Текст книги "Лучшие слова – интонации"

Двойной день рождения

Его рука всегда лежала на ее плече.

– Роза! – возмущалась моя мама. – Тебя не раздражает? Я бы Сашу убила, если б он постоянно меня трогал!

Роза только смеялась в ответ. Бывшая выпускница единственной в Тбилиси женской гимназии, барышня-мимоза, как называли ее подруги, встретила своего принца в кино. Принц увез ее в Москву – учиться в педагогическом институте, а сам параллельно учился в военной академии. До получения им высшего образования Розе пришлось таскаться по богом забытым местам – военным городкам и казармам, где приходилось служить принцу.

Принца звали Мишей. Простой армянский парень с Авлабара (район в Тбилиси, где проживают армяне) окончил военную академию с красным дипломом! Начальник академии вызвал отличника к себе.

– Товарищ Теймуразян! – сказал генерал (или маршал – не знаю). – За образцовую учебу и отличную службу командование приняло решение рекомендовать вас в Генеральный штаб. Останетесь в Москве, поставим вас в очередь на жилье.

– Благодарю, товарищ генерал (или маршал), – ответил офицер. – Но у меня, авлабарского парня, всегда была мечта. Служить здесь.

Миша взял указку и на большой карте Советского Союза, которая висела у начальника академии на стене, показал на Армению.

– Вы хотите в Ереван? – удивился генерал-маршал. – Но это крест на вашей карьере. Там звание майора – потолок. А здесь вы сможете стать генералом.

– Спасибо, – просто ответил Миша. – Я всю жизнь мечтал служить Армении.

А потом вытянулся в струнку и поправился:

– Служу Советскому Союзу!

Годы спустя, встречаясь с однокашниками по академии на регулярных встречах выпускников, Миша шутил:

– Вы все тут генерал-майоры, и только я майор без генерала!

Никогда, ни одной секунды он не жалел о том выборе. Армения – его Родина.

Я так благодарна дяде Мише, что он не остался в Москве. Потому что мой папа в это время уже летел в Ереван – к новому месту службы. Их обоих уже ждали ордера на квартиры в одном подъезде: у дяди Миши на втором этаже, а у нас – на третьем. Иначе мы с Мариной никогда бы не встретились!

– Миша! Да отпусти ты Розу хоть на секунду! – просила мама. – У нас женский разговор!

Рука Миши в это время слегка поглаживала шею Розы, там, где шелковые кудри выбивались из тщательной прически с шиньоном.

Майор Теймуразян прославился не только отличной службой на благо Родины (а его знал весь Закавказский военный округ, у меня есть доказательства, расскажу как-нибудь в другой раз), но и талантом тамады. Многочисленные родственники, друзья и сослуживцы хотели видеть на своих свадьбах, именинах и крестинах только Михаила Геворковича и никого другого.

Только уважаемый товарищ Теймуразян знал, как надо напоить гостей и превратить празднество в нескончаемое веселье, после которого все обязательно скажут: «Ах, какую свадьбу Ашот-джан дочке отгрохал! В жизни столько не веселились!»

Миша знал миллион тостов, и каждый начинался издалека: от скромных красавиц с глазами ланей и тугими косами, от коварных князей и бедных юношей на горячих скакунах. Он стоял перед длинными столами, ломящимися от армянского гостеприимства, в одной руке высоко держал бокал, другая неизменно лежала на плече жены. Он говорил, пел, снова говорил, называя всех гостей по именам, – его знал весь город, и он знал всех, – затем, провозгласив тост, залпом осушал бокал! Гости вскакивали, подхватывали эстафету, выпивали вино, водку, коньяк, обнимались и не замечали, как кривилось лицо Миши и какие гневные взгляды он бросал на Розу: «Как ты посмела, женщина?!»

А она нежно улыбалась ему в ответ и качала головой: «Не злись, любимый, ты мне завтра спасибо скажешь». И, не обращая внимания на протесты Миши, выражавшиеся в особом пожатии ее плеча, стоило мужу отвлечься на секунду, как фокусник-иллюзионист, ловко подменяла бокал с вином или рюмку с водкой на сок или минеральную воду. А вокруг все восхищались: «Настоящий джигит Миша-джан! Столько пить и не пьянеть!»

