляя по пути обозы, артиллерию, снаряжение, боеприпасы и продовольственные запасы.

В Петрограде наступили тревожные дни. Трудовой люд напрягал все силы для того, чтобы защитить свои завоевания. Необходимо было срочно эвакуировать рабоче-крестьянское правительство в Москву.

10 марта 1918 года для членов правительства и охраны были поданы вагоны первого и второго класса, в числе которых было несколько синих, находившихся в свое время в личном пользовании семьи Романовых. Эти вагоны до того стояли в вагонном парке и не отапливались. Во всех вагонах второго класса, отведенных для охраны, царил полный разгром.

Латышские стрелки молча оглядели неприглядные вагоны, которые должны были стать их временным жильем, поплевали на руки и, одолжив у стрелочников метлы и скребки, вымели, выскребли всю грязь. Раздобытым угольком затопили печи центрального отопления в каждом вагоне, оказавшегося, к счастью, в исправном состоянии, предварительно забив окна фанерой, досками и другим попавшимся под руку материалом. А чтобы не было темно, несколько окон застеклили, достав стекло в вагонном парке. И в конце концов, когда были вымыты все полы, оттерты от пыли и грязи диваны и стенки, нам стало казаться, что мы поедем даже с некоторым комфортом… Вагоны первого класса избежали опустошительного разгрома, которому подверглись вагоны второго класса.

Посадка правительства проводилась быстро, без излишней суеты и шума, чтобы не привлечь внимания контрреволюционных элементов.

Вечером, когда все члены правительства и ЦК партии расположились в вагонах и наша охрана заняла места в тамбурах, где были установлены также тупорылые «максимы», паровоз тронулся.

Через два-три перегона беспрепятственного хода на одной промежуточной станции поезд вдруг был задержан. На тревожный вопрос коменданта поезда – командира отряда товарища Берзиня: «Что случилось?» – дежурный по станции, угрюмо косясь на деревянную кобуру маузера, перекинутого у Берзиня на тонком ремешке через плечо, ответил:

– Да вот… поезд № 1501 еще не прибыл на следующую станцию.

– Что такое, откуда взялся этот поезд? – встревожился Берзинь.

– Черт их разберет – не то анархисты, не то левые эсеры, не то еще какие-то левые, да разве теперь разберешь? У кого наган, тот и пан!..

По перрону, как обычно немного наклонясь вперед, шел Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. Увидев коменданта поезда, выходящего от дежурного по станции, он поспешно спросил, для чего-то надевая очки:

– Ну как, товарищ Берзинь, долго он еще будет нас морозить?

Берзинь пожал плечами:

– Владимир Дмитриевич, перед нами от самого Петрограда идет какой-то подозрительный поезд, не то с анархистами, не то с эсерами, и ему там кто-то покровительствует из большого железнодорожного начальства. Он все время без задержки продвигается вперед…

– Ладно, я сейчас, – хмуро заметил Бонч-Бруевич, поспешно хватаясь за ручку входной двери к дежурному по станции.

После довольно продолжительных переговоров с дежурным по станции наш состав наконец опять тронулся. Несколько перегонов проследовали беспрепятственно. На станции Большая Вишера мы увидели три красных сигнала – видимо, это и был хвост таинственного поезда, шедшего все время перед нами. Несмотря на то, что было раннее утро, в этом странном поезде, как видно, никто не собирался спать. Дул резкий холодный ветер, но двери всех теплушек были раскрыты настежь. Пассажиры, одетые кто в морской бушлат, кто в студенческую шинель со светлыми пуговицами, а кто в гражданское пальто с бархатным воротником, разгуливали по перрону, увешанные холодным и огнестрельным оружием. Где только они его достали, да и чего тут только не было! Видно было, что этот неизвестный вооруженный сброд кого-то нетерпеливо ожидал… Они стояли отдельными группами на перроне, оживленно разговаривая между собой, словно стараясь в чем-то убедить друг другая

Доложили об этих людях командиру отряда Берзиню. Он приказал готовиться к скорому отправлению и обещал принять меры.

Все произошло необычайно быстро и организованно. На противоположных концах перрона неприметно для вооруженного сброда были установлены станковые пулеметы. Одновременно стрелки с пулеметами окружили подозрительный поезд, стоявший несколько впереди нашего на одном из соседних путей. Когда перрон и поезд вооруженного сброда были взяты в плотное кольцо, а пулеметчики залегли за щитами пулеметов, Берзинь скомандовал зычным голосом, привычным к командам на открытом воздухе:

– По вагонам! Даю десять минут, а затем открываю огонь!

