Текст книги "Собеседники. Ближним и дальним"

Поэзия как побудительная сила в формировании экологического мышления

В словаре В. И. Даля слово «экология» могло бы поместиться между «эклогой» – идиллией в стихах – и «экономом», то есть хорошим хозяином, скопидомом, ключником. Но на исходе девятнадцатого века ещё не существовало понятия, способного по общественным своим достоинствам отразиться в стихии «живого великорусского языка».

Что же такое экология? Согласно современной трактовке, это наука, изучающая отношения животных и растений как между собой, так и со средой обитания. Однако отношения людей, биологически и социально спаянных в общественные организмы, также входят в сферу интересов экологии. При этом изучению подлежит не только влияние человека и человечества на природу, но и влияние природы на нас самих – всех вместе и каждого в отдельности.

На мой взгляд, более правильной является трактовка эколога-практика Игоря Зайонца, который считает, что экологию следует рассматривать как целостную философскую концепцию, обнимающую собой культуру, науку, быт, политику и хозяйственную практику. И.Зайонц видит экологические катастрофы в различных местах земного шара – независимо от того, живут ли там высокопрофессиональные американцы, предельно исполнительные и дисциплинированные японцы или расхлябанные русские, – как симптомы новой болезни цивилизации. Человек перестаёт справляться с чрезмерно усложнившимися техническими средствами: «Как дали волю неучам ученым…» (Т. Батурина, «Сказки»).

Люди понимают всю необратимость сложившихся отношений между природой и человеком, но в силу консервативности сознания им необходим долгий путь и длительный срок для адаптации к новым для себя условиям.

Срок настал, и вот уже «крылами бьёт беда, и каждый день обиды множит», но что же видим мы? Люди как жили, так и живут, словно им взамен испорченной, отравленной, перекроенной на свой лад природы выдадут новенькую, чистую, свежую – бери и пользуйся. Но увы! «Отравлен хлеб, и воздух выпит: как трудно раны врачевать» (О. Мандельштам).

Как, какими ещё словами достучаться до очерствелого человеческого сердца, какими красками изобразить его будущее, какими образами показать ему себя теперешнего? И вот здесь, как больная совесть, к технократическому, прагматичному человеку снова приходит романтик-поэт «всей силою открывшегося зренья» (Т. Батурина, «Баллада о качелях»).

Мы видим поэта как человека, умеющего улавливать высшую гармонию мира (причём иногда на уровне подсознания, совершенно не подозревая о значимости сказанного), способного в каком-то необъяснимом порыве произвести, по словам М. Цветаевой, «пленённость словом, следовательно, смыслом». Поэзия явственно воспринимается как безусловное подтверждение догадок, гипотез и теорий ученых. Сложившуюся взрывоопасную экологическую ситуацию поэт ощущает всем своим существом.

Каждое утверждение необратимых негативных изменений в природе в результате деятельности человека находит образное поэтическое выражение. К примеру, мнение о том, что «возможности современной техники делают наши взаимоотношения с природой трудно переносимыми», у поэтессы Т. Батуриной выражено на эмоциональном уровне – трепетностью и тревогой:

 
Странные деянья
свершаем, чтобы миром обладать:
и у небес не просим подаянья,
и не умеем сызмала подать
положенного Богом милосердья,
не милосердья ищем – милосмертья…
Возобитай, Господня благодать!
 

(«Воскликновение»)

«Вы только прислушайтесь, люди, и вразумитесь!» Мы не вполне осознаем справедливость слов поэта, ибо выработанные тысячелетиями способы и приёмы производства были до поры до времени достаточно эффективными, во всяком случае, природа с относительной лёгкостью уступала человеческим притязаниям. Можно было бы и дальше использовать её с прежним пылом, если бы природные ресурсы были неисчерпаемы, но…

И снова стихи в своём поразительно точном предостережении:

 
Что сделали мы со своим виноградником, чада?
 