А кумушки шептались: «Видели, видели, как он ее то по спине погладит, то за грудь ущипнет? Совсем стыд потерял, даже детей не стесняется!» И мало кто знал, что щипал Миша ватный протез, который изготавливали для Розы в специальном московском ателье, чтобы в Ереване меньше судачили о ее страшной болезни и операции.

Однажды Роза поднялась к моей маме на третий этаж.

– Света, – сказала она, – что-то грудь побаливает.

И, стесняясь, добавила:

– Посмотришь?

Нащупав опухоль, мама ахнула:

– Роза, милая, дорога каждая минута.

– Я боюсь, – сказала Роза.

Но если любят по-настоящему, то никакие изменения в теле, шрамы, увечья не повлияют на отношение друг к другу. Роза для мужа по-прежнему осталась желанной.

Однажды моей маме сделали операцию в области живота, папа в это время находился на войне. В Афганистане. Узнав про операцию, он написал маме (письма были единственной связью между моими родителями, когда папа был в командировках): «Светочка, ты теперь не сможешь носить открытый купальник?» Мама возмущалась: «Какой открытый купальник? Какое бикини? Мне уже за пятьдесят!» Но я видела, как ей было приятно, как блестели ее глаза! И она бежала на второй этаж показывать письмо Розе.

– Хулиганы какие! – смеялись подруги. Они любили, и их любили.

Родители моей подруги Марины Миша и Роза и на небесах тоже, я уверена, отмечают двойной праздник – два дня рождения сразу. С ними за столом сидят мои папа и мама. Сегодня у дяди Миши день рождения, а послезавтра – у моего папы. Дядя Миша, как самый лучший тамада всего Еревана, скажет тост, споет песню, папа подхватит. Родители смотрят на нас с Мариной. Мы им показываем своих внуков. Они улыбаются и ласково шепчут детские имена… С днем рождения, дядя Миша! С днем рождения, папа!

Жизнь продолжается.

Галина Гаврилюк

Родилась в 1983 году в п.г.т. Берегомет Черновицкой области (Украина). В 2007 году переехала в Испанию.

Увлекается психологией, философией, вокалом и хореографией. Интерес к поэзии и тяга к рифме появились еще в детстве, первые стихи – строки о любви – были написаны в начальной школе. Сегодня в творческой копилке Галины преобладают философские и лирические стихотворения.

Размышления о жизни и происходящих событиях, попытки осмысления того, что подвластно человеческому уму, привели автора к жанру элегии. Кроме того, пишет песни и оды.

Творческие ориентиры – Фёдор Достоевский и Тарас Шевченко, а из более поздних авторов – Иосиф Бродский и Евгений Евтушенко.

Публиковалась в альманахах Российского союза писателей. Номинант национальной литературной премии «Поэт года» и литературной премии «Наследие». В творческих планах – издание дебютного сборника стихотворений.

Сон

Сегодня мне приснился дом… Так редко сны о нем я вижу.

Как будто он не покидался никогда на годы… И на жизнь.

Как будто эта жизнь не исчезала. Слышу вслед: «Вернись»…

Но в неизвестность ухожу… Себя за это молча ненавижу.

Мне виделся во сне семейный стол со скатертью пречистой.

И детский смех… Такой далекий и такой счастливый он.

О, сколько жизни прожитой сейчас напомнил этот сон…

Те светлые мечты, которых нет уже у мысли серебристой.

И мамины глаза приснились мне, что провожали грустно…

Что мне вдогонку долго-долго машет. И дрожащею рукой

Благословляет в путь… И неустанной материнскою мольбой

У Бога просит быть всегда со мною. На душе так пусто

Там босиком бегу я по росе.

Куда-то иль за кем-то…

И сердце больно сжалось дважды – наяву и там, во сне.

Мне снился дом… В нем жизнь ушедшая приснилась мне…

Я буду ждать его опять, чтоб проводить душой согретой

Разговор в одиночестве

Позволь с тобой мне пообщаться, мама…

Забыв о том, что это все не сон…

Как будто нет в душе разбитой шрама,

Сердечками собьемся в унисон.

Целуя мысленно глаза твои так нежно,

Коснусь я прядей белых, словно снег.

