Текст книги "Литературоведческий журнал №41 / 2017"

Русские писатели о катастрофе 1917 года

А.Н. Николюкин

 
             Бесконечны, безобразны,
             В мутной месяца игре
             Закружились бесы разны,
             Будто листья в ноябре.
 

Аннотация

Русские писатели в России и в эмиграции оценивали Октябрьский переворот 1917 г. как катастрофу для страны и народа. Эксперимент построения светлого будущего коммунизма путем принуждения и порождаемого им страха рассматривался ими как преступная утопия.

Ключевые слова: Г. Федотов, В. Розанов, М. Горький, М. Пришвин, А. Куприн, И. Бунин, З. Гиппиус, Д. Мережковский, А. Блок, Б. Зайцев, А. Амфи-театров, М. Волошин и революция 1917 г.

Nikolyukin A.N. Russian writers about the 1917 revolution catastrophe

Summary. Russian writers in Russia and in the emigration considered the October revolution as a great catastrophe for the country and the people. They witnessed, that the experiment to set in the communism in Russia by force and mortal fear turned out as a criminal utopia.

Гениальный Пушкин даже месяц точно указал и перевел на новый календарь, когда бесы-большевики закрутились по всей России. И наступил обещанный Лермонтовым «России черный год».

Но взглянем на минувшее серьезно. Французская революция XVIII в. имела два этапа: свержение монархии (1792) и установка якобинской диктатуры (1793). Революция 1917 г. в России состояла из двух этапов: Февральское низвержение монархии и Октябрьский переворот, установивший диктатуру одной партии. Как во Франции, так и в России, это была одна продолжавшаяся революция. Только французы терпели диктатуру одной партии 13 месяцев, а мы – 73 года. Терпели, поверив сначала трем ленинским обманам: мир, хлеб и земля. Мир обернулся развязанной пятилетней Гражданский войной; хлеб обернулся голодом 20-х, 40-х и послевоенных годов; обещанная земля была отобрана и превращена в колхозное рабство. «Терпеньем изумляющий народ» всё это вынес.

Разного рода катастрофы бывали в истории Руси. Катастрофа нашествия Наполеона была решена пожаром Москвы и народной войной. Катастрофа нашествия фашизма была решена жизнью 27 млн россиян и мужеством народа, о котором писала А. Ахматова.

Но бывали в истории России и более длительные, коренные катастрофы. Таково монголо-татарское иго, сначала кровавое, а затем перешедшее в мирное взимание дани. Таковым стал тяжелый эксперимент большевиков, начавшийся с кровавой Гражданской войны, красного террора и завершившийся лишенными каких-либо сил правителями СССР, приведшими страну к неизбежному распаду.

Когда-то в «Былом и думах» А.И. Герцен сказал, что варяги нужны были России, чтобы сложились княжества, монголы, – чтобы сделаться государством. Следуя логике либерала Герцена, можно сказать, что существование советского государства нужно было, чтобы в России утвердился капитализм. Разве этот факт можно оспорить?

Самой страшной катастрофой стал большевистский переворот 1917 г., когда после предательства правящей элиты весь народ лишился России, а часть его поверила в утопическую идею коммунизма. Это была преступная идеология большевистского террора, покорившая почти всю страну под лозунгами построения социализма. И потому через три поколения последовала катастрофа 1991 г., когда мы потеряли советскую империю, но в результате перестройки освободились от тоталитарного режима. Страна распалась на части.

Были утрачены завоевания победы над фашизмом. Возникла власть дикого капитала. Народ обнищал и попал в историческую ловушку права выхода республик из страны. Такова была плата за потерю России в 1917 г. Зло большевизма, которому поверила часть народа, не осталось без наказания. Иные не хотят этого понимать и сегодня. А какую Россию тогда мы потеряли! Не с «сохой», а богатую страну с великими учеными, писателями, деятелями искусства, Россию, кормившую зерном всю Европу. Результатом неудачно проведенной крестьянской реформы 1861 г. стал переворот 1917 г. И мы приобрели страну с бедным населением и стальным промышленным щитом, который не выдержал и рухнул в первый год Отечественной войны. Коммунистическая система потерпела страшное поражение, народ же выиграл войну с фашизмом. Но какой ценой! Об этом писал Виктор Астафьев. Вместе с тем советская система заложила то человекообразующее начало, которое остается до сих пор.

