Текст книги "Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах"

Речь Посполитая: сарматизм

Уникален феномен польского сарматизма как медиевальной идеологии, возникшей в XVI в. и в разных вариантах проявляющейся до наших дней[336]336
  Mańkowski T. Genealogia sarmatyzmu. Warszawa 1946; Ulewicz T. Sarmacija: Studium z provlematiki slowianskiej XV i XVI w. Kraków, 1950; Tazbir J.: 1) Rzeczpospolita szlachetcka. Warszawa, 1973; 2) Kultura szlachetska w Polce. Warszawa, 1978; Kuchowicz Z. Czlowiek polskiego baroku. Warszawa, 1992; Bogucka M. Staropolskie obyczaje w XVI–XVII w. Warszawa, 1994; Sarmatische Landschaften: Nachrichten aus Litauen, Belarus, der Ukraine, Polen und Deutschland Gebundene Ausgabe / Hrsg. von M. Pollack. Frankfurt am Main, 2006; Ulewicz T., Bałuk-Ulewiczowa T. Sarmacja: studium z problematyki słowiańskiej XV i XVI w. Zagadnienie sarmatyzmu w kulturze i literaturze polskiej: (problematyka ogólna i zarys historyczny). Kraków, 2006; Лескинен М. В. Мифы и образы сарматизма. Истоки национальной идеологии Речи Посполитой. М., 2012; Czapliński P. The Remnants of Modernity: Two Essays on Sarmatism and Utopia in Polish Contemporary Literature. Frankfurt am Main; New York, 2015; Orzeł J. Historia – Tradycja – Mit. W ramięci kulturowej szlachty Rzeczpospolitej XVI–XVIII wieku. Warszawa, 2016. S. 128–174.


[Закрыть]. В нем воплощались воображаемые идеалы польского национального типа. Сарматизм вспоминали, когда надо было связать традиции с современностью. Членов Барской конфедерации называли сарматами. Польское оппозиционное движение 1980-х гг. «Солидарность» сравнивали с возвращением вольности поляков «сарматской эпохи»[337]337
  Kowalski J. Sarmacja: obalanie mitów. Podrębojowy. Warszawa, 2016. S. 17–23.


[Закрыть].

Правда, сам термин «сарматизм» поздний, до него в XVI–XVII вв. поляки употребляли слова «сармат», «народ сарматский», «Сарматия». Он стал расхожим в XVIII столетии, после публикации в 1765 г. в журнале «Монитор» статьи об «идолах сарматизма». Так стали называть идеологию политических оппонентов короля Станислава Августа, сторонников польского традиционализма[338]338
  Kowalski J. Sarmacja: obalanie mitów. Podrębojowy. Warszawa, 2016. S. 24–25, 29.


[Закрыть].

Сарматизм возник на пересечении нескольких культурных тенденций и процессов, по верному замечанию М. Маньковского – в результате поиска поляками своего места в европейской культуре[339]339
  Mańkowski T. Genealogia sarmatyzmu. S. 31–33.


[Закрыть]. В рамках объединенного с 1385 г. в династическую унию Королевства Польского и Великого княжества Литовского, а с 1569 г. – Речи Посполитой, жили разные народы: поляки, литовцы, русины, шло формирование будущих украинской и белорусской этнокультурных общностей. Развитие национального самосознания, формирование раннемодерных наций могло взорвать это содружество (что, собственно, и произойдет в XVII в., когда на историческую арену выйдут украинцы и в 1648 г. заявят о себе восстанием Богдана Хмельницкого). Для этнически разнородной шляхты была нужна какая-то объединяющая идеология, которая бы цементировала, а не раскалывала государство. Миф о единстве происхождения всей шляхты Речи Посполитой (и польской, и литовской, и даже украинской) от единого предка – героического народа сарматов, некогда заселявшего всю Восточную Европу, – здесь подходил как нельзя кстати.

В то же время сарматизм как идея прекрасно отвечал культурным запросам периода польского Ренессанса. Идеалом становилась античность – античные герои, авторы, тексты. Происходить от античных предков, от героев Трои или от древних римлян для такой общности с масштабными культурными и политическими амбициями, как польская шляхта, было бы правильно и престижно. Выражаясь современным языком, этот миф попадал бы в культурный тренд эпохи[340]340
  Orzeł J. Historia – Tradycja – Mit… S. 15.


[Закрыть]. Автор XVI в. С. Ожеховский писал: «Мы… наследуем достоинства греков, потому что по примеру греков блистаем в науках, награждены их доблестями, столь же быстры в речах и мужественны в поступках… Искусства и владение словом мы заимствовали из Афин, а красоту и порядок – из Спарты. Таких предков имела наша Отчизна»[341]341
  Цит. по: Лескинен М. В. Мифы и образы сарматизма. С. 52.


[Закрыть].