И ты, как раньше, в детстве безмятежном,

Расскажешь сказку, ласковая, мне…

Ты расскажи, любимая, мне, как там…

Рассветы как встречаешь и закат…

А в твоем небе иногда бывают пятна?

А не боятся там вернуться в ад?

Сюда, где нет ни логики, ни смысла…

Где измеряют жизнь в коротких днях.

Где мрачными узлами вьются мысли,

Давно печалью прячутся в глазах…

Скажи, как не проснуться равнодушным?

Ни даром, как мы любим, ни взаймы

Никто «там» важным не сочтет и нужным

Ответы подавать таким, как мы…

Ты веришь, рассказать о чем, не знаю.

То ли в душе, то ли на сердце пустота…

Слезинку очень бережно рукой стираю.

Так научили… Остальное ерунда…

На миг хотя бы мне увидеться с тобою.

Не верится никак… Так рано почему?!

Понять, что нет уже тебя со мною,

Не в силах я еще… Потом пойму…

Прости, покой твой нарушаю, мама…

Поговорить хотелось так… Прости.

В душе так много накопилось хлама.

Во сне хотя бы рядом посиди…

Прости, моя хорошая. Прости, родная,

Что не имею власти я вернуть тебя…

Меня во снах моих вновь покидая,

Не дай покинуть радости себя.

За что люблю

За что люблю тебя? Не время, видимо, ответить.

Не знаю… Затрудняюсь отвечать особо громко…

Быть может, потому, что улыбаешься так звонко.

А может, просто невозможно было не заметить

Твоих ресниц, что обожаю я так нежно-нежно…

Столь искреннего взгляда твоего, что так пронзает.

Теперь любить тебя желание никак не исчезает.

Ты снова волосы поправишь столь небрежно.

И я опять снежинкою той белокурою растаю…

Ты страсть, что так удачно скрою, не заметишь.

Ты просто тем же подсознательно ответишь,

С тобою происходит что-то, четко понимая…

За что люблю тебя? Наверное, потом себе отвечу.

Быть может, удивлюсь причине столь банальной.

Любить за что-то, говорят, скорее нереально…

А я шепчу спасибо небесам за нашу встречу…

И небесам, и ангелу, что на плече моем неслышно

У силы сверху мне благословения так просит…

Я верю, он и в сложном выборе меня не бросит.

Ты выбором моим надежным станешь… Свыше…

За что люблю? За то, что ты становишься судьбою.

А я и не посмею возражать, любя неудержимо…

За годы те, что мне написаны, что так неумолимы,

Пройду с тобой дорогою, что в жизнь длиною.

Молитва

Не напоказ… Не так, как научили меня, Боже.

Возможно, даже неумело я сегодня помолюсь.

Спешу сказать о том, что душу так тревожит…

А позже, может быть, и остальному научусь.

Я попрошу того, чего так ощутимо не хватает…

Добра, которого все меньше с каждым днем.

О милосердии я попрошу, что часто исчезает,

Чтоб знать покой на сердце раненом своем.

Не осуди за то, что редко к небу обращаюсь.

Здоровья дай на дни мои, начертаны Тобой.

Ты видишь, как о боль я часто спотыкаюсь…

От зла неистовой Земли и от беды укрой.

Я про семью свою в молитве тихо вспомню…

В ней каждого своею милостью Ты береги.

Услышь слова простые просьбы скромной…

Тебя не забывать благодарить Ты помоги.

Еще я помолюсь за мир, что у людей отняли.

За встречу матери и сына… За конец войны.

Чтобы разлуки страшной больше не узнали.

Чтобы однажды все народы были спасены.

Прости за то, что жить примерно не умею.

Не отводи от сей мольбы небесных глаз…

Дай силы. Может быть, исправиться успею…

Не допусти, чтоб огонек хорошего погас.

Во имя человека

Не говорите «не люблю», когда любви вы просите в молитвах.

В противоречии себе упрямым нету логики и смысла тоже нет.

Зачем напрасно беспокоить небо, коль старания не с нами?..

Когда уже в который раз осознанно становимся себе врагами,

Все вместе временно пытаемся так просто получить ответ…

А как же так? А как же наша неотдача в монотонных титрах?

Не назначайте зависть столь коварной неразлучною подругой.