Едва умолк его мощный голос, как сразу взбурлили отдельные группы вооруженных людей, подобно прорвавшей плотину воде. Раздались яростные выкрики:

– Насилие!

– К чертовой матери этих гвардейцев Ленина!

– В гранаты их, братва!

Держа в руке длинноствольный маузер и не меняя позы, Берзинь взглянул на часы: оставалось 6 минут.

– Граждане, поторапливайтесь!

Стрелки тем временем плотнее окружили перрон. Неизвестные занервничали, крики и ругань усилились.

– Долой узурпаторов!

– Не дрейфь, братцы, – не посмеют латыши нас колоть штыками!

– Осталось, – внезапно еще более повысил голос Берзинь, хладнокровно глядя на часы, – четыре минуты! – И ровно через минуту раздался его спокойный голос, не предвещавший ничего хорошего для вооруженного сброда:

– Готовсь!

Пулеметчики мгновенно прижались к земле, широко разбросав ноги, крепко стиснув рукоятки, медленно стали разворачивать тупые рыла пулеметов в сторону разрозненных групп вооруженных людей. Это решило все… Вооруженный сброд, словно завороженный, медленно передвигая отяжелевшие внезапно ноги, с яростными возгласами и руганью стал разбредаться, сопровождаемый со всех сторон насмешками латышских стрелков. Толпа, избегая их, все быстрее пятилась к своим вагонам. Когда пути были очищены, Берзинь отдал новую команду:

– Закрыть вагоны!

Это было сделано быстро и без всяких инцидентов. Бонч-Бруевич дал указание начальнику станции не открывать вагоны раньше, чем правительственный поезд пройдет три-четыре перегона.

На другой день мы благополучно прибыли в Москву.

3-й курземский латышский стрелковый полк в боях с Калединым[19]19
  Статья опубликована в сборнике «Latvju strelnieku vesture» (т. I, ч. 2), выпущенном в 1928 году издательством «Prometejs».


[Закрыть]
Р.П. Баузе,
начальник политотдела Революционного военного совета Латвии в 1919 году, член партии с 1910 года

После неудачного похода Керенского и генерала Краснова на Петроград и подавления восстания юнкеров 11 ноября контрреволюция пыталась найти опорные пункты на окраинах, стремясь перенести центр вооруженной борьбы в районы, населенные казачеством, – на Дон, Кубань, в оренбургские степи.

На Дону уже в октябрьские дни был создан контрреволюционный центр во главе с казачьим генералом Красновым. После неудач в Петрограде сюда сбежались все главари контрреволюции – Краснов, Корнилов и другие. В Петрограде действовало тайное бюро, вербовавшее офицеров и юнкеров для посылки на Дон. В январе 1918 года в так называемой «Добровольческой армии» уже числилось около 4000 человек, которые представляли собой авангард контрреволюционных сил Юга. Каледин группировал вокруг себя казачество и, ведя переговоры с атаманами терских, кубанских и астраханских казаков, лелеял надежду создать для борьбы с Советами «Юго-восточный союз». Его открыто поддерживала Украинская Центральная рада, которая в то время уже открыто выступала против советской власти и готовилась отторгнуть Украину от Советской России.

Замыслы контрреволюционеров были совершенно ясными: отрезать Советскую Россию от бакинской нефти, отнять у нее донецкий уголь, украинский хлеб. Столь же ясным было то, что контрреволюция на Дону будет искать союза с иностранными империалистами и попытается превратить Юг в плацдарм иностранной империалистической интервенции. Таким образом, уже в ноябре и декабре 1917 года создались два фронта борьбы внутренней контрреволюции против советской власти – на Дону и на Украине. Против этих фронтов советская власть и направила главный удар.

19 декабря Совет народных комиссаров обратился с воззванием ко всем Советам, предупреждая о грозящей опасности контрреволюции, которую готовят Каледин на Дону, буржуазная Центральная рада на Украине и Дутов на Урале. Совет народных комиссаров объявил о введении в Донском округе военного положения и решил сконцентрировать вооруженные силы революции в основном против Каледина. Тем не менее до конца декабря наше положение на Дону было незавидным: наши воинские части были почти небоеспособными, отсутствовала элементарная дисциплина, в отдельных частях между командирами и бойцами происходили постоянные стычки, кое-кто переходил на сторону белых и т. д. Наиболее сильными и дисциплинированными были части группы Сиверса, ядро которой составляли сибирские стрелки XII армии и Московский полк под командованием Саблина.

