Текст книги "Молодежь в городе: культуры, сцены и солидарности"

Активное продвижение новых медиаимиджей молодежного потребления влияет на быстрый рост в секторе коммерческих субкультурных рынков (от готических стилей до японских аниме), а также на появление новых идентичностей, ориентированных первоначально на молодежь среднего класса, но активно воспринимаемых и разыгрываемых частью мейнстримной молодежи. Хипстер (герой постгламура) становится действующим лицом фешен-показов, модной фигурой молодежных сцен, политическим трендом и медиаимиджем. Хипстеры репрезентируют себя в качестве основных пользователей интеллектуальных пространств (книжных кафе, галерей, баров обсуждения, альтернативного кино и лофт-проектов) [Новикова, 2011][41]41
  «Хипстер» – это скорее маркетинговый, чем социологический термин, его образ формируется посредством бытующих в потребительской сфере стереотипов некоего «нового» молодежного стиля «антигламурного» брендового потребления, включающего стремление к аутентичности и эксклюзивности. Для этой среды характерны практики профессионализации фотографирования, увлечение интеллектуальными выставками, культ некассового альтернативного кино.


[Закрыть].

Кроме специфических черт новых молодежных солидарностей, анализ актуальных молодежных практик позволил выделить следующие сквозные тренды, отражающие ключевые изменения молодежных культурных практик конца десятилетия.

Экстремальность. Риск, нарушение социальных норм и предписаний становятся приметами самых разных практик: от ориентации на здоровый образ жизни (стрейт-эйдж, веганство, экозащита) до эпатажных публичных перформансов, нарушений закона и порядка, вызова общественному мнению (стритрейсеры, граффитчики-бомбисты, руферы, электричкеры, постпанки (Pussy Riot)).

Аутентичность. Эта характеристика могла выражаться через стремление к адекватности, соответствию разделяемым «своей» группой конвенциям. Поиск настоящего может проявляться как посредством креативной интернет-(само)презентации, так и через поиск этого «настоящего» в разделяемом группой контексте, т. е. стремление быть в теме, в актуальном знании, разоблачать и преодолевать подделки и имитации.

Самоконструирование, создание перформативной идентичности (воображаемой, фантазийной, реальной), отказ от стилевых обязательств, приписанных статусу, игровые практики, популярность групповых околоинтеллектуальных игр, разыгрываемых публично, в частности рост интереса к настольным играм и специализированным тусовкам (мафия).

Эстетизация и театрализация повседневности и публичности через усвоение и использование различных творческих техник и профессиональных навыков. Профессионализация хобби и досуговых практик.

Значимой приметой молодежных культурных сцен становится спортизация городских пространств; города визуально становятся молодежными. Движения, которые принято относить к постспортивным, частично воспринимают идеи нового русского патриотизма вместе с националистическими ценностями – например, ставшие очень популярными «Русские пробежки», «Русский бег» используют лозунги ЗОЖ и «спасения русской нации» [Pilkington, Omelchenko, Perasović, 2018].

В этот же период начинают разворачиваться движения, которые мы обозначили как «новое гражданство»: от борцов за «моральный порядок», участников уличных протестов до креативных флешмобов и заботы о чистоте дворов и улиц [Krupets et al., 2017]. Городской функционал переформатируется в сторону новой власти – самих жителей, в том числе молодежи. Город осваивается и присваивается разными способами – через открытые перфомансы, новые гражданские проекты. Растет популярность «взрослых» городских игр – стритрейсеры (присвоение ночных трасс городов), дневные и ночные дозоры (поиски «кладов» по городским картам, переартикуляция назначения городских строений и площадок), городские путешественники (соревнования по типу пионерских зарниц, когда улицы становятся «пересеченной местностью»). Широкое распространение получают такие спортивные практики, как паркур, бойцовские клубы, воркаут, в основе которых – противостояние коммерческого и натурального (природного) спорта, отказ от участия в спортивных корпоративах, отказ от института тренеров. Отдельной и часто агрессивной формой завоевания города становятся протестные выступления [Желнина, 2014].

