Текст книги "Литературоведческий журнал №41 / 2017"
Автор книги: Коллектив авторов
Жанр: Культурология, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Съела чушка и Маяковского, и Есенина. Гений не мог существовать в такой стране, как предвидел еще Достоевский. Помните его слова о коммунистах, которые «не хотят лучших, а хотят равенства и отрубят голову Шекспиру и Рафаэлю» (ПСС. Т. 27. С. 54). В эмиграции это понимали лучше, чем в России.
Борис Зайцев в статье «Пастернак и революция» вспоминал годы после катастрофы 1917: «Это было очень страшное время – террора, холода, голода и всяческого зверства. Из виднейших многие писатели уже эмигрировали – Мережковский, Бунин, Шмелёв. Но в Москве оставалась еще группа писателей культурно-интеллигентской закваски, державшаяся в стороне от власти, кое-как выбивавшаяся сама»6666
Зайцев Б.К. Собр. соч.: В 5 т. – М., 1999. – Т. 6 (доп.). – С. 226.
[Закрыть].
А.В. Амфитеатров в эмиграции написал «Горестные заметы» (Берлин, 1922), в которых рассказал о жизни в красном Петрограде под пятой большевизма. «Обладание номером иностранной газеты для обывателя – преступление, не допускающее смягчающих вину обстоятельств. Сейчас в Крестах сидит Наталья Алексеевна Суворина, 18-летняя девушка, внучка знаменитого основателя “Нового Времени” и дочь редактора-издателя “Руси”. Барышня эта, особа совершенно аполитическая, немножко художница, немножко певица, служила в “РОСТА” (Российское телеграфное агентство), получающем ex officio <по службе> все заграничные газеты. У одного из ее знакомых при обыске нашли номер “Times”. Он при допросе показал, что номер дала ему Суворина. Последовал обыск и у нее, причем, как водится, всю квартиру перевернули, но никакой контрреволюции не обрели, за исключением… нескольких модных журналов». К этой записи Амфитеатров делает позднейшее примечание, что «несчастная девушка так и умерла в тюремной больнице»6767
Амфитеатров А.В. Собр. соч.: В 10 т. – М., 2003. – Т. 10. – Кн. 2. – С. 498.
[Закрыть].
В этой же книге Амфитеатров писал и о неблаговидной роли Г. Уэллса во время его поездки в 1920 г. в Петроград в объятия М. Горького. Наиболее выразительно об этой поездке знаменитого английского фантаста к Ленину написал Д.С. Мережковский в «Открытом письме Уэллсу», опубликованном в парижских «Последних новостях» 3 декабря 1920 г. С неизбывной прямотой он писал в своем обращении Уэллсу: «Ваш друг Горький – не лучше, а хуже всех большевиков – хуже Ленина и Троцкого. Те убивают тела, а этот убивает и расстреливает души. В Москве изобрели новую смертную казнь: сажают человека в мешок, наполненный вшами. В такой мешок посадил Горький душу России… Самое страшное в большевиках не то, что они превзошли всякую меру злодейств человеческих, а то, что они существа иного мира, их тела – не наши, их души – не наши. Они чужды нам, земнородным, неземною, трансцендентною чуждостью»6868
Мережковский Д.С. Царство Антихриста. Статьи периода эмиграции. – СПб., 2001. – С. 131–133.
[Закрыть].
В ноябре 2017 г. исполняется 100-летие первых жертв большевизма в Москве. Тогда погибли юнкера, пытавшиеся противостоять оскалу красногвардейцев, захвативших мирный город. 13 ноября Москва хоронила погибших юнкеров на Братском кладбище жертв Первой мировой войны. В советские годы кладбище это в районе Сокола было уничтожено, как и память о юнкерах и студентах Московского университета, ставших первыми жертвами нового строя.
Максимилиан Волошин, получив в Коктебеле известие о гибели юнкеров в Москве, пишет стихотворение «Демоны глухонемые», воскрешающее мотивы «Бесов» Пушкина и Достоевского:
Они проходят по земле,
Слепые и глухонемые,
И чертят знаки огневые
В распахивающей мгле.
