Текст книги "Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии"

– Наверное, эти Рэнди тоже жили семьями, – поделился я своим открытием однажды вечером, когда, вместо того, чтобы ссориться, мы с Линой отлупили Снупи до полного изнеможения, и весь наш гнев бесследно испарился. – Такой домашний любимец очень хорошо сплачивает семьи.

– Возможно, – улыбнулась Лина. – Но мне кажется, здесь другое.

– Что?

– Бьорн тогда сказал, что они были агрессивные и воинственные и владели всей галактикой.

– Да, я помню. Ну и что?

– Ты же ни разу не выводил дочь на улицу играть.

– При чем здесь Мими?

– Когда выводишь ребенка, всегда следишь за ним, как он играет. Не знаю, как ты, но я, по крайней мере, всегда это вижу…

– И я, разумеется, тоже!.. И что ты увидела?

– До недавнего времени Мими никогда не ссорилась с другими детьми. Никогда не пыталась отобрать у кого-то игрушку, а если кто-нибудь брал у нее, то она беспрекословно отдавала. А сейчас не дай боже если ее кто-то заденет, она сразу же лезет в драку. Ее боятся дети даже старшего возраста, никто не смеет ей противоречить. В последнее время я постоянно ее ругаю, чтобы она не обижала соседских детей по поводу и без повода.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что Снупи учит ее драться?

– Именно это я и говорю. И будет неудивительно, если окажется, что эти Рэнди создали таких Снупи специально, чтобы учить своих детей агрессии и жестокости.

Я подскочил на месте.

– Значит… значит поэтому их так возлюбили инопланетные расы!.. И поэтому Бьорн попросил нас сохранять конфиденциальность – чтобы они массово не распространялись среди жителей Земли! И чтобы мы не стали угрозой для них, вместо Рэнди…

– Ты только теперь это понял?

Наша идиллия прервалась внезапно. После того, как вечером Мими и Николашка просто превзошли себя, моя дочь с гордостью появилась на следующее утро в столовой не с одним, а с двумя кусками зеленого желе.

– Это Снупи, – сказала с гордостью она и показала на то, что текло за ней и пыталось обнять ее ноги. – А это – Скуби. – Она кивнула на другого, которого принесла в руках и попыталась вручить его Лине.

Лина подпрыгнула, заорала и, споткнувшись о кресло, упала в него.

– Мими, откуда ты взяла второго? – я почти кричал.

– Это не «второй», а Скуби, папа!

– Где ты его взяла?

– Нигде. Утром он уже был в моей комнате вместе со Снупи. Папа, если ты только попробуешь его выбросить, то я…

Через пятнадцать минут региональный инспектор уже обещал мне немедленно связаться с инопланетянами. Не знаю, что на него повлияло, возможно, мой тон, которым я с ним разговаривал.

После этого пришлось срочно отобрать у Лины ее транквилизаторы – казалось, она твердо решила принять всю упаковку. По-хорошему не получалось, пришлось применить силу…

Верхом беспорядка была Мими, которая прижимала к себе два куска зеленого желе и пищала, как пожарная сирена, если я пытался отделить их от нее. Первый раз она даже лягнула меня изо всей силы, за что получила такую затрещину, что отлетела метра на три и упала на пол. Но желе из рук не выпустила.

Бьорн прибыл примерно через час – самый длинный час в моей жизни. Войдя в дом, он мгновенно сориентировался в обстановке, сначала потрогал первый кусок желе, потом второй и успокаивающе улыбнулся.

– Что случилось? – спросил инспектор из-за его плеча. – Какая-то опасность?

– О нет. Я уже говорил вам, что они безопасны для окружающих практически в любых ситуациях.

– Они? – Множественное число забилось клином в мой мозг, подтверждая мои самые страшные опасения. – Откуда он здесь взялся, второй?

– Его зовут Скуби, папа!

– Вопрос ухода, мои дорогие родители, – опустился в кресло Бьорн.

– Мы что, опять не заботились о нем должным образом?

– О нет, совсем наоборот. Я бы сказал, что вы заботились о нем просто отлично. Это и является ключом к ответу на ваш вопрос.

– Оно… случайно не…

– Совершенно верно. Снупи почувствовал, что получает количество заботы, которое превышает его потребности, и, чтобы соответственно отвечать на нее, он разделился на две части. Это способ, которым они размножаются.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

– Их деление – интересный процесс, – продолжал Бьорн. – Первоначальный индивид отделяет часть себя, не передавая ей свою память и опыт. Она чиста и невинна, как новорожденный ребенок. – Он улыбнулся Мими. – И готова привязаться к тому же или другому владельцу.