(Т. Батурина, «Плачущие»)

Очень трудно понять человеку, что земля, по которой он ходит, завтра может стать всеобъемлюще бесплодной. Потребуются долгие годы тяжкого труда, прежде чем бережное и разумное отношение к отеческой земле станет неотъемлемым элементом народного духа, и человек наконец-то поймет, что в жизни всё взаимосвязано, что без опыта прежних поколений он не вправе формировать собственный взгляд на природу. Тем более важно это для человека, облечённого властью. В качестве примера вспомним выступление А. Румянцева, министра атомной энергетики. Невежественность и вседозволенность сквозит в каждом его утверждении. Сложилось впечатление, что он даже не представляет, какого масштаба угрозу заключает в себе решение о ввозе отработанного ядерного топлива в Россию. Оказывается, всего 15 процентов энергии в стране вырабатывается АЭС, но каковы разрушительные последствия этой деятельности! Практически не осталось в России ни одной территории, ранее бывшей эталоном чистоты и нетронутости, в таком состоянии, чтобы можно было безмятежно войти туда и благоговейно дышать:

 
Зола, зола по всей родной равнине,
куда ни глянь, вперед или назад…
 

(Т. Батурина, «Элегия садов воспоминаний»)

Министр обвиняет экологов, презрительно обзывая их «зелёными», глумится над попытками противостоять злу, над теми, кого беспокоит судьба экологии. Неужто его самого всё это не тревожит? Судя по всему, нет, так как наблюдаются примитивный подход к решению сложных задач, безответственность и сокрушающая ведомственная кампанейщина.

Экология – это нравственная позиция, уровень общей культуры, жизненная концепция любого нравственного человека. Тот, кто с ней не согласен, не имеет права называться человеком. Верно говорят китайцы: «Кто желает добра своему народу, тот никогда не нарушит законов природы».

Рано или поздно придётся укротить широту своей натуры, рачительно собирая пустые консервные банки по примеру «прочих шведов» и аккуратно сортируя тарные дощечки, как это делают сейчас вполне компьютеризированные японцы. Нам придётся этому научиться, ибо хищнически добывая и столь же хищнически перерабатывая миллиард тонн сырья, производя при этом миллиарды тонн отходов, мы с безответственностью варваров разрушаем среду нашего обитания, само её основание.

Человеческое сознание всегда консервативнее действительно Сознания, особенно коллективного, необходим некоторый, иногда весьма длительный, срок для адаптации к новым для себя условиям. Сейчас настал критический момент и для человека, и для природы. Всё зависит от того, сумеет ли самое здравомыслящее существо Земли – человек – хотя бы остановиться на достигнутом, а главное, сумеет ли он изменить весь строй, всю систему своего бытия, чтобы превратить силы природоразрушающие в природосберегающие, природовосстанавливающие:

 
Ушла мята с огорода…
И пыль не клубится, и солнце не смотрит,
Закуталось в серый платок из туч.
 

(Т. Батурина, «Мята»)

Сумеем ли мы не выбрасывать в отравленную нами и уже хронически больную биосферу – жизненную среду Земли – миллиарды тонн многочисленных ядов, не создавать иных нарушений биосферы радиационными, электромагнитными и другими воздействиями? Сумеем ли реально помочь природе нейтрализовать уже существующие загрязнения? Вот основные задачи сегодня – задачи выживания.

У человечества есть шансы. Нужно только, чтобы каждый из нас понял причину назревшей катастрофы. Необходимо создать и реализовать общечеловеческую систему выживания, отбросив архаичные, ложные представления о могуществе человека и беззащитности природы. Ведь природа может жестоко отомстить за вторжение человека в её незыблемые законы: невиданными катастрофами, глобальным изменением климата, неуправляемыми болезнями. В качестве свежего примера можно привести недавние события: наводнения, пожары, землетрясения, СПИД, атипичная пневмония.

