Текст книги "Психология семейных отношений"

Но непосредственное соседство России с Европой, наполненной войнами, миграциями и преобразованиями, делало ее страной, открытой для проникновения на ее территорию волн «жидких» структур. Для пассионариев[8]8
  Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – М., 1994.


[Закрыть] Европы Россия была открытым полигоном реализации их активности. Исторически в России сложилась двуслойная система общества. Был базовый устойчивый слой крестьянства, сохраняющего общинность и родовые традиции. И были приживавшиеся в России мигранты-пассионарии – носители наиболее радикальных идей и схем жизни, заимствованных из западного опыта. Не всегда это были завоеватели, а чаще добровольно приглашенные распространители европейских знаний и умений, исполнители функций, непривычных для самих россиян.

Такую роль выполняли в России приглашенные князья, вместе с их дружинами. Общины приглашали и нанимали власть. Таково было приглашение новгородцами Рюрика и затем, по сути, добровольное подчинение населения, как его потомкам, так и конкурирующим князьям, согласным принять на себя защиту населения и функции управления общиной. При утверждении нового князя дело, конечно, не обходилось без крови и погромов. Но речь шла, скорее, не о военном подчинении народа, а о кровавых конфликтах между претендентами на трон – часто между братьями. Вещий Олег убил бывших своих и рюриковых соратников Аскольда и Дира, захвативших власть в Киеве, и занял их пост. Владимир Красное Солнышко убил своих старших братьев, занял княжеский трон и заменил религию Руси, принародно свергая статуи богов и убивая общинных жрецов. Население достаточно отстраненно взирало на эти конфликты и принимало новых князей после убийства старых. Князья принимались на власть, но порой и изгонялись с трона, если они не соответствовали своей роли или если находился более решительный претендент на власть.

Спокойное и терпеливое отношение, как русских, так и других малых этносов России к государственным переворотам является глубинной чертой российского менталитета. Власть государства не прорастала из глубин народа, а надстраивалась над народом, импортировалась извне вместе с опытом борьбы за эту власть и опытом государственного управления. Народ принимал структуры власти, занимая по отношению к ним позицию скрытого противостояния.

Достаточно стабильный «жидкий» слой общества сложился в России после Петра I, открывшего широкий путь пассионариям в российское дворянство. До этого роль верхнего слоя принимали на себя то наемные княжеские дружины, то христианские иерархи и проповедники, распространявшие по Руси импортную идеологию. Почти триста лет такую организующую и властную роль, но конкурентную европейскому влиянию, держала на себе Орда, с ее войском. Победа Ивана IV над Казанью освободила претензии на организацию пассионарного слоя и вскоре привела к пришествию поляков, долгой войне за трон, к серии убийств всех претендентов на царство, начиная с юного Дмитрия Ивановича, и кончая казнью трехлетнего Ивана – сына Лжедмитрия.

Пушкинская ремарка в «Борисе Годунове» – «народ безмолвствует» – выражает основную черту реагирования народа на потрясения в сфере государственной власти. Гибель семьи Николая II является одной из популярнейших тем постсоветского периода. Но таким, же убийством предшествующих коронованных особ было отмечено и само воцарение романовского дома на переходе от XVI к XVII в. Затем кризисы власти следовали на каждом переходе столетий. Переход к XVIII в. был ознаменован отстранением Софьи, казнью стрельцов, глубочайшей реформой всей системы государства. Петр I повернул Россию к Западу, сделав то, что за сто лет до него не удалось сделать Лжедмитриям. На переходе от XVIII к XIX в. еще один поворот к Европе был предпринят Павлом. Готовилась новая реформа религии, соединявшая Россию с католичеством. И было очередное убийство царя, мало затронувшее чувства народа.

Двухуровневая организация российского общества с отчуждением народа от событий, происходящих во властных структурах, может привести к мысли, что на одной территории сосуществуют два общества со своими событиями и интересами. Тогда нам стала бы понятной та выжидательная пассивность, которую проявляют россияне в реформах власти конца XX столетия. Однако все же мы имеем дело не с двумя, а с одним субъектом. И строение этого социального субъекта вполне органично.