К новым чертам солидарностей можно отнести формирование новых прочтений современной патриархальности, что проявляется в коммуникации различных типов молодежных групп. Например, в определенном возрождении субкультур нью-эйджа и неоязычества – как часть новой протестной, реформаторской, индивидуально-приватной религиозности, в развитии антифа-движений и анархических групп с их вниманием к антикапиталистическим ценностям – как продвижение идей социального и потребительского аскетизма, а через вовлеченность в вегетарианство, веганство – в воспитании осмысленного потребления. Как обязательства помощи депривированным и отверженным группам разворачиваются различные проекты: «Ночлежка», «Еда вместо бомб», набирают своих сторонников движения эко– и зоозащитников. Свой формат индивидуально-приватной религиозности и у нового русского патриотизма.

Возрастающую роль в характере коммуникации различных групп играют гендерные режимы молодежных сцен, практики презентации гендерной идентичности и сексуальности. В связи с заметным усилением дискурсивного давления в целях продвижения идей традиционных ценностей, государственных программ и проектов, направленных на воспитание «правильных» демографических установок молодежи, все более значимым для самоидентификации и группового позиционирования юношей и девушек становятся гендерные режимы компаний и сообществ. Принятие или отвержение женской и мужской «нормативности/нормальности», разделяемых сообществом, начинает играть ключевую роль в солидаризации или противостоянии различных сцен, равно как и отдельных подгрупп внутри одной сцены и субкультуры. Популярными становятся экспериментирование и игра с полом (аниме), продвижение новых сценариев сексуальной свободы (хипстеры), продвижение аскезы (стрейтэйджеры), борьба за отстаивание «правильной/нормативной» маскулинности и фемининности (готы, эмо, скинхеды, панки). В символическом и реальном противостоянии различных солидарных групп актуализируются также про– и антигомофобная риторика и практики[42]42
  Это станет особенно очевидным в ходе развернувшейся позже дискуссии вокруг панк-молебна Pussy Riot, в которой гендерное измерение было самым напряженным вектором противостояния.


[Закрыть].

Меняется роль и значимость дискурсивной власти. Дискурсивное пространство становится все более конкурентным. Кроме наделенных формальной и административной властью, важную роль в мобилизации активностей играют альтернативные, внесистемные дискурсы, прежде всего вокруг активных акторов Интернета – популярных блогеров, творцов видеоклипов, размещенных в YouTube-ресурсах, альтернативных литераторов и непрофессиональных ньюсмейкеров. Расширение горизонтов информационного пространства и соответственно рост высококомпетентных пользователей Интернета стимулируют формирование новых профессий и новых площадок для политической, экономической и культурной активностей молодежи.

Образование новых солидарных сообществ сопровождается дальнейшим развитием неформальной экономики, в ее отдельных сегментах происходит коммерциализация, в других – декоммерциализация (DIY), соответствующая росту антикапиталистических настроений, например в анархоориентированных молодежных сообществах.

Итак, к ключевым идейно-ценностным стержням открытой или опосредованной солидаристской коммуникации юношей и девушек, принадлежащих к разным субкультурам, движениям, группам либо не принадлежащих ни к одной из них, мы отнесли из разных социальных сред и образовательных опытов следующие:

воинственность (агрессия) – пацифизм;

порядок (лояльность) – анархизм;

авторитаризм – демократия (либерализм);

национализм/ксено/гомофобия – толерантность;

патриархат – гендерное равенство;

Восток – Запад;

сексуальная свобода – сексуальный контроль;

про– антипатриотические настроения;

про– антимигрантские настроения;

про– антикапиталистические настроения;

потребительство (гламур-хипстер) – аскетизм.

Понятие солидарности используется не в качестве универсального или нормативного: оно позволяет распознать сквозные формы прямых или опосредованных объединений, социальный смысл которых определяется особенностями конкретных общественных ситуаций (экономических, культурных и политических режимов). Солидарный подход помогает увидеть не только внутригрупповые, но и межгрупповые коммуникации, описать буферные пространства перехода и выйти на ключевые линии ценностно-культурных напряжений в межгрупповых коммуникациях, сделать акцент на особенностях симпатий и вражды внутри молодежного пространства. Интенсивность притяжений и отталкиваний позволяет судить о ключевых ценностях и идеях, вокруг которых разворачивается символическая борьба. В этой борьбе отражаются поиски групповой и индивидуальной аутентичности, а также степень влияния дискурсивных практик (государственных, политических, медиа) на отдельных индивидов и группы в целом.