Выдающийся русский историк Г.П. Федотов писал в эмиграции в годину 20-летия октябрьского государственного переворота: «Преступление, лежащее в основе октября, миром забыто. Большинство о нем никогда не слыхало. В наш век – век мифов и легенд – на Западе уже укрепилась легенда об октябре как о восстании против царизма. Что же говорить о России, где государство, обладающее монополией лжи, в течение 20 лет культивирует октябрьскую легенду?»5151
  Федотов Г.П. Защита России. Статьи 1936–1940. – Париж, 1988. – С. 148.


[Закрыть].

Переворот 1917 г. оказал злое воздействие на весь мир. Сначала незамеченный, он с укреплением власти большевиков стал пагубным, обманным примером для подражания и преклонения во многих странах. Таково так называемое «международное значение Октября».

В истории России было две тенденции.

Одна линия – разрушители национального уклада жизни России – шла от лично благородных декабристов к русофобии Герцена с его «Колоколом» и к безумным утопиям Чернышевского, к призывам к топору и индивидуальному террору народников. «До основания» удалось разрушить экономику и культуру России только Ленину и его подельникам во время мировой войны. Они захватили власть, добились поражения России в войне и стали строить на массовом терроре свое Царство Антихриста, про-существовавшее, как предсказывал еще В. Розанов, семь десятилетий. Ленинизм как теория, основанная на социальной лжи, был неспособен понять, что революционный переворот в России ведет к цивилизационному тупику. Закон жизни гласил: разрушение Бастилии, на месте которой появилась надпись «Здесь танцуют» (или у нас «Жить стало лучше, жить стало веселей»), неизбежно привело к якобинским гильотинам. История показала, что ленинизм – это преступное учение утопического коммунизма, приведшее в результате к гибели миллионов людей в России и многих странах.

Другая линия в истории России – со времен Илариона, великих князей, созидателей Великой Руси, от Петра Великого и Пушкина, который послал приветствие своим друзьям-декабристам в Сибирь, но осудил тайные общества и заговоры в статье «О народном воспитании». Обращаясь к «Клеветникам России», Пушкин предсказал ненависть Герцена, популярность которого была развенчана Катковым. Славянофил Ю. Самарин писал Герцену о «нравственной заразе, которую вы напустили на Русскую землю и привили сотням и тысячам молодых людей», о его материализме, который «вам пришелся по руке, как таран, которым вы разбивали семью, церковь и государство» (письмо Ю. Самарина от 3 августа 1864 г., при советской власти не публиковалось). Великим зеркалом бесов революции выступил Достоевский. Л. Толстой стал подлинным певцом существующей России в ее победах и поражениях. Последним на краю пропасти Россию удерживал Столыпин, с убийством которого надолго прервалась стезя созидателей. Остались лишь разрушители, о которых Розанов писал: «Ленин и социалисты оттого и мужественны, что знают, что их некому будет судить, что судьи будут отсутствовать, так как они будут съедены (Октябрь)»5252
  Розанов В.В. Собр. соч. Апокалипсис нашего времени. – М., 2000. – С. 12.


[Закрыть]. Генерал Власов предал Россию и был казнен. Ленин и его партия предали великую историю России, но их покарать, как заранее заметил В. Розанов, было уже некому.

Розанов выразил эмоциональное восприятие ленинизма. Федотов взглянул на ленинизм как историк: «Тоталитарное государство, упразднившее всякую личную свободу, управляемое единой партией под властью неограниченного вождя… Изобретателем был Ленин, а Муссолини и Гитлер заимствовали у него его политическую систему: абсолютизм, партия, вождь»5353
  Федотов Г.П. Защита России. – С. 76.


[Закрыть]. Гитлер утверждал превосходство немцев (расизм), Ленин утверждал превосходство класса рабочих (диктатура пролетариата).