Она сжимает горло неустанно, больно. Душит угрызений ком.

Смотря в глаза помеченной мишени, ненависть в упор стреляет.

Но зависти от этого не меньше вовсе. Счет обратный нарастает.

Дай Бог нам всем как можно меньше знать о состоянии

таком. Дай Бог, чтоб человечеству земному не болеть таким недугом.

Прощать умейте. Злу безбожному вокруг себя не удивляйтесь.

Здесь ласковым родился кто-то… Позже нехорошим стал таким.

Не от добра звереют люди… Нет. Им жизнь сценарий пишет.

Не нам судить простых земных… Судить их будет сила свыше.

Нам важно всех суметь простить своим сознанием незлым.

Нам нужно выбирать между добром и злом. Не ошибайтесь…

Добра не ждите от других, когда оно вам незнакомо лично.

О, как удобно наслаждаться тем, чего уже не нужно отдавать!

Какое дело добрым всем до нашей неотдачи маловажной?

Так хочется пожить на свете жизнью беззаботной и отважной.

Как мало тех, которые умеют совестью поступки утруждать

Худую участь бренную добро обходит стороною безразлично.

Душе противоречить не пытайтесь, когда совесть судит строго.

Не спится, ибо голос шепчет: «Полюби и просто так прости…»

Нет, это не бессонница обычная. Так человека имя существует

А ведь так много неизвестных нам дорог судьба еще рисует…

Не стоит жить беспечно, будто нет конца у краткого пути…

Давайте верить мы не будем в то, что выбора у нас так много.

Ты смотришь мне в глаза

Ты смотришь мне в глаза… Знакомишься со мною…

А я шепчу тебе на ушко ласково: «Малыш, привет».

Приветствует тебя вокруг сей новой жизни цвет.

И солнышку так подружиться хочется с тобою.

А я никак не налюбуюсь счастьем, дареным судьбою…

А я не устаю судьбу свою благодарить в ответ.

Ты смотришь мне в глаза… Уверенность там ищешь…

И перед сном, и утром взгляд твой детский в них.

С надеждой в сердце трепетном, где мыслей нет плохих.

Тебя касаюсь я… Я слышу, как ты дышишь…

И хочется сказать, что будет хорошо все. Вот увидишь!

Я говорю… И улыбаешься ты мне. И страх притих…

Ты смотришь мне в глаза… Находишь в них защиту…

Я смело засмеюсь, малыш, и ты поверишь мне…

Я обниму тебя, и ты поверишь мне тогда вдвойне.

Мне научиться бы противиться недоброму визиту…

Недобрых обходить людей и рядом что мелькает свиту.

Я силы защитить прошу у Бога в тишине.

Смотрю в глаза тебе, Дитя… Спокойствие в них вижу…

Заплаканной щекой своею прикоснусь к щеке твоей.

Нет, зайчик, не пугайся вовсе нежности морей…

От счастья катится слеза. Я не предам и не обижу…

Я буду целовать любя, когда тебя в объятиях увижу.

Смотря в глаза мне, ты согреешься в любви моей.

Гаджимурад Гасанов

Проживает в г. Махачкале Республики Дагестан. Уроженец селения Караг Табасаранского района Республики Дагестан. Имеет филологическое образование. Является автором трех сборников рассказов и повестей на табасаранском языке: «Зайнаб», «След рыси», «Петля судьбы» (Дагестанское книжное издательство). В 2016 году в издательстве «Написано пером» (г. Санкт-Петербург) на русском языке издал сборник рассказов и повестей «Зайнаб». В 2017 году в издательстве «Современники и классики» (г. Москва) вышел двухтомник «Млечный путь Зайнаб. Зарра». В том же году в «СУПЕР Издательстве» (г. Санкт-Петербург) вышел 3-й том сборника рассказов и повестей «Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада». В 2020 году в Интернациональном Союзе писателей (г. Москва) опубликованы романы «Тайна Дюрка» и «Жажда Дюрка». В альманахах, журналах «Российский колокол», «Золотые пески Болгарии», «СовременникЪ», англоязычном журнале Dovlatoff Издательского дома Максима Бурдина напечатаны десятки рассказов, отрывки из повестей, романов. В Ялте на конкурсе «Ялос-2017» за книгу «Зайнаб» присуждено 3-е место в номинации «Прозаическое» с присвоением звания «Лучший писатель года».

