Текст книги "Политическая наука. 2017. Спецвыпуск"

– Наконец, с высокой степенью определенности можно прогнозировать дальнейшее развитие интеграционных процессов, в результате которых наднациональные субъекты начнут выходить в область мировой политической власти. Их становление в период амбициозного роста будет сопровождаться высоким уровнем геополитической и экономической конкуренции. Именно в многополюсном мире интеграционных систем, в обновленных социально-экономических пространствах «посткапитализма» и «пост-демократии» предстоит реализация судьбоносной для человечества стратегии устойчивого развития.

Список литературы

Аугусто Лопез-Кларос. Лекция в НИУ ВШЭ: «The Outlook for the Global Economy: The Path to Financial Stability and Sustainable Growth». – М., 2012. – Режим доступа: https://iq.hse.ru/en/news/177671863.html (Дата посещения 21.09.2017.)

Буторина О. Особенности евразийской модели экономической интеграции // Современная Европа. – М., 2016. – № 2 (68). – С. 28–32.

Валлерстайн И. После либерализма. – М.: Едиториал УРСС, 2003. – 253 с.

Глобалистика. Энциклопедия. – М.: Радуга, 2003. – 1328 с.

Глобальная стратегия Европейского союза по внешней политике и политике безопасности / European Union External Action Service. – Brussels, 2017. – Режим доступа: https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/feature_eu_global_strategy_full_text.pdf (Дата посещения: 7.10.2017.)

Глухова А. Популизм как политический феномен: Вызов современной демократии // Полис. Политические исследования. – М., 2017. – № 4. – С. 49–68.

Дейвикс К. Популизм // Интернет-журнал «Гефтер». – М., 2012. – Режим доступа: http://gefter.ru/archive/6800 – (Дата посещения: 12.10.2017.)

Доклад ЕЭК о достижении целей устойчивого развития в регионе ЕАЭС / Евразийская экономическая комиссия. – М., 2017. – Режим доступа: http://www.eurasiancommission.org/ru/nae/news/Pages/12-07-2017.aspx (Дата посещения: 9.10.2017.)

Дуткевич П. Асимметричная власть, ересь и посткоммунизм: Несколько мыслей //ПОЛИТЭКС. Политическая экспертиза. – СПб., 2006. – № 4. – С. 39–46.

Дуткевич П., Казаринова Д. Конец эпохи глобализации: Причины и последствия // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Политология. – М., 2017. – № 1. – С. 7–14.

Изотов В. Интеграционные системы и проблемы политической стабильности: Поиск закономерностей и опыт прогнозирования // Вестник Московского университета. Серия 12: Политические науки. – М., 2016. – № 4. – С. 7–27.

Капустин Б. Современность как предмет политической теории. – М.: РОССПЭН, 1998. – 308 с.

Крауч К. Постдемократический мир корпораций // Русский журнал. – М., 2010b. – Режим доступа: http://www.russ.ru/pole/Postdemokraticheskij-mir-korporacij. – (Дата посещения 20.08.2017.)

Крауч К. Постдемократия. – М.: ГУ-ВШЭ, 2010a. – 192 с.

Мейсон П. Посткапитализм: Путеводитель по нашему будущему. – М.: Ад Маргинем, 2016. – 416 с.

Мусихин Г. Очерки теории идеологий. – М.: ГУ-ВШЭ, 2013. – 288 с.

Перес К. Технологические революции и финансовый капитал. Динамика пузырей и периодов процветания. – М.: Дело, 2011. – 232 с.

Перспективы развития проекта ЕАЭС к 2025 году // Рабочая тетрадь Российского совета по международным делам (РСМД). – М., 2017. – Режим доступа: http:// russiancouncil.ru/activity/workingpapers/perspektivy-razvitiya-proekta-eaes-k-2025-godu/ (Дата посещения 27.09.2017.)

Пикетти Т. «Капитал в XXI веке». – М.: Ад Маргинем, 2015. – 592 с.

Политическая энциклопедия: В 2. т. / Т. 2. – М.: Мысль, 1999. – 701 с.

Пятигорский А. Непрекращаемый разговор. – СПб.: Азбука-классика, 2004. – 428 с.

Спенс М. Следующая конвергенция: Будущее экономического роста в мире, живущем на разных скоростях. – М.: Издательство Института Гайдара, 2013. – 336 с.