Собою бездны озаряя,
Они не видят ничего,
Они творят, не постигая
Предназначенья своего.
Знакомая М. Волошина в письме от 9 ноября 1917 г. описала разгром большевиками Москвы, прибавив: «Видела портрет Ленина и Ко. Милый мой, да ведь это дегенераты?! Казалось, “Сахалин” Дорошевича перед глазами».
Когда в 1987 г. отмечалось 70-летие Октября, по радио выступил какой-то 90-летний старик, бывший красногвардеец из Замоскворечья, и с ликованием вспоминал, как «мы клали юнкеров у Никитских ворот в ноябре 17-го». Та ненависть осталась вплоть до падения советской власти, если не дольше.
Знаменитый Вертинский, принимавший участие в народных похоронах 13 ноября 1917 г., навеки запечатлел трагизм тех дней в своей песне:
Я не знаю зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.
Не так давно в молодежной аудитории было проведено голосование: Сталин – великий полководец (красная кнопка) или Сталин – великий преступник (белая кнопка). Постановка вопроса принципиально неверная. Но современная молодежь нажала красную кнопку (81%) и только 19% – белую. Молодежь эта при Сталине не жила и объяснить ей «невыразимое» невозможно. Если бы этот вопрос поставили во времена Сталина (что даже представить себе невозможно!), без сомнения, все нажали бы красную кнопку. Если бы несколько человек все же отважились нажать белую кнопку, по отпечаткам пальцев их бы вычислили и ликвидировали без всякого суда. Где же понять это нынешней молодежи…
Прошлое не имеет, как известно, сослагательного наклонения. История России в ХХ в. неизменна. Но существует мнение, что если бы Адам, вместо того чтобы возлагать вину на Еву, которая дала ему плод от запретного дерева, покаялся перед Богом, то милостивый Бог, возможно, простил бы его и не было бы никакого первородного греха. Не знаю, могло ли так быть с Адамом, но вот коммунисты всегда похожи на такого «упорного» Адама. Они могли признавать свои отдельные ошибки, но никогда не каялись и неспособны каяться, тем более признать ошибочность и преступность их теории. Поэтому «первородный» грех русского коммунизма навсегда остается с ними.
Только теперь мы почувствовали, что дало нам разделение России на республики. Ленин заложил неизбежность распада страны в будущем. Его преступление состояло в том, что он основывался только на одном сословии – рабочих и только на одной партии – большевиков.
В 1991 г. коммунистическая структура, именовавшаяся СССР, разом рухнула, распалась на раздельные республики. Мы потеряли Империю, но без большой крови. Советская система исторически не могла сохраниться. Иного выхода быть не могло. Причины распада страны были заложены большевиками и утверждены при создании СССР. Об этом и говорили наши писатели после 1917 г.
Сегодня страстно спорят: почему распался Советский Союз?
Обещали коммунизм, а построили Империю. Ликвидация СССР была неизбежна, хотя никто не мог этому поверить. Распад советского строя не мог зависеть от воли или неволи большинства (референдум 1991 г.). Философ В. Розанов объяснил это век назад, когда всё еще только начиналось. Красивая утопическая мечта о светлом будущем, основанная на насилии, не может просуществовать более трех человеческих поколений. Это приговор Екклезиаста. А «они», «другие», ищут вину Горбачёва, Ельцина, элиты, предавшей страну! А ларчик просто открывался.
После краха советской системы осталась Россия, нищая и «обглоданная» коммунистами, как говорил Розанов (нынешняя молодежь 20–30 лет не видела тусклые полки магазинов большинства советских лет). Возродить Россию и создать сильное единое Российское государство с идеей самосознания и любви к Родине выпало на долю нового, нынешнего поколения. И это зависит от нас. Говорить и писать о неправедности нынешней жизни в России всякому сегодня позволено, да власть-то реально остается у тех чиновников, кто многие неправедности творит.
«Предсказание» (1830) – пророчество или прогноз? (Проблема зла в творчестве Лермонтова)
В.Т. Олейник
Аннотация
В статье рассматривается взаимосвязь так называемого «демонизма» Лермонтова с его оценкой нравственного состояния современного ему российского общества. Поэт считал, что страною был избран один из наихудших вариантов исторического развития и что это с неизбежностью приведет Россию к национальной катастрофе планетарного масштаба.
