Текст книги "Литературоведческий журнал №41 / 2017"

Н.А. Бердяев эту связь обозначил в следующих словах: «Русский коммунизм… есть деформация русской идеи… принявшей в атмосфере войны и разложения уродливые формы» [3, 126]. Он связан с русскими традициями, причем «не только хорошими, но и очень плохими» [3, 126]. К числу плохих традиций Бердяев относил установку на тоталитарное объяснение всего и вся. Если в России увлекались гегельянством, то оно тут же делалось «тоталитарной системой мысли и жизни, охватывающей решительно все» [3, 24].

Бифуркации 1917 г. способствовали темные традиции народнической борьбы с использованием террора; обычное неприятие буржуазного успеха; традиционная антиномия жестокости и сострадания в душе русского человека и другое. Н.А. Бердяев вряд ли ошибся, говоря, что русский народ весьма противоречив: «жестокий и необычайно человечный, склонный причинять страдания и до болезненности сострадательный» [3, 15].

И победил Октябрь 1917-го – масштабный тектонический сдвиг. Нечто неотвратимое и ужасное – для многих граждан России, для России. Такого же масштаба сдвиг произошел, вероятно, и в 1991 г. (как отрицание отрицания). Началась социальная война (с миллионами погибших).

И явился, как пишет Бердяев, новый «антропологический тип», новые отношения, новая мощная жизнедеятельность. Рождалась тоталитарная Советская Сверхдержава, с ее «абсолютным деспотизмом обмирщенности» [9, 141], с безбрежной государственной монополией и абсолютной властью Политбюро ЦК ВКП(б) или КПСС.

Как полагал Г.В. Флоровский, еще со времен европеизации Петра Великого «русская душа… растягивается в напряжении между… церковным и мирским» [18, 83]. Выбор из этой антиномии чего-либо одного всегда означал для России какие-либо существенные потери. Чрезмерный акцент на духовном ослаблял материальную культуру, а чрезмерный акцент на мирском (как у советских коммунистов) производил духовные опустошения и в конце концов приводил страну к погибели. То же, как правило, наблюдалось у отдельного человека нашей цивилизации. СССР выбрал исключительно мирское. И в том числе поэтому проиграл. В России оптимально всегда находить меру между Русью Святой и Русью Культурной.

Однако Бердяев отметил не только негативные стороны масштабных событий: «Большевистская революция путем страшных насилий освободила народные массы, призвала их к исторической активности (курсив наш. – В. К.), в этом ее значение» [3, 12]. Бердяев также определил советскую философию как «философию социального титанизма» [3, 123], причем коллективистского. Русскому коммунизму, согласно его мнению (30-е годы), свойствен «исключительный актуализм и динамизм». Судя по теоретической и практической работе, решимости В.И. Ленина, И.В. Сталина, многих крупных коммунистов, с этим можно согласиться.

Бердяев уверен, что благодаря революции «в русском народе обнаружилась огромная витальная сила, которой раньше не давали возможности обнаружиться. При этом естественно произошло понижение уровня культуры, ибо высокая культура всегда создается путем качественного отбора и в сравнительно узком кругу элиты» [3, 112].

Однако заметим, что «витальная сила» проявлялась почти всегда в русской истории и культуре, иначе бы не состоялась и сама Русская цивилизация, тем более после пробуждения национального самосознания в XIX в. А что касается высокой культуры, то тут тоже необходимо посмотреть антиномически: развитие музыкального и живописного искусства не понизилось, развитие киноискусства пошло более интенсивно, развитие науки, техники, промышленности в целом, – вероятно, пошло более интенсивно. Пострадала философия, богословие, изучение и знание древних и европейских языков, традиционная этика, гуманитарные науки, гуманитарное образование и другое. Некоторые науки, как известно, вместе с их адептами были репрессированы (генетика, кибернетика и др.).

Большевики сумели пробудить в отпавших от Бога (и, вероятно, в том числе православных) людях сильные страсти и надежды, связанные, прежде всего, с новой русской ценностью и дорогой – коммунизмом. Не надуман политический и трудовой энтузиазм в СССР; великая энергетика побед над гитлеровской Германией, Японией, другими противниками. Похожее, но в связи с верой в господство арийской расы и тысячелетнего рейха, произошло с немцами в гитлеровской Германии. Как полагал преп. Исихий, пресвитер Иерусалимский (V в.), бесы уводят нас «всегда лживым мечтанием» [7, 182] (курсив наш. – В. К.).