Указ Президента Российской Федерации от 01.04.1996 г. № 440 О Концепции перехода Российской Федерации к устойчивому развитию. – М., 1996. – Режим доступа: http://kremlin.ru/acts/bank/9120 (Дата посещения 20.08.2017.)

Backstrand K., Kronsell A., Soderholm P. Organisation challenges to sustainable development // Environmental politics. – L., 1996. – N 2. Volume 5. – P. 31–42.

Bell D. The end of ideology: On the exhaustion of political ideas in the Fifties. – Illinois, Free Press, 1960. – 474 p.

Blyth M. Capitalism in crisis. What went wrong and what comes next // Foreign Affairs. – Florida, 2016. – Vol. 95, July-August. – P. 172–179.

Blyth M. Global Trumpism: Why Trump’s victory was 30 years in the making and why it won’t stop here. – Режим доступа: https://www.foreignaffairs.com/articles/2016-11-15/global-trumpism (Дата посещения: 10.10.2017.)

Crisis of democracy. Report on the governability of democracies to the trilateral commission. – Режим доступа: http://trilateral.org/download/doc/crisis_of_democracy.pdf (Дата посещения: 1.10.2017.)

Dobbs К., Madgavkar A., Manyika J., Woetzel J., Bughin J., Labaye E., Kashyap P. Poorer than their parents? A new perspective on income inequality (July 2016). – Режим доступа: http://www.mckinsey.com/global-themes/employment-and-growth/poorer-than-their-parents-a-new-perspective-on-income-inequality (Дата посещения: 30.09.2017.)

Freeland C. Plutocrats: The rise of the new global super-rich and the tall of everyone else. – L.: Penguin Books, 2012. – 352 p.

Fukuyama F. The future of history. Can liberal democracy survive the decline of the middle class? // Foreign Affairs. – Florida, 2012. – Vol. 91, January-February. – P. 53–61.

Hu F., Spence M. Why globalization stalled: And how to restart It // Foreign Affairs. – Florida, 2017. – Vol. 96, July-August. – P. 54–63.

International survey: Globalisation is still seen as a force for good in the world. – L., 2016. – Режим доступа: https://today.yougov.com/news/2016/11/17/international-survey (Дата посещения: 22.09.2017.)

It’s time to end extreme inequality / Oxam International. – Режим доступа: https://oxf. am/2t8dE8i – L., 2016. – (Дата посещения: 12.09.2017.)

Korotayev A.V. Spectral Analysis of World GDP Dynamics: Kondratieff Waves, Kuznets Swings, Juglar and Kitchin Cycles in Global Economic Development, and the 2008–2009 Economic Crisis / A.V. Korotaev, S.V. Tsirel // Structure and Dynamics. – California 2010. – Vol. 4 (1). – P. 51–67.

Lafferty W. The politics of sustainable development: Global norms for national implementation // Environmental politics. – L., 1996. – N 2. Volume 5. – P. 56–62.

Mudde Cas. Europe’s Populist Surge // Foreign Affairs. – Florida, 2016. – Vol. 95, November-December. – P. 25–30.

Poverty headcount ratio at $1.90 a day / World Bank Open Data. – Режим доступа: http://data.worldbank.org/indicator/SI.POV.DDAY (Дата посещения: 11.09.2017.)

Rachman G. Brexit and the slide into nationalism // Financial times 1.05.2017. – Режим доступа: https://www.ft.com/content/8f169d1e-2bfd-11e7-bc4b-5528796fe35c (Дата посещения: 22.08.2017.)

Stiglitz J. The price of inequality: How today's divided society endangers our future. – N.Y.: Norton & Company, 2012. – 449 p.

The Media and Neo-Populism: A Contemporary Comparative Analysis (ed. by Mazzoleni G., Stewart J., Horsfield B.). – Westport.: Prager Group, 2003. – 272 p.

Wallerstein I. Le capitalisme touche à sa fin // Le Monde 16.12.2008. – Режим доступа: [http://www.lemonde.fr/la-crise-financiere/article/2008/12/16/le-capitalisme-touche-a-sa-fin_1105714_1101386.html?xtmc=wallerstein&xtcr=16 (Дата посещения: 11.10.2017.)