И вот здесь очень важной становится роль поэта в создании эффективной системы выживания. Найденные поэтом счастливые рифмы, пара слов, которые словно существуют друг для друга, могут стать той плодородной почвой, на которую упадут зёрна фактов и знаний.

«Чтобы не дали душу расплескать…» (Т. Батурина, «Русский Спас») – вот та цель, которой должны достигать стихи. Они обязаны давать людям животворящие силы для завтрашней жизни. Поэзия станет источником новых душевных сил для многих людей, «заболевших» экологическими проблемами. И влияние стихов – очень лиричных, совсем, казалось бы, без притязаний на экологические проблемы, – очень действенное, оно исподволь, тонко и ненавязчиво, шлифует избранные души, создавая будущего гармоничного человека, способного сохранить и себя, и свою среду обитания необезображенными.

Лидия Козлова,

кандидат экологических наук

(«Учебный год», № 2, 2003, Волгоград)

«Жизнь человеческая»

Книга поэта, ее страницы, строфы и даже порою строки – это не труд рифмоплётства, но жизнь человеческая: дни её, часы, а порой и мгновенья.

И потому череда книг одного автора – это годы и десятилетия его жизни. Не арифметика дней, а энциклопедия чувств: минутный восторг любви и долгая немочь, улыбка друга и прищуренный взгляд врага, счастливое забвенье весны и горьковатый дух осеннего костра – не календарный счёт, за листком – листок, но всё равно – жизнь, то дождевым пролётом, то редкими каплями…

Татьяна Батурина в поэзии – не первый день.

Выходили и выходят за книгою книги.

Следует за годом год. Словно за жизнью – новая жизнь, потому что зорче становится взгляд. И видится всё вокруг яснее, понимается глубже и сострадательней.

Сегодня Татьяна Батурина приходит к читателю с новой книгой – «Врата». Откройте её. Это – врата души и врата времени, за которыми день завтрашний и вчерашний. Такое возможно в поэзии. Входите. С вами – рука в руке – Татьяна.

Борис Екимов,

писатель,

лауреат Государственной премии России

(предисловие к книге Т. Батуриной «Врата». Волгоград, 2003)

Христианские мотивы в лирике Татьяны Батуриной

Проблематику, основные темы и мотивы лирики Т. Батуриной как нельзя лучше может выразить название одного из её стихотворений: «О душе, о России, о Боге…».

В самом деле, уже в начале творческого пути поэтесса отрывается от земного, пишет о Небе, размышляет о сокровенной сфере бытия. Однако в стихах 70–80-х годов пока нет прямого обращения к Богу, между тем связь её творчества с горним миром никогда не прерывалась. Божья искра, тлевшая в глубинах души лирической героини, в 90-е годы возгорелась пламенем свечи. Свеча станет одним из сквозных образов творчества, приобретёт значение символа – ёмкого и многозначного. Свечи у Батуриной «тишайшие, робкие», «именинные», «весёлые» – всякие. Есть у поэтессы и «Русские свечи» – так называется одно из её стихотворений. Казалось бы, какая связь свечи с русскостью? Но писал же Н. Бердяев о том, что, в отличие от европейских народов, прикованных к земной жизни и к земным благам, русский народ «отрешён от земли и обращён к Небу». Свеча – это и жертва Богу, и дар Божий.

Своеобразно раскрывается в батуринской лирике тема России, которая

 
Не царицей живёт на крещёной земле –
Словно нищенка, роется в древней золе.
 

(«Пророчество»)

Русская судьбина сравнивается с долей Золушки. На вопрос – долго ли ещё «тщиться» в страданиях? – автор отвечает словами страстотерпца Аввакума: долго… до смерти самой… («Зима Аввакума»). Вот почему наследие печали в славянских очах.

Вместе с тем русские люди у Батуриной по-царски наивны, а Русь предстает вместилищем младенческой души. Отсюда – такая восприимчивость, ожидание чуда и, как следствие, жгучая вера, одержимое стремление следовать заповедям Христа.