Большевики нашли нечто в русском сердце (в том числе с помощью возбуждения «лживого мечтания»), и переключили его с режима упования, пусть и частичного, на православную веру в режим социального «пламенного мотора», причем с крайним насилием и жестокостью по отношению к колеблющимся и «социально чуждым». И Россия отправилась уже не к Царству Святого, а скорее, к «царству» лукавого.

Новые герои как бы не были инородными пришельцами: крупнейших большевиков, включая Ленина, Бердяев назвал, вероятно ошибочно, «типически русскими людьми». Но эти «типически русские люди» повели себя как невиданные палачи и не останавливались ни перед чем, следуя своим идеям. Например, В.И. Ульянов-Ленин написал: «Провести беспощадный массовый террор против… попов» [11, 54]. И решительно реализовывал вместе с «товарищами» подобные масштабные изуверские проекты. Потрясают, в частности, массовые расстрелы священнослужителей на Бутовском полигоне Москвы. Есть ли им оправдание? Или их нужно не замечать, вспоминая достижения СССР?

Большевиков вел яростный антихристианский морализм (демонофания), мощно проистекавший из веры в народ, пролетариат и коммунистическую идеологию; вело яростно-энергийное (деятельностное) начало. Не о них ли сказал св. Иоанн Кронштадтский: «У человека страстного и совесть грешная, и свобода растленная, а у иного – и совсем сожженная» [21, 373]? «Добро» такого человека с легкостью может оказаться на удивление страшным злодейством.

Демонофаническая беспощадность с легкостью утвердилась в стране, отмеченной как православная. И вряд ли ошибся Г.В. Флоровский, написавший парадоксально пугающие слова о русском народе: «В революции открылась жесткая и жуткая правда о русской душе, открылась вся эта бездна неверности и давнего отпадения, и одержимости, и порчи. Отравлена, и взбудоражена, и надорвана русская душа. И эту душу, одержимую и зачарованную, растревоженную злым сомнением и обманом, исцелить и укрепить можно только… светом Христова разума» [18, 516]. Но, как оказалось, со светом Божьего разума опоздали и проиграли, – новый порядок утвердился на 74 года.

О нелицеприятной правде русского народа (проявлениях жестокости, цинизма и хулиганства, помимо хорошего) писали многие: например, Н.О. Лосский (см. «Характер русского народа»), В.С. Соловьев, С.Л. Франк, Н.А. Бердяев. В.Ф. Эрн пытался защитить русский народ, отвечая С.Л. Франку, написавшему о «непобедимой стихии зла, дикости и темноты, за которую ответственна та же Россия» [23, 83, цит. Франка].

Дикость и темнота тех окаянных лет были в том числе связаны с «пробуждением» «скотского… низшего типа человека» [8, 50], который жил «без всяких идей», по-скотски. Этот тип, близкий Шарикову из «Собачьего сердца» М. Булгакова и греческому охлосу (социальному отребью), тоже подключился к возможностям и «дарам» великой революции – как свой, «социально близкий».

Корни нравственности, о которых писал В.С. Соловьев в «Оправдании добра», – стыд, жалость и благочестие, – вдруг оказались отвергнутыми. Стало не стыдно убивать и мучить только за православную веру. Стало не жалко кулаков и их жен, детей, старых родителей. Стало не нужно исправлять себя в направлении благочестия, благоговения. Нечестивые и самоуверенные стали строить новый порядок. И взрывать дорогие русскому сердцу храмы, и вскрывать мощи русских святых.

Вероятна и еще одна причина этой социальной демонизации: А. Храповицкий (XIX в.) полагал, что воля каждого человека – «по существу не злая, но непослушная и горделивая» [18, 435]. Русские, россияне оказались не просто с такой непослушной душой, а с обостренно «горделивой» душой, да еще и в бифуркационное время России. Люди вышли из подчинения. Не оказалось в душе нравственной или православной опоры и защиты.

В людях проявилась «сатанинская гордость»: то есть когда человек «делает себе равными всех… и не терпит быть ниже»; когда «не уважает, как должно, начальника»; «равняет себя со всеми образованными» [21, 65] и так далее.

Мало кто понимал, что «свобода не в беспочвенности, и не в почвенности, но в истине и истинности жизни, в озаренности от Духа» [18, 507]. Нечестивые закрыты для Духа Святого.