Заметим, что функциональная организация социального субъекта России логично соответствует психофизиологической организации индивидуального субъекта. Достаточно стабильный и не склонный к реформированию общинный базис подобен по своей функции базисной системе физиологических процессов организма. А подвижный «жидкий» слой общества функционирует как уровень когнитивной психической деятельности. Психика – управляющая и ориентировочная деятельность. Здесь формируются и проверяются новые схемы действия. На подвижном уровне субъекта происходит острая конкуренция между апробируемыми схемами и структурами деятельности. Но постоянное изменение и развитие этих действий на психическом уровне практически не меняет базисной физиологической цикличности организменных процессов, над которыми надстраиваются новые схемы деятельности. Базисный уровень и социального, и индивидуального субъекта инертен по своей внутренней организованности и сохраняет ее, несмотря на бурные события в психической сфере. Жизненность базисной структуры организма определена его исторической связью с природой, логика которой закреплена в подсознании и в системе внутренних связей народа. Осмысленные и опробованные на психическом уровне действия часто не получают своей физической реализации и изгоняются как неадекватные. Такова типичная судьба представителей «верхнего» слоя России, нередко вынужденных либо погибать, либо эмигрировать со своими программами и схемами деятельности.

Когнитивный характер пассионарного слоя России определяется не только его подвижностью и способностью апробировать новые схемы государственного бытия. Этот слой постоянно поддерживает себя через внешние контакты с другими культурами, через образование и познание новых современных схем жизни. Когнитивные процессы организма – это действия, организующие свою логику через взаимодействие с внешним миром. Известная «гипотеза уподобления» А.Н. Леонтьева раскрывает процесс познания как подстраивание логики психических действий к строению внешнего пространства вещей[9]9
  Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. – М., 1981.


[Закрыть]. Образование и контакт с другими культурами является необходимым условием постоянного поиска новых форм жизни.

Также, целостность двухуровневого субъекта России определена принципом организации деятельности как биполярной системы. Деятельность – это процесс взаимодействия как минимум двух функциональных субъектов – исполнителя и потребителя. Между ними распределяются функции организаторов деятельности. Организатором мотивов деятельности является потребитель, задающий деятельности ее энергетику и направленность. Потребитель задает смысл деятельности, определяет своим существованием ее целевую основу. Исполнитель же организует процесс в направлении потребителя, получая от него смыслы и мотивацию деятельности. Совмещение функций потребителя и исполнителя деятельности в одном человеке – это особый уровень организации деятельности. В нормальных ситуациях эти функции распределены между людьми, что отражает естественную социальную природу деятельности.

В этно-родовой системе субъектом деятельности выступает община как целостный организм, детерминируемый природной средой. Организующую роль потребителей деятельности в родовой системе выполняют, прежде всего, женщины и дети как центр матриархальной семьи. Потеря стабильности родовых систем в Европе в большой мере была связана с разрушением в них стабильной функции женщины как центра клана, т. е. центра рождения рода, задающего направленность социальной жизни. В компенсацию этого роль потребителя активности частично приняла на себя церковь, организовавшая направленность деятельности на достижение внеземного счастья. Но наряду с идеальным загробным миром, роль центра притяжения активности приняли на себя новые земли и страны, как бы ждавшие рыцарей и завоевателей, обещавшие им реализацию смысла их жизни.

Одной из таких привлекательных стран стала для пассионариев Россия – страна, открытая для проникновения, реализации планов и замыслов. Россия не противопоставляла пришельцам своих концепций и схем управления, а наоборот, принимала их в роли князей, проповедников и реформаторов. Местное население без жесткого сопротивления подчинялось новым идеям, позволяло проводить на себе социальные эксперименты. Отношения России с Западом, а затем и отношения дворянского и крестьянского сословия несут в себе такой же элемент взаимной любви и противостояния, что и отношения женщины и мужчины[10]10
  Шабельников В.К. Взаимоотношения европейского и азиатского менталитетов как отражение глобального «таяния» социальных структур // Восток-Запад: диалог культур: сб. – Ч. 1. Доклады и выступления 2-го междунар. симпозиума. – Алма-Ата, 1996.