Однако возникала проблема – античные авторы о поляках не писали. Значит, в качестве предка нужно было подобрать народ: 1) несомненно великий и героический; 2) который упоминается в исторических источниках; 3) на родство с которым более никто не претендует. Сарматы, о которых никто толком ничего не знал, на роль героев польского этнокультурного мифа подходили как нельзя лучше.

Сарматский миф был хорош еще тем, что он был, если так можно выразиться, изначально бессодержателен. Он возник из картины мира, обрисованной античными географами, которые в своих описаниях делили будущую Восточную Европу на Сарматию Европейскую и Сарматию Азиатскую. Что стояло за этими терминами, кто такие сарматы и как они соотносятся с живущими ныне (в XVI в.) народами, представления у историков и географов раннего Нового времени были самые смутные. Здесь, с одной стороны, довлел авторитет античных авторов, писавших о Сарматиях, с другой – сообщавшиеся ими сведения были настолько общими, что в них легко вписывалось любое нужное содержание.

Отсюда сарматизм как идеология был очень пластичен, крайне мало связан с образами настоящих кочевников-сарматов, зато очень тесно – со шляхетской культурой XVI–XVII вв. За свою историю он несколько раз менял свое смысловое содержание на диаметрально противоположное (от шляхтичасармата – носителя высокой, утонченной барочной культуры до шляхтичасармата – неотесанного варвара-дикаря, и наоборот). М. В. Лескинен очень точно отмечает, что сарматский миф связывал для поляка прошлое с будущим: «Сам сармат – это связующее звено между доблестными предками и славными потомками. Судьба Родины, ее будущее не представимы для польского шляхтича вне этой связи. Символом Отечества является сармат. Он “воспроизводит” историю»[342]342
  Цит. по: Лескинен М. В. Мифы и образы сарматизма. С. 82.


[Закрыть]. И. Ожел считает феномен сарматизма «местом памяти» Речи Посполитой, исходной точкой формирования ее исторической мифологии[343]343
  Orzeł J. Historia – Tradycja – Mit… S. 128.


[Закрыть].

Важным элементом этого «воспроизводства» был миф о «золотом веке» Польши. Раз шляхтич-сармат и связанные с его деятельностью социальное устройство и оборона Отчизны столь идеальны и правильны, то неизбежно признание времени господства шляхтичей лучшей эпохой в истории[344]344
  Orzeł J. Historia – Tradycja – Mit… S. 25.


[Закрыть]. Польские авторы по-разному трактовали хронологию «золотого века». Некоторые отождествляли его наступление с самим возникновением Королевства Польского, то есть с древней эпохой Пястов. В связи с этим в XVII в. возникает культ Гнезно как «места памяти», древней столицы Польши. Она сравнивается с Римом, столицей Римской империи. В XVIII в. Августином Колудзским название «Гнезно» было выведено от понятия «орлиное гнездо», и именно этим, по его мнению, объяснялось появление орла в гербе Польши[345]345
  Orzeł J. Historia – Tradycja – Mit… S. 174–188.


[Закрыть].

Большинство же относили к «золотому веку» XVI столетие, время Сигизмунда Старого (1506–1548 гг.) и особенно Сигизумунда II Августа (1548-1572 гг.)[346]346
  Kowalski J. Sarmacja… S. 76–98.


[Закрыть]. Это представление возникло у поздних авторов на контрасте с XVII в., когда Речь Посполитая погрузилась в пучину смут, раздоров, сепаратистских мятежей и неудачных войн.

Носителем сарматского мифа выступала шляхта – «народ политический», дворянство, имевшее право владеть землями, поступать на воинскую службу и участвовать в заседаниях сословных собраний (сеймов) разного уровня, от локальных до государственных. Остальные сословия – горожане, крестьяне – считались потомками не сарматов, а местных славянских племен. Тем самым привилегированность шляхты объяснялась ее происхождением от более высокоразвитого народа древности по сравнению с потомками «сиволапых» славян. Отсюда и представления о существовании в Польше «народа шляхетского» и «народа простого» как разных народов. Именно со шляхтой отождествлялись все преимущества Речи Посполитой, ее гражданские свободы (дававшие столь лестное сходство с Великим Римом).

Социальная принадлежность формировала особенности культурного запроса: атрибутами сарматизма были воинская доблесть, особенности корпоративного стиля и быта[347]347
  McLean P. Widening Access while Tightening Control: Office-Holding, Marriages, and Elite Consolidation in Early Modern Poland // Theory and Society. 2004. Vol. 33. No. 2. P. 167–212; Faber M. Das Streben des polnischen Adels nach dem Erhalt seiner Privilegien Zur ursprünglichen Bedeutung des Wortes “Sarmatismus” // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 2009. Bd. 57. H. 3. S. 374–401.


[Закрыть], специфическая этика поведения, особая музыкальная[348]348
  Szweykowski Z. Tradition and Popular Elements in Polish Music of the Baroque Era // The Musical Quarterly. 1970. Vol. 56, no. 1. P. 99–115.