Поэтому русский народ «созрел» и пришел, усиливая свои низкие и демонические стороны, как бы к пропасти ада и оказался достоин той страшной (для многих) участи, которая последовала за победой Октября 1917 г. «От кого это бедствие? Кто бы ни был его виной, но оно послано от Господа» (св. Иоанн Кронштадтский написал эти слова в связи с кронштадтским пожаром) [21, 134].

Хотя, конечно, многие люди, особенно из народа, и выиграли в чем-то существенном от победы большевиков.

Флоровский имеет полное право вопрошать: «Русская революция не была ли духовной катастрофой, обвалом в душах, восстанием, и прорывом страстей, – не из духовного ли корнесловия приходится ее объяснять, прежде всего?» [18, 517–518]. Жившие «по велению необузданной натуры, по заветам злой силы» [1, 212] научили и заставили жить почти так же десятки миллионов бывших православных, мусульман, иудеев, буддистов и других. Формировалось «другое общество, другая территория и, строго говоря, другой народ» [12, 69].

Троцкий решительно ответил просившим его, как еврея, раввинам о сохранении синагог: «Я не еврей, я большевик». Как бы православный и как бы русский Ленин исключительно с презрением и ненавистью говорил о «боженьке», «попах», интеллигенции, помещиках, кулаках и других. У него была совсем другая вера – вера в Революцию: «Что хорошо для революции, то и морально».

Св. Григорий Нисский назвал подобных людей «злобными и свирепыми зверьми, т.е. людьми, неспособными к умозрению и богословию» [14, 121] и уже поэтому «яростно» нападающими на святые догматы и на верующих людей. А многие из народа, в том числе охлос, реализовывали сатанинские планы.

Маркс замечательно и «научно» научил Ленина и других, что общечеловеческая мораль – абстрактна (в негативном смысле) и не подходит для понимания (и применения) в конкретно-исторических условиях. Необходима истинная, «конкретно-историческая» мораль. Поэтому красный террор даже и не скрывался за какими-то лицемерными словами. Расстрелять столько-то или можно побольше (поменьше) – вот один из основных стержней бесчеловечной морали, политики и практики Ленина, Сталина и, вероятно, всех их сподвижников. Все решалось просто: если идеологически важен атеизм, то нужно последовательно уничтожать представителей богословской идеологии. И жестко манипулировать оставшимися.

Н.А. Бердяев написал: «Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа» (курсив наш. – В. К.) [3, 93].

Так ли? Русские, действительно, склонны к догматическому и абсолютному (или «тоталитарному»). И как бы оказались готовы к догматическому (коммунистическому) обновлению. Но готовы были, приняли бы и другие аттракторы после бифуркации 1917 г.: конституционную монархию (идея Б.Н. Чичерина), демократическую республику с усилением централизованной власти (ближе к взглядам К.Д. Кавелина), православно-демократическое правление. Но случилось иначе, причем, несомненно, по Божьей воле. Говоря православным языком, – народ, желавший все и сразу и забывший о Боге, получил наказание от Бога. Как были наказаны евреи – геноцидом, особенно от Древнего Рима, и рассеянием в первые века нашей эры.

Проиграло Самодержавие; проиграло старое Православие; проиграла Белая армия; проиграла идеология «Самодержавие, Православие, Народность»; проиграли высшие и консервативные слои русского общества. Несовершенное (по причине частичности веры у людей), ослабленное Православие начала XX в. не смогло противостоять активному искушению коммунизма.

Русская империя не выдержала натиска социально-экономических проблем и натиска «научных», агрессивно-романтических идей и оказалась банкротом по высшему идейному, да и духовному счету. Почти аналогичное произошло и с СССР. А победители и народ получили и то, что ожидали (но по-другому), и то, чего не ожидали. В том числе массовые расстрелы тех самых людей, которые сами беспощадно расстреливали ради Пролетарской Революции. Но так бывает в истории всегда («хитрость Мирового Разума» Гегеля).

И этот как бы «Разум» вывел Россию (СССР) на уровень мировой сверхдержавы, лидера освоения космоса и атомной энергии, созидателя новых отраслей промышленности и сельского хозяйства, образца «дружбы народов» и союза национальных республик. Он сделал из дореволюционной России образец образования, образец светской морали, образец социальной защищенности и социальной справедливости, образец спорта, образец многих видов искусства, науки, военной техники и так далее. Обычный человек получил реальное право на труд и отдых, бесплатное образование, бесплатную медицину, бесплатное жилье и так далее. Появились многочисленные советские социальные «лифты» для самых обычных людей – образовательные, научные, политические, профессиональные, военные и другие.