Солидарность – своего рода социальный мостик между продвинутыми (субкультурными) средами, буферными формированиями и мейнстримной молодежью. Он держится на внутригрупповой коммуникации (разговоре), альтруистическом доверии к членам группы – «своим» (воплощенной интимности) и поддерживается общими смыслами, разделяемыми с внешне «своими». Солидарности могут быть событийными (разделяемый смысл события), культурными, идеологическими, более и менее постоянными, локальными и глобальными, реальными и виртуальными либо смешанными [Omelchenko, Sabirova, 2016; Омельченко, 2014а].

1. Исследования, реализованные нашими коллективами в тот период, привели к открытию и использованию концепта «молодежных солидарностей», что помогло выйти из заводящего в тупик спора между субкультурными и постсубкультурными теоретиками о природе молодежной социальности. Самый важный момент – это перенос акцента с формы (стиля) групповой идентичности на субстанцию – материальность общения. Смена фокуса помогает включить в поле зрения широкий спектр культурных практик, повседневных коммуникаций, связанных с музыкальными интересами, спортивными, образовательными практиками, включенностью в неформальную экономику, потребительскими ((не)нормативными) практиками употребления алкоголя и наркотиков, специфическими территориальными активностями.

Преимущества использования концепта «молодежных солидарностей» заключаются в следующем.

Во-первых, этот концепт помогает увидеть особые типы взаимоотношений между мозаичным большинством (мейнстримом) и независимым меньшинством. Эти коммуникации отличаются стилистическими заимствованиями, подвижностью границ между разными типами групповых идентичностей (например, субкультуризация гопничества и гламуризация панков) и способами восприятия друг друга. Социальные эффекты, производимые действиями, имиджами и презентациями культурного меньшинства, шире и значительней их численности, в этой среде творчески разрешаются основные проблемы, конфликты, характерные для взросления. Культурное производство, интеллектуальная рефлексия или политический протест экспериментирующего субкультурного меньшинства играют важную роль референции для мейнстримного большинства.

Во-вторых, благодаря этому подходу становится очевидным, что «субкультурные», а равно и мейнстримные молодежные культуры и практики ограничены теми же социальными противоречиями и неравенством, что и общество в целом. Молодежные культурные практики играют центральную роль в формировании привязанностей и солидарностей, которые придают смысл жизни молодежи.

В-третьих, это оказывается более мягким способом описания молодежной реальности, помогающим, с одной стороны, преодолевать субкультурные барьеры, а с другой – находить общие значимые векторы, вдоль которых с разной степенью концентрации расположены солидарные молодежные группы. Ряд ценностно-смысловых континуумов задает измерения молодежного пространства, что позволяет учитывать как полярные (жесткие) варианты принятия или отторжения ценностных позиций, так и периферийные, пограничные, диффузные формы.

2. Рост протестных выступлений на территориях большинства европейских государств на рубеже первого и второго десятилетий 2000-х ввели молодежные исследования в актуальную повестку дня. Популярность экзотических самопрезентаций, включенность в глобальные сети выводит молодежные солидарности за пределы отдельных государств и национальных образований. Меняется палитра актуальных (трендовых) политик идентичностей: от ироничной и стебной гламуризации публичных протестов, использующих гендерные перфомансы (арт-группа «Война», украинское движение «Фемин», российское «Порву за Путина», эпатажные женские панк-группы), до национал-патриотически ориентированных новых спортивных движений, таких как «Русский бег» или «Бойцовский клуб Путина». Важный элемент новых молодежных солидарностей – не только достижение позитивного результата участия в протестных контр– и субкультурных активностях, но и получение удовольствия (гражданского, эстетического) [Омельченко, 2015].