[Закрыть] и художественная культура (феномен «сарматского портрета»)[349]349
  Тананаева Л. И. Сарматский портрет: Из истории польского портрета эпохи барокко. М., 1979; Томашева И. Г. Портрет в живописи Беларуси эпохи Ренессанса и барокко: вопросы стиля и типологии // Искусство и культура. 2016. № 3. С. 44–53.


[Закрыть]. Древние сарматы были вольным племенем – и шляхта свободна, это ее высшая ценность. Так, М. Сарбеевский писал: «Одним лишь полякам доступны два драгоценнейших сокровища, которыми может обладать государственный строй: свободы и слова, которые означают свободу слова»[350]350
  Цит. по: Лескинен М. В. Мифы и образы сарматизма. С. 50.


[Закрыть].

Сарматизм апеллировал к героям прошлого, большей частью легендарным[351]351
  Об идеалах героев в памятниках идеологии сарматизма и шляхетских генеалогических легендах см.: Orzeł J. Historia – Tradycja – Mit… S. 207–328; Kersken N. Geschichtsbild und Adelsrepublik. Zur Sarmatentheorie in der polnischen Geschichtsschreibung der frühen Neuzeit // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 2004. Bd. 52. H. 2. S. 235–260.


[Закрыть]. К героям также были причислены все польские короли, начиная от Пяста и Земовита. Поэт конца XVI в. Ян Кохановский призывал поляков следовать за своим королем Стефаном Баторием против врагов (в первую очередь «московитов»), как сарматам[352]352
  Kowalski J. Sarmacja… S. 117.


[Закрыть]. Гетман Ходкевич накануне знаменитой Хотинской битвы с турками в 1621 г. обратился к воинам-шляхтичам: «Вы природные сарматы, воспитанники могучего Марса, предки ваши некогда в Эльбе, а на востоке в Днепре забили железные сваи как памятники вечной славы». Настоящий сармат-шляхтич знает историю как историю подвигов предков. Как писал Ш. Старовольский в книге «Истинный рыцарь» (первая половина XVII в.), «…несчастлив потомок, который тем, что предок достиг, изойдя потом кровавым, оставил по себе, либо пренебрег, либо истратил понапрасну, либо изблевал»[353]353
  Цит. по: Лескинен М. В. Мифы и образы сарматизма. С. 41, 60.


[Закрыть]. Цель жизни польского рыцаря-сармата – защита Отечества от врагов внешних и отстаивание своих свобод и вольностей в самой совершенной в мире республике – Речи Посполитой. Она окружена врагами, причем иноверными – мусульманами, православными, протестантами. В этом контексте миссия польского рыцарства особенно высока, оно является Новым Израилем нашего времени, щитом и обороной всего христианского мира, то есть Европы.

Сложным является вопрос о соотношении сарматизма и этнического национализма в Речи Посполитой. И в эпоху Ренессанса, и в период польского барокко сарматизм выступал в качестве идеологии шляхты как «народа политического» всей Речи Посполитой, независимо от этнического происхождения шляхтичей (недаром сарматами считали себя польские, литовские, русинские дворяне и даже казаки)[354]354
  Ср.: Holod R., Halenko O. The Harsh Landscapes of “Mother Sarmatia”: Steppe Ukraine through the Eyes of a Sixteenth-Century Polish Diplomat // Harvard Ukrainian Studies. 2011–2014. Vol. 32/33. Part 1: ЖНИВА: Essays Presented in Honorof George G. Grabowicz on His Seventieth Birthday. P. 349–376.


[Закрыть]. То есть частью этнического мифа «origo gentis» сарматизм не мог стать, это был оригинальный универсалистский миф, необходимый как скрепа такого полиэтничного и поликонфессионального образования, каким была Речь Посполитая. Он работал, пока существовала Речь Посполитая, но оказался малорезультативен в условиях ее распада, разделов Польши 1772, 1793, 1795 гг. А. С. Мыльников квалифицировал сарматизм как «сословное понимание нации», стоявшее на пути нациеобразующих процессов[355]355
  Мыльников А. С. Народы Центральной Европы. Формирование национального самосознания XVIII–XIX в. СПб., 1999. С. 19.


[Закрыть]. Чтобы спасти разделенную нацию, нужна была более национально ориентированная идеология – собственно, польский национализм, который и получает развитие в XIX в. Сарматизм занимает в нем новое место как медиевальный миф о «золотом веке» Польши, но это был уже другой сарматизм[356]356
  Staszewski J. O apogeach kultury sarmackiej I periodyzacji XVIII stulecia // Między barokiem a oświeceniem. Apogeum sarmatyzmu. Kultura polska w drugiej połowe XVII wieku / red. R. Stasiewicz, S. Achremczyk. Olsztyn, 1997. S. 7–12.


[Закрыть].

Великое княжество Литовское: римский миф[357]357
  Более подробно сюжет о вымышленных генеалогиях великих князей литовских изложен в статье: Филюшкин А. И. Легендарные родословия великих князей литовских и великих князей московских // Русский родословец. 2001. Вып. 1. С. 6–14.