Но эта же сверхдержава оказалась прославленной и жестокими потерями в ходе революции и Гражданской войны; страшными репрессиями на протяжении десятилетий. Можно даже говорить о состоявшемся социально-сословном расизме и геноциде – «расизме внутреннем… эндогенно направленном геноциде» [17, 103] (в отличие от нацистского расизма по отношению к отдельным этносам и расам, в том числе и вне страны). А также состоялся идеологический (по критерию «исповедования» коммунистической идеологии) геноцид. И кто не был умерщвлен сразу, страдал в одном из лагерей ГУЛАГа (около 3000 мест заключения; репрессированы, по данным общества «Мемориал», около 4 млн человек).

Сверхдержава прославилась этим обширным и страшным архипелагом ГУЛАГ, тоталитарным контролем над каждым человеком и обществом, почти закрытым внешним миром и чудовищной цензурой.

Она получила известность своими элитными привилегиями для партийных работников; эксплуатацией (иногда жестокой) колхозников, рабочих, трудящихся граждан; голодомором. Она не пощадила свою родную природу и духовно-религиозные основы жизни каждого человека и этноса; не пощадила православие и ислам, иудаизм и буддизм и многое другое. Она навязала свою единственную «научную», утопическую идеологию на всех уровнях жизни и деятельности человека (от рождения и детского сада и до смерти); навязала эту же идеологию всем этносам, социальным группам и всему обществу, беспощадно отсекая все иное. Она контролировала все и всех (после смерти Сталина как-то мягче).

При этом советский образ жизни был, согласно точному диагнозу А.С. Панарина, парадоксален: «Верхи тайно вели западный образ жизни… как потребительская богема спецраспределителей; низы же были обречены на “советский образ жизни” с его пресловутыми дефицитами» [17, 81].

Но, снова парадоксально, можно оценивать СССР и совсем иначе, как С.Г. Кара-Мурза: «Харизма СССР – наше достояние и наше сокровище» [12, 73]. То есть Советская цивилизация оказалась очень противоречивым и периодами жестоким цивилизационным экспериментом.

Люди пристраивались, жили и умирали – без покаяния, без веры в Бога, без исповеди и причащения; в могилке под Красной Звездой^*. И не понимали давно уже известного (от св. Антония Великого и раньше): «Величайшая болезнь души, крайняя беда и пагуба – не знать Бога» [5, 82]. Не знали вразумления св. ап. Павла: «Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители (курсив наш. – В. К.)… – Царства Божия не наследуют» (1 Кор 6. 9–10). А верующих (в марксистско-ленинский путь) коммунистов, особенно из правящих слоев, и активно помогавших им можно назвать именно так: идолослужители.

Наша «бездна неверности и давнего отпадения» имеет много причин, но первостепенны следующие: во-первых, это традиционное, едва ли не с Крещения Руси, двоеверие. То есть частичное православие и не забытые сакральные элементы язычества. И сегодня это сохраняется в финно-угорских и других этносах России. Во-вторых, это сильнейшее, разрушительное для веры, влияние образования и научных открытий XIX – начала ХХ в. – теории Дарвина, теории Маркса и Ленина, философии Ницше, теории Фрейда и других. Будущий православный писатель С. Нилус после окончания университета стал, как он пишет, неправославным человеком. Флоровский глубоко объяснил то, что может происходить с ученым или образованным человеком: «“Не-верующая наука”, конечно, никак не “нейтральна”. Это своего рода “против-богословие”»; и страстность в ней возможна «темная и злобная» [18, 518]. Поддавались даже священники – некоторые пытались сочетать доверительный интерес к Дарвину с верой в Библию.

В-третьих, это разлагающее влияние новых свобод, демократических аспектов жизнедеятельности после освобождения 1861 г. Народ (и тем более интеллигенция) стал больше полагаться не на Бога, а на самого себя, или исключительно на самого себя. И был более открыт новым идеям и идеологиям, особенно многообещающей и очень «научной» марксистской. Шла разночинная дифференциация населения, растекание бывших православных по социальным слоям, сектам, обществам, партиям, образам жизни, ценностям.