20 января народный комиссар по борьбе с контрреволюцией В.А. Антонов-Овсеенко, руководивший операциями революционных войск против Каледина, писал В.И. Ленину: «Саблин занял Луганск, Рудаково, Дебальцево, Сиверс дерется у Криничной. Ждем латышей с фронта и матросов из Финляндии. Поторопите их»[20]20
  См.: Антонов-Овсеенко В.А. Записки о Гражданской войне. Т. I. М., 1924. С. 102.


[Закрыть].

В Цесис прибыл эмиссар Антонова-Овсеенко Пуке со следующим письмом, адресованным Исколату:

«На помощь рабочим Донецкого бассейна, на борьбу с калединцами, разоряющими край труда, придите, братья латышские пролетарии! Два полка латышей через неделю решили бы дело. Тыл дает и может дать только Красную гвардию, гарнизоны уже полураспущены или слабы духом. Помогите нам, братья латыши! Голосом тысяч семей, обездоливаемых разбойничьими бандами, голосом борьбы, поднятой донецкими пролетариями, призываю вас на помощь.

Да здравствует пролетарская солидарность!

Да сгинут враги революции!

Народный комиссар Антонов, Харьков»[21]21
  Антонов-Овсеенко В.А. Указ. соч.


[Закрыть].

Исколастрел решил послать на Южный фронт 3-й Курземский латышский стрелковый полк. Дать два полка не представлялось возможным: 6-й Тукумский полк был уже в Петрограде, 1-й Усть-Двинский и частично 4-й Видземский полки отправились на Польский фронт. Нельзя было оставить без латышских полков и район XII армии, где на них опирались все органы революционной власти.

24 января 1918 года эшелоны Курземского латышского стрелкового полка отправились со станции Цесис через Петроград и Москву на Южный фронт. В Москве командир полка Карл Калнынь получил приказ направить полк в Харьков в распоряжение Антонова-Овсеенко. Из Харькова полк был послан в Никитовку (куда он прибыл 2 февраля) для пополнения своего хозяйства и через несколько дней двинулся дальше на юг в направлении Таганрога.

Здесь оперировала группа Сиверса, перед которой стояла задача взять Ростов. Против Сиверса действовали части Добровольческой армии (примерно 5000 штыков) – Корниловский полк, 3 особых батальона (состоявших из офицеров, юнкеров и георгиевских кавалеров), 4 батареи, один эскадрон и технические части. Большая часть этих сил находилась в Ростове. После того как красные довольно легко заняли Донбасс, силы их, в том числе и группа Сиверса, в своем дальнейшем продвижении на Ростов стали терпеть неудачу за неудачей. Так продолжалось до февраля. Только после прибытия боеспособного пополнения, в составе которого были латышские стрелки, обстановка изменилась в пользу красных.

3 февраля группа Сиверса начала наступление в районе станции и деревни Матвеев Курган, и 4 февраля противник, понесший большие потери, был выбит со своих позиций. После этого первого успеха наше наступление в направлении Таганрога развивалось, не встречая сопротивления. Группа Сиверса была пополнена 3-м Курземским латышским стрелковым полком и 18-м Сибирским полком, который за время пребывания на Рижском фронте тесно сблизился с латышскими стрелками и был неразлучен с ними.

9 февраля 3-й Курземский латышский стрелковый полк выгрузился из эшелонов и со станции Неклиновка двинулся по маршруту Зорубег – Синявская – Мокрый Чалтырь – Ростов. У Зорубега нашему полку встретилась группа раненых красногвардейцев, от которых мы узнали, что в 6 верстах[22]22
  Верста – 1,0066 км.


[Закрыть] от Зорубега красногвардейский отряд под командованием Трофимова бьется с белыми и теснит их в направлении Синявской. В этот день латышам не удалось настигнуть поспешно отступавшего противника, и, лишь дойдя до Синявской, командир полка получил подробные данные об оперативном положении.