Zakaria F. The Rise of Illiberal Democracy // Foreign Affairs. – Florida, 1997. – Vol. 76, November-December. – P. 22–43.

Переходные институты и спрос на модернизацию: К постановке проблемы инновационного развития

О.И. Ляховенко 6363
  Ляховенко Олег Игоревич, кандидат политических наук, старший научный сотрудник кафедры российской политики факультета политологии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. E‐mail: [email protected]
  Oleg I. Lyakhovenko, Cand. Sci (Pol. Sci.), Senior Research Fellow, Chair of Russian Politics, Faculty of Political Science, Lomonosov Moscow State University. E‐mail: [email protected]


[Закрыть]

Аннотация. В статье рассматриваются факторы успешного перехода государств и обществ на рельсы инновационного развития, т.е. формирования самоподдерживающейся инновационной системы. Одним из необходимых условий для этого является наличие элитного и широкого социального спроса на модернизацию – прежде всего, как фактора укоренения модернизационных изменений и инноваций. Историческое прошлое России создает очень сложную систему факторов, способствующих и препятствующих инновационному развитию. Возможным выходом из колеи зависимости от предшествующего развития (path dependency) является формирование переходных (транзитных) институтов, обеспечивающих создание необходимых стартовых условий для построения инновационной системы. Особую роль играет система образования как институт социализации и трансляции ценностей.

Ключевые слова: институты; инновационное развитие; модернизация; модернизация России; факторы модернизации; зависимость от предшествующего развития.

O.I. Lyakhovenko

Transition institutions and the demand for modernization: To the innovation development problem articulation

Abstract. The article considers factors of successful transition of states and societies to the rails of innovative development, i.e. formation of a self-sustaining innovation system. One of the necessary conditions for this is the availability of an elite and broad social demand for modernization – first of all, as a factor in the rooting of modernization changes and innovations. The historical past of Russia creates a very complex system of factors that contribute to and impede innovation development. A possible way out of dependence on the previous development (path dependency) is the formation of transitional (transit) institutions that provide the creation of the necessary starting conditions for building an innovation system. A special role is played by the education system as the institution of socialization and of values communication.

Keywords: institutions; innovative development; modernization; modernization of Russia; factors of modernization; path dependency.

Для России вопросы перехода на рельсы инновационного развития – в условиях новой промышленной, цифровой и научно-технологической революции – имеют исключительную прикладную значимость. В связи с этим необходимо построение комплексной научной теории, объясняющей как общие направления и характеристики технологического и социального развития, так и конкретные факторы и условия перехода различных стран на рельсы инновационного развития в этих новых условиях. Такая теория с необходимостью должна учитывать социокультурную и институциональную динамику в числе факторов, способствующих и препятствующих такому переходу.

В рамках одной научной статьи построение подобной теории и единой общезначимой карты смыслов, очевидно, невозможно. Поэтому цель данной работы состоит, прежде всего, в создании общей картины процессов и факторов, в сущности – в попытке по-новому взглянуть на проблему перехода на рельсы инновационного развития. Возможные ответы на эти проблемы в данной работе будут даны в «первом приближении», в виде общих тезисов, которые в дальнейшем должны быть уточнены и развернуты в более общее, целостное ви́дение технологической, социальной и политической динамики.

Теория модернизации: К поиску синтезной методологии

Теории модернизации и инновационного развития в своем развитии с начала и особенно с середины XX в. прошли серьезную внутреннюю эволюцию. От очень простых «формальных» описаний развитых стран (преимущественно европейских) и их противопоставления всему остальному (преимущественно колониальному и постколониальному) миру они постепенно пришли к пониманию необходимости учета всего комплекса факторов, влияющих на развитие государства и общества6464
  Не солидаризуясь с автором по всем излагаемым вопросам, можно сослаться на работу Ф. Фукуямы «Америка на распутье» [Фукуяма Ф., 2007], в которой представлен весьма широкий реферативный обзор самых разных концепций модернизации и социального, политического и экономического развития с конца XIX в. до начала 2000‐х годов.


[Закрыть]. Современные подходы и теоретические направления, изучающие инновационное развитие, вынуждены учитывать самый широкий круг факторов – от внутренней социокультурной и институциональной динамики конкретного общества и психологических черт элит до геополитического окружения государства и глобальных трендов научно-технологического развития.