– Так Скуби младенец, как Яворче?

– Правильно, девочка. И скоро он себе выберет кого-нибудь.

– Ну ясно, а… Что нам с ним делать? Со Скуби, я имею в виду… В смысле, что бы вы нам посоветовали? – вмешался я.

– Все, что хотите. Он ваш, – сказал безмятежно Бьорн. – Если, например, господин инспектор не против, то Скуби может стать его любимцем. Помнится, несколько дней назад у него было такое желание. Господин инспектор, вы же не выбросите Скуби, не так ли?

– Конечно, нет! Возможно ли это? – заблестели глаза у инспектора.

– Я тоже так думаю – кивнул Бьорн. – Возьмите его на руки, крепко обнимите, потом отойдите шагов на пять-шесть и подождите минуту. – Он кивнул Мими, и она, к моему удивлению, без всяких протестов протянула ему кусок желе.

Инспектор выполнил указания с небывалой для такого солидного человека скоростью. Когда желе снова оставили на полу, оно быстро потекло ему в ноги и начало тереться о них.

– Ну вот, – обратился к нам Бьорн. – Я рад, что Скуби имеет своего владельца и благодарю вас. А теперь, прошу извинить меня, но мне пора.

– Гм, гм… А разве этому существу не полагается материальная поддержка с вашей стороны? – спросил ему вслед инспектор.

– Нет, конечно, – удивленно посмотрел на него Бьорн. – Вы сами его пожелали, в отличие от наших любезных хозяев. Мы не виноваты, что он попал к вам. Так что ответственность за его содержание полностью на вас. Хорошего дня!

Он озорно подмигнул мне и вышел. Я некоторое время стоял задумавшись, потом побежал за ним и, догнав во дворе, спросил:

– Простите… Могу я задать вам вопрос?

– Конечно, – располагающе улыбнулся он.

– Правда, что их используют для воспитания в детях агрессии и воинственности? И поэтому вы просили меня о конфиденциальности – чтобы не допустить их распространения на Земле, и чтобы мы не стали опасными для вас?

Бьорн вдруг серьезно посмотрел на меня, поднял брови и медленно пошел в сторону улицы. Перед выходом он остановился и повернулся ко мне:

– Многие расы действительно используют их для этого. Они бы очень хотели в один прекрасный день стать новыми Рэнди… И моя раса, увы, тоже.

– А тогда зачем вы научили нас лечить Снупи? И почему вы отдали Скуби инспектору, а не забрали себе?

Бьорн внимательно посмотрел на меня, и в его глазах заплясали веселые огоньки.

– Потому что у каждой расы есть как люди, которые верят только в военную силу, так и люди, которые видят ее бесперспективность. – Он широко улыбнулся. – Возможно, я действовал вразрез с некоторыми нашими правилами, но зато в согласии со своим разумом и совестью.

– А вы не боитесь, что однажды мы станем… станем…

– Вы станете могущественнее и поработите нас? Нет. Когда многие расы обладают каким-то оружием и если какая-то раса вооружится лучше, чем другие, то эти другие объединяются против нее. Баланс восстанавливается, и мир сохраняется. И чем больше вооруженных рас, тем стабильнее мир.

Он кивнул, улыбнулся и направился к машине, которая его ожидала. Я вернулся в гостиную. Инспектор стоял в центре комнаты со Скуби в ногах, вид у него был, будто он сейчас лопнет. Мне стало жаль его – хотя, я считаю, он получил именно то, что заслужил.

– Господин инспектор, вы женаты? В прошлый раз вы упомянули о том, что у вас есть ребенок.

– Да… А что?

– Не сожалейте о Скуби. Поверьте мне, он полезный… И если вы не сможете дать ему необходимый уход, зовите Николашку.

Перевела Ольга Попова

Иоанн Владимир (Ангелина Илиева). Покушение

1

С этой стороны скала заросла мягкой травой. Она вся в утренней росе. Скользкая под моими босыми ногами, а низ длинной рубахи промок. Одно благо – стражи крепко поддерживали с обеих сторон, потому как собственные ноги меня едва держали. Я ковылял вверх по склону неторопливо, даже чуть медленнее, чем мог после пребывания в темнице, и вдыхал свежий лесной запах, разносимый ветром.