[Закрыть]

Апелляция к античным предтечам получает распространение в Восточной Европе в XV–XVI вв. в виде династических легенд[358]358
  Подробнее см.: Goldfrank D. The Lithuanian Prince-Monk Vojšelk: A Study of Competing Legends // Harvard Ukrainian Studies. 1987. Vol. 11, no. 1/2. P. 58–60; Филюшкин А. И. Легендарные родословия… С. 6–14; Семянчук А. А., Бідная Г. А. Легенда аб рымскiм паходжаннi лiцвинаў у сярэднявечнай гiстарыяграфii (XV–XVII стст.) // Веснік Гродзенскага дзяржаўнага ўніверсітэта імя Янкі Купалы. Сер. 1: Гісторыя і археалогія. Філасофія. Паліталогія. 2015. № 1. С. 52–62.


[Закрыть]. В XV в. (между 1447 и 1480 гг.)[359]359
  Rowell S. Of Men and Monsters: Sources for the History of Lithuania in the Time of Gediminas (ca. 1315–1342) // Journal of Baltic Studies. 1993. Vol. 24, no. 1. S. 77.


[Закрыть] в польской историографии возникают версии о происхождении литовцев от древних римлян. По выражению Ю. Леваньского, «…Европа, а вместе с ней и Польша, подверглась наплыву чужой и древней культуры, и притом с удивительной энергией: лозунг: “Italiam” (“К Италии”) особенно отчетливо звучал в Польше»[360]360
  Леваньский Ю. Старое и новое в польской литературе XVI в. // Культурные связи народов Восточной Европы в XVI в. М., 1976. С. 27.


[Закрыть]. Античные образы широко проникают в историческую и политическую мысль. Так, например, польский историк Ян Длугош писал, что князь Болеслав Храбрый (967–1025 гг.), следуя примеру Геракла, поставил на месте впадения реки Сулы в Днепр железные столбы, обозначая тем самым восточные границы Польши. В стихах секретаря королевы Барбары Анджея Кшицкого о победах польского оружия враждебный московский великий князь Василий III сравнивается с Дарием и Ксерксом. В 1610 г. в посмертном издании гданьских лекций философа Бартоломея Кеккермана высказана мысль: «Когда надо дать какие-либо советы Польской Речи Посполитой, надо сравнить ее с республиками Спартанской, Римской, Венецианской и другими»[361]361
  Цит. по: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII в. М., 1978. С. 13; Базелев Л. Россия в польско-литовской политической литературе XVI в. // Культурные связи народов Восточной Европы в XVI в. М., 1976. С. 145; Гейштор А. Теория исторической науки в Польше XVI в. // Культурные связи народов Восточной Европы в XVI в. М., 1976. С. 40–41.


[Закрыть].

Как уже неоднократно указывалось исследователями, первым автором, сформулировавшим идею о происхождении литовцев от римлян, был Ян Длугош. Он записал «слух», что литовцы и самогиты – народы латинского происхождения, которые бежали с Апеннинского полуострова во времена гражданских войн сперва Мария и Суллы (89–87 гг. до н. э.), затем – Юлия Цезаря и Помпея (49–48 гг. до н. э.). Причиной эмиграции послужила уверенность, «что вся Италия погибнет во взаимном истреблении». К тому же, по утверждению Длугоша, беглецы были сторонниками Помпея. После его поражения на полях Ферсалы и смерти в Египте они сочли за благо скрыться.

Датой исхода польский историк называет 714 г. от основания Рима, то есть 39 г. до н. э. Руководил переселенцами князь Вилий. По его имени была названа столица – Вильно. Новую родину стали именовать «L’Italia», «Литалия». Позже это слово трансформировалась в «Литву». Для большей убедительности своей концепции Длугош указывал на сходство римского и литовского язычества, титулатуры «великий князь» с титулом Помпея, общность латинского и литовского языков, легкость принятия в Литве «римской религии» – католицизма – после 1387 г.[362]362
  Длугош Я. Грюнвальдская битва. М.; Л., 1962. С. 11–15; см. также: Юргинис Ю. М. Литовские книги XVI в. и проявление в них идей гуманизма // Культурные связи народов Восточной Европы в XVI в. М., 1976. С. 61.


[Закрыть]

Версия Длугоша получила широкое распространение. Она отражена в трактате М. Меховского «О двух Сарматиях» (1517 г.). Правда, Меховский фиксирует и другое объяснение этнонима «Литва»: от «litio», то есть охотничьей трубы (хотя и относится к этому варианту критически)[363]363
  Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. М.; Л., 1936. С. 98–99.


[Закрыть]. Несколько особняком стоит точка зрения Михалона Литвина (1550 г.): литовцы происходят от потерпевших кораблекрушение моряков Юлия Цезаря. Их флот разбило бурей при попытке высадиться в Британии. В доказательство своей правоты Литвин приводит большое количество слов, одинаково звучащих на латинском и литовском языках[364]364
  Литвин М. О нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994. С. 86.