В истории России не было более страшного человека, зло творившего под личиной блага, чем Ленин с его открытой русофобией. Едва ли кто решился бы назвать его русским человеком. Ленинизм оказался на практике самой человеконенавистнической утопией в истории.

Большевики унижали и уничтожали после 1917 г. все сословия, кроме рабочих (социальный расизм). Это вызывало неприятие и возмущение писателей России, призванных хранить ее духовные ценности. В результате мы потеряли Россию и получили в 1922 г. страну из четырех букв, к которой могли присоединяться другие страны, не изменяя ее названия. Такая «копилка коммунизма», по мнению ее создателей.

Историю надо помнить, понимать и справедливо оценивать. 18 ноября 1921 г. решением Политбюро ЦК РКП(б) была введена цензура. Отменена с 1 января 1990 г. Это рамки поднадзорной советской литературы. М. Горький, ставший с годами певцом советской власти, в январе 1918 г., когда он еще не утратил совесть, писал о звериной сущности большевизма:

«Правительство Смольного относится к русскому рабочему, как к хворосту: оно зажигает хворост для того, чтобы попробовать – не загорится ли от русского костра общеевропейская Революция? Это значит – действовать “на авось”, не жалея рабочий класс, не думая о его будущем и судьбе России – пусть она сгорит бессмысленно, пусть обратится в пепел, лишь бы произвести опыт, страшный».

Расстрелы уличных демонстраций начались большевиками 5 января 1918 г. в Петрограде и продолжались до 2 июня 1962 г. в Новочеркасске, но и этим не окончились. Тот же М. Горький сравнивал известные события во главе с попом Гапоном 9 января 1905 г. с расстрелом по приказу Ленина 5 января 1918 г.:

«9-го января 1905 г., когда забитые, замордованные солдаты расстреливали, по приказу царской власти, безоружные и мирные толпы рабочих, к солдатам – невольным убийцам – подбегали интеллигенты, рабочие и в упор, в лицо – кричали им:

– Что вы делаете, проклятые? Кого убиваете? Ведь это ваши братья, они безоружны, они не имеют зла против вас, – они идут к царю просить его внимания к их нужде. Они даже не требуют, а просят, без угроз, беззлобно и покорно! Опомнитесь, что вы делаете, идиоты!». «5-го января 1918 года безоружная петербургская демократия – рабочие, служащие – мирно манифестировала в честь Учредительного Собрания. Лучшие русские люди почти сто лет жили идеей Учредительного Собрания – политического органа, который дал бы всей демократии русской возможность свободно выразить свою волю…

“Правда” лжет, когда пишет, что манифестация 5 января была сорганизована буржуями, банкирами и т.д. и что к Таврическому дворцу шли именно “буржуи”, “калединцы”.

“Правда” лжет, – она прекрасно знает, что “буржуям” нечему радоваться по поводу открытия Учредительного Собрания, им нечего делать в среде 246 социалистов одной партии и 140 – большевиков.

“Правда” знает, что в манифестации принимали участие рабочие Обуховского, Патронного и других заводов, что под красными знаменами Российской с.-д. партии к Таврическому дворцу шли рабочие Василеостровского, Выборгского и других районов. Именно этих рабочих и расстреливали, и сколько бы ни лгала “Правда”, она не скроет позорного факта…

Итак, 5 января расстреливали рабочих Петрограда, безоружных. Расстреливали без предупреждения о том, что будут стрелять, расстреливали из засад, сквозь щели заборов, трусливо, как настоящие убийцы.

И точно так же, как 9 января 1905 года, люди, не потерявшие совесть и разум, спрашивали стрелявших:

– Что вы делаете, идиоты? Ведь это свои идут? Видите – везде красные знамена, и нет ни одного плаката, враждебного рабочему классу, ни одного возгласа, враждебного вам!

И так же, как царские солдаты – убийцы по приказу отвечают:

– Приказано! Нам приказано стрелять»5454
  Горький М. Несвоевременные мысли. – М., 1990. – С. 230–233.


[Закрыть].

Так началась Гражданская война, развязанная большевиками.