3. Проводимые в этот период исследования зафиксировали рост популярности антикапиталистических настроений и практик как значимого стимула солидаризации молодежи, включенной в различные группы. Так, в частности, в рамках исследования анархосолидарности в Санкт-Петербурге были обнаружены разные формы этих настроений: от культурно-символических противостояний до активных протестных действий и выступлений[43]43
  Исследовательская команда ЦМИ принимала участие в широкомасштабном международном проекте MYPLACE (Memory, Youth, Political Legacy and Civic Engagement, 2011–2015), руководитель – профессор Хилари Пилкингтон, с российской стороны – Елена Омельченко (в рамках программы European commission FP7. URL: http://www.fp7-myplace.eu/index.php). Российскими участниками проекта было подготовлено три кейса: «Русский бег» (исследователь – А. Зиновьев); «Анархо-сцена Санкт-Петербурга» (исследователь – Д. Литвина); «Молодежное движение “Наши”» (исследователи – Н. Федорова, Н. Минькова, Д. Кривонос), а также снято три исследовательских фильма (реж. Д. Омельченко). URL: https://spb.hse.ru/soc/youth/videos.


[Закрыть] [Литвина, Омельченко, 2013]. Переформатирование молодежных культурных сцен связано с изменением места и роли молодежных культурных меньшинств в глобальных изменениях мирового порядка и социальных устройств национальных государств. Сохраняя элементы театрализации и эксцентричной игры с символами и культурными кодами миксовых субкультурных идентичностей, новые молодежные движения и солидарности становятся ключевыми акторами развития сетевых взаимодействий и коммуникаций, формируя политические площадки, развивая языки сетевых мобилизаций, расширяя горизонты потребительских практик, отстаивая новые солидарные смыслы справедливости, искренности и доверия. Пожалуй, самым важным в этом направлении является рост популярности DIY-практик, что становится характерной чертой большинства субкультурных и солидарных молодежных групп, позиционирующих себя как альтернативу росту и расширению потребительских индустрий, включая не только одежду и различные бытовые товары, но и музыку, медиа-, кино-/видео– и театральную сферы.

4. Особое место в формировании солидарностей сыграла спортизация российских городов и активное включение молодежи в освоение города через эти практики, что отражает важные изменения внутри самих культурных сцен, спровоцированные широким использованием рисковой экзотики. Исследования того периода помогли обратить внимание на роль чувственного, телесного включения в коллективное тело «своих», которое либо стимулирует плотное сопряжение, либо подталкивает к выходу из группы. Значимость удовольствия связана также с возможностью получения уникального индивидуального опыта и приобретения новых навыков и компетенций. Включенность в сообщества – ситуативная, временная или постоянная – помогает молодежи создавать локальные и неформальные пространства автономии, отличающиеся торжеством социальности и гедонизма. Чувство принадлежности к сообществу придает смысл участию, помогая испытать альтернативные субъективности, ориентированные не только на разделяемые культурные и политические ценности.

5. В конце первого десятилетия наши исследования зафиксировали рост контркультурных настроений как знак ценностного разрыва в общественных настроениях. Крайне актуализируется понятие социальной справедливости, межгруппового и межпоколенческого доверия. Расширяется пространство молодежных групп, ориентированных исключительно на постматериальные ценности. Подобные контркультурные, вне/антисистемные солидарности включают разные протестные группы: молодежь среднего класса, представителей креативного, интеллектуального сектора, айтишников, активных блогеров и сетевиков, необязательно идентифицирующих себя с оппозицией. К концу первого десятилетия отчетливее проявились основные векторы радикализации отдельных молодежных солидарностей. Их ценностными якорями становятся про– и антипатриотические, про– и антимигрантские настроения, отношение к нормативным или альтернативным гендерным режимам, принятие монопартийных систем или отказ от них, разные прочтения идей справедливости и прав человека.