На вершине скалы меня ждали, я избегал туда глядеть. Поворачивал и запрокидывал голову, поедая глазами сине-зеленые холмы Арбанаси и Трапезицы, плещущие в них солнечные струи и бездонное небо – в последний раз…

Шаги мои пресекла плаха. Новая, не окропленная ничьей кровью, нарочно для меня срубили, свежую – сан почтили. Стражи бросили меня на колени и оставили.

Я поднялся с трудом. С другой стороны скалы – обрыв. И там толпится мой народ. Я не слышал ни одного отдельного голоса, лишь срывающиеся, как вздохи, вопли. Всех привели, чтобы видели мое унижение. Мою смерть.

– Покорись, святой отец…

Я обернулся к парню, которого приметил, не успев узнать, пару мгновений назад. Буйные черные кудри его прятались под пестрой чалмой. Щеки впалые, в глазах бьется огонь безумия. Стройный стан закутан в грязный плащ с вышитым полумесяцем. Мне, кажется, говорили, что сейчас его зовут Искендер. Голос его дрожит:

– Покорись, святой отец. И милости у Челеби проси, прощения…

– Я покорен, пресветлый князь. Покорен государю одному и каждый день молю Его о милости и прощении. Все, что станет, будет по воле Его.

– Убьют тебя! И не постесняются же! И тогда зачем все это было? Почему сдали город? Почему примирились? Ты же ведь захотел так – покориться воле Божьей…

– Покориться воле свыше – это одно. А покориться земным хозяевам – другое. Жаль, что не научил тебя видеть разницу, Александр… Уйди прочь. Стыдно на тебя смотреть.

Я снова опустился на колени и сплел пальцы в молитве. Сильно зажмурил глаза, чтобы не видеть слезы того мальчишки, которого любил как сына. Господи, если ты еще слышишь меня, сохрани парня! Не откажи в милости своей и его отцу, по твоей воле царю и самодержцу болгар. Дай силу и упование тем, чьи вопли и плач слышу в сей миг. Господи, не за себя прошу, мой путь окончен…

Кто-то лает на своем варварском наречии. Грубая рука палача жмет голову к плахе. От подножия скалы хором кричат от ужаса. Поднимаю веки и тут же жмурю глаза от блеска поднятого надо мною лезвия…

– Семнадцать тридцать. Рабочий день окончен.

Тихий и журчащий женский голос прервал медитацию и прогнал видение прошлого, нежно притягивая сознание к настоящему. Яркое освещение над столами в читальном зале погасло, оставляя только парящие прожекторы возле вертящихся стеклянных стеллажей с рукописями. Минорная клавирная музыка, брызжущая из динамиков, сменилась игривыми народными напевами. С гулом включились климатизаторы, насыщая воздух ароматом мяты.

Я посмотрел на столешницу бюро, на раскрытую передо мной книгу. На левом поле страницы – капли крови из носа. Бывает, когда я вхожу в транс. Три маленькие золотистые капли, блестящие, словно киноварь. Уже тысячу лет минуло, а никак не привыкну к цвету своей крови. Осторожно промокаю капли рукавом мягкой хлопчатобумажной рубашки. На странице остается лишь немного матового блеска – почти не видно.

Я поднялся и вместо широких мраморных ступеней, ведущих к кабинету, направился к одному из эскалаторов на выход. Я опаздывал. Нужно было всего за полчаса добраться до места встречи, а фиеста на улицах, наверное, меня задержит.

Проходя мимо кабинки привратника, я кивнул, хотя давно уже убедился, что видеть меня он не может. Молодой человек, вероятно ревностный атеист, как всегда глядел сквозь меня с легким удивлением – словно сквозь дуновение ветра.

Я сунул карточку в замок массивных дубовых врат. Через секунду дисплей мигнул: «Евтим: святой: главный библиотекарь Тырновского канского книгохранилища. Спасибо Вам за сегодняшний труд, желаем приятного отдыха!» Врата распахнулись, и навстречу, будто волшебный водопад, хлынул свет уличных феерий.

Мне потребовалась пара секунд на то, чтобы преодолеть легкое замешательство, которое овладевало мной всякий раз, когда я выходил на улицу. Потом ступил на плавающий тротуар по направлению к «Самоводской». Тротуар был выложен из треугольных плит розового кварца, отлично отполированного. Под слоем кристалла в пядь толщиной располагались крохотные прожекторы мостового освещения, образующие небесные созвездия. Я взирал себе под ноги, стараясь распознать Орион и Малую Медведицу с ребячьим энтузиазмом начинающего звездочета. У драконов-зодчих утонченный вкус.