«Фронтиром» проблематики изучения инновационного развития и модернизации можно назвать работы Д. Норта, Д. Аджемоглу, Д. Робинсона и их соавторов. Анализируя в сравнительной перспективе опыт развития разных стран, прежде всего европейских стран и бывших европейских колоний, авторы пришли к заключению о том, что различия в развитии между развитыми («успешными», технологически, экономически и политически наиболее влиятельными) и развивающимися странами лежат в сфере неформальных институтов. Под неформальными институтами имеется в виду внутренняя организация самого общества и характер социальных, политических и экономических отношений.

Д. Норт, Д. Уоллес и Б. Вайнгаст, концептуализируя эти различия в работе «Насилие и социальные порядки», вводят категорию социальный порядок, под которым подразумевается, прежде всего, социально-институциональная среда общества. В самом общем виде существует два типа социальных порядков – открытые («порядок открытого доступа») и закрытые («порядок закрытого доступа», или «естественное государство»), различия между которыми сформированы исторически. В известной степени упрощая, авторы отмечают, что особенностями «открытого» порядка являются коллективный контроль над средствами насилия, самоограничение и совместное целеполагание элит (как предпосылка для расширения политических прав и свобод в обществе) и внеперсональный характер институтов (способность организаций «переживать» своих создателей – в бизнесе, политике, общественной сфере). Напротив, особенностями «закрытых» порядков являются распределенный контроль над средствами насилия между элитами, закрепление правовых и ресурсных исключений для элит, а также преимущественно персональный характер институтов (которые могут быть крайне успешными в период жизни своих создателей, но после их ухода чаще всего разрушаются или трансформируются).

Д. Аджемоглу и Д. Робинсон вводят категории «экстрактивных» и «инклюзивных» институтов, отмечая, что экстрактивные институты направлены преимущественно на снятие ренты и концентрацию ресурсов в руках элит или управляющих структур, а инклюзивные – на расширение социальных, политических и экономических свобод и горизонтальное перераспределение благ6565
  В схожем ключе еще в середине ХХ в. рассуждали Р. Патнем и Э. Бэнфилд, анализируя проблематику социального капитала.


[Закрыть]. При этом обе группы авторов отмечают, что институты, будучи изначально результатом социального или политического выбора, в дальнейшем закрепляются ввиду неформальных правил, ценностей и поведенческих установок, становясь «культурой», которая поддерживает или, наоборот, сдерживает инновационное развитие.

Оставляя в стороне возможную критику построений этих авторов в части преувеличения роли западного пути развития, а также легкости их идеологической инструментализации, обратим внимание на безусловно важный интеллектуальный и концептуальный синтез. Поскольку различия между «социальными» порядками носят качественный характер, на практике получается, что формально совпадающие институты (рынок; собственность; суд; право; партии; парламент; банковское дело) в разных порядках будут играть разную роль. Как следствие, механическое внедрение и перенос институтов «открытого» порядка и «инклюзивных» институтов в общества, выстроенные по другой институциональной логике, вместо выхода на траекторию устойчивого развития будут приводить либо к искажению институтов, либо к социальной и политической дестабилизации самих обществ6666
  Яркие примеры – постколониальное развитие большинства африканских стран, заимствовавших политическое устройство и принципы экономической организации у бывших метрополий, а также откровенно неудачные опыты демократического и рыночного транзита после распада социалистической системы.


[Закрыть]. Фактически проблема перехода к институтам «открытого порядка» решается не за счет их механического копирования и переноса, а за счет развития и внедрения транзитных институтов, задача которых – обеспечить укоренение инноваций в обществе.

Говоря о критике концепций Д. Норта, Д. Аджемоглу, Д. Робинсона и др., следует отметить, что авторы по большому счету не дают четких ответов на вопрос о причине возникновения «открытых» и «закрытых» порядков и сводят различия между развитыми и развивающимися обществами, главным образом, к дизайну политико-правовых институтов (политическая конкуренция, защита прав собственности и т.д.) и обусловленную им специфику неформальных институтов. В результате предложенные модели удобны при объяснении колониального и постколониального развития отдельных стран6767
  В частности, Д. Норт убедительно показывает различия в траекториях развития Северной и Южной Америки в связи с зависимостью от институтов метрополий – Англии и Голландии, с одной стороны, и Испании и Португалии – с другой. Д. Асемоглу и Д. Робинсон связывают развитие инклюзивных и экстрактивных институтов в разных колониях с тем, переселялись ли колонисты на данные территории, обустраивая их «под себя» (США, Австралия, Канада), или же ездили в колонии исключительно «вахтовым методом» для снятия ренты и изъятия ресурсов (Латинская Америка, Африка).