[Закрыть].

Влияние концепций такого рода было столь значительным, что в середине XVI столетия. в меморандуме королю Сигизмунду о государственном языке М. Тышкевич высказал предложение учить в школах «подлинному литовскому языку – латыни». Такие школы были открыты еще в 1539 г. Иоанном Вилимовским, а в 1539–1542 гг. – Абрамом Кульветисом[365]365
  Юргинис Ю. М. Литовские книги XVI в. и проявление в них идей гуманизма. С. 62.


[Закрыть]. Правда, эта идея встретила сопротивление католической церкви, опасавшейся распространения протестантизма через доступность обучения для мирян (а не только для клириков).

В 1520-х гг. версия о римском происхождении литовцев проникла в белорусско-литовское летописание[366]366
  См.: Szaraniewicz J. О latopisach i kronikach ruskich XV i XVI wieku a zwlaszcza о “Latopisie Wielikoho Kniaztwa Litowske ho i Zomojtskeho” // Rozprawy i sprawozdania z posiedzen Wydzialu historyczno-filozoficznego Akademii Umietnosci. Krakow, 1882. T. 15. S. 351–423; Smolka S. Najdawniejsze pomniki dziejopisarstwa rusko-litewskiego. Rozbior krytyczny // Pamietnih Akademji Unaiejetnosci w Krakowie. Wydzialy filologiczny i historyocznofilozoficzny. Krakow, 1890. T. 8. S. 1–55; Prochaska A. Latopis litewski. Lwow, 1890; Тихомиров И. А. О составе западно-русских, так называемых литовских летописей // Журнал Министерства народного просвещения. 1901. № 3. С. 1–36; № 5. С. 7–119; Шахматов А. А. Записка о западно-русских летописях // Летопись занятий Археографической комиссии. Вып. 13. СПб., 1901. С. 33–49; Сушицький Т. Захiдньо-руськi лiтописи як пам’ятки лiтератури. Киiв, 1930; Чамярыцкi В. А. Белорускiя летапiсы як помнiкi лiтаратуры. Мiнск, 1969; Улащик Н. Н. Введение в изучение белорусско-литовского летописания. М., 1985; Филюшкин А. И. К вопросу о редакциях белоруссколитовских летописей (в связи с развитием легенды о Палемоне) // Старонкi гiсторыi Магiлёва. Зборнiк навуковых прац удзельнiкаў навуковай канферэнцыi «Гiсторыя Магiлёва: мiнулае i сучаснасць». Магiлёў, 1998. С. 41–50.


[Закрыть]. В нем появляется рассказ о родственнике императора Великого Рима Нерона Палемоне, который не вынес тирании жестокого правителя и бежал с 500 шляхтичами в поисках новых земель. Беглецы облюбовали себе земли в Жемайтии, Литве и Новогрудчине. Его потомки правили там и основали великокняжескую династию литовских государей[367]367
  Анализ развития легенды в литературе и ее реминисценций см.: Orzeł J. Historia – Tradycja – Mit… S. 69–122.


[Закрыть]. Авторы легенды приводят фантастические генеалогии, подробно описывают деяния вымышленных князей, хотя иногда вплетают в свое повествование и реальных исторических персонажей (например, Миндовга и Довмонта). Заканчивается сказание перечнем потомков Миндовга и повествованием об обстоятельствах перехода великокняжеского престола к Витеню Колюмну, «маршалку» князя Тройдена, и его сыну Гедимину. Надо также отметить, что легенда получила некоторое отражение в топонимике Литвы: близ устья реки Дубиссы существует круглый холм с городищем, называемый Палемонии-Калнас (Палемонова гора)[368]368
  Черты из истории и жизни литовского народа. Вильно, 1854. С. 86.


[Закрыть].

Исследователи легенды указывали следующие цели ее создателей: возвеличить Литовское государство и его правителей, доказать их права на захваченные ими территории. В. Т. Пашуто и В. А. Чемерицкий видели в ней стремление доказать превосходство Литвы над Московской Русью[369]369
  Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М., 1959. С. 70; Чемерицкий В. А. История белорусской дооктябрьской литературы. Минск, 1977. С. 64.


[Закрыть]. Им возражал Н. Н. Улащик. Он подчеркивал, что в центре повествования находится западнорусский город Новогрудок, следовательно, пролитовская направленность легенды сильно преувеличена[370]370
  Улащик Н. Н. Введение в изучение белорусско-литовского летописания. С. 172.


[Закрыть]. М. Захара-Вавжинчик подчеркивала желание создателей легенды о Палемоне включить историю своей страны в историю Европы через введение сказания в общее число нарративов о началах европейских государств[371]371
  Zachara-Wawzynczyk M. Geneza Legendy o rzymskim pochadzeniu litwinow // Zeszyty Historyczne. Uniwersytet Warszawski. T. III. Warszawa, 1963. S. 33.