Я покинул «звездный» тротуар со вздохом сожаления и перешел на следующий, что вел плавно вверх. Медленно обогнул центральный городской монумент. Тройная скульптурная композиция во славу змеев-покровителей. Первая изображала житные поля Добруджи. Крупные колосья с янтарными зернами, над ними – аметистовая статуя летящего дракона, который прогоняет бурю и град. Вторая из белого мрамора – овечья отара в низинах Фракии, за которой присматривает тщедушный змей-чабан. На третьей три дракона в хороводе мнут виноград, выжимая сладкий сок. Патетично и анахронично – на винокурнях уже века как не появлялся змей…

Тротуар изогнулся горбом и повернул мимо парка-площади «Велчова завера». Ветерок тихонько шумел в ветвях вековых деревьев. Из-за послеобеденного дождя по плиткам аллей кишели дождевые черви. Я ступал осторожно, чтобы не раздавить кого-нибудь из них.

Слава богу, вокруг все еще было пустынно и тихо, городское веселье только-только начиналось. Над головой порхали птицы, пышные кусты норовили вцепиться мне в бороду. Молодая женщина с ярко-красными волосами и с венком из роз корпела над аллеей фиалок. Заметив меня, она выпрямилась и одарила меня ослепительной улыбкой, хотя знакомы мы бегло. Она – дива-хранительница парка. Я никогда не спрашивал ее, почему она решила покинуть леса и перебраться в город, но радовался тому, что она может видеть меня достаточно отчетливо, что позволяло нам поговорить.

– Привет! – молвила дива своим чарующим голосом.

– Добрый вечер, Алена, – ответил я, отвешивая легкий поклон.

Она сорвала несколько цветков, потянулась и украсила ими карман моей рубахи. При этом дива едва уловимо нахмурилась. Я знаю – прикосновение ко мне причиняет ей боль.

Дива помахала рукой на прощанье. С дальнего конца парка показалось шествие ряженых. Кукеры. Молодые мужчины в лохматых костюмах из синтетических шкур хохотали и покрикивали нестройным хором, явно уже успели набраться. Прошли мимо, совсем близко, оглушительно гремя бубенцами и колотя в барабаны. Но никто не бросил и беглого взгляда на меня. Окружили Алену и запрыгали возле нее, а она захлопала в ладоши.

Когда я отошел достаточно далеко от самодивы, поспешил выбросить фиалки. Достал из кармана миниатюрную икону. Лик святой смотрел на меня строго и укоризненно, вероятно прикосновение к ведьминому цветку ее разгневало. Она прошипела:

– Опаздываешь, Евтим. Мы в «Хаджи Николи». Ждем.

Неспроста выбрали улицу Самоводскую для встречи. Заповедник был почти полностью сохранен в первозданном виде, здесь не высились каменные колонны и мраморные площадки для драконьих посадок. Этот район посещали по большей части люди – посмотреть, вспомнить, что когда-то человек сам, в поте лица, заботился о себе.

«Хаджи Николи» находился в подножии холма, в середине торгового майдана. Трехэтажная кирпичная постройка, облокотившаяся на склон. Ворота из кованого железа вели во внутренний двор, вымощенный обыкновенными речными камнями. Полное созвучие со стилем заповедника. Однако над входом искрила светореклама: «Вино. Змеиное молоко. Молодящие и лечебные снадобья».

Я протиснулся в узкую кабинку лифта. Над кнопками этажей тускло мерцали наводящие надписи: «Люди», «Витяки», «Другие». Я утопил кнопку последнего этажа.

Подъем занял точно три секунды. «Другие» явно не наведывались часто – заведение было почти пустым. В середине овального салона булькал и пенился мраморный фонтан. Из серебряных краников лилось чистое прохладное вино. Возле фонтана на низких столиках рядами стояли нетронутые стаканы. Никого не было видно и у спрятанных за кадками с экзотической растительностью бутербродных и питейных автоматов. На момент мне показалось, что я ошибся местом. А потом я заметил в алькове, за самым далеким от лифта столом три неподвижные фигуры. Я подошел к ним.

Обе одетые в белое женщины источали золотистое сияние и тяжелый запах ладана. Петка Тырновская и Филотия Тырновская. Когда-то, еще при жизни, я потрудился сделать их самыми почитаемыми святыми этого города. Филотия улыбалась мне загадочно и теребила пальцами свои русые волосы. Губы Петки были сурово сжаты. Третий в группе кутался в серый плащ с глубоким капюшоном. Я догадывался, что именно он и есть причина внеочередной встречи.