Интернациональным Союзом писателей за выдающиеся заслуги в области литературы Гасанов. Г. Р. был выдвинут на получение Московской литературной премии по итогам 2017 года. А в 2020 году стал финалистом Московской литературной премии. Романы Г. Гасанова «Тайна Дюрка», «Жажда Дюрка» стали финалистами Лондонской литературной премии 2020 года. За внесение значительного вклада в развитие литературы, искусства России, ближнего и дальнего зарубежья Г. Р. Гасанов в 2021 году награжден ИСП орденом Святой Анны.

Наргиз

Повесть

Ночь перевалила за вторую половину. Запели первые петухи. Наргиз не спалось. Сон давно покинул ее. Под утро наконец, уставшая, измученная, впала в дремоту. Ее сознание сразу погрузило в страшный сон. Перед ней, свиваясь канатом, скрежеща чешуями, извиваясь кольцами, оттягивая голову назад для нападения, стала огромная гадюка. При малейшем ее шевелении змея, угрожающе шипя, делала атакующие движения головой. Уставившись на нее немигающими глазами, гипнотизировала. Наргиз не смела отвести от нее взгляда. Приподнимаясь на хвосте, тыча воздух черным раздвоенным языком, змея все дальше оттягивала голову назад, чтобы расстояние между ней и жертвой преодолеть молниеносной вспышкой удара. Немигающим взглядом заглядывала в глаза Наргиз, угрожающе шипя, отнимала волю. Когда змея сделала молниеносный бросок вперед, Наргиз вскрикнула, защищая лицо ладонями. Вскочила с постели, понеслась. Очнулась, балансируя одной ногой на подоконнике второго этажа дома, другой свисая в огород.

Заплакала. Промокшая ночная рубашка влажной кожей прилипла к телу. Наргиз из темного угла спальни все еще преследовал смертельный страх. Присела на подоконник, вся трясясь. Неслушающейся рукой перекрутила фитиль керосиновой лампы, стоящей на табуретке. С себя под ноги стянула ночную рубашку. Из шкафа достала, через голову надела свежую. Сменила простыню, подушку, постель накрыла другим одеялом. Бормоча слова молитвы, снова легла в постель. Зажмурила глаза, стала считать до ста. Со спины перевернулась на левый бок, с левого бока – на правый бок. Легла на спину. С нее пот стекал ручьями. Неужели заболела? Встала, поменяла постель. Сколько ни читала молитв, так и не успокоилась.

Бледный лик луны, необычно светясь, заглядывал к ней в окно. Наргиз широко раскрытыми глазами уставилась на него, неосознанно изучая темные пятна на нем. Луна опускалась на крышу холодным медно-серебристым диском. Лунный свет отражался в ее глазах, вызывая в сердце смутные воспоминания. В чувственном сердце Наргиз, как клубки черных змей, клубились черные думы, очерняя ее пропащую душу. С тех пор как ее любимый Расул женился на ее лучшей подружке, она потеряла всякий интерес к жизни. Горькие думы ворохом нахлынули на нее, терзая душу. Выклевывали из нее все живое, что там осталось.

Вскрикнула:

– Почему вдруг все беды, обойдя всех моих подруг, ищут только меня?!

Отец Наргиз Эстенгер, будучи еще холостым парнем, на весь округ прославился задирой, драчуном. Женитьба, рождение детей, роль главы семьи не образумили его. На одной из сельских свадеб напился, смертельно обидел соседа, своего ровесника. Подрался с ним. Этого стало мало. Прибежал домой, выскочил с кинжалом, незаметно напал сзади, вонзил обидчику в спину клинок по самую рукоятку. Отца осудили, сослали на каторгу в Сибирь, в одну из исправительных колоний усиленного режима. Восемь лет семья не получала от него никаких вестей. Недавно Наргиз получила от отца весточку, что его из Сибири этапом отправили в исправительную колонию, находящуюся на Соловецких островах. Там, Наргиз слышала, держат самых матерых убийц и негодяев, которым назад возврата нет.