Всё это так. Но мы знаем и другое: именно русский народ в XX веке позволил принести себя в жертву небывалому историческому эксперименту, оскорбляя святыни, попирая вековые духовные традиции. Не случайно в стихотворении «Плачущие» поэтесса воскрешает евангельскую притчу о Господине виноградника, который, отдав виноградник возделывателям, отлучился на долгое время. По вине работников, получивших свободу, но не сумевших воспользоваться ею во благо, стали, читаем мы в стихотворении, «бесплодны и наги кормилицы-лозы Господних угодий», люди «иссушили их зелёный и шелестный голос». Что же, в таком случае, может ожидать человека?

Вот почему лирическая героиня Батуриной не устаёт молить Господа о прощении. Мотивы вины и сердечного раскаяния буквально пронизывают стихи последних лет.

И вот что примечательно. Наполняя своё творчество новозаветными темами, мотивами, образами, Батурина выказывает и патриотические чувства. Даже через столетья в Иерусалиме на камне Вознесенья она усматривает легчайший след Божественной стопы… направленный на Русь! – избранницу пришествия Его.

Обращает на себя внимание и настойчиво звучащий в стихотворениях последнего десятилетия христианский мотив молчания, его самоценности.

Но в таком случае закономерен вопрос: а что делать поэту, искренне устремлённому к Богу, – хранить молчание? Ведь писал же Варлаам Шаламов о том, что стихи есть дар дьявола… Но нет, по Батуриной,

 
…без поэта мира нет,
Он призван вышним зовом.
 

(«Поэт»)

Хотя лирическая героиня чётко отдаёт себе отчёт в том, что, слагая «про российскую долю» стихи, она умножает «в страданьях грехи» («Чин»). Рефлексия лирической героини включает в себя как «за», так и «против».

Сама Батурина считает, что на её творчество влияли А. Ахматова, Б. Ахмадулина, Ф. Сухов, Н. Рубцов. На мой взгляд, в стихах поэтессы ощутимее всего присутствует традиция Николая Рубцова, автора знаменитых строк: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»

Трудно в нескольких фразах выразить многообразие поэтическою мира Батуриной. Но нельзя не сказать о таком его качестве, как исповедальность, стремление без лукавства обнажить тайны души, что проявилось в большинстве её произведений. И ещё нельзя не отметить их песенность («Лето белое», «Лето красное», «Сердце», «Душа» и др.), балладность («Баллада о качелях», «Баллада о Типикинской церкви», «Баллада об Антоновом мысе»).

В целом же творчество поэтессы претерпело значительную эволюцию, и это изменение коснулось не только содержания (обращение в последние годы к философско-религиозному постижению бытия), но и формы. С одной стороны, повысилось поэтическое мастерство, стихи стали изящнее и изощрённее, с другой – очевидны сдержанность, лапидарность, умение в сжатом стихе сказать многое.

Главное же – лирика поэтессы не только эстетически воздействует на читателя, она зовёт его обратиться к истокам, к нравственным обычаям предков, помогать духовному возрождению России.

Валерий Компанеец,

доктор филологических наук

(сб. «Кирилло-Мефодиевские традиции на Нижней Волге». Волгоград, 1999)

«Пора молчать устам, а говорить душе!»: тихое молитвенное слово Татьяны Батуриной

Всякий литературоведческий и критический подход предполагает раскрытие смыслов и ценностных ориентаций – авторских художественных текстов – и особенно таинственных, какими является поэзия. Звучит эта установка скучно и рационально перед таким мистическим явлением, как поэзия. По большому счету, объяснять и толковать стихи – дело заведомо безнадежное. Но поискать смыслы и ценностные установки, поэтом проповедуемые и предполагаемые, а может быть, увидеть и заметить со стороны в стихах поэта то, что он не осознает в себе, – небесполезное дело. У всякого поэта есть нечто особенное («почерк», стиль, манера, тематика, форма и т. д.), своё и неповторимое. Попытаемся и мы увидеть нечто такое в стихах Т. Батуриной.