М. Пришвин в статье о Ленине, ставшем организатором расстрелов народных манифестаций, статье под прямым названием «Убивец» (1917) писал: «Дворянин Ульянов-Ленин затеял в крестьянской России пролетарскую республику, и нет ничего ненавистней ему, наверно, Учредительного собрания, которое он называет мещанским»5555
  Пришвин М.М. Цвет и крест. – СПб., 2004. – С. 106.


[Закрыть].

7 ноября 1917 г. Пришвин записывает в Дневнике: «Вот совершилась теперь мировая катастрофа и наступила диктатура пролетариата, а я по-прежнему в тюрьме, и лучшие часы, когда так я хожу с винтовкой, из которой не умею стрелять» (Пришвин участвовал в дежурстве у ворот с винтовкой, из которой не умел стрелять). 24 июля 1918 г. он рассказывает в Дневнике, как русский народ по приказанию Троцкого снимал возле храма Христа Спасителя изваяние царя Александра III:

«Царская фигура одевается изо дня в день лесами, человек наверху возле короны копается, как лилипут. Статуя 1000 пудов веса, в туловище можно устроить спальню и кабинет, в сапоге выспаться человеку. На работу отпущено 20 тысяч денег. Раз уже пробовали снять его и не могли, теперь делают это планомерно под руководством архитектора, который дознался, что царь “составной”. Вокруг шеи царя петля, канат спускается книзу, за концы привязывают мачты и поднимают кверху. Общее впечатление такое, что вся масса лилипутов хочет царя удавить».

Итоговую мысль о катастрофе 1917 г. Пришвин записывает в Дневнике 18 ноября 1920 г.: «Для нас загадочны Октябрьские дни, и мы им не судьи пока, но завеса в настоящем упала: коммунизм – это название государственного быта воров и разбойников».

Картину жизни Петрограда после беззаконного захвата власти большевиками уже 9 ноября 1917 г. воссоздала Зинаида Гиппиус (стихотворение «Сейчас»):

 
                   Лежим, заплеваны и связаны,
                         По всем углам.
                   Плевки матросские размазаны
                         У нас по лбам.
 

Еще 16 мая 1917 г. Розанов писал в «Новом времени» о нависшей опасности со стороны «ленинцев» и об их «классовых вожделениях», которые «угрожают всей России попасть в обладание какого-нибудь одного класса, тогда как она была и есть совокупность классов, есть единство и целость страны со всеми ее окраинами и во всем множестве составляющих ее народностей»5656
  Розанов В.В. Собр. соч. Мимолетное. – М., 1994. – С. 359.


[Закрыть].

Сущность ленинизма как преступной теории Розанов видел в том, что индивидуальный террор народников Ленин заменил массовым террором против всех сословий, против всех, несогласных с ним (так называемая «диктатура пролетариата» как суть ленинизма). В статье «Как начала гноиться наша революция» Розанов обозначил момент, когда революция из рук романтиков перешла в руки преступников (как столетие спустя в 2014 г. на Украине): «С приездом Ленина начался явный переворот в революции. Прошли ее ясные дни. Вдруг повеяло вонью, разложением. До тех пор было все ясно, твердо, прямо»5757
  Там же. – С. 403.


[Закрыть].

Розанов, как и многие тогда, считал, что Ленин обращает Россию в дикое состояние. «Ленин отрицает Россию. Он не только отрицает русскую республику, но и самую Россию. И народа он не признает. А признает одни классы и сословия, и сманивает всех русских людей возвратиться просто к своим сословным интересам, выгодам. Народа он не видит и не хочет. <…> России нет: вот подлое учение Ленина. Слушавшие его не разобрали, к чему этот хитрый провокатор ведет. Они не разобрали, что он всем своим слушателям плюет в глаза, называя их не “русскими”, а только “крестьянами”»5858
  Там же. – С. 405.


[Закрыть].

И вот Россия распалась. «Русь слиняла в два дня. Самое большее – в три. Даже “Новое Время” нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И собственно, подобного потрясения никогда не бывало, не исключая “Великого переселения народов”»5959
  Розанов В.В. Собр. соч. Апокалипсис нашего времени. – С. 6–7.