[Закрыть], но недостаточны или неубедительны, когда речь заходит о причинах институциональных различий в метрополиях или выборе успешной модели поведения для стран, осуществляющих догоняющее развитие6868
  Весьма примечательно в связи с этим, что в фундаментальной работе «Насилие и социальные порядки» Д. Норт и его соавторы уделяют целую главу ответу на вопрос, как Великобритания перешла к порядку «открытого доступа» [см.: Норт, Уоллис, Вайнгаст… с. 359–369]. Однако хронологически эта глава начинается с середины XVIII в. («Накануне Американской революции…»). В результате совершенно списываются со счетов исторический процесс XVII – первой половины XVIII в., глубокий внутренний кризис английского общества XVII в., неудачные попытки якобитской модернизации, фактор импорта институтов «открытого порядка» из Голландии в результате «Славной Революции» и т.д., а читатель ставится перед фактом («…Великобритания обладала несколькими особыми институциональными преимуществами») и погружается уже в «успешную историю» Великобритании конца XVIII – XIX в.!


[Закрыть]. В связи с этим представляется необходимым в «чисто» институциональные модели внести еще как минимум два фактора – геополитический (геоэкономический) и организационно-технологический.

О роли геополитических и геоэкономических факторов в развитии государств говорит «мир-системный» подход, связанный с именами Ф. Броделя, И. Валлерстайна, Г. Дерлугьяна и других авторов. «Мир-системный» подход вносит как минимум три важных момента.

Во‐первых, политическое и экономическое пространство организовано неоднородно. Динамика экономических потоков формирует глобальные «Центр», «полупериферию» и «периферию», для которых характерны совершенно разные роли в мировой экономике и международном разделении труда и в силу этого – качественные внутренние отличия. Примечательно, что те общества, которые Д. Норт описывает как «открытые» порядки, а Д. Асемоглу и Д. Робинсон как «инклюзивные», геоэкономически относятся к «Центру», тогда как «закрытые» порядки – к явной периферии. В категориях Ч. Тилли «Центр» осуществляет развитие с опорой на капитал и инвестиции, полупериферия и периферия – за счет изъятия ресурсов и силового принуждения. В таком случае наиболее драматичная ситуация складывается на полупериферии. С одной стороны, страны, относящиеся к полупериферии, слишком большие и сильные, чтобы стать «простыми колониями», не являются и центрами технологических инноваций и местом концентрации капитала. С другой стороны, сама структура больших государств полупериферии такова, что часть их территории тяготеет к «Центру», а часть к «периферии»6969
  Отсюда – феномен «колпаков Броделя», когда в полупериферийных государствах есть три-пять-семь крупных городов, которые по своей организации, быту, внутренней жизни вполне относятся к «Центру», в то время как за их пределами существует достаточно традиционный экономический и бытовой уклад.


[Закрыть]. В результате внутри страны возникают неравноправные отношения, добавляя к пространственной неоднородности еще и неоднородность экономическую, политическую и социальную, крайне высокие показатели социального расслоения и т.д.

Во‐вторых, модернизация и геополитика связаны между собой (по Г. Дерлугьяну, «модернизация как геополитический императив»). Страны «Центра», т.е. уже сложившиеся экономические и геополитические центры силы, ревностно оберегают свой статус. В связи с этим у большинства «новичков», поздно стартовавших или не успевших создать конкурентоспособную военную мощь, высоки шансы «быть подстреленными на взлете». В политической истории очень многие страны предпринимали попытки совершить модернизационный скачок, но проигрывали именно геополитическую игру7070
  Яркий пример дает история Египта в XIX в. – от реформаторской инициативы Мохаммеда Али до английской оккупации в 1882 г.


