Текст книги "Молодежь в городе: культуры, сцены и солидарности"

На пересечении молодежных исследований и традиции исследования расизма, навешивания ярлыков, языка вражды развивается направление, изучающее, как «молодые люди переключаются между расистскими и конвивиальными модусами и таким образом ориентируются в своих комплексных социальных мирах» [Herron, 2017]. Херрон на примере полевого исследования среди подростков в Австралии показывает, что бинарная модель «открытости-закрытости» не работает, и вводит понятие «перверсивного космополитизма» (perverse cosmopolitanism) для анализа парадоксального феномена – расиализированного языка обсуждения сексуальной жизни в достаточно бесконфликтных поликультурных компаниях молодежи [Ibid.].

Еще Лес Бэк в своем исследовании в начале 1990-х обращает внимание на особенности отношений между подростками. Речь идет об использовании расиализированного языка на фоне неконфликтных отношений даже в пространствах формального запрета на расизм (школах, подростковых клубах). Он объясняет этот феномен спецификой подростковой коммуникации, где необходимыми элементами являются подшучивание и речевые дуэли и привычно воспроизводятся расиализированные образы [Back, 1991].

Помимо класса, гендера, сексуальности, региональной принадлежности, значимым фактором (суб)культурного производства являются «взрослые» дискурсы, воплощенные в родительских наставлениях, нотациях учителей и государственных воспитательных проектах.

Исследователи подчеркивают, что государственные технологии способствуют популярности в молодежных культурах расистских или этнизированных дискурсов. Поэтому крайне важно деконструировать доминирующие дискурсы и общепринятые понятия [Harries et al., 2016]. Молодежь творчески использует (суб)культурный капитал, чтобы сформулировать свой аутентичный авторский дискурсивный ответ. Разнообразие молодежных культур с разными ценностными основаниями предоставляет возможность сделать свой выбор и объявить о своей агентской позиции, утвердить свой авторитет молодого взрослого. Такой выбор может оказаться для взрослых полной неожиданностью. И в этом смысле, как ни странно на первый взгляд, и исламская фундаментализация, и гендерное экспериментирование могут быть для родителей и воспитателей равно пугающими на умеренно исламизированной территории. То есть один и тот же этнический или религиозный символ может иметь разные смыслы в разных дискурсивных пространствах и ситуациях. Так, в одной семье выбор надеть хиджаб вопреки воле родителей станет протестным шагом, а в другой – то же самое будет означать снятие хиджаба, если родители и родственное окружение на этом настаивают.

Помимо дискурсов значимых взрослых, молодежное культурное пространство чувствительно и к другим «гранд-нарративам» и доминирующим или локальным дискурсам. Этот эффект также оказывается предметом исследования [Bjurström, 1997]. В своем анализе автор показывает на примере скинхедов, хип-хоперов и скейтеров в Швеции, как различные молодежные стили через синкретизм или диалогичность становятся способом выражения определенной идентичности, являющейся ответом шведской модели мультикультурализма, основная проблема которого – универсальное представление о многообразии [Ibid.]. Иными словами, молодежные стили как символические структуры не всегда могут полностью зависеть от своих последователей: они легко подпадают под влияние (например, тех или иных массовых культурных трендов).

Определение желаемой или идеальной модели актуализации и присутствия этнического и религиозного в современном меняющемся обществе является аналитической задачей. То, как мы понимаем созидательные (позитивные) поля актуализации и коммуникации различий, которые обозначаются как этнические или религиозные, фактически задает плоскость и характер исследования. Конечно, в идеальном мире индикаторами такого поля могли бы стать гармоничный быт (harmonic co-presence) или мирное сосуществование (peaceful co-existance). Но, как показывают исследования, наличие конфликтов не всегда говорит о проблемных отношениях и может быть способом взаимного узнавания, негоциации.