[Закрыть].

После встречи с Лениным в 1919 г. А.И. Куприн записал свое тягостное впечатление: «Этот человек, такой простой, вежливый и здоровый – гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Ивана Грозного. То есть при всем своем душевном уродстве, были все-таки люди, доступные капризам дня и колебаниям характера. Этот же – нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своем пути. И притом – подумайте! – камень в силу какого-то волшебства – мыслящий! Нет у него ни чувств, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая непобедимая мысль: падая – уничтожаю»6060
  Куприн А.И. Голос оттуда. – М., 1999. – С. 312.


[Закрыть]. Ленин – самый нравственно страшный человек в истории России. Вопреки библейской мудрости («Дом, разделившийся сам в себе, не устоит») он построил государство, части которого имели право на выход. Можно ли после этого говорить о политическом уме Ленина даже с точки зрения истории коммунизма? История показала обратное.

* * *

Черные дни России с убитыми, лежащими на улице, Иван Бунин назвал «Окаянные дни». Это самое верное определение того времени. Великий писатель воссоздал глубокую и прочувствованную историю жизни в большевистской России 1918–1919 гг. Еще в Дневнике 1917–1918 гг. он отмечает 4 ноября 1917 г., как изменился облик людей на улицах Москвы после захвата власти коммунистами. «Лица хамов, сразу заполнивших Москву, потрясающе скотски и мерзки. День темный, грязный. Москва мерзка как никогда. Ходил по переулкам возле Арбата. Разбитые стекла… Этот день венец всего! Разгромили людоеды Москву!».

Писатель говорит о внешнем виде победителей, возвращавшихся по Поварской улице после похорон на Красной площади «борцов большевиков»: «Вид – пещерных людей. Среди Москвы зарыли чуть не тысячу трупов… Была Россия! Где она теперь. О Боже, Боже»6161
  Бунин И.А. Собр. соч.: В 8 т. – М., 2000. – Т. 8. – С. 60. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием страниц в тексте.


[Закрыть].

И заканчиваются описания «окаянных дней», воцарившихся на долгие десятилетия, обвинением так называемой передовой мысли, подготовившей за столетие после декабристов разрушение России: «Был народ в 160 миллионов численностью, владевший шестой частью земного шара, и какой частью? – поистине сказочно богатой и со сказочной быстротой процветавшей! – и вот этому народу сто лет долбили, что единственное его спасение – это отнять у тысячи помещиков те десятины, которые и так не по дням, а по часам таяли в их руках!» [с. 149–150].

В Петрограде Бунин видел большевистскую пропаганду в действии. «Я видел Марсово Поле, на котором только что совершили, как некое традиционное жертвоприношение революции, комедию похорон будто бы павших за свободу героев. Что нужды, что это было, собственно, издевательство над мертвыми, что они были лишены честного христианского погребения, заколочены в гроба почему-то красные и противоестественно закопаны в самом центре города живых? Комедию проделали с полным легкомыслием и, оскорбив скромный прах никому не ведомых покойников высокопарным красноречием, из края в край изрыли и истоптали великолепную площадь, обезобразили ее буграми, натыкали на ней высоких голых шестов в длиннейших и узких черных тряпках и зачем-то огородили ее дощатыми заборами, на скорую руку сколоченными и мерзкими не менее шестов своей дикарской простотой» [с. 114].

Накануне «интернационалистического праздника» 1 мая 1918 г. Бунин с возмущением наблюдает разрушение памятника Скобелеву на Тверской улице: «Это хамское, несказанно-нелепое и подлое стаскивание Скобелева! Сволокли, повалили статую вниз лицом на грузовик… И как раз нынче известие о взятии турками Карса! А завтра, в день предания Христа – торжество предателей России!» [с. 62]. Пасха была в том году 5 мая.