Современное состояние молодежного культурного пространства России чрезвычайно многослойно и с трудом поддается анализу в выбранном направлении[44]44
  Размышления этого раздела статьи построены на анализе результатов последних проектов, прежде всего того, который посвящен городским молодежным культурным сценам и данные которого легли в основу этой книги. Я посчитала возможным оставить здесь лишь главные идеи с небольшими отсылками к данным опроса и без прямых выдержек из нарративов информантов, участвовавших в проекте, акцентируя внимание на ключевых трендах и изменениях последнего периода. Конкретные эмпирические результаты будут раскрыты коллегами – участниками проекта, которые стали авторами других разделов книги.


[Закрыть]. Коренным образом меняется общественно-политический фон (со)существования «старых» и «новых» молодежных сообществ. Этот, третий период связан с выходом на публичные пространства молодого поколения, вся жизнь которого прошла в «путинскую» эпоху. Речь идет не об абсолютной новизне, которой, как правило, наделяют исследователи очередную когорту молодых. Кроме особенностей политического фона взросления юношей и девушек, их культурных и повседневных практик, характерных для Digital native в любом другом обществе, у этой российской молодежи есть ключевое отличие от тех, кто взрослел в 1990-е и 2000-е: они никогда не знали, не проживали советской социальности – ни в детстве, ни в подростковом возрасте, ни в ранней молодости. Им не приходилось прятать в портфель значок октябренка или красный галстук, сдавать ленинские зачеты и готовить политинформацию. Даже если в их молодости начали появляться похожие сюжеты и практики, они лишь со слов взрослых или из Интернета могут сделать для себя открытие, что когда-то это было нормой[45]45
  В этот период начинают активно возрождаться советские практики военно-патриотического воспитания старших школьников и подростков. С 1 сентября 2016 г. ведет свою историю всероссийское военно-патриотическое движение «Юнармия», нацеленное на патриотическое воспитание школьников (инициатива министра обороны РФ С. Шойгу при поддержке В. Путина). Движение является прямым продолжателем советских программ: физкультурно-спортивного комплекса «Готов к труду и обороне» (возрожден в Российской Федерации в 2014 г.), обязательного предмета НВП для старшеклассников, Всесоюзного юнармейского движения, которое занималось проведением военно-спортивных игр «Зарница», «Орленок», «Гайдаровец», организовывало посты у Вечного огня славы, военно-патриотические клубы «Юный пограничник», «Зоргенцы» и др. В рамках этих проектов реализуются программы по подготовке детей и подростков к военной службе, на базе воинских частей проходят конкурсы и соревнования, сборы и слеты. Юнармейцы имеют свою форму, в 2017 г. они впервые прошли по Красной площади на Параде Победы в Москве. На 21 февраля 2018 г. в Юнармии состояло почти 192,6 тыс. человек (URL: http://yunarmy.ru). «Зарница» – пионерская военно-спортивная игра в СССР, своего рода имитация боевых действий, похожая на военные учения. Пионеры делились на команды и соревновались в различных военных видах спорта с игровыми элементами, игра была частью системы военной подготовки школьников в СССР. Сейчас «Зарница» проводится военно-патриотическими клубами. Победа команды определяется тем, насколько участники команды владеют навыками боевых искусств. Гарантом победы становится отобранный у противника флаг и эмблема.


[Закрыть]. В то же время эта молодежь не знала и не знает (и вероятно, с трудом может себе представить) другого президента, кроме В. Путина, другой политический порядок и другой характер власти. Правда, на старших из их когорты, рожденных в конце 1990-х, пришлись события 2011–2012 гг., которые в определенном смысле стали поколенческой травмой, что могло закрепиться в качестве поколенческого синдрома[46]46
  После выборов в Государственную Думу VI созыва, состоявшихся 4 декабря 2011 г., многие россияне, несогласные с их результатами, вышли на улицы. Первая акция протеста состоялась на Чистых прудах в Москве 5 декабря 2011 г., 10 декабря прошел многотысячный митинг на Болотной площади. На митингах звучали требования реформы политической системы, проведения досрочных парламентских и президентских выборов, освобождения политических заключенных. К концу года эта волна пошла на спад. Неформальным символом серии акций протеста стали белые ленточки. Протестные выступления в 2011–2012 гг. закончились жесткими задержаниями активистов и оппозиционеров. В ходе протестных выступлений, связанных с инаугурацией президента Путина, по разные стороны баррикад (в прямом смысле слова) оказались юноши и девушки одной поколенческой когорты, но с противоположными политическим и идеологическими целями. С одной стороны – «Наши», с другой – молодые горожане среднего класса, которых журналисты назовут позже хипстерами и «рассерженными молодыми горожанами».