Группа Сиверса продвигалась вперед медленно, страдая от недостатка продовольствия и фуража. Отдельные воинские части зачастую время от времени самовольно покидали группу, уходя в тыл «отдохнуть». Главные силы Сиверса двигались в следующем порядке: по правую сторону от линии железной дороги Таганрог – Ростов – красногвардейский отряд под командованием Трофимова и бронепоезд путиловцев, которым командовал Зонберг, по левую сторону – 18-й Сибирский полк, а в центре, вдоль железной дороги, – латышские стрелки. 13 февраля отборные силы белых – Корниловский полк и казаки – оттеснили красногвардейский отряд Трофимова, но латышские стрелки ловким ударом во фланг противнику восстановили положение.

В Синявской командир 3-го Курземского латышского стрелкового полка получил приказ двинуться на Ростов. Когда главные силы находились в 6 верстах от Мокрого Чалтыря, мы узнали, что последний занят противником. В 3 верстах от Мокрого Чалтыря латыши пошли в атаку; их пулеметы косили вражеские цепи, и после упорного сопротивления белые отступили к Ростову, оставив на поле боя много убитых и раненых. В Мокром Чалтыре полк стоял день, пока прибыл штаб Сиверса. Отсюда началось непосредственное наступление на Ростов: латышам предстояло наступать на город с северо-запада, 18-му Сибирскому полку – с севера и северо-востока.

В Ростове противник сконцентрировал свои основные силы. Сюда из Новочеркасска, которому угрожала группа Саблина, был переведен штаб Добровольческой армии. Силы противника насчитывали, помимо казачьих полков, 4000 штыков, 200 сабель и 12 орудий.

Латышские стрелки начали наступление в 3 часа утра 22 февраля. Перед ними была поставлена задача – очистить от белых в течение этого дня Ростов и Нахичевань. Когда полк приблизился к городу, начался обстрел – со стороны неприятеля в бою участвовала артиллерия, обстреливавшая редким огнем наши части. Первым же выстрелом со стороны 3-го Курземского латышского полка была поражена неприятельская пушка, и вскоре вражеская артиллерия вынуждена была замолчать. Через несколько часов наш отряд уже вошел в предместье Ростова, где его встречали ростовские рабочие, приветствовавшие нас как освободителей от террора генералов и капиталистов. Только в Темерниках, у кирпичной фабрики, Корниловский полк пытался было оказать сопротивление, но, разгромленный, вскоре обратился в бегство. Противник отступил в южном направлении, не успев даже взорвать мост через Дон.

Так красные войска во главе с латышскими стрелками заняли Ростов. В Ростов тотчас же прибыл штаб группы Сиверса. Немедленно приступили к созданию советских учреждений. Командиру латышского полка было поручено сформировать местные вооруженные силы. В Ростове полк простоял всего несколько дней, так как получил приказ двинуться на Батайск для преследования отступавшего противника.

В Батайске полк поступил в распоряжение командующего действовавшими здесь силами красных Автономова. Командир полка К.Я. Калнынь был назначен начальником колонны (3-й Курземский латышский полк, отряды Жлобы и Хлобы), а на его место командиром полка назначили К.А. Стуцку.

Вплоть до станции Тихорецкой полк не встретил ни малейшего сопротивления. По пути начальник колонны собрал рассеянные в окрестностях отряды красных. По левую сторону линии железной дороги Ростов – Тихорецкая действовал латышский конный отряд, которым командовал Я.Е. Кришьян.

Ожесточенный бой 3-й Курземский латышский полк выдержал в 35 верстах к северо-западу от станции Сосыка против станицы Уманской, где белые сконцентрировали крупные силы. После того как станицу обстреляла наша артиллерия, в полк явилась делегация станичников с мирными предложениями. Ей был поставлен ультиматум: 1) выдать всех начальников отрядов белых; 2) сдать все оружие и 3) сообщить ответ в течение 3 часов. В случае непринятия ультиматума им пригрозили стереть станицу с лица земли. Привести в исполнение эту угрозу латышскому полку было бы трудно, так как в его распоряжении имелись только две легкие пушки, но – предприимчивость и смелость города берут. Испугавшись угрозы латышских стрелков и в страхе преувеличив силы красных, станичники в течение 24 часов выполнили все их требования.

Это была последняя операция латышских стрелков на Дону. В связи с вторжением немцев и Брестским мирным договором наши войска вынуждены были покинуть Украину. 3-й Курземский латышский полк был сначала отозван в Харьков, откуда он в середине апреля вернулся в Москву.