Не успели раны Наргиз, нанесенные отцом, зарубцеваться, как мать в семью принесла очередную беду. Через три года после осуждения отца мать, работающая на сельской пекарне, загуляла с пекарем, понесла от него ребенка. Вскоре ее позор стал достоянием всего села. Сожитель матери на одной из посиделок спьяну сболтнул о своих похождениях с ней. Эта весть за считанные минуты облетела все село. Дрогнуло сердце Наргиз, обливаясь кровью. Со стыда за мать не знала, куда деться. На время забросила школу. Мать бросила работу, отгородилась от всех.

Мать родила ребенка, затаившись от дочерей в коровнике. Роженица на новорожденного даже не взглянула. Отворачиваясь от пищащего ребенка, закинула его в кормушку, набросала сверху сена, надавила. Задушила. Быстро придумала, как и избавиться от трупа младенца. Еще не остывший комочек завернула в окровавленную простыню, бросила в плетеную корзину для навоза. И вместе с навозом вынесла на сельскую свалку. Вырыла там яму и закопала.

Сельские собаки, почуяв запах мертвечины, потянулись на навозную свалку. Вскоре устроили душераздирающий вой, свару. Не выдержав воя собак, вытягивающего душу, несколько мужчин, ругаясь, направились на их сборище.

Когда мужчины разогнали сгрудившихся собак, увидели, что их с утра привлекло на свалку. Около ямы, вырытой в навозной куче, лежал обглоданный сельскими собаками новорожденный ребенок. Сельчанам не пришлось долго разгадывать, чей ребенок, чьими руками совершен этот чудовищный акт. Следователи, вызванные из районного отдела внутренних дел, с председателем сельского совета прямо направились в нужный двор.

Преступница сразу признала свою вину. Мать Наргиз в гробовом молчании, на глазах детей, сельчан, собравшихся во дворе, в наручниках уселась в милицейский воронок. Не выронила слезинки. Даже не попрощалась с ревущими дочерями.

На вынесение приговора суда не пригласили даже старшую дочь. Суд не принял во внимание, что у подсудимой в семье без родительского попечения остаются три малолетние девочки. Преступницу осудили на восемь лет. Сослали в колонию строго режима.

* * *

Этот позор матери стал темой многодневных обсуждений, дискуссий на сельском годекане, роднике. Скоро преступление детоубийцы, ее тюремное заточение стали уходить с переднего плана повестки дня сельчан. Их стали волновать другие темы, проблемы села. В селе начали забывать про горе осиротевших детей.

Но с того позорного для матери дня в селении, в школе Наргиз с младшими сестрами стали своего рода изгоями. Наргиз хорошо училась. Училась в десятом классе. У нее была заветная мечта: после окончания десятого класса поступить в Дагестанский государственный университет. Но после случившегося с матерью свою мечту об учебе похоронила. В семье она оставалась единственной кормилицей. Теперь ей надо было думать не о себе, а младших сестрах. Наргиз совсем бросила школу. И младшие сестры перестали учиться. В школе они не вытерпели издевательств сверстниц. Председатель сельского совета пожалел бедную семью, принял Наргиз уборщицей административного здания, Дома культуры, клуба.

С младшими сестрами Наргиз в селении из детей никто не играл. С их семьей мало кто общался. Наргиз тяжело переживала позор матери, положение семьи. Она, в противоположность матери, была очень ответственной, воспитанной, милой, отзывчивой на чужую беду. Девушка выше среднего роста, белолицая, голубоглазая, с тонкими чертами лица, тонким чуть вздернутым носом и изумительным вырезом ноздрей. Губы были средней толщины, но с красивым вырезом и вишневым отливом. Она у многих сельчан, особенно молодых людей, вызывала симпатию к себе, душевную теплоту. Наргиз считалась одной из самых видных невест в селении. Но поведение матери, ее судимость всех потенциальных женихов оттолкнули от ворот дома с клеймом. Даже Расул перестал видеться с ней.

Со дня посадки отца прошло шесть лет, со дня осуждения матери – три года. Сегодня Наргиз исполнилось ровно двадцать четыре года. Ее ровесницы все замужем. Некоторые имеют по два-три ребенка. А она обречена на одиночество.