[Закрыть]. В этом случае синдром мог реализоваться в потере чувства гражданской безопасности, осторожности при открытом высказывании личного мнения, отказе от критических оценок и конформистской лояльности. Различные замеры политических настроений молодежи и в этот период продолжают показывать высокий уровень доверия к Президенту России (что подтвердили, в частности, результаты последних выборов)[47]47
  События в Украине, и особенно Крым, стали неким толчком к общему поколенческому переживанию, которое повлияло и продолжает влиять на нынешних 20–25-летних. При всех сложностях формулировки смысла данного переживания можно сказать, что это был новый толчок (травма), принципиально поменявший представления о возможностях, границах. Это очень сложные переживания войны, близкой смерти, близкого риска, возможности моментальных геополитических изменений – но еще и переживания особого патриотического бума, активно продвигаемого в рамках государственного дискурса, который, однако, согласно нашим исследованиям, воспринимается больше как фон, а не как разделяемое чувство. Подробней об этом см.: Омельченко Е. О поколении Крыма, прагматичном патриотизме и исчезновении готов (The Village. 27.03.2015. URL: https://spb.hse.ru/press/146967207.html).


[Закрыть]. При этом данные нашего проекта демонстрируют значительные изменения смысла доверия и отношения к политике в целом. В отличие от второго периода, определенная часть молодежи, вовлеченная в культурные молодежные сцены, начинает отходить от проимперского прочтения патриотической повестки, активно продвигаемой медийным дискурсом. Несмотря на общественную атмосферу вокруг и после событий в Украине и ситуации с Крымом, полной консолидации и солидаризации вокруг активного продвижения «крымнашей» идеи не случилось. Напротив, практически во всех молодежных группах, компаниях, сообществах, (суб)культурных и мейнстримных молодежных сценах происходили серьезные конфликты, поделившие молодежь на «за» и «против». Уже в начале второго десятилетия результаты масштабного исследования позволили нам сделать вывод о формировании особых поколенческих черт (поколение Крыма) – пусть и не до конца оформленных, но разделяемых многими – со специфическими характеристиками синдрома. Патриотические настроения в этот период получают множественные прочтения. Определенная часть молодежи, особенно включенная в более консервативные институции (например, военные училища), отчасти разделяет продвигаемую властью версию с центровыми идеями о «необходимости защиты от врагов», «особом российском пути», «возрождении традиционных нравственных ценностей», «готовности к военной защите». Однако и в этой среде мы можем столкнуться, скорее, с прагматическими интерпретациями названных идей, позицией конформистской невключенности в дискуссии и даже с творческим переопределением патриотических чувств и символов[48]48
  Речь идет о резонансном видео, записанном курсантами Ульяновского института гражданской авиации (УИГА), в котором они танцуют под песню «Satisfaction» в общежитии училища. Это видео было пародией на видеоролик, снятый в 2013 г. солдатами британской армии. Первоначальной реакцией администрации института стало требование уволить участников клипа, но после серии видео в формате широкого флешмоба в поддержку курсантов санкции были отменены.