С гордостью называющая себя ученицей Ф. Сухова, Т. Батурина, проходя и переживая свой путь и судьбу, своим очень женским, негромким и смиренным стихом, обращаясь к теме человека и его самопознания, приходит к тому заключению, что единственное тихое и достойное место человека – в Церкви: только здесь можно сосредоточиться, отрешиться на время от шума мирского, посмотреть на себя не как на «любимого», а иначе – взыскательно. А единственным и самым высоким словом, исходящим из уст человека, является негромкая молитва, восславляющая Творца и Промыслителя.

Стихи Т. Батуриной напоминают об ответственности за слово сказанное – произнесённое или написанное, поэтому поэтесса тщательно взвешивает слова, не допуская ничего лишнего, отмеряет, дозирует слово, не соблазняясь красивостью и вычурностью. В наше время обесценивания лексических значений всякое молчание или тихая, вдумчивая, исповедальная речь – «золото» – от глубины чувствования мира и человека в нём, понимания таких вещей, которые невыразимы словами. Это непознаваемое и невыразимое возвышает нас – с нашим многоговорением, сладкоречием и кудреватыми глаголами.

После прочтения стихов Т. Батуриной возникают образы тишины и молчания – глубокого и мудрого.

Смертельно хочется тихого, неспешного говорения о самом главном.

Хочется сказать: друзья, давайте помолчим. Т. Батурина пытается напомнить нам о том, что есть ещё и святая тишина, святое молчание-золото.

 
Как наша речь груба и косна
В миру и лжива до корней,
Нам внятно здесь, где светоносна
Иная даль
И – что за ней…
 

(«Собор»)

Этой интервенции мёртвых и косных слов, фантомов-чудищ, реально вторгающихся в мир и оскверняющих землю, людей и Бога, поэтесса противополагает молчание и тишину. Если уж не имеешь чистых и светлых слов, то помолчи. Впору создавать службу спасения слова:

 
С новорождённою печалью
Глядим на прожитые дни:
Мы не научены молчанью –
Оно лишь истине сродни.
 

(там же)

Нам не хватает самоуглубления, всматривания в себя, которое может состояться только в тишине, в молчании:

 
Не потому ль темно и сиро
Влачим судьбу, спеша, греша?
Помилосердствуй, Божья лира!
Учись молчанию, душа.
 

(там же)

Кому и чему верить? Поэтесса отвечает – тишине. И правду говорит тот, кто больше молчит. Причём это не то молчание, которое от незнания, а то, которое от переизбытка знания, но не в многоговорении, не в шокировании слушателя видит свою задачу настоящий поэт. В этом многоговорящем мире поэтесса чувствует себя одиноко и временами неуютно:

 
Мне жалко лет и жалко слов,
Судьба – сплошной болиголов,
О чём кричать давно не тщусь
Во всю ивановскую Русь.
Откуда мука, что за боль?
Хохочет знать, глумится голь,
Когда о попранных мечтах
Шепчу как будто впопыхах.
 

(«Мне жалко лет и жалко слов…»)

Батуринский стих останавливает: не суетись, не гонись за призраками-фантомами, не в удовольствиях и наслаждениях потребительского общества конечная цель и смысл жизни; смирись, гордый человек, слепец, и для начала помолчи и послушай, как шелестит горящая свеча, как дышит ветер в листьях деревьев, как журчит вода ручья.

Тихие стихи Т. Батуриной – напоминание читателю, что жизнь не есть беспечальное пребывание на земле, не есть вечный праздник и пир, а – непрестанное преодоление, труд, любовь, смирение, прощение, незлобие, борьба с грехом. Эти истины «замечает» поэтесса, и «доказывает» их своими стихами:

 
Какими беседами предки утешат потомков,
Коль грешные души блуждают в подрайских потёмках?
Мы пепел даров поедаем, как хлеб во пустыне,
И слов питие растворяем слезами пустыми…
Наполни же, Боже, безводные русла медами
Прощенья и даруй покой искупительной дани:
Мы станем корнями Божественного винограда –
Что сделаем мы со своим виноградником, чада!
 