Ключевые слова: общественный прогресс, пафос исторического оптимизма, просветительский рационализм, «яд просвещенья», байронизм, поэзия самопознания, аномия, персонализм, гипертрофированное себялюбие, демонизм, необузданный эгоизм, эстетизация зла, «лишний человек».
Oleynik V.T. «The Presage» (1830) – an oracle or a forecast? Evil as the problem in the works of Lermontov
Summary. The article explores the interconnections of the so-called Lermontov’s «demonism» with the poet’s evaluation of the mental and moral states of the contemporary Russian society. Lermontov believed that his country had already chosen the worst model for its political establishment, which would inevitably lead it to the collapse in the future.
В самом факте обращения Лермонтова к теме крушения царизма в России ничего удивительного, собственно говоря, не было. Еще в конце 1810-х – начале 1820-х годов декабристы активно обсуждали вопрос о необходимости ограничения самодержавной власти российских императоров. При этом наиболее радикальные из них рассматривали различные варианты замены монархического строя республиканской системой правления.
Пушкин, разделявший многие идеи и настроения декабристов, вполне закономерно писал в послании «К Чаадаеву» (1818) о современном режиме как о «гнете власти роковой», а также о своей вере в то, что раньше или позже самодержавие в России обречено рухнуть:
Послание «К Чаадаеву» можно было бы не цитировать. Его знает всякий мало-мальски грамотный россиянин. Однако данный текст нужен, чтобы путем сопоставления прояснить специфику лермонтовского «Предсказания».
Стихотворение Пушкина несомненно оптимистично. Оно пронизано верой в светлое будущее вполне утопического типа. По версии юного поэта (Пушкину шел всего девятнадцатый год), для сокрушения бастионов самовластия в России необходимо было лишь два условия. Первое условие: удачное расположение звезд (в виде восхода некой счастливой звезды – «звезды пленительного счастья»). Условие номер два: пробуждение страны «ото сна». Монархия в том виде, в котором она существовала в Российской империи, представлялась поэту совершенно архаичной, изжившей себя системой правления, противоестественной в условиях социальных отношений, культуры и быта XIX в. Он был убежден, что у самовластия в современной ему России нет глубоких корней, что оно держится исключительно на силе привычки, на полусонном безволии граждан, на предрассудках народа и на штыках. В связи с этим и сам метод разрушения монархии предстает в его интерпретации в наивно упрощенном виде, в чем-то похожим на процессы естественного порядка типа землетрясения или же весеннего освобождения рек от оков льда. Именно эта уверенность в том, что именно так все и произойдет, вызывала у автора целую гамму радостных, светлых чувств.
У Лермонтова все совершенно иначе. Совсем еще юный поэт (в 1830 г., во время написания «Предсказания», ему шел шестнадцатый год) изобразил катастрофу «черного года», ожидавшего Россию, так, словно он сам являлся свидетелем происходящего. Падение короны русских царей он однозначно оценивал как моральную катастрофу, как жуткую трагедию не только национального, но и планетарного масштаба. Никакие звезды пленительного счастья в этой катастрофе у него, разумеется, не участвуют. Напротив, здесь все освещено заревом страшных пожарищ, окрашивающим в цвет крови «волны рек».
Как и Пушкин, Лермонтов не фетишизировал ни стабильности, ни прочности российской монархии. Однако он явным образом видел в ней, при всей порочности и несправедливости этой формы государственности, определенную гарантию законности и упорядоченности. По его мнению, крушение самодержавия неизбежно будет связано с низвержением закона как такового, с возвратом во времена откровенной дикости и варварства. Не случайно в четвертой строке «Предсказания» звучит даже мотив возрождения каннибализма: «И пищей многих будет смерть и кровь».