Основной посыл коллективного проекта изначально заключался в изучении таких практик коммуникации, сосуществования этнических различий в молодежных культурных средах, которые можно было бы определить как «позитивные», мирные, неконфликтные, продуктивные, конструктивные, просоциальные, преодолевающие стереотипы, предубеждения, «наводящие мосты» между разными сторонами. Очевидна социальная значимость темы – внести свой вклад в изучение сосуществования различий. С методологической точки зрения тема эта непростая, потому что находится в пространстве плотного дискурсивного давления: это и государственные дискурсы толерантности, и морализаторские нарративы учителей, и совершенно разнонаправленные повседневные ожидания – от откровенного расизма до космополитических установок. Рост социально-экономического неравенства, структурная дифференциация создают серьезные предпосылки для размежевания. Мы живем в обществе стремительного производства новых и укрепления старых социальных границ, низкого уровня доверия. И этническое в этом контексте – сложная категория, значимая, но при этом почти неуловимая для концептуализации. Она легко инструментализируется для маркирования «другого», «чужого» и имеющихся социально-экономических различий. Она очень субъективна в том, какими смыслами наделяет ее отдельный индивидуум, но при этом очень объективна и материальна, если говорить о языке, культурном наследии. И еще сложнее рассуждать о межэтническом (контакте, коммуникации, восприятии). Слишком велика опасность концептуализировать как межэтническое то, что таковым не является, и, наоборот, не обнаружить его, пропустить, потому что этот контакт не всегда артикулируется или визуализируется таким образом.

Все это в полной мере релевантно, когда мы обращаемся к молодежным культурным пространствам. Специфика заключается в том, что подростками данная тема переживается острее в силу разных обстоятельств. Это возраст, когда происходит примерка разных идентичностей, поиск своего Я, адаптация к своей отличности или формирование своего взгляда на то, кто для меня – «другой». В исследованиях молодежного национализма неоднократно описывались примеры, когда подростки мигрируют в своих установках, скажем, от нацизма до космополитизма. Это возраст повышенной эмоциональности, молодые люди ищут остроты ощущений и не сдерживают эмоциональных реакций. Самоопределение также происходит через коммуникацию и поиск «своих». А «своими» могут оказаться те, кто живет рядом, или кто так же думает, или имеет тот же уровень жизни, или тем же увлекается.

Тема актуализации (меж)этнического в молодежных культурных пространствах находится в поле зрения зарубежных исследователей на протяжении последних двух десятилетий. Но обширность и динамичность объекта исследования, а также концептуально-методологические шифты в понимании механизмов современного общежития и сосуществования многообразия, продолжающиеся дебаты вокруг (пост)субкультурного подхода, делают эту область исследований неизменно актуальной и фактически неисчерпаемой.

Главной своей целью мы видели зондирование молодежного культурного российского пространства, – включая субкультурное, но не ограничиваясь им, – для выяснения того, какого рода и с каким эффектом там случаются культурные встречи или контакты. То есть изначально мы избегали фокусировки исключительно на этническое, а, скорее, ставили задачу изучить представленные и разыгрываемые в этих пространствах различия – гендерные, классовые, возрастные, региональные и соответственно этнические и религиозные.

Планируя наш коллективный проект, мы исходили из такого дизайна, который позволил бы посмотреть на изучаемый феномен с самых разных сторон и интегрировать разные исследовательские оптики членов коллектива. Поэтому основной вопрос, цели и задачи иследования формулировались достаточно широко; концептуальная рамка служила скорее парадигмальным ориентиром, поскольку за каждым исследователем, анализировавшим данные проекта, оставалось право выбрать свой центральный термин, описывающий (меж)этническое, (меж)национальное, (меж)культурное.

Но все-таки главный концепт исследования – молодежные культурные сцены (МКС) – был объединяющим. Практически весь собранный разными исследователями и с применением разных методов материал описывает этот объект. Основными составляющими МКС являются театральность, регулярность, интерпретации аутентичности вовлеченными участниками, используемые практики социализации новых членов сообществ и легитимации сцены. Значимым измерением пространства, включенности участников и практик (вос)производства сцены становится особая контекстуальная чувствительность, с помощью которой определяются «свои» [Омельченко, Поляков, 2017, с. 127−128]. Эта особая чувствительность формируется на основе солидарностей, ценностных выборов на той или иной молодежной культурной сцене. Данный подход не противоречит пост– субкультурной теории, согласно которой культурные стили размываются, активно заимствуются и таким образом проникают в мейнстримные молодежные культуры. Кроме того, концепт молодежных культурных сцен интегрирует солидарный подход, подчеркивающий значимость ценностных выборов по важным для современной молодежи векторам (например, таким как пацифизм – воинственность; потребительство – аскетизм; гендерное равенство – патриархат и др.) [Омельченко, 2013]. Хотя эти выборы могут быть ситуативными и меняющимися во времени, именно они определяют сегодня возникновение надгрупповых альянсов (протестных, досуговых, вкусовых и т. п.). Главное достоинство сценового подхода заключается в том, что здесь большое внимание уделяется месту, коммуникациям, аутентичности. Молодежные культурные сцены можно классифицировать по разным основаниям: по типу основной деятельности (музыкальные, спортивные, гражданского активизма, стилевого выбора, субкультурные и т. п.); по масштабам (глобальные, региональные, локальные); по солидарному выбору (либеральные, патриархальные, космополитические и т. п.). Границы МКС могут быть подвижными, иногда прозрачными, а иногда жестко установленными. Между одними сценами могут возникать связи, а между другими – дистанции. Одни немногочисленны и альтернативны, другие – более мейнстримные и охватывают широкие круги молодежи.