[Закрыть]. Напротив, большинство стран, которые смогли восстановиться после вооруженного захвата и оккупации, либо совершить феноменальный переход «из третьего мира в первый», развивались в совершенно конкретных внешнеполитических условиях – будучи «младшим партнером» в большой коалиции, противостоящей крупному геополитическому противнику7171
  В том числе с этим следует связать успехи Японии в начале ХХ века, «экономическое чудо» в Германии и Японии после Второй мировой войны (ФРГ и Южная Корея как «витрины капитализма»), успехи «азиатских тигров» (Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур находятся под безусловной военно-политической защитой США и совершили свой «скачок» в самый разгар «холодной войны» в условиях прямой конкуренции между США, СССР и Китаем) и т.д.


[Закрыть].

В‐третьих, введение в рассматриваемую модель фактора геополитики приближает нас к ответу на вопрос о поведении элит и играет исключительную роль в формировании «спроса элит» на модернизацию. Модернизация и промышленная революция ряда стран в XVI–XX вв. происходили под влиянием геополитического шока и, в ряде случаев, в качестве ответа на случившееся «национальное унижение»7272
  Угроза Голландии со стороны Испании в XVI в. как предпосылка «нидерландской буржуазной революции», поражение в Наполеоновских войнах как фактор подъема «германского духа» и последующего опережающего научного-технологического и военно-политического развития Пруссии-Германии, силовое открытие «торговых ворот в Японию» в XIX в., международная изоляция во враждебном геополитическом окружении молодого советского государства и т.д.


[Закрыть]. Фактически, геополитика играет роль «вызова» (в категориях А. Тойнби), а «ответом» служит модернизация. При этом (опять же в категориях А. Тойнби) вызов, адресованный государству, уже имеющему определенный ресурс развития, не должен быть ни слишком слабым (в этом случае он не приведет к качественным изменениям), ни слишком суровым (высок риск быть «подстреленным на взлете» или перейти на авторитарно-мобилизационную траекторию развития). Фактически речь идет об одном из ключевых условий перехода к «открытому» порядку в категориях Д. Норта – установлению элитами ограничений для себя и расширению прав и свобод в обществе. Именно геополитический аргумент и фактор внешней угрозы побуждает элиты заниматься «самоограничением» и коллективной выработкой решений и в конечном итоге – переходить к коллективному контролю над средствами насилия и к внеперсональной организации институтов7373
  Отсюда – как минимум два важных вывода. Во‐первых, роль геополитического фактора позволяет реалистично (а не догматически или идеологически) объяснить структуру «обществ открытого порядка». Во‐вторых, «геополитическое пораженчество» элит является не условием, а препятствием для модернизационного перехода и инновационного развития.


[Закрыть].

Организационно-технологический подход вводит в проблематику промышленных революций, организации разделения труда, перехода между технологическими платформами и так далее7474
  Философские основы подхода в России заложил, в частности, организационно-мыследеятельностный подход Г.П. Щедровицкого, а прикладную апробацию на конкретном историческом материале можно встретить в работах П.Г. Щедровицкого.
  В этой же логике, но в других категориях рассуждают и другие отечественные и западные авторы (концепция «Промышленности 4.0.» президента Всемирного экономического форума К. Шваба, концепции «технологических укладов», «кондратьевских циклов» и так далее).


[Закрыть]. Данный подход позволяет понять основы процессов, которые протекают в недрах «Центра» «мир-системы» и которые неочевидны или непонятны с точки зрения периферии и полупериферии. Отметим ключевые синтезы.

Во‐первых, инновационное развитие не является простым развитием технологий. Примеры создания колеса, парового двигателя, трансконтинентальных кораблей, пороха в мировой истории встречаются неоднократно, однако стать массовой технологией они смогли только в определенных исторических условиях и при наличии конкретных предпосылок7575
  В доколумбовой Америке, например, колесо осталось детской игрушкой ввиду отсутствия тягловых животных для одомашивания [Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ. М.: АСТ, 2010].


[Закрыть]. Ключевую роль в инновационном развитии играет система разделения и организации труда, обеспечивающая массовое внедрение, тиражирование и использование технологий. В результате технологический уклад получает социальное оформление (то, что можно назвать «социальным укладом»), который, в свою очередь, формирует уже «социальный» (а не элитный) спрос на инновации и способствует созданию «бриджингового» социального капитала высокого качества [Патнем Р., 1996].