[Закрыть]. Россия – это извечный объект покорения для западных пассионариев и источник соблазна реализовать себя.

Два слоя российского общества – дворянство и крестьянство – сформировали у себя два качественно различных типа психологии, две стратегии жизни и две разных системы ценностей. Одни реализовывали в России свои напряжения, планы и замыслы, видели в ней страдающую женщину и мать, зону приложения смысла жизни. Другие терпеливо позволяли производить над собой эксперименты и реформы, подчинялись насилию, гордились своим страданием. Дворяне и интеллигенты создавали мифический культ народа, не вполне понимали жизнь этого народа, но стремились его спасать и погибать за него. Вначале ради величия России создавалось и крепло самодержавие, затем ради той же «спасаемой» России и ее «несчастного» народа фанатики кидали в царя бомбы. На смерть шли «за царя и отечество» и против царя, но ради отечества. Народ с недоверием и без особого восторга наблюдал этот фанатизм, живя своими интересами, обычно далекими от идеалов социального экспериментирования.

Можно сказать, что в ментальности россиян сформировались два качественно различных архетипа, находящихся в состоянии стабильного, но противоречивого взаимодействия. Один – архетип, сформировавшийся в позиции дворянского сословия. Это архетип, выдвигающий служение народу и отчизне на роль смыслового вектора деятельности. Народ выступает здесь не как конкретные материальные жители, а Отчизна не как конкретная система государства. Народ и Отчизна – это идеальные образы, наполненные особым смыслом. Функция этих образов – эмоционально-мотивирующая, т. е. организующая не столько технологию выполнения деятельности, сколько ее мотивацию и энергетику. Образы Отчизны и Народа, по их мотивирующей функции в жизнедеятельности, соответствуют образам Бога, Грааля или «земли обетованной» в психологии западного человека.

Функция русского образа народа связана с психологическими особенностями православия. В отличие от западных европейцев, выступавших распространителями идеи Христа и ощущавших с ним довольно панибратские отношения[11]11
  Августин А. Исповедь. – М., 1997.


[Закрыть], русские люди приняли христианство как внешнюю силу, пришедшую через огонь и мечи дружин князя Владимира. В народе живет память о крещении Руси: «Путята крести мечом, а Добрыня – огнем». Бог и сегодня кажется русским более грозным и суровым, чем добрым и страдающим. Бога чаще принято бояться как грозного отца, а обращаться с просьбами – к Богоматери как посреднице, заступнице от его суровой воли.

Снижение страдательной (по сути, женской) функции образа Бога в российской религиозности компенсируется переносом психологической функции потребителя активности на образы «народа» и «Матери-отчизны». Если воинствующие пассионарии Европы несли как основу смысла образ распространяемого Христа, то пассионарии России несли в себе образ защищаемого и спасаемого ими народа. Народ, в слиянии с образом Матери-родины, занял место мотивационного центра, вдохновляющего личность на подвиги и жертвы. К народу как главному смыслу своего творчества обращались А.С. Пушкин, Л.Н. Толстой, Н.А. Некрасов и другие выдающиеся деятели России. Народность стала в русской культуре критерием высшего качества творчества. Даже реальность своего бессмертия и поэты, и воины видели не в слиянии с неземными силами, а в памяти народа. Ради пользы народа, а не ради нахождения Грааля совершались путешествия и открывались земли. Идея спасения народа была мотивирующей силой и в действиях революционеров XIX–XX столетий.

Иной архетип, сформировавшийся в сознании и подсознании самого народа, связан с сохранением общинности. Жизнь крестьян была построена на мифах прежнего языческого мира, наполнявшего природу образами духов, леших, водяных и домовых. Природа имела над деревней те же властные функции, что и тысячи лет назад. Природа была реальной властью, с ее ливнями, засухами или морозами. От гнева или милости природы зависели урожаи, наводнения, голод и эпидемии. Христианскому Богу следовало молиться как главному над природой, но вовсе не как носителю смысла жизни. Помолившись, нужно было еще и поколдовать, попросить помощи у бабки-заклинательницы. Смыслы жизни продолжали создаваться реальной не разрушенной общиной. Община была посредником между природой и народом, делила с природой реальную власть над человеком. Община мотивирует радостями праздников, защищает и воспитывает. Это существенно отличает структуру мотивов россиян от организации личности западного протестанта, строящего систему смыслов на индивидуальном контакте с Богом как ближайшим другом и отцом.