[Закрыть]. Интерпретации патриотизма молодежи, достаточно плотно включенной в разные формы молодежной кооперации (сообщества, субкультуры, движения, околополитические активности), становятся ближе к более или менее приватной, эмоционально окрашенной повседневной гражданственности. Повседневная гражданственность – это гражданственность так называемых малых дел. Юноши и девушки готовы включаться только в те инициативы, которые находят поддержку в группе «своих», участникам которой они доверяют, ценности внутренней коммуникации в которой разделяют. При этом они готовы поддерживать такие инициативы до тех пор, пока существует, пусть и потенциальная, гарантия возможности изменений, гарантия «пользы» и гарантия результата. Государственная политика может восприниматься ими как нечто чуждое и далекое, где им нет места и у них нет голоса. Травма прямого гражданского участия 2011−2012 гг. фактически закрыла дорогу для массовой публичной активности. Менее масштабные акции апреля 2017-го подтвердили и усилили ощущение небезопасности и прямого риска для тех, кто решился выйти и открыто высказать свое мнение. Мы стакиваемся с внутренней противоречивостью отношения к власти: высокое доверие к президенту, которое подкрепляется реальным выбором, вместе со столь же высокой критичностью в отношении внутренней и внешней политики, реализуемой властью. Ключевыми вопросами критики становятся сюжеты, связанные с социальной несправедливостью как результатом усиливающегося неравенства во всех сферах жизни, в том числе и в молодежной среде (доступ к качественному образованию, достойным позициям на рынке труда, право на безопасность и гарантию равной защиты от произвола и др.). Важными сюжетами внутрикомпанейской критики власти и дискуссий стали вопросы коррупции и сверхбогатств российской олигархии, крайне агрессивная антиамериканская и антиевропейская медиапропаганда, получающие широкий общественный резонанс процессы вокруг незаконных (и остающихся безнаказанными) действий силовых структур[49]49
  См.: Крутов М. Тихий бунт «поколения Z». 2017. URL: https://www.svoboda.org/a/28398182.html.


[Закрыть].

В целом наше исследование зафиксировало спад националистических и антимигрантских настроений в молодежной среде. С одной стороны, мы видим, что бывшее очень популярным движение скинхедов еще в начале 2000-х годов сошло на нет, как ушло в прошлое и движение антифа (они в определенной степени воспроизводили друг друга)[50]50
  Частично свернули свою деятельность и открыто имперски националориентированные движения, такие как «Русская пробежка», «Я русский», «ЩИТ» (антимигрантское крыло «постнаших»), «Сталь» (преемник движения «Наши») и др. Часть из них продолжает некоторые виды активностей, но в более «мягком» формате и без прямых уличных манифестаций.


[Закрыть]. С другой стороны, националистические взгляды частично были восприняты мейнстримной молодежью и в той или иной форме дают о себе знать в групповых коммуникациях. Наиболее заметно ослабление ксенофобных и националокрашенных настроений в младшей молодежной когорте (16−19 лет), юноши и девушки которой оказались в наименьшей степени подвержены прямой пропаганде: они практически не смотрят российские информационно аналитические ТВ-программы, предпочитая получать информацию из YouTube, Instagram и других сетевых источников. Далее, эта молодежь в большей степени ориентирована на интернационализм и в меньшей – на патриотизм в политическом смысле. При этом современные юноши и девушки оказываются максимально включенными в семейные и компанейские коммуникации.

Завершая часть, посвященную политическому фону существования современного молодежного культурного пространства, отмечу, что происходит своего рода возврат к обиженному патриотизму (патриотизму от обратного), зафиксированному нами в конце 90-х годов прошлого века. Если тогда базовыми основаниями аргументации в пользу превосходства России перед Западом были система образования (по сути, советская), высокий уровень культуры («духовность») и особый режим компанейской социальности (искренность, открытость, способность к настоящей дружбе, любви, свои тусовки, т. е. душевность), то сегодня аргументы строятся с использованием фигуры (личности, образа, мифа) Путина как некоего смыслообразующего стержня. Причем эта фигура может использоваться как с негативными, так и с позитивными коннотациями, что не меняет ее значимости для системы аргументации. Как бы парадоксально это ни звучало, и в первом, и во втором случае сильный лидер фактически компенсирует потребность в защите и безопасности[51]51
  Подобный феномен может быть связан как с геополитическими процессами (представления о гаранте венной защиты, формирующейся в ситуации усиленной милитаризации патриотических чувств), так и с существующей жесткой вертикалью власти, когда последнее слово по сложным вопросам принадлежит президенту, который в ходе прямых линий в формате «здесь и сейчас» решает любые проблемы.


[Закрыть].