Конечно, эту строку едва ли стоит читать буквально. Поэт, видимо, хотел сказать, что с падением царского режима Россию наполнят орды современных каннибалов – бандитов, убийц, палачей, превративших свою способность уничтожать людей в ремесло, в заурядную профессию, которой они с готовностью будут кормиться. И надо признать, что данное утверждение оказалось очень точным, подлинно пророческим в прямом смысле этого слова. Именно так и произошло, предопределив кошмарную бесчеловечность политического режима, созданного в конце 1910-х годов на руинах Российской империи. Из тенет этого всеобъемлющего, нутряного, наглого варварства и воинствующего антигуманизма нашей стране до сих пор никак не удается окончательно вырваться.
мы уже отмечали, что, по мнению Лермонтова, крушение монархии и империи всенепременно будет сопровождаться истреблением всякой законности, даже видимости ее в России, но вот список потенциальных жертв этого грядущего беззакония – дети и невинные жены – не может не впечатлять своей прозорливостью. Очень трудно отделаться от ощущения, что юноша-поэт каким-то невероятным образом предвидел те указания, которые советским деятелям пришлось изобретать и воплощать в жизнь в связи с наличием в стране большого количества «членов семей врагов народа».
эти пункты предсказания вполне логичны. Катастрофы такого масштаба не могут не разрушать экономики в целом и системы здравоохранения в частности, вследствие чего голод и эпидемии, а то и пандемии в стране неизбежны. Здесь нашего внимания заслуживает подробность, по всей видимости, связанная с личным жизненным опытом Лермонтова. Во время эпидемии холеры в 1830 г. поэт то ли сам наблюдал, то ли слышал рассказы о том, как бригады медиков-волонтеров, размахивая белыми платками, собирали оставшихся в живых жителей деревень, не заходя в избы и не подвергая себя опасности непосредственного контакта с зараженными. Неоспорим также тот факт, что картины, рисуемые Лермонтовым, бесконечно далеки от радостно-восторженного миража, который представлялся Пушкину в связи с ожидавшимся им восходом «звезды пленительного счастья».
Ну и, наконец, ошеломляющий финал стихотворения – точное предсказание того, что восстание против самовластия в России завершится захватом власти в стране жестоким тираном нового типа:
Вполне естественно, что «мощный человек» Лермонтова стилистически весьма близок образам титанов эпохи Возрождения, вдохновлявшим многих европейских романтиков первой трети XIX в. Ощутимое влияние на поэта оказала также личность Наполеона, который существенно расширил представления современников о границах человеческих возможностей, заставив их реально пересмотреть принятые в то время взгляды на роль великой личности в истории, на объективность и обязательность для нее моральных норм, выработанных христианством, а затем и Просвещением в расчете на рядовых граждан. Впрочем, у «мощного человека» имелись отнюдь не только западноевропейские прототипы. Известно, что юному поэту доводилось слышать рассказы живых свидетелей пугачевского восстания о зверствах, чинившихся мятежными крестьянами и разбойниками. С большим интересом Лермонтов читал книги о царствовании Ивана Грозного, об опричнине и о Смутном времени, с головой погружаясь в ту атмосферу кровожадного зла и насилия, которая, никогда не исчезая полностью, предпочитает, как лава, уходить как можно глубже не только в подполье общественных институтов и нравов, но и в самые потаенные уголки человеческого сознания в более спокойные, мирные периоды истории России.
Поэтому, повторимся, нет ничего удивительного в том, что восстание черни против монархии Лермонтов изобразил в виде разрушающего страну беспощадного бунта. Гораздо удивительнее то, что он в столь юные годы осознал закономерности движения исторических процессов и понял, что центростремительные силы российского монархического деспотизма можно преодолеть только с помощью центростремительных сил деспотизма, на первых порах имеющего именно антимонархическую направленность. Насилие порождает насилие и может быть уничтожено только насилием, которое, в свою очередь, становится очередной формой господствующего насилия. То есть все той же деспотией, воплощенной в диктатуре нового тирана. Само собой напрашивается сравнение с заявлением К. Маркса: «Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым»7474
Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. – 2-е изд. – М.: Гос. изд-во политич. литры, 1955–1981. – Т. 23. – С. 761.
[Закрыть]. Великий русский поэт конечно же не имел никакой возможности ознакомиться с трудами Маркса. Однако сходство во мнениях едва ли можно отнести к совпадениям случайного характера. Они просто рассматривали одно и то же явление, хотя и с разных сторон.