Уничтожение памятников культуры, столь характерное для большевиков, особенно первых лет, вызывало горечь у писателя. В связи со слухами о приближении немцев он «слышал, будто Кремль минируют, хотят взорвать при приходе немцев. Я как раз смотрел в это время на удивительное зеленое небо над Кремлем, на старое золото его древних куполов… Великие князья, терема, Спас-на-Бору, Архангельский собор – до чего все родное, кровное и только теперь как следует почувствованное, понятое! Взорвать? Все может быть. Теперь все возможно» [с. 80].

Но Бунин не был бы Буниным, если бы тут же в первый предвесенний день не записал: «Опять несет мокрым снегом. Гимназистки идут облепленные им – красота и радость. Особенно хороша была одна – прелестные синие глаза из-за поднятой к лицу меховой муфты… Что ждет эту молодость? К вечеру все по-весеннему горит от солнца. На западе облака в золоте. Лужи и еще не растаявший белый, мягкий снег» [с. 75]. Как будто вдруг повеяло будущим Буниным, автором «Темных аллей».

И возникал вопрос о большевиках: «Неужели так уверены в своем долгом и прочном существовании?» [с. 87]. Встреченный бывший министр юстиции Временного правительства П.Н. Ма-лянтович «рассказывал, как большевики до сих пор изумлены, что им удалось захватить власть и что они все еще держатся:

– Луначарский после переворота недели две бегал с вытаращенными глазами: да не, вы только подумайте, ведь мы только демонстрацию хотели произвести, и вдруг такой неожиданный успех!» [с. 89].

В Одессе, куда Бунин с женой переехал в июне 1918 г., было то же разорение. «Мертвый, пустой порт, мертвый, загаженный город… Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…» [с. 92].

Одесса под властью большевиков производила тягостное впечатление. «Город чувствует себя завоеванным как будто каким-то особым народом, который кажется гораздо более страшным, чем я думаю, казались нашим предкам печенеги. А завоеватель шатается, торгует с лотков, плюет семечками, “кроет матом”. По Дерибасовской или движется огромная толпа, сопровождающая для развлечения гроб какого-нибудь жулика, выдаваемого непременно за “павшего борца” (лежит в красном гробу, а впереди оркестры и сотни красных и черных знамен)…

Вообще, как только город становится “красным”, тотчас резко меняется толпа, наполняющая улицы. Совершается некий подбор лиц, улица преображается. Как потрясал меня этот подбор в Москве! Из-за этого больше всего и уехал оттуда…

На этих лицах прежде всего нет обыденности, простоты. Все они почти сплошь резко отталкивающие, пугающие этой тупостью, каким-то угрюмо-холуйским вызовом всему и всем.

И вот уже третий год идет нечто чудовищное. Третий год только низость, только грязь, только зверство. Ну хоть бы на смех, на потеху что-нибудь уж не то что хорошее, а просто обыкновенное, что-нибудь просто другое!» [с. 109–110].

Бунин выступил свидетелем дорвавшегося до власти бунта. «бессмысленного и беспощадного», свидетелем такой силы правды, какую нигде не встретишь в такой глубине художественного и нравственного воплощения. «Этим записям цены не будет» [с. 101], – мог по праву сказать писатель.

И остается лишь вера в будущее возмездие. За четыре года до катастрофы России В. Розанов писал о том же: «Социализм пройдет как дисгармония. Всякая дисгармония пройдет. А социализм – буря, дождь, ветер…

Взойдет солнышко и осушит все. И будут говорить, как о высохшей росе: “Неужели он (соц.) был?”. “И барабанил в окна град: братство, равенство, свобода”?

– О, да! И еще скольких этот град побил!!

– “Удивительно. Странное явление. Не верится. Где бы об истории его прочитать?”»6262
  Розанов В.В. Собр. соч. Листва. – М.; СПб., 2010. – С. 92.


[Закрыть].

Но тогда это было еще впереди. А для Бунина все это стало настоящим. И ему лишь оставалось надеяться на будущую справедливость: «Когда совсем падаешь духом от полной безнадежности, ловишь себя на сокровенной мечте, что все-таки настанет же когда-нибудь день отмщения и общего, всечеловеческого проклятия теперешним дням. Нельзя быть без этой надежды. Да, но во что можно верить теперь, когда раскрылась такая несказанно страшная правда о человеке?» [с. 120].