Идеи сегодняшней перестройки созревали с ориентировкой на западный образец личности, индивидуалистической и стремящейся к реализации своей автономной субъектности. Американский тип общества, уничтоживший базисные структуры индейских общин, не содержит в себе образцов естественной коллективной субъектности. Распределение субъектных функций между различными общественными группами – это война национальных мафий и корпораций. Для личности предлагается образец полностью автономного субъекта, не детерминированного реальной ролью человека в структурном звене социального субъекта.

Личность общинного россиянина несет в себе те черты, которые он приобрел как носитель своей функции в строении социального субъекта. Прежде всего, это способность к страданию и состраданию. Это доброта и беззащитность, способные активизировать заботу и породить мотивы помощи народу и защиты его. В базисе социальной системы такие черты присущи детям и женщинам, как потребителям и мотиваторам общественной деятельности. «Простой человек» и в условиях рынка сохраняет в себе черты детскости, ожидая от государства патронажных функций и заботы о себе.

Страдание – это функционально необходимое качество русской души. Это боль нереализованной мощи и непонятой глубины. Страдание – мотив переживаний народа и при социализме, и в годы перестройки конца XX в. Страдание от несправедливой власти в России более предпочтительно, чем потеря права на это страдание. Страдание объединяет нас. Страдание – это наше право на заботу и любовь. Любить и жалеть – это народные синонимы России. В христианской мифологии сходные черты присущи как страдающему Богу, так и святым, получившим ореол святости через перенесенные ими страдания. В России же это функциональные качества народа.

Община противостояла барину, чиновнику или комиссару своей реальной организацией. Община сохраняла базовые ценности семьи, рождения детей, святость традиции. Она не противостояла индивиду как чуждая реальность. Община противостояла власти, воспринимая ее столь же отчужденной и загадочной как власть природы, Велеса или Перуна. Власть чиновника была опасна, но не столь реальна как власть природы. Государственную власть легко было обманывать, поскольку она мало понимала логику лесной и деревенской жизни. Нужно было лишь демонстрировать к ней уважение, но от нее можно было укрыться в лесу, спрятаться в знакомой местности.

Одним из архетипов русского подсознания является ощущение враждебности власти, представление о противостоянии власти и народа: «Власть всегда обманывает нас, во главе государства стоят нечестные чиновники». Рассказать анекдот о глупости царя или генерального секретаря, посмеяться над властью – всенародная радость и удовольствие. Это и восстановление справедливости, и укрепление единства общины через противостояние противнику. Способом демонстрации общинности при социализме было подворовывание государственного имущества. Государство – это безликий барин, который присваивает наш труд. Надо украсть у него хоть малость и поделиться с соседом. Участие в обворовывании производства – это не способ наживы, а подтверждение своей принадлежности к «нашим», к простому народу, а не к прислужникам власти. Это инициация вхождения в трудовую общину.

Отношение русских к власти на самом деле – не безразличное, а заинтересованное. Это особый интерес – интерес зрителя. Всегда сохраняется оппозиционность, а претендент на власть может рассчитывать на широкую поддержку, выступая «в защиту страдающего народа». На этих архетипах получили народную любовь С. Разин и Е. Пугачев, с опорой на эту нелюбовь пришли к власти В.И. Ленин и Б.Н. Ельцин. Политики завоевывают расположение народа, обрушивая жесткую критику на предшествующих властителей, выступая от имени страдающего народа против его угнетателей.