Молодежная культурная сцена рассматривается нами как возможная зона межэтнического и межрелигиозного контакта, как среда, где происходит обнаружение, обсуждение, переопределение этнических и религиозных различий. Конечно, МКС различаются по степени интенсивности или характеру такого контакта. Важную роль здесь могут играть как региональные особенности этнорелигиозной композиции, так и то, что представляет собой та или иная МКС. В регионах с большим этнорелигиозным разнообразием вероятность того, что МКС окажется зоной контакта, выше. Контакт (взаимодействие) опять-таки может быть разного рода. Мы принимаем во внимание критику «гипотезы контакта» [Allport, 1954]. Одно дело – этнически (культурно) нейтральная коммуникация молодежи разных национальностей и конфессий, другое – выражение и трансляция своей позиции (открытой или исключающей) по отношению к отдельным странам, культурным продуктам, национальностям, языкам и т. д. И то и другое может присутствовать, сочетаться, в том числе и в противоречивой композиции, на одной и той же МКС.

И конечно, на МКС происходит формирование политик молодежного культурного стиля и производство гибридных молодежных идентичностей и стилей, элементом которых могут стать этнизированные сюжеты.

Мы опираемся на интерсекциональный подход, который предполагает критическое, комплексное и контекстуальное видение этнического или религиозного в социальной реальности. То, чем является этническое или религиозное, во многом определяется структурой сложившихся властных иерархий – гендерных, поколенческих, возрастных, классовых, региональных и др. Это методологическое усложнение картины крайне важно, для того чтобы за эссенциализированными образами этнических репрезентаций, производимых большинством и меньшинствами, суметь распознать более сложные политики признания и принадлежности. Такой подход соответствует духу феминистской и постколониальной критики. Необходимо также учитывать, что определенная этническая (религиозная) принадлежность субъекта не означает, что он автоматически будет производить определенную культурную репрезентацию, дискурс, этнизированную позицию. Мало того что мы можем наблюдать разнообразие сценариев, но даже один и тот же человек может транслировать, например, расистские и космополитические установки одновременно [Hall, 1988; Back, 1996]. Особенно эти обстоятельства важны в исследованиях молодежи, где обостренная потребность в искренности, последовательности соседствует с иронией, сатирой, протестом против моральных ожиданий. Молодежные культуры строятся на обыгрывании, высмеивании, провокации, экспериментировании с запретными темами. Кроме того, в период взросления такие сферы жизни, как гендерное самоопределение, реализация своей сексуальности, выстраивание дружеских связей, осознание классовых различий, оказываются центральными, а этническое и религиозное – вплетенными в эти темы, вплоть до того, что могут быть невидимыми, или, наоборот, стать витриной самого себя.

Проблематизируя понятие созидательных (позитивных) полей (контекстов) межэтнического и межрелигиозного контакта или взаимодействия, мы предлагаем подход, развивающий идеи повседневного мультикультурализма и повседневного космополитизма. Мы обращаем свое внимание на повседневные практики, коммуникации, риторики, со-вовлеченности (конвивиальные культуры [Gilroy, 2005] на МКС, которые позволяют находить баланс между (ксенофобным) исключением и (космополитической) открытостью. Исследователи – сторонники такого подхода подчеркивают два момента. Во-первых, считают необходимым не только изучать проблематизируемые аспекты мультикультурного общества, но и уделять внимание продуктивным социальным практикам. Во-вторых, ратуют за деромантизацию космополитизма и предлагают спуститься с уровня ценностей на уровень повседневный, где зачастую можно встретить смешанную риторику и практики, которые сложно расценить как расистские или «принимающие», но которые результируются во взаимном понимании и относительно беспроблемной коммуникации или взаимодействии. Важными в такого рода исследовании оказываются привычки, габитусы, телесность, эмоции, материальность места и т. п. Немаловажны также дискурсивные контексты повседневности. Нарративы взрослых, учителей, родителей, а также сверстников могут играть определяющую роль в том, как происходит социальное самопозиционирование подростков.