Жизнь, разумеется, внесла в эту картину свои, довольно существенные коррективы. Во внешности кровавых большевистских диктаторов не было ничего величественного и ужасного. Оба они были довольно плюгавенькими с одним «возвышенным челом» на двоих, хотя их деяния до сих пор заставляют содрогаться большинство нормальных людей. Собственно говоря, отношение к этим моральным уродам, сконцентрировавшим в своих руках невиданную в мировой истории власть, может служить самой простой и наиболее объективной оценкой здравомыслия, нравственного здоровья всякого человека.
Не было на наших диктаторах и широких бонапартовских плащей: кургузое пальтишко на одном и военная шинель на другом. И «булатный нож» в их руках – чисто плакатная метафора, поскольку их подручные предпочитали убивать из винтовок и маузеров, а затем – из пистолетов более современных систем. И все же в целом юный поэт удивительно точно предсказал события 1917 г. почти за столетие до того, как они произошли.
Это обстоятельно заставляет сильно сомневаться в достоверности тех концепций, согласно которым Февральская и, в особенности, Октябрьская революции были совершены почти случайным образом, из-за стечения целого ряда крайне неблагоприятных для страны обстоятельств, и что будто бы у России имелась некая гипотетическая возможность их избежать. Или, точнее, не допустить. При всей катастрофичности Октябрьского переворота, он не был совершен руками иноземных захватчиков. Поэтому ни о каком «саморазрыве», тем более о «самооккупации» говорить не приходится. И хотя имеется доля истины в словах А.И. Солженицына насчет того, что СССР и историческая Россия соотносятся между собой «как убийца с убитым», это вовсе не позволяет полностью противопоставлять их друг другу. Ребенок, убивший мать во время родов, в значительной мере – плоть от ее плоти. От этого никуда не деться. Историческая Россия, безусловно, сама выносила то, что со временем стало Советским Союзом. Да и нынешняя РФ – также одна из исторических ипостасей все той же России.
Незакономерные события ни планировать, ни прогнозировать нельзя. А «Предсказание» Лермонтова не просто пророчество, а именно – прогноз, который на поверку оказался очень точным. Подавляя силой все социальные противоречия и конфликты, загоняя их глубоко внутрь общественного организма и общественного сознания, император Николай I с самого начала своего правления взялся последовательно вести страну к коллапсу, крайне наивно полагая, что наводит в России порядок и укрепляет государственную власть.
Несколько упрощенным представляется также крайне широко распространенное мнение, согласно которому подавление восстания декабристов в 1825 г. стало трагическим водоразделом, коренным образом отделившим первую четверть XIX в. от всех последующих десятилетий этого столетия. Целый ряд историков убеждены, что именно это событие целиком и полностью ответственно за ужесточение в стране политического режима, за широкое распространение в культуре и в быту страны пессимистических настроений, за изменения в общественной атмосфере в целом. Однако уже собрано много фактов, которые этот взгляд опровергают. В частности, не уходя от рассматриваемой темы, можно утверждать, что различие между посланием Пушкина «К Чаадаеву» и «Предсказанием» Лермонтова не определяется тем, что первое было написано за семь лет до восстания декабристов, а второе – пять лет спустя. Различие между ними не носит исключительно ситуативного характера. Оно гораздо более фундаментально, поскольку обусловлено разницей в менталитете – в мировосприятии и мировоззрении этих двух поэтов, которые не просто принадлежали двум разным, хотя и смежным поколениям русской дворянской интеллигенции, но и, так сказать, молились разным богам.
Пушкин непоколебимо верил в общественный прогресс. Он был рационалистом и просветителем до мозга костей, убежденным, что современное ему человечество уже способно решительно влиять на свою жизнь, изменяя сами основы общественного существования. Но это может происходить только в том случае, если люди в массе своей осознают необходимость выбрать здравый смысл в качестве реальной путеводной звезды. Без этого обществу никоим образом не достичь объективного, ясного представления о добре, о зле, о правде и о справедливости. А до тех пор мы обречены. Мы давно уже принудили себя блуждать и будем долго еще бродить бесцельно по лабиринтам лжи, зла и насилия, совершенно необходимых любому правящему меньшинству с целью стабилизации (увековечивания) своего собственного господства и столь отвратительных большинству законопослушных, нормальных граждан.