Архетипы верхнего слоя и народа имели разную организацию образа времени. Архетип крестьян не был основан на организующей его линейной перспективе судьбы. Перспектива событий во времени определялась природой и согласованными с нею ритуалами работ и праздников. Жизнь текла циклично: весна, лето, осень, зима. Сев, страда, урожай. Стабильность этого цикла нарушалась лишь войнами, да катаклизмами барских реформ. Языческий мир двигался по кругу, как аристотелевская вселенная. Все течет, но по сути ничего не изменяется. Циклы – основа стабильности. Отсюда – мудрость терпения. Стабильная цикличность мира определяла уверенность в завтрашнем дне. Стабильность была ценностью жизни, более значимой, чем погоня за модой, богатство и самоутверждение. Крестьянские мифы несли в себе память о бездумно разбогатевших и бесследно исчезнувших пассионариях общин. Община не терпела имущественных различий, отвергала богатеев как «мироедов».

Верхний слой общества не имел круговой стабильности, заданной цикличностью природы. Этот слой был отчужден от природы историей своей судьбы и миграции. В этом дворянство несло в себе историю западной Европы. Дворянство России стремилось создавать подобие общин в виде клубов и дворянских собраний. Салоны даже имели свою матриархальную основу, изображенную А. Грибоедовым и Л. Толстым в образах княгини Тугоуховской и Анны Шерер. Роль этих женщин – оценщиков успехов и достоинств – была подобна функциям женщин общины. Но цикличность дворянских ритуалов все же не обеспечивала стабильного мотивирования деятельности. Устойчивость деятельности обеспечивалась формированием линейной перспективы жизни.

Линейные представления охватили европейскую цивилизацию вместе с разрушением стабильных родовых систем. На смену прежнему циклическому времени пришли образы прогресса, эволюции, развития. Христианство культивирует идею изживания греха и образ линейности истории, заимствованные у иудаизма. Жизнь нужно направлять к будущему, к Богу, к избавлению от сил «темного прошлого». Идея продвижения во времени придает смысл жизни человека, вырванного из мотивирующих влияний родовой общины. Распад системы цикличного мотивирования деятельности компенсируется устремленностью к идеальному будущему. Цикличная структура деятельности развертывается в линейную, с заданным вектором на достижение «светлого будущего».

Взаимодействие между линейной организацией жизни верхнего «жидкого» слоя России и цикличной структурой деятельности народа породило типично российское противоречие. Дворянам, а затем интеллигентам и революционерам казалось, что народ спит, что он не стремится к прогрессу и просвещению. Крестьян нужно было будить и просвещать, звать к светлым идеалам. Линейная структура дворянских архетипов стремилась развернуть и размотать цикличную структуру деятельности общины. Линейные архетипы подпитывались опытом Европы, заимствуя в западной культуре схемы и идеалы: просвещение, республика, экономические реформы, революционная философия.

Российское дворянство строило перспективу жизни, мотивируемую идеей служения народу и государству. Устойчивость деятельности нуждалась в долгой перспективе развития государства. Но к XIX в. обширная Россия была построена, а без развернутой линейной перспективы «жидкому» слою общества жить было нечем. Для дворян фиктивная перспектива создавалась усложнением иерархии служебной лестницы, введением длительной череды чинов, усилением различий дворянских званий. И это уже было показателем кризиса линейной организации деятельности. Угасание основной деятельности по развитию государства не могло компенсироваться искусственной перспективой «продвижения по службе».

В течение всего XIX в. шла дискредитация дворянства, потерявшего свою реальную функцию ведения войн за расширение территории страны. А как компенсация уходящего смысла борьбы, усиливался образ страдающего народа, ждущего спасения и освобождения. Идея освобождения народа охватила практически весь пассионарный «жидкий» слой российского общества. Общинный народ с удивлением взирал на «народников», студентов, террористов и курсисток, рвавшихся его будить, просвещать и освобождать.