Рассветало. Наргиз сидела у окна. Была мрачнее грозовой тучи. Из окна, озаряемого лунным светом, просматривались село, весь южный склон холмов, караваном уходящих за край села.

– О Аллах, – отчаянный вздох вырвался из груди, – неужели моя будущность будет такой же черной, как жизнь моих непутевых родителей?

В животе кольнуло. Комок, катаясь по желудку, выступая вверх, обрастая шипами, застрял в горле.

– Двадцать четыре года! Столько прожитых лет! И вся жизнь моя катится под гору! Какая серость! Туман в голове. Сердце угасает в груди… Навечно бы забыться!

От комка с шипами, застрявшего в горле, стала задыхаться. Лицо исказилось в гримасе, противно задергалась одна щека.

– Помню, покойный дед приговаривал: «Если у тебя есть друг, тропа, ведущая к твоему дому, никогда не зарастет травой». Дед, были друзья, но как только я попала в беду, все они растворились! Даже Расул… Какая тут, к черту, тропа? Тропа, ведущая к нашему дому, давно заросла. В селении при встрече со мной женщины начинают шептаться, что я прекрасна и сердце у меня золотое. Но как только поворачивают за угол, тут же с первой встречной принимаются перемывать все кости. Скажи, кто при таком клейме осмелится переступить порог нашего дома? Мы прокляты навечно… Мало от кого дождешься слова поддержки, утешения. Мало кто протянет руку помощи. За что такое наказание? В чем и перед кем мы с сестрами провинились? Все шарахаются от нас… Хоть бы один из учителей поинтересовался, почему я, мои младшие сестры перестали ходить в школу! Неужели никто не понимает, что я тоже, как мои сверстницы, хочу жить? Хочу любить, ни от кого не прячась, ходить на родник, на девичники. Имею право веселиться, с кувшином за плечом по узкой тропе пробежаться на родник, секретничать со сверстницами. Хочу жить элементарной человеческой жизнью!.. А что в итоге получается? Когда в селе молодежь веселится, я на нее воровато смотрю из-за угла. Когда мои сверстницы покидают родник, воровкой иду по воду. Когда сельская молодежь идет в клуб на концерт, в кино, просто так, поболтать, я за ними пугливо подкрадываюсь. О Аллах, за что Ты меня наказал так? Я делаю все возможное, чтобы содержать сестер. Кормлю их, одеваю, обуваю. Но они лишены самого дорогого, что у детей есть, – учебы в школе, веселого детства. Не бывает дня, чтобы нас в селе кто-то не обидел… Я умираю от тоски, одиночества. О Аллах, умоляю, помоги, защити нас! Прошу Тебя, дай мне десятую толику того счастья, которым наделил сельских девчат!

Когда все эти мысли роем пчел посетили Наргиз, ей так стало жаль себя, что с глаз струями потекли горячие слезы. Легла на постель, зарыдала. Чтобы не зареветь на весь дом, не вспугнуть сестер, ладошкой зажала рот. А сестры не спали. Обнявшись в постели, тоже рыдали. Горькие слезы крупными горошинами просачивались между пальцев Наргиз, в белесом свете луны светящимися шариками катились по щекам. Ей не хватало воздуха, ее душили слезы. Она не смогла сдержать рыдания и заголосила на весь дом.

* * *

Наргиз, хороня себя, просидела бы до утра у подоконника, но к рассвету со стороны соседей к ней в окно кто-то постучался. Наргиз застыла. Сердце со страху упало в пятки. Стук повторился. Привстала на трясущихся ногах, перекрутила фитиль керосиновой лампы и с ней в руках боязливо заглянула в окно. За окном маячило испуганное лицо дочери соседки Пери. Наргиз приоткрыла раму.

– Тетя Наргиз! – захлебываясь в слезах, заговорила девочка. – У моей матери жар… Она просит, если можешь… – заметив слезы на глазах Наргиз, девочка совсем потерялась. – Если не боишься… – сглотнула слюну, – на арбе, запряженной волами, просила отвезти зерно на мельницу. Там брат… Он со вчерашнего вечера ждет зерно… Мама сказала, чтобы тебе не было страшно, напарницей взяла и меня…

– Бедная тетушка Пери! – Наргиз тыльной стороной ладони украдкой стала смахивать с глаз слезы. – Где она могла так простудиться? Конечно, лапочка, на мельницу поведу арбу. А ты, солнышко, оставайся с больной матерью. Приготовь ей чай с молоком, напои им. За меня, милая, не беспокойся… Я не боюсь темноты… Кого же мне бояться, если не только сельчане, но и черти нас сторонятся?