(«Плачущие»)

«Тишина и молчание» Т. Батуриной – не отсутствие, а, скорее, переизбыток слов, отсеваемых внутренним цензором – сознанием, который запрещает выходить им наружу – из-за их недостаточности, неполноты в озвучивании явлений духовных.

Как писал Вяч. Иванов: «Безмолвие (Silentium) – молчальничество, налагаемое не сомнением в слове, а трезвением слова, «хранением уст» и, наконец, невольною немотой высшего экстаза, – было бы началом того восхождения на высоты мистики…» Поэт совершает непосильно трудное для него, но необходимое восхождение к светлой вершине, с которой опять мог бы прозвучать его голос, где «невидимая рука распечатала бы его уста и духовное молчание превратилось бы в сообщение» (Иванов В. И. Мысли о поэзии // Иванов В. И. Родное и вселенское. – Москва: Республика, 1994. – С. 227).

Внимательное всматривание позволяет отметить в стихах Т. Батуриной в некотором роде исихастскую направленность.

Целью этого метода молитвы, известного с древности и практикуемого византийскими исихастами, было помещение человека буквально «во внимание»; благодаря этому средству человек был готов принять благодать Божию – при условии, разумеется, что он заслужил этот дар «соблюдением заповедей».

Трезвение и внутреннее внимание состоит в соединении ума с сердцем.

Сердце как источник страстей контролируется и ведётся умом, хранится и призывается к молчанию. Этим и достигается бесстрастие (Лосский В. Н.

Боговидение. – Москва: Изд-во ЛСТ. 2003. – С. 428–429).

 
Правдолюбие румяное,
Усмири своё браньё!
Тлеет сердце окаянное,
Покаянное моё…
Исцелится ли печалями
Сердце?
Может быть, оно
Всепрощающим молчанием
Вдруг да будет почтено?..
 

(«Сердце»)

Печаль и молчание как близкие эмоционально-психологические состояния не случайно стоят рядом. Соединение в молитве сердца и ума и является основной отличительной особенностью духовного направления, известного под названием исихазма. Достигает ли Т. Батурина желаемого бесстрастия или нет – это уже другой вопрос, важно, что она понимает труднодостижимую цель и смысл этого пути.

Тихая, без надрыва, поэтическая песня Батуриной входит в душу и сердце. Но никогда поэтесса не скажет о себе: я пою. Больше она «слушает сердцем», чем поёт: вот это самое услышанное сердцем и выливается в те скупые, дорогой ценой давшиеся ей, строки:

 
В надежде, что пребудем прощены,
Мы копим свет гармонии и лада.
Пред вечностью взрослеющее чадо,
Прошу, прошу у Бога тишины.
 

(«Прошу, прошу у леса тишины…»)

В стихах 90-х годов особенно слышится мотив сознательного молчальничества, неприятия пустых, заражённых страстностью, ложью, пустотой слов. Поэтесса сознательно заставляет себя молчать, слушать тишину и молиться, нежели изрекать вечные истины:

 
В миру невеличка и в мире,
Возвышенным слогом
В своей полунищей квартире
Беседую с Богом.
 

(«Добра не бывает без худа…»)

Поэтесса «молчит устами», а выговаривает душой:

 
Пора молчать устам, а говорить душе!
Молчание есть речь грядущего столетья,
А ныне – слово тех, кто в будущем уже.
Нам, умникам, рабам слепого суесловья,
Всегда дано спастись безмолвием святым,
Коль молят у небес духовного здоровья
Провидцы всех веков молчаньем золотым.
 