Разрушение царского государства высвободило энергию общин, принявших на себя роль социальных ячеек. Гражданская война столкнула общины, создававшие банды и отряды. Анархизм народа получил кратковременный период своей реализации. Однако общины не были способны создать государство, необходимое для конкуренции с корпорациями, рвавшимися к российским ресурсам. Перспектива движения к «светлому будущему» также не могла быть реализована в логике общинной цикличности. Опираясь на идею общинности как принцип жизни народа, большевистское государство вынужденно было разрушать мир сопротивляющихся общин. Разбудить народ и повести его к «светлой мечте» можно было, только подавив власть общины, опираясь на «жидкий» слой пассионариев, оторванных от архетипов народа и сгорающих ради идеи. Поэтому власть жестоко разрушала старые общины, создавала совхозы, организовывала массовые миграции и переселения.

Как великие стройки, так и переселения «малых народов» были направлены на размывание общин и формирование сословия людей, способных жить служением идее и государству.

Однако нараставший социальный слой уже не был спокойным и миролюбивым. Он требовал конкретной линейной перспективы целей. А монотонные пятилетки стали больше походить на общинную цикличность, не ведущую к привлекательному идеалу. Линейность целей требовала перемен. Построенное государство уже несло в себе мотив саморазрушения именно своей стабильностью. Угасание перспективы порождало скрытую агрессию на общество. Ситуация воспроизводила кризис пассионарности, пережитый дворянством XIX в.

Хрущевские реформы обеспечили временную организацию целей. Часть энергии была направлена на освоение целинных земель, на миграцию активного слоя в Казахстан и Сибирь, на грандиозные стройки. Грандиозность служила не экономической целесообразности, а потребности в великих делах и свершениях. Обычные дела не могли удовлетворить устремленности пассионариев к богоподобию. А именно этот архетипический мотив лежал в основе и христианской, и коммунистической активности.

Второй частью психологической реформы стала конкретизация вектора цели. Вместо абстрактного коммунизма были намечены две цели. Во-первых, построить коммунизм за 20 лет, а во-вторых, догнать и перегнать Америку. Второй момент хорошо соответствовал архетипу заимствования образцов жизни с Запада. Перспектива «догнать США» была конкретнее построения коммунизма, и вскоре ориентация на коммунизм реально сменилась ориентацией на мифы американского счастья. С начала 1960-х годов Америка стала «новым коммунизмом», мечтой, захватившей активный слой общества и реализовавшей себя в перестройке 1980–1990-х.

Вряд ли следует обвинять пассионариев России в подчиненности их действий древним архетипам. Архетипы подсознания оказались сильнее разума и воли самых образованных людей. Устойчивые архетипы направили «жидкий» слой России за поисками идеалов на Запад. Ведь Запад исторически был родиной «жидкого» общества. Проблема возникла позже, в связи с отсутствием в Европе и США образцов жизни, способных вдохновить россиян новыми смыслами и целями.

Стремление перестроить Россию по образцу западных стран вряд ли способно изменить тысячелетнюю структуру российского субъекта. Русское понятие «народ» не может быть переведено по его смыслу на английский язык, поскольку ни в Англии, ни в США нет аналога подобной структуры общественного субъекта. Стремясь, по американскому образцу, передать народу функции рыночного самоуправления, снимая с государства патронажные функции заботы о народе, инициаторы перестройки проделывают над российским субъектом операцию гораздо более болезненную, чем все, что делалось ранее. В России, возможно, проводить реформы на уровне ее внешнего «жидкого» слоя, на уровне ориентировочных когнитивных структур. Перестроить же базисный организм общинного народа можно лишь разрушив и уничтожив его, повторив американский опыт «реконструкции» индейских общин.

Субъектная функция народа России – страдательная, мотивирующая активность пассионариев на служение народу. Народ – это страдающий бог России. Он обеспечивает смыслы социальной деятельности. В ситуации кризиса народ естественно усиливает свои субъектные функции. Но эти функции не совпадают с тем, чего ожидают от народа экономисты перестройки. Естественная логика реагирования народа на реформы – выражение страдания, усиление женско-детской роли потребителя заботы. Страдание и бунт народной беспомощности формируют активность пассионарного слоя, организуют мотив защиты народа, усиливают напряженность когнитивного слоя общества до тех пор, пока этим слоем не будет выработана адекватная схема государственного управления.