Накинула на голову косынку, на плечи плащ. На ходу предупредив сестер, чтобы закрылись, выскочила во двор. Сердце Наргиз встрепенулось: «Неужели это судьба? Встречусь с Расулом?»

Расул два месяца назад развелся с женой, с их одноклассницей. Наргиз с Расулом с младших классов нравились друг другу. Вместе ходили в школу, возвращались со школы. Все одноклассники знали об их сердечной тайне. Но после случая с матерью Наргиз отказалась встречаться с Расулом. А тот, когда Наргиз отказалась с ним встречаться, обиделся. И в отместку сразу же после окончания школы женился на однокласснице, которая тоже была влюблена в него.

«Пути господни неисповедимы! Спустя столько лет вот я с ним вновь встречусь. – Наргиз так разволновалась, что взмокла вся. – Интересно, каким он за это время стал?»

В арбу, стоящую во дворе тетушки Пери, Наргиз запрягла волов, привязанных под навесом. Сложила мешки с зерном, предусмотрительно накрыла брезентом. Повела арбу. Сначала волы плохо слушались Наргиз, а когда вышли за село, послушно последовали за ней.

С горных вершин дул холодный ветер. Отяжелевшие от влаги тучи, скользя по гребням хребтов, устремлялись с запада на село. В горах загрохотал гром, засверкали молнии. Вспыхивая зигзагами, с небосклона неслись к земле. Били в пики гор. Наргиз со страху вздрогнула, жмуря глаза. Ветер впереди себя гнал одиночные крупные капли дождя, которые, падая с небес, пузырясь, лопались на дороге.

Разгоревшийся ветер, нещадно хлеща Наргиз по лицу, вместе с каплями дождя слизывал со щек слезы. Первые капли забарабанили о дождевик, трепещущий на плечах. Отскакивая от него пульками, падали под ноги, разбиваясь на мелкие крупинки. Холодный ветер залетал под капюшон, трепал волосы, срывал резкими порывами с губ дыхание. Еще не рассвело. Набегающие с гор тучи сгущали утренний сумрак. Наргиз ощупью управляла волами, чтобы арбу не занесло на обочину дороги.

Тучи, несясь по верху горных вершин, свирепо наскакивали друг на друга. Из них с яростным треском выскакивали снопы молний, затем раздавался оглушительный гром, который, отражаясь в горной долине, гремел так сильно, что казалось, в реку обрушиваются вершины скал.

Не успела Наргиз остановить арбу возле мельницы, зарядил такой ливень, что поглотил утренний рассвет.

* * *

В полутьме мельницы тускло горела керосиновая лампа без колпака. Наргиз сперва не узнала Расула в дверях, припорошенного мукой с головы до ног. Расул за руку завел ее в мельницу, помогая снять дождевик, мягко заговорил и заулыбался. Его горячее дыхание обдало ее щеку. А когда его пальцы прикоснулись плеч, дрожь прошла по всему телу, подкосились ноги. Вскружилась голова. Она, смущенно улыбаясь, отводила от него взгляд. Расул как глянул в глаза Наргиз, понял, что его любовь к ней не прошла. Теряя дар речи, подвел девушку, усадил на табуретку перед горящим очагом. Когда рука Расула еще раз нечаянно прикоснулась плеча Наргиз, она совсем растерялась.

– Расул, – пересохло горло, – твоя мама с простудой слегла в постель. Меня попросили…

– Спасибо тебе, – задрожал его голос, – Наргиз… Выручила. А то я уже не знал, что делать. Ты осваивайся тут… А я, – от ее лица не смея оторвать взгляда, – мешки с зерном занесу под крышу, пока не промокли.

Расул быстро управился с мешками с зерном. Забежал в мельницу, отряхиваясь от дождя.

– Хвалю тебя, Наргиз, за смекалку. Догадалась укрыть мешки непромокаемым брезентом. Иначе бы промокшее зерно жернова не стали размалывать.