Пушкин конечно же был очень умным человеком и наивностью не отличался. Он превосходно понимал, какую власть над людьми могут обретать страсти, соблазны, пороки. Он и сам время от времени чувствовал себя глубоко грешным, слабым существом, которому не было, пожалуй, чуждо почти ничто человеческое, кроме тупости, зверства, пошлости, низости и подлости. Вот за эти «национальные черты» нашему «бессмысленному народу» доставались от Пушкина самые гневные, самые презрительные слова:
Поразительно, но в процитированном стихотворении «Поэт и толпа» чернь явным образом ерничает и кривляется, насмешливо предлагая служителю муз вспомнить его собственное поэтическое и нравственное кредо:
Нет, если ты небес избранник,
Свой дар, божественный посланник,
Во благо нам употребляй:
Сердца собратьев исправляй.
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы;
Гнездятся клубом в нас пороки.
Ты можешь, ближнего любя,
Давать нам смелые уроки,
И мы послушаем тебя7676
Там же. – Т. 1. – С. 259.
[Закрыть].
Глагол «послушаем» многозначен. Во-первых, он означает готовность подчиниться, исполнить сказанное (послушник, послушание). Во-вторых, он выражает ни к чему не обязывающее согласие выслушать говорящего: ты говори, говори, а мы послушаем, если нам будет угодно. Этим блестящим каламбуром Пушкин ставит точку в воображаемом диспуте: между поэтом и толпой уже разверзлась глубокая, почти непреодолимая пропасть. Поэт с ужасом осознает всю беспочвенность, всю неосуществимость своих идей. В такие мгновения он страстно мечтает уйти от мира, от житейских волнений и битв в блаженную ирреальность «звуков сладких и молитв». Но при этом, как жрец, он не может забыть своего призвания – «свое служенье», отказаться от внушенного ему нравственного императива. До конца своих дней Пушкин неустанно продолжал «глаголом жечь сердца людей».
Лермонтов во все эти просветительские благоглупости, безусловно, не верил. Он не считал, что человек по природе своей добр и что в скотину он превращается лишь под влиянием неблагоприятных социальных и прочих жизненных обстоятельств. В «Пророке» (1841), написанном, несомненно, в качестве собственной вариации на тему пушкинского «Пророка» (1826), Лермонтов заявил:
Конкретнее и понятнее не скажешь: ничего другого в этих очах не было и нет. Все остальное – ложь и фальшь. И надо признать, что эта кощунственная мысль для Лермонтова – отнюдь не минутная слабость, не вопль отчаяния и разочарования. Для него она – истина, полученная им непосредственно из жизненного опыта, т.е. из первых рук, и прочно усвоенная его сознанием. В стихотворении «Кладбище» (1830), написанном в самом начале его творческой деятельности, Лермонтов уже дал философски обобщенную версию роли человека в мироздании и прежде всего – в иерархии зла и, пожалуй, считал ее истинной в течение всей своей жизни:
Краснеючи волнуется пырей
На солнце вечера; над головой
Жужжа со днем прощаются игрой
Толпящиеся мошки, как народ
Существ с душой, уставших от работ.
Стократ велик, кто создал мир! велик!
Сих мелких тварей надмогильный крик
Творца не больше ль славит иногда,
Чем в пепел обращенные стада?
Чем человек, сей царь над общим злом,
С коварным сердцем, с ложным языком!7878
Там же. – Т. 1. – С. 92.
[Закрыть]
Понятно, что мысль о том, что насквозь лживого, закоренелого в коварстве «царя над общим злом» можно и нужно просвещать, а то и вообще перевоспитывать – абсолютная нелепость. Свою позицию по данному вопросу Лермонтов сформулировал в крайне сжатой сентенции: «Язва просвещения». В качестве синонима он также использовал выражение: «Яд просвещения».