[Закрыть].

Рассказ о Палемоне содержится в восьми летописях: Археологического общества, Красинского, Рачинского, Ольшевской, Румянцевской, Евреиновской, «Хронике Быховца», «Хронике Литовской и Жмойтской». Древнейшую редакцию, созданную вскоре после 1519 г., по мнению Н. Н. Улащика, содержит Евреиновский список[372]372
  Улащик Н. Н. Введение в изучение белорусско-литовского летописания. С. 144.


[Закрыть]. Большинство ученых датирует возникновение этой легенды 1520 г.[373]373
  Пашуто В. Т. Образование литовского государства. С. 68–70; Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982. С. 131; Батура Р. К., Пашуто В. Т. Культура Великого княжества Литовского // Вопросы истории. 1977. № 4. С. 113; Улащик Н. Н. Введение в изучение белорусско-литовского летописания. С. 136.


[Закрыть] В ее основу были положены предания о происхождении литовского народа от беглецов из Древнего Рима, присутствовавшие в польской историографии с XV в. В. Б. Антонович указывал, что источниками истории о Палемоне также были местные предания об основании городов: Юрборка, Ковно, Вильно, Кернова, святилищ (гора Швентирога) и фамильные сказания Довойнов, Монтвидов, Гедройтов и др.[374]374
  Антонович В. Б. Монографии по истории Западной и Юго-Западной России. Киев, 1885. Т. 1. С. 15.


[Закрыть]

Важным этапом в осмыслении легенды в конце XVI в. явились труды польского историка Мацея Стрыйковского. Он первым попытался сблизить легендарное повествование с подлинными, реальными фактами. История о Палемоне, видимо, захватила ум и воображение польского хрониста, ибо в его «Началах» исход предков литовцев описан в стихах (в подражание «Энеиде» Вергилия). В 1580 г. Стрыйковский даже предпринял путешествие по маршруту Палемона – из Балтийского моря в реку Неман, дабы лично пройти дорогой великого предка князей литовских[375]375
  Рогов А. И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения (Стрыйковский и его «Хроника»). М., 1966. С. 126–127; Улащик Н. Н. Введение в изучение белоруссколитовского летописания. С. 130, 138.


[Закрыть]. По выражению И. Ожел, под пером Стрыйковского Литва эпохи Палемона стала прекрасной античной Аркадией. «Градом Палемона» был объявлен Вильно[376]376
  Orzeł J. Historia – Tradycja – Mit… S. 189–190.


[Закрыть].

Историк попытался найти хоть какое-нибудь подтверждение рассказу о Палемоне. Он отождествил его с римским сенатором Публием Лебоном. Хронист отверг версию о зверствах Нерона как причине бегства и считал, что таковой послужила гражданская война между Цезарем и Помпеем. Впрочем, и в «Хронике» Стрыйковского, и в его «Началах» присутствует и иная трактовка: побег произошел в 401 г. и был вызван нашествием гуннского завоевателя Атиллы.

Украина: хазарский миф

Земли будущей Украины входили в состав Королевства Польского (Галиция – с 1340 г., и после кратковременного вхождения в состав Венгрии в 1372-1387 гг. с 1387 г. окончательно в составе Польши; Киевская, Подольская, Волынская земли – с 1569 г.), Великого княжества Литовского, а с 1569 г. – объединенной Речи Посполитой. Идеологией местной шляхты здесь точно так же выступал сарматизм, транслируемый из Польши. Свою специфику вносила разница религиозных воззрений (поляки – католики, на Украине – православные, а после 1596 г. – униаты) и нараставший после Брестской унии 1596 г. антагонизм с «ляхами», в результате приведший к освободительному восстанию и отделению Украины от Речи Посполитой.

В сарматский миф украинские шляхтичи вносили струю своей специфики, связанной прежде всего с этнокультурной идентичностью. Инструментом для этого был избран медиевализм. Сарматские идеалы воспринимались скорее как идеалы этические, поведенческие, modus vivendi и т. д. При этом подчеркивалось, что народ «русь» был крещен самим апостолом Андреем, что князь Владимир создал «на землях Сарматии» первое православное государство[377]377
  Лескинен М. В. Мифы и образы сарматизма. С. 133–137.


[Закрыть]. Украинские шляхтичи не пытались выводить свою генеалогию из античных мифов или польских рыцарей эпохи Пястов, зато связывали себя с потомками древнерусских князей или литовских князей Свидригайловичей и Олельковичей[378]378
  Яковенко Н. Украïнська шляхта з кiнця XIV до середини XVII столiття. Волинь i Центральна Украïна. Киïв, 2008. С. 61–72.


[Закрыть]. Соответственно, русские средневековые предки-князья наделялись в нарративе теми же чертами, что и шляхетские предки-сарматы в Польше.