«Одержимость» и «порча» многих людей, помимо основной причины – отпадения от веры, во-первых, определялась острым желанием улучшить свою жизнь, и при этом предать фундаментальные основы Русской цивилизации. По аналогии с мотивами «апостола» Иуды Искариота.

Хотя, конечно, авторитет самодержавия с января 1905 г. был заметно подорван. Накануне октября 1917 г. в России произошло несколько крупнейших рабочих забастовок. Как написал св. Иоанн Кронштадтский об одной из них: «Своевольная, вредная для всех забастовка, полная анархия» [21, 421], с неповиновением начальству. Крестьяне мстили своим барам и поджигали помещичьи имения. На фронтах наблюдалось явное нежелание воевать со стороны многих солдат; имели место «братания» с противником. В социальных группах, в семьях был свой беспорядок, развал и хаос.

Во-вторых, Первая мировая война и заметные неудачи русской армии обострили противоречия в социально-политической и экономической жизни России. Слишком многие были недовольны. К этому добавилась безудержная агитация большевиков в среде солдатской массы и массовое дезертирство. Русский патриотизм становился из определяющей ценности ценностью второстепенной.

Н.А. Бердяев так описал события этого периода русской истории: Временное правительство провозгласило «отвлеченные гуманные принципы», без вдохновляющей силы и энергии для народных масс. Для русского человека они оказались слишком слабыми, как бы инвалидными мыслями. «Либеральные идеи были всегда слабы в России и у нас никогда не было либеральных идеологий, которые получали бы моральный авторитет и вдохновляли» [3, 30].

Это правительство не было способно справиться с «разлагающейся войной, разлагающейся армией и притом колоссальной, многомиллионной армией» [3, 114]. «Только диктатура могла остановить процесс окончательного разложения и торжества хаоса и анархии» [там же]. И только большевики сумели демагогически внушить массам те лозунги и символы, которые помогли их организовать и захватить с их помощью власть.

Больная народная душа, «растревоженная злым сомнением и обманом», оказалась перед фактом смены цивилизаций, перед фактом диктатуры большевиков, перед фактом «неслыханной тирании» (Н.А. Бердяев и Л.И. Шестов) радикалов с их беспощадной ВЧК. Но хотелось бы надеяться, что «эти страдания служат не к погублению, а к вразумлению рода нашего. <…> Он никогда не удаляет от нас Своей милости и, наказывая несчастьями, не оставляет Своего народа» (Ветхий Завет, Вторая Книга Маккавейская, 6. 12; 16).

Что можно сказать сегодня по поводу столетия Октября 1917 г.? Как относиться к этим великим событиям, определившим судьбу России, ее населения, судьбу мира на десятки, а может быть, и больше, лет? Найдем ли мы свое буржуазно-небуржуазное будущее?

Для нас характерно не слишком благожелательное отношение к «богатым», к мещанам, и нередко лишь частичное одобрение «власти капитала». Это, вероятно, определяется и тем, что «Россия не призвана (курсив наш. – В. К.) к благополучию, к телесному и духовному благоустройству, к закреплению старой плоти мира» [4, 31]. Это заметно и в русской литературе и философии. «Обличение буржуазности Запада – традиционно-русский мотив» [3, 29].

Возможно, А.С. Панарин открыл одну из причин этого: у России «историко-эсхатологический темперамент – неспособность целиком жить настоящим и принимать статус-кво»; «Россия имеет призвание звать в будущее» [17, 197], можно сказать, некое не-буржуазное будущее. И это одна из причин такой фанатичной веры многих россиян в «научную» идеологию большевиков, а на рубеже 90-х годов – в прозападные обещания и прогнозы демократов.

Но русским пора осознать простые вещи: нельзя доверяться «юпитерам века сего» [21, 78].

Как бы нам трудно ни жилось, нельзя предавать православие. Нельзя предавать хорошую власть и русскую армию. Нельзя предавать русский патриотизм и другие национальные ценности! «Отказ от собственной истории, корней и традиций – это социо-гуманитарная катастрофа» [13, 27].

Не пора ли нам поискать истину в словах Г.В. Флоровского: «Умственный отрыв от патристики и византизма был, я уверен, главной причиной всех перебоев и духовных неудач в русском развитии» [18, XV]? Не это ли важная причина победы большевиков в 1917 г. и устроенного ими геноцида? Не отсюда ли наказание в виде страшных поражений и потерь (в том числе в связи с голодом в блокадном Ленинграде) времен Великой Отечественной войны?