Следует признать, что в России в 1830-е годы никто другой так не писал и написать не мог. И это объясняет, отчего Лермонтов начисто отверг традиционную дидактическую, назидательно-нравоучительную функцию литературы, сыгравшую в свое время столь значительную роль в истории становления человеческой цивилизации. Вместо этого он сконцентрировался на интеллектуально-познавательных возможностях, которые были предоставлены ему самим творческим процессом. Самопознание стало главной, если не единственной целью его творчества. Мысль Лермонтова работала как бы в автономном режиме. Она функционировала постоянно, беспрерывно, почти независимо от его воли. И все литературные произведения, созданные им – это своего рода лабораторные записи, наблюдения, попытки зафиксировать хотя бы отдельные моменты беспрестанной работы его сознания.
При этом следует подчеркнуть, что сам процесс интеллектуальной работы, интенсивность мощной внутренней жизни не казались Лермонтову тягостными. Напротив, по-настоящему мучительными были для него лишь те трудные, неразрешимые вопросы, от которых он никак не мог избавиться «через мышления и годы», как и все отрицательные впечатления земного бытия: острое осознание краткосрочности нашей жизни, почти не покидавшее его ощущение хронических утрат и потерь, как и понимание их неизбежности и необратимости, и в целом – восприятие бессмысленности человеческого существования в целом.
Современный исследователь В.М. Маркович убежден, что именно данной специфики лермонтовской музы современники так и не смогли объективно оценить, воспринимая его персонализм, пристальное внимание к неповторимым особенностям личности исключительно в качестве гипертрофированного себялюбия, самонадеянности, недостойной гордыни, как совершенно необузданный, неисправимый эгоизм. И при этом – «эгоизм ожесточенный», вызывающий, лишенный всякого смирения и кротости: «Эти особенности творчества Лермонтова максимально затрудняли возможность его адекватного восприятия русской критикой. Ведь большинство русских критиков XIX в. и даже начала XX в. руководствовались идеями принципиально надличными и потому безусловно чуждыми или прямо враждебными тому спонтанно-необузданному, неисправимому индивидуализму, который прорвался в русскую культуру через Лермонтова. Народничество и “почвенничество”, “западничество” и официальная “державность”, христианская “соборность” и “мистический пантеизм”, “эстетический гуманизм” и антропологизм просветительского толка, философия “общего дела” и концепция “Всеединства” при всех своих различиях сходились в несовместимости с индивидуализмом лермонтовского типа. Даже Герцен с его далеко зашедшим персонализмом искал убежища в идеях секуляризованного христианства и “русского социализма” и потому был далек от индивидуализма, отличавшегося такой самобытностью и независимостью, как индивидуализм лермонтовский. Лермонтов, каким он был на самом деле, не устраивал практически никого»7979
Маркович В.М. Лермонтов и его интерпретаторы // М.Ю. Лермонтов: Pro et contra. Личность и идейно-художественное наследие М.Ю. Лермонтова в оценках отечественных и зарубежных исследователей и мыслителей. Антология в 2 т. Изд-во Русской христианской гуманитарной академии. – СПб., 2013. – Т. 1. – С. 32.
[Закрыть].
Нельзя сказать, что отечественная критика не сразу поняла, в чем дело. Один из первых рецензентов «Героя нашего времени» и «Стихотворений М. Лермонтова» – небезызвестный С.О. Бурачок (1800–1876), издатель журнала «Маяк современного просвещения и образованности», дал довольно точную характеристику указанной специфики творчества Лермонтова. Только это был даже не диагноз, а именно приговор. Рассуждения критика заслуживают пристального внимания, так как они очень полно и точно характеризуют ту духовную, культурную и интеллектуальную среду, в которой был вынужден жить и работать наш великий поэт.
«Есть на свете животное, из ряда домашних скотов, его зовут: Я. Удивительная, ужасная тварь этот господин Я… – пишет С.О. Бурачок. – Представьте себе инфузорий, презренный прах, чуть-чуть заметный зоркому глазу, вооруженному “солнечным” микроскопом, – этот инфузорий всей землей ворочает и такие штуки куролесит, такие страшные, деннонощные опустошения производит повсюду, что удивительно, как целая рать досужих охотников до сих пор не ополчится на этого лютого зверя и не затравит его, как зайца.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?