Еще одной особенностью украинских процессов XVI–XVII вв. было постепенное возвышение фактора казачества. В XVII–XVIII вв. украинское казачество становится важным фактором исторического процесса в Восточной Европе. Ее потрясла знаменитая «казацкая революция» Богдана Хмельницкого 1648–1654 гг. Казачьи отряды сыграли немалую роль в русской Смуте 1604-1618 гг. Казаки были главным фактором русско-польской войны 1654–1667 гг. и русско-турецкой войны 1677–1681 гг. Роль И. Мазепы и других лидеров украинского казачества в годы украинского похода Карла XII (1708–1709 гг.) до сих пор является предметом ожесточенных споров не только профессиональных историков, но и национальных идеологов и в России, и на Украине. Разгром Запорожской Сечи и реформы в Малороссии – важная страница истории политики Российской империи XVIII в.

Все эти события ставили вопрос об идентичности казаков, а вопрос об идентичности неразрывно связан с вопросом о происхождении. Казачество вышло на историческую арену как новая сила во второй половине XVI в., но столь молодой общности было сложно конкурировать с другими в области политических и исторических дискурсов. Отсюда и общее для всех народов стремление к мифологизации и удревнению собственной истории, поиск легендарных предков в восточноевропейском Средневековье. Казаки пытались для возвышения своего статуса включаться в сарматский миф, и частично это работало: по словам М. В. Лескинен, «украинский сармат-рыцарь – это и казак, и шляхтич»[379]379
  Лескинен М. В. Мифы и образы сарматизма. С. 142.


[Закрыть]. Но украинско-польский конфликт XVII в. помешал развитию этой идеологии: сарматизм не мог лежать в основе идейных воззрений и той, и другой сторон. Украина нуждалась в корректировке сарматского мифа, обретении своей собственной национальной легенды.

В 1710 г. в Конституции Ф. Орлика, которая считается одним из первых манифестов украинского национального самосознания, казаки названы потомками средневековых хазар, принявшими православие еще при правителях-каганах. В 1720-х гг. была составлена так называемая Летопись Григория Грабянки, в которой отразились взгляды казацкой украинской элиты. Уже замечено, что «хазары описываются Грабянкой как сообщество воинов, живущее в суровых условиях, которое презирает материальные ценности и прославлено военными подвигами. Перед хазарами трепещут все соседи. Они упорно защищают свою свободу. Святослав нанес им поражение, но не смог их покорить»[380]380
  Флоря Б. М. Хазарская версия происхождения украинских казаков в «Летописи» Григория Грабянки // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2013. № 3 (53). С. 142.


[Закрыть]. Жители будущей Украины оказались завоеваны поляками, а казакихазары сохранили свободу, и потом именно они выступили освободителями Украины от власти панов. По словам Б. Н. Флори, «из этого следовало, что население Украины обязано своим освобождением древнему содружеству воинов. Оно должно было испытывать благодарность к своим освободителям, подчиняться их руководству и уважать их особый статус, который они завоевали уже в древние времена»[381]381
  Флоря Б. М. Хазарская версия происхождения украинских казаков в «Летописи» Григория Грабянки // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2013. № 3 (53). С. 142.


[Закрыть].

Почему в данном случае произошло обращение именно к древности? Прежде всего потому, что достоверность этой версии происхождения невозможно было проверить. Представления о Хазарском каганате в начале XVIII в. были самые смутные, что открывало простор для любых фантазий. Негативный хазарский миф с антисемитской окраской появится гораздо позднее, в ХХ столетии[382]382
  Шнирельман В. А. «Отмстить неразумным хазарам». Хазарский миф и его создатели // Образ врага / сост. Л. Гудков. М., 2005. С. 248–275; Петрухин В. Я. Хазарский миф и его история // Хазары: миф и история. М.; Иерусалим, 2010. С. 13–21.


[Закрыть]. На право быть потомками хазар в XVIII в. никто не претендовал, место было вакантно. Возник воображаемый образ гордых степных воинов, быть потомками которых почетно. Свою роль сыграло и то, что хазары, как и украинские казаки, воевали с русскими.

Хазарский миф получил отражение в разных памятниках украинской национальной мысли XVIII в., таких как летописи Григория Грабянки и Самуила Величко и «Разговор Великороссии с Малороссией» Семена Дивовича (1762 г.)[383]383
  Плохий С. «Национализация» украинского казачества в XVII–XVIII веках // Империя и нация в зеркале исторической памяти: сб. статей. М., 2011. С. 287.


[Закрыть]. Эта концепция получила развитие в памятнике украинской национальной мысли «История русов»[384]384
  См.: Мишуков О.: 1) «История Русов» в контексте эпохи – первой половины XIX века. М., 1997; 2) «История Русов» в контактно-генетических связях и типологических восхождениях. Киев, 1998; Плохiй С. Козацкий мiф. Iсторiя та нацiетворення в епоху iмперiй. Киïв, 2013.