Возвращаясь к цели проекта, надо отметить, что изначально она состояла в изучении молодежных культурных «сцен» в российских городах и выявлении полей созидательного межэтнического взаимодействия на примере городской молодежи России. После уточнения концептуального аппарата и избранного подхода мы переопределили свои задачи следующим образом: 1) картографирование молодежных культурных «сцен» четырех городов, определение солидарных профилей этих «сцен», а также мéста в них этнического и религиозного; 2) определение индивидуальных профилей включения/исключения на МКС и актуализации этнического и религиозного; 3) идентификация практик, пространств, риторики, фасилитирующих беспроблемное присутствие этнического или религиозного на молодежных культурных «сценах».

Конечно, исследовательское поле, которое возникает на пересечении двух тематических плоскостей молодежных культур и межэтнического восприятия/коммуникации, не исчерпывается вышеобозначенными подходами. Оно многогранно и многоуровнево, поскольку охватывает широкий спектр объектов и концепций.

Трудно переоценить значимость молодежных культурных практик в производстве социальности подростков, в том числе и обозначении собственной позиции по отношению к тому, как определять свое этническое качество, выделять/нивелировать и маркировать этническое в своем окружении. Молодежное культурное пространство является как средой, в которой обнаруживаются/cталкиваются/обсуждаются социальные различия (включая этнические), так и пространством, в котором этническое может быть капиталом, ресурсом, активно «воображается» и производится, становится «сырым» материалом для самовыражения или мотором для возникновения нового социального движения. Политики молодежного культурного стиля могут быть направлены как на преодоление этнокультурных различий, так и на их манифестацию, использование для маркирования своей группы. Иными словами, молодежные культурные различия могут как размывать, так и укреплять существующие этнические границы. Разное отношение к этнически маркируемому «другому» может стать основанием для раскола внутри отдельных молодежных культурных сообществ (в качестве примера можно привести футбольных фанатов, панков, которые имеют как националистические, так и антифашистские крылья).

Гибридные и синкретичные современные молодежные стили творчески инкорпорируют различные культурные элементы, которые маркируются в том числе и как этнические. Торжество общества потребления и расширение влияния виртуальных сетей и инструментов, ускоряют процессы заимствования, микса, обмена культурными паттернами. Оформляется ли этот опыт в «этнические» категории и влияет ли на самоопределение либо восприятие «другого» – вопрос, который ставят перед собой исследователи.

Отдельные работы подтверждают, что разделяемый (суб)культурный капитал, возникающие дружеские сети внутри молодежных культурных пространств могут стать социокультурным основанием для «наведения мостов» между подростками разных принадлежностей. Но этот потенциал не всегда реализуется.

Методологическая задача – определить индикаторы социально продуктивной формы соседства различий – сохраняет свою актуальность. Изучение конвивиальных форм сосуществования различий открывает новые перспективы анализа повседневного мультикультурализма в молодежных пространствах. Такой подход предполагает отказ от оценки отдельных сторон взаимодействия или коммуникации и предлагает рассматривать жизнь молодежного сообщества в целостности и в динамике. Однако в последних исследованиях конвивиальный подход рассматривается критически и ставится вопрос о том, насколько конвивиальные культуры могут противостоять дискурсам этнического размежевания.

Совмещение структурного подхода и признание возможности активной позиции субъекта в изучении возникающих межэтнических молодежных альянсов развивают традицию постсубкультурного подхода. И это не просто возврат структуры в постсубкультурный подход, который подчеркивал значимость стилевых потребительских предпочтений, а развитие интерсекциональности. Внимательный взгляд на весь спектр различий – классовых, гендерных, сексуальных, региональных, этнических, – с которыми сталкивается подросток, помогает приблизиться к пониманию базовых оснований и иерархии возникающих неравенств, непонимания, конфликта.

Искусственно организованные пространства встреч и узнавания, образования и воспитания или просветительские мероприятия сами по себе не гарантируют возникновения интереса или взаимопонимания. Пожалуй, значимым фактором формирования «открытого и принимающего» взгляда на различия является возможность мобильности молодежи, как на локальном (например, доступность центра города), так и на глобальном уровне. Но тесные дружеские связи в этих контактных зонах, пространствах, практиках возникают там, где для этого есть определенные предпосылки (включая молодежный (суб)культурный капитал).

И еще один момент – это контекстуализация изучаемого феномена. Значимая для любого фундированного социального исследования, в данной предметной области она особенно важна. Призыв к радикальной контекстуализации в духе таких авторов, как С. Холл, означает поиск исследовательской оптики, которая позволит быть максимально внимательными к производимым концепциям и категориям и минимизировать оценочность. Такое чувствительное отношение к всплывающим или конструируемым этническим категориям позволит избежать обобщения или эссенциализации.