(«Заветы»)

Т. Батурина заимствует мысль о молчании как речи будущего века у С. Н. Булгакова и органично использует её в своем стихотворении. Земные слова блекнут перед Богом-Словом – Христом Спасителем. Замирают звери и птицы, громы небесные умолкают, притихают моря, немеет язык человеческий перед тайной и чудом Бога-Слова. Молчи, человек, слушай Слово Спасения. Не всякому дано его услышать. Слушай тишину говоренья-молчанья.

Замрите, оркестры, прервите свои сладкие многообещающие речи, ораторы. Отключите микрофоны, певцы страстей человеческих.

 
Просвистали певцы-свистобаи гортани свои –
И мой слух запечатан ужо для лукавых речей.
 

(«Соблазны»)

Поэтесса противопоставляет мировому общему шуму, гулу и звуковому гудящему фону тишину и заклинает – слушайте тишину, Слово. Поэтесса знает секрет: СЛОВО – в молчанье:

 
Мир только словом одним и спасён
От одичанья,
Ибо находится слово во всём,
Даже в молчанье.
Молвь и безмолвье – единый закон
Миротворенья.
Как мирозданны молчанья икон,
Их говоренья!
Всех принимает моленная тишь
Снова и снова –
Как, о душа, мирозданно творишь
Слово!
 

(«Слово»)

Обыкновенно-обыденному «Говори (не молчи) – не то опоздаешь» Батурина противополагает иное правило, призывает к необычному: «Не спеши говорить – опоздаешь».

 
Не спеши говорить – опоздаешь
То назвать, что судьбе предстоит.
Слово любит молчанье – тогда лишь
Вышним тайнам причастен пиит.
 

Песня Т. Батуриной тиха и печальна:

 
Не дана мне жертвенная сила,
Я могу лишь странствовать и петь.
 

(«Я тебя окликнула»)

Как будто в своё оправдание поэтесса пишет:

 
«Я не могу весёлых песен петь!» –
Пою певцу печальному вослед
(Он, может быть, печален и в раю?)
И музу старомодную мою
Не вывожу стеснительно во свет,
В причудливую шёлковую сеть.
 

(«Русский Спас»)

А такие строки достойны войти в самую пристрастную антологию поэзии XX века:

 
И пусть от веку каждый бренен,
Мы на земле – ещё не мы.
Как страшен мир без вдохновений!
Как скушен дух, где – тьмы и тьмы…
 

(«Какие страсти и напасти…»)

Читатель, сумей прислушаться к тихому слову поэта, временами переходящему в молчание. Оно не обманет тебя. И услышишь то самое неизреченное слово. Молчание – золото. Оно высветляет душу. Одно слово лечит, но другое может калечить. Сладкоречивой словесности противопоставляется молчальничество, налагание на уста запрета говорить вообще что-либо.

Время говорить (разбрасывать камни) и время молчать (собирать камни).

В копилке Т. Батуриной есть такое программное, исповедальное стихотворение, наиболее полно раскрывающее её аксиологию, поэтическое и жизненное кредо:

 
Пока я учусь умирать на земле подъяремной,
В судьбе потихоньку горит родовая свеща…
Молюсь ли?
Рыдаю, молясь, что в кромешной Вселенной
Не свечечка встанет пред Богом, а встанет душа.
Душа моя, суетна суть твоя и суеверна,
Страшись же увидеть, прейдя роковые лета:
Не белой холстыней – корявыми кожами скверны
На вечные веки укрыта твоя нагота.
Восплачем же ныне, душа, о превратности мира –
О, как достоверна, прелестна его толковня,
Как велеобразны соблазны житейского вира!
Рыдаю, но верю: Господь воочает меня.
Не так ли рыдала, прозрев, о себе Магдалина,
Не этим ли плачем был праведный Иов спасён?
Давно иссушила их вежды могильная глина,
А нам уготован пред вечностью праведный сон?..
 

(«Плач»)

Сергей Синельников,

кандидат филологических наук

(«Православное слово», ноябрь 2007, Волгоград)