Розанов, еще не пережив этого «социализма», предвидел, что «“новое здание”, с чертами ослиного в себе, повалится в третьем-четвертом поколении»6363
  Там же. – С. 32.


[Закрыть]. Как в воду смотрел: именно три поколения прошло после катастрофы 1917 г., когда «социализм» рухнул. Три поколения загубленных следили друг за другом (повсеместная система осведомителей в годы расцвета советской власти).

Историческое значение большевистского переворота, именовавшегося Великой Октябрьской социалистической революцией, с последующим делением страны на республики, заключается в том, что она, эта катастрофа 1917 г., заложила неизбежность распада России в конце ХХ в. Как говорил Розанов, иначе и быть не могло. Однако никто из коммунистических лидеров этого понять и предвидеть не смог.

Понятие «социалистическая» революция в этом узаконенном штампе из четырех слов (СССР) означало путь к социализму через красный террор и уничтожение инакомыслия. Коммунизм, построенный на костях расстрелянных, – что может быть в истории страшнее и безнравственнее? Смогли бы люди существовать в таком коммунизме? Как показывает советский опыт, – пытались. Но, слава Богу, история такого в России не допустила.

З.Н. Гиппиус в Петрограде в течение 1917–1919 гг. вела ежедневный дневник, отражающий жизнь города и прежде всего той среды, в которой находилась она вместе со своим мужем Д.С. Мережковским. Среди записей событий после большевистского переворота появляется 29 октября 1917 г. первая обобщающая запись: «Петербург, – просто жители, – угрюмо и озлобленно молчит, нахмуренный, как октябрь. О, какие противные, черные, страшные и стыдные дни».

4 ноября страшная запись: «Расстрелянная Москва покорилась большевикам. Столицы взяты вражескими – и варварскими – войсками. Бежать некуда. Родины нет». 7 ноября Гиппиус начинает вести тайную «Черную тетрадь», обнаружение которой грозило бы жизни ее автору в тех условиях жизни по «закону революционной целесообразности». Тетрадь открывается словами: «Да, черная, черная тяжесть. Обезумевшие диктаторы Троцкий и Ленин сказали, что если они даже двое останутся, то и вдвоем, опираясь на “массы”, отлично справятся. Готовят декреты о реквизиции всех типографий, всей бумаги и вообще всего у “буржуев”, вплоть до хлеба».

И как бы предвидя воцарившуюся в будущих 70 годах советскую цензуру, Гиппиус записывает 11 ноября: «Я сегодня очень огорчилась… но мне советуют этого не записывать. Рабство вернулось к нам – только в страшном, извращенном виде и в маске террора. Не оставить ли белую страницу в книге? Но ведь я забуду. Ведь я не знаю, скоро ли вернется свобода… хотя бы для домашнего употребления. Ну что ж. Проглотим этот позор! Оставим белую страницу»6464
  Здесь и далее цитируется по книге: Гиппиус З. Дневники. – М., 1999. – Кн. 1–2.


[Закрыть].

Страница за страницей Гиппиус описывает кошмары города. 4 декабря: «Винные погромы не прекращаются ни на минуту. Весь “Петроград” (вот он когда Петроград!) пьян. Непрерывная стрельба, иногда пулеметная. Сейчас происходит грандиозный погром на Васильевском. Не надо думать, что это лишь ночью: нет, и утром, и днем, и вечером – перманентный пьяный грабеж».

Особенно потряс жителей Петрограда расстрел большевиками мирной демонстрации в поддержку Учредительного собрания 5 января 1918 г. В этот день Гиппиус записала: «На Невском громадные манифестации, но далее Литейной не пускают. На Литейной одну манифестацию уже расстреляли, у № 19. Манифестанты в большинстве – рабочие. Какой-то рабочий говорит:

– Теперь пусть не говорят, что “буржуи” шли, теперь мы шли, в нас солдаты стреляли.

Убит один член Учредительного Собрания, один солдат-волынец, несколько рабочих, многие ранены… Где-то близ Кирочной и Фурштадтской расстреливали манифестации 6 красногвардейцев. На крышах же (вместо городовых) сидели матросы. Одну барышню красногвардеец заколол штыком в горло, когда упала – доколол».