[Закрыть]. Ученые спорят о его авторстве, называя имена Григория Конисского, Василия Полетики, А. Безбородко и др. Время создания этого труда также остается предметом полемики. Большинство ученых придерживаются датировки 1760-ми гг., но по мнению О. Прицака «История» была написана в 1818–1824 годах в одном из «тайных обществ малороссийского дворянства, бывших старшин, офицеров (включая князя Репнина) и бывших петербургских государственных деятелей»[385]385
  Прицак О. Время военных канцеляристов // Киевская старина. 1993. № 4. С. 64.


[Закрыть]. Согласно «Истории русов», казаки происходят от «козар». Так называли «ездивших на конях и чинивших набеги. По последним получили название и все воины славянские, избранные из их же пород для войны и защиты Отечества, коему служили в собственном вооружении, комплектуясь и переменяясь также своими семействами… Воины сии, вспомоществуя часто союзникам своим, а паче грекам, в войнах с их неприятелями, переименованы от царя греческого, Константина Мономаха, из козар козаками, и таковое название навсегда уже у них осталось»[386]386
  Кониский Г. История русов или Малой России. М., 1846. С. 2.


[Закрыть].

В российской историографии в эти же годы возникают альтернативные объяснения происхождения украинских казаков. В. Н. Татищев и А. И. Ригельман выводили их из северокавказских черкесов. Догадка была основана преимущественно на созвучии слова «черкесы» и названия казачьего центра Черкасы. С. Маркедонов обратил внимание на исследования В. М. Пудавова: «Древнее происхождение казачества служило для целого ряда авторов исторических сочинений обоснованием особой исторической миссии “степных рыцарей”. По словам В. М. Пудавова, еще до призыва варягов “южнорусские славяне уже входили в состав Хазарской монархии, и из них были сформированы охранные дружины по берегам Днепра, Дона и нижней Волги… Казачество – крайнее выражение славянского миросозерцания… Длинный двадцативековой процесс жизни востока Европы – от Геродота до XVI столетия – не уничтожил в ней присущного бытия туранской “стражбы”, какая заключалась в царских скифах и какая отразилась в преемниках их – казаках”. Пудавов пытался обосновать “казачье мессианство”, трансформируя на местный лад идею “Москва – Третий Рим”, заявляя, что после падения Константинополя на Руси “восстанет продолжатель древнего хранения Востока Европы – казачество – и удержит равновесие в духовном разграничении мира нового, как увидим в истории Дона”»[387]387
  Маркедонов С. Основной вопрос казаковедения: российская историография в поисках «древнего» казачества // Империя и нация в зеркале исторической памяти: сб. статей. М., 2011. С. 238–239.


[Закрыть].

Истоки казачества стали искать у древних народов. А. Г. Попов искал их у амазонок, а Е. П. Савельев – у этрусков, асов (потомков «древних Асуров»), скифов, гуннов, хазар и других народов, проживавших в разные периоды на территории Северного Причерноморья и Приазовья[388]388
  Империя и нация в зеркале исторической памяти: сб. статей. М., 2011. С. 240.


[Закрыть]. Вместе с тем возникают попытки вывести казачество из русского Средневековья. В XIX в. актуализируется легенда, восходящая к Стефану Яворскому (1692 г.), о том, что казаки (позже легенда использовалась не украинскими, а донскими казаками) пришли на помощь Дмитрию Донскому на Куликовом поле. Казаки участвовали в сражении и преподнесли великому князю московскому икону Донской Богоматери[389]389
  Донская икона Пресвятой Богородицы // Православный календарь. URL: http://days. pravoslavie.ru/Life/life4481.htm (дата обращения: 05.05.2020).


[Закрыть]. Этот медиевистический аспект оказал влияние на восприятие казачества в русской общественной мысли: А. И. Герцен видел в казаках «витязей-мужиков, странствующих рыцарей черного народа»[390]390
  Станиславский А. Гражданская война в России XVII в. Казачество на переломе истории. М., 1990. С. 15.


[Закрыть].

В более поздней и более профессиональной историографии в вопросе о происхождении казаков делался акцент на «автохтонистской» теории. Казаков возводили к древнерусскому населению причерноморских и приазовских степей (так называемым бродникам и т. д.). Делался упор на их изначально славянском происхождении, и корни обязательно выводились из русского Средневековья.

Легенды о происхождении казачества, в том числе украинского, очень показательны. Этнокультурная и этносоциальная общность, которой являлись казаки, возникает и осознает свою идентичность в XVI–XVII вв. Как только наступает время оформления национального нарратива (он развивается по классической схеме): начинается поиск древнего предка (с одной стороны, чтобы он был известен всем, а с другой – чтобы подробности его истории были доступны только узкому кругу профессиональных историков). История этого предка мифологизируется, подстраивается под историю потомков (хазары превращаются в вольнолюбивых «степных рыцарей», которыми они никогда не были, но которыми видели себя казаки в идеальных культурных моделях). Средневековье, таким образом, выступает исторической инстанцией, легитимизирующей существование народа в Новое время.