Нельзя поддаваться чуждым нашей судьбе аргументам и, забыв «дорогу в Храм», жить безбожно и решать на потребу дня судьбоносные дела. Не будем теми, кто «не имеет в себе корня и непостоянен: когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняется» (Мф 13, 21). «Доколе Россия будет православна и будет усердно чтить Бога и Богоматерь, дотоле она будет могущественна и непоколебима» (курсив наш. – В. К.) [21, 101].

А новые боги, как сказано в Библии, никогда никому не помогали. Да и не боги они. Древние Ваал, Молох и Астарта – тоже, конечно, не боги.

«Сыны Израилевы продолжали делать злое пред очами Господа и служили Ваалам и Астартам, и богам Арамейским, и богам Сидонским, и богам Моавитским, и богам Аммонитским, и богам Филистимским; а Господа оставили и не служили Ему.

И воспылал гнев Господа на Израиля, и Он предал их в руки Филистимлян и в руки Аммонитян» (курсив наш. – В. К.) (Ветхий Завет, Книга Судей Израилевых, 10, 6–7).

^* Символика красной звезды неоднозначна: она значима для многих советских людей, особенно для солдат Победы, в захоронениях погибших воинов; она несла и светлый, высокий смысл («наш»).

1. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Опыт построения исповеди. – М.: Издание Сретенского монастыря, 2006. – 255 с.

2. Архимандрит Рафаил (Карелин). Церковь и интеллигенция. – Саратов: Изд-во Саратовской епархии, 2009. – 320 с.

3. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Репринтное воспроизведение издания YMKA-PRESS, 1955 г. – М.: Наука, 1990. – 224 с.

4. Бердяев Н.А. Судьба России. – М.: Советский писатель, 1990. – 346 с.

5. Добротолюбие. В 12 т. Т. 1. – М.: Русский Духовный Центр, 1993. – 336 с. (Переиздание 1905 г.).

6. Добротолюбие. В 12 т. Т. 2. – М.: Русский Духовный Центр, 1993. – 304 с. (Переиздание 1905 г.).

7. Добротолюбие. В 12 т. Т. 3. – М.: Русский Духовный Центр, 1993 – 368 с. (Переиздание 1905 г.).

8. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 24. Дневник писателя за 1876 год. Ноябрь-декабрь. – Л.: Наука, 1982. – 518 с.

9. Иеромонах Серафим (Роуз). Человек против Бога. – М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2006. – 256 с. (Духовное наследие русского зарубежья).

10. Ильин И.А. Собрание сочинений: Кто мы? О революции. О религиозном кризисе наших дней. – М.: Русская книга, 2001. – 576 с.

11. Истоки зла (Тайна коммунизма). – М., 2010. – 95 с.

12. Кара-Мурза С.Г. Символическое наследие СССР и зачем оно нам. – М.: Когито-Центр, 2016. – 75 с.

13. Курносов Ю.В. Философия аналитики. – М.: ООО «РИТМ», 2016. – 320 с. (Серия «Русская аналитическая школа»).

14. Лосский В. Очерк мистического богословия Восточной Церкви // Мистическое богословие. – Киев: Путь к Истине, 1991. – С. 95–259.

15. Нилус С. Великое в малом. – Новосибирск: Изд-во «Благовест», 1992. – 391 с.

16. Панарин А.С. Православная цивилизация. – М.: Институт русской цивилизации, 2014. – 1248 с.

17. Панарин А.С. Россия в циклах мировой истории. – М.: МГУ, 1999. – 288 с.

18. Прот. Георгий Флоровский. Пути русского богословия. 3-е изд. – Paris: YMCA-PRESS, 1983. – 600 с.

19. Пушкин А.С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 1. – М.: Правда, 1981. – 413 с.

20. Розанов В.В. Уединенное. – М.: Изд-во полит. литры, 1990. – 543 с.

21. Святой праведный отец Иоанн Кронштадтский. Я предвижу восстановление мощной России. – М.: Институт Русской цивилизации, 2012. – 640 с.

22. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. 1. Гештальт и действительность. – М.: Мысль, 1993. – 663 с.

23. Эрн В.Ф. Сочинения. – М.: Правда, 1991. –575 с.