Утром следующего дня Гиппиус записывает о ликвидации Учредительного собрания: «И под настояния и угрозы улюлюкающих матросов (особенно отличился матрос Желязняков, объявивший, что “караул устал”, что он сейчас погасит свет), кончалось, мазалось это несчастное заседание к 6 ч. утра!

Первое – и последнее: ибо сегодня уже во Дворец велено никого не пускать. Разгон, таким образом, осуществлен; фактически произвел его матрос Желязняков. В данную минуту ждем еще официального декрета. Почти ни одна газета не вышла. Типографии заняты красногвардейцами. Успевшие напечататься газеты отнимались у газетчиков и сжигались».

В «Черных тетрадях» Гиппиус появляются ежедневные записи: «22 января, понедельник. Всю ночь длились пьяные погромы. Опять! Пулеметы, броневики. Убили человек 120. Убитых тут же бросали в канал». «24 января, среда. Погромы, убийства и грабежи, сегодня особенно на Вознесенском, продолжаются без перерыва. Убитых складывают в Мойку, в канал, или складывают (винных утопленников), как поленницы дров».

25 января при занятии Киева красными войсками в Киево-Печерской лавре был убит митрополит Владимир. Узнав об этом, Гиппиус записывает 2 февраля: «Киев нейдет у меня с ума. Тысячи убитого населения… В Киеве убит митрополит Владимир».

И так изо дня в день. 17 марта запись: «Вчера на минуту кольнуло известие о звероподобном разгроме Михайловского и Тригорского (исторических имений Пушкина). Но ведь уничтожили и усадьбу Тургенева. Осквернили могилу Толстого. А в Киеве убили 1200 офицеров, у трупов отрубали ноги, унося сапоги. В России убивали детей, кадетов (думая, что это и есть “кадеты”, объявленные “вне закона”).

У России не было истории. И то, что сейчас происходит, – не история. Это забудется, как неизвестные зверства неоткрытых племен на незнаемом острове. Канет».

Дневники Гиппиус за два года пребывания в условиях большевистского террора могли бы стать обвинительным документом на новом Нюрнбергском процессе над коммунистической властью в Петрограде. Но судьба решила иначе. Ныне только историки могут читать и понимать все, творившееся в те годы красного террора. В заключение приведем запись лета 1919 г. о ежедневных расстрелах (как во времена «ежовщины») в Петрограде, в том числе известного ученого и публициста Бориса Владимировича Никольского. «Расстреливают офицеров, сидящих с женами вместе, человек 10–11 в день. Выводят на двор, комендант, с папироской в зубах, считает, – уводят… Недавно расстреляли профессора Б. Никольского. Имущество его и великолепную библиотеку конфисковали». На этом издевательства не кончились. Сына Никольского вызвали во «Всевобуч» (всеобщее военное обучение). «Там ему сразу комиссар с хохотком объявил (шутники эти комиссары!): “А вы знаете, где тело вашего папашки? Мы его зверькам скормили”. Зверей Зоологического сада, еще не подохших, кормят свежими трупами расстрелянных, благо Петропавловская крепость близко, – это всем известно. Но родственникам, кажется, не объявляли раньше. Объявление так подействовало на мальчика, что он четвертый день лежит в бреду. (Имя комиссара я не знаю)»6565
  Гиппиус З. Дневники. – М., 1999. – Т. 2. – С. 220–221.


[Закрыть].

Большевистская власть в Петрограде расстреливала не только физически, но и нравственно, обманом, ложью. В августе 1921 г. она, эта чуждая России власть лишила жизни двух великих поэтов – Николая Гумилёва и Александра Блока. В последнем, предсмертном письме К.И. Чуковскому Блок писал с душевным надрывом: «Слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка». Такие слова из уст автора «красной» поэмы «Двенадцать» говорят подчас больше, чем перечни Гиппиус о зверствах и расстрелах в «красном» Петрограде. Правда истории берет верх у великих поэтов.