– Прошу прощения за задержку, – пробубнил я, только ради того, чтобы что-то сказать, и занял свободное место за столом.

– Когда-нибудь ты все же прекратишь вязнуть в мирской суете, – тут же срезала меня Петка. – Я тебя специально предупредила, как важна встреча.

– Дела…

– Никто не заставлял тебя вьючить себя делами. Никто никого не заставляет работать или вообще что-то делать. Мог бы и сегодня не заниматься… делами. Да и к чему тебе? Не ешь, не пьешь. Таскаешься только ради своих книг проклятых. Ты в плену своих страстишек, Евтим.

Я вздохнул.

– Ну, я уже здесь. Что там у вас за важность?

По тонким губам Петки мелькнуло нечто подобное улыбке.

– Важность такая, что мы уже в состоянии это сделать.

– Что именно?

– То самое!

Терпение – добродетель. Лучше подождать объяснений, чем и дальше задавать идиотские вопросы. Святая же молчала, пока не поняла, что я все еще не взял в толк, о чем речь. Тогда она подалась вперед, нависая над столом, усмешка ее стала почти различимой, а в глазах блеснуло ликование:

– Покушение, Евтим!

– На этот раз успеем, у нас план, – добавила Филотия.

Я рассмеялся. Горько. Ведь в последнее время только с этими двумя святыми я мог изредка общаться. Мой дорогой друг и любимый учитель Теодосий уехал из Тырново неизвестно куда около двух столетий назад. Мне не хватало его. А в подобных ситуациях – еще ощутимее, больнее.

– Когда назначена твоя следующая аудиенция, Евтим?

– Завтра утром. Как обычно.

– Ага! – проворчала многозначительно Петка и ударила кулачком по столешнице.

– И каков ваш план на этот раз? Облить ее святой водой, что ли?

– О нет. На этот раз у нас не просто грезы да мечты. Сейчас мы уже действительно подготовились убить ее.

– Зачем вам ее убивать? – спросил я устало.

– Ты что! Забыл, кто такой? Не узнаю тебя в последнее время! Дрожишь, как бы не лишили тебя твоих драгоценных книжек. Поддаешься низменным страстям и увлечениям. Берегись! Ты уже начал общаться с нечистью. Я видела, как тебе та ведьма глазки строит…

– Перестань.

– Гостя испугаешь, сестрица, – вмешалась, поворачивая ладонь, Филотия.

Петка умолкла.

Я почти позабыл о присутствии незнакомца. Он не шевелился. Даже не показал ничем, что следит за нашим разговором. Обе женщины повернулись к нему. Во взгляде Филотии я прочел немое обожание. Петка смежила веки и поклонилась, шепнув:

– Прости, пресветлый… Покажись ему, пусть увидит, кто ты.

Тот выпрямился. То же самое сделал и я, будто движение его невольно увлекло меня. Из-под серого плаща показалась рука в перчатке из чистого золота, затем одним движением откинула капюшон. Я допускал, что он кто-то из нас. В известной степени меня подготовило обращение «пресветлый». Я знал, что Дмитрий Белый никогда не покидает Солун, известно также, что и Тудор Черный редко выходит днем. Я бы узнал и Илию Красного по огненному следу… Но нет. Не ожидал именно Его. Сияние синих глаз оттолкнуло меня и словно ударной волной бросило в транс.

…Я зажмурил глаза от блеска поднятого надо мною лезвия. Себя ощущал спокойным и легким, не думал, не испытывал тоски. Одно лишь желание жило во мне – чтобы меня зарубили разом, одним ударом. Лезвие вспыхнуло, будто солнце внезапно глянуло из-за туч. А потом… затрубил боевой рог – странный, короткий звук и далекое эхо, словно одинокий звон церковного колокола. С чистого прозрачного неба сходил вниз всадник. Объятый светом, широко размахивал крыльями его золотой скакун, а ездок тряс русыми кудрями и дул в золотой рог. Лицо его блистало неземной красотой. Блестела ослепительно золотая броня витязя. Пролетел низко и пронзил тонким своим копьем плечо палача. Ятаган бусурмана с острым лязгом стукнулся о камни, покатился вниз по скале. Затем всадник взмыл обратно и двумя мощными взмахами крыльев коня скрылся за ближней грядой. Наверное, никто кроме меня не узрел золотого Георгия. Все видели лишь окаменевшую руку палача…

Я пошатнулся и прижал ладонь к носу. Из моих ноздрей капала кровь.