Во‐вторых, трансформация технологических и социальных укладов приводит к социальным и экономическим потрясениям внутри общества и обострению геополитической конкуренции на международной арене. Технологические трансформации приводят к перераспределению власти и богатства как внутри общества, так и между государствами, провоцируя или обостряя политические кризисы. При этом государство, осуществляющее «догоняющее» развитие и открыто бросающее вызов лидеру, новым центром не становится7676
  Примеры Франции, Германии и СССР.


[Закрыть].

В‐третьих, фактор «технологической инерции» и QWERTY-эффектов приводит к тому, что центр концентрации прорывных технологий перемещается в пространстве и «не возвращается» дважды на одну и ту же территорию, уже «структурированную» предыдущим укладом7777
  Характерный пример – переход центра прорывных технологий от Голландии («нулевая промышленная революция») в Великобританию («первая промышленная революция») и затем в США, при этом в США в ХХ в. происходит транзит экономического центра от Северо-Востока («стальной металлургический пояс») на Юго-Запад («Кремниевая долина»). При этом все три страны так или иначе остаются в «Центре» «Мир-системы».
  В рамках новой промышленной (цифровой) революции вероятна отвязка «Центра» от конкретных государств в пользу других форм организации – ТНК, глобальные города и так далее – однако пристальное рассмотрение данных вопросов, к сожалению, находится за пределами предмета и возможностей данной работы.


[Закрыть].

Подведем итог. С учетом обозначенных теоретических и методологических вводных, мы можем обозначить модернизацию как сложноустроенный процесс развития общества и трансформации общественных институтов. Важную роль в запуске модернизационного процесса играет первоначальный толчок, которым, чаще всего, является геополитический вызов, при этом геополитическая слабость способна подорвать и затормозить развитие. Важную роль в реализации и обеспечении модернизационного перехода и выхода на рельсы экономического развития играет позиция элит – политических и экономических. В то же время для уверенного развития общества по логике модернизационного и инновационного развития необходимы укорененность институтов развития в обществе и в целом – наличие, наряду с элитным, также социального запроса на инновационное развитие. Важно понимать, что институциональный дизайн общества может быть неоптимальным для решения текущих задач политического и экономического развития, но изначально в своих истоках он демонстрировал высокую эффективность в реагировании на актуальные тогда внешние и внутренние вызовы. В силу этого для обществ с разными типами институтов невозможно прямое механическое заимствование институтов успешных стран – необходимы либо «ручная настройка» переносимых новаций, либо выстраивание новых – транзитных по своему типу – институтов для обеспечения перехода на иные рельсы развития.

Модернизация как задача и как проблема: Проблема спроса на инновации

В «классических» теориях модернизации и демократического транзита 1950–1990‐х годов (т.е. до широкого развития институциональной экономики) и государственно-политической практике модернизация рассматривается прежде всего в инструментальном ключе, как задача форсировать технико-технологическое развитие с целью ускорения темпов экономического роста, привлечения инвестиций и так далее. Отчасти это связано с опытом построения индустриальных экономик конца XIX – середины ХХ в. Такой подход наиболее прост и понятен всем основным субъектам, участвующим в данном процессе: чиновнику, распоряжающемуся бюджетными средствами, депутату, поддерживающему законопроект о территориях особого и опережающего развития, бизнесмену-инвестору, эксперту, финансовому консультанту, юристу, аудитору, ученому. Совершенно понятен и конкретен результат в виде создания новых предприятий и рабочих мест, выпуска высокотехнологичной продукции, увеличения бюджетных поступлений и т.д. Однако такой подход порождает целый ряд проблем.

Во‐первых, сама по себе логика «создания точек / центров / кластеров развития» (и в связи с этим – «принятием закона / указа / постановления», «созданием управления / агентства / банка / корпорации развития») была выработана логикой классической индустриализации XIX – середины ХХ в., связанной с организацией массового выпуска промышленных товаров. Основную роль в такой модели развития играли государство и крупные корпорации, способные обеспечить необходимую концентрацию ресурсов и занимающиеся средне– и долгосрочным планированием. Выход на массовый выпуск конечной продукции рассматривался как конечная цель. При этом необходимые социальные условия для успешной работы такой системы формировались непосредственно в процессе создания крупных производственных центров – урбанизация, типовая застройка, «рабочие кварталы», всеобщее среднее и затем высшее образование и т.д. Вопрос, однако, в том, насколько жизнеспособна такая модель в условиях цифрового общества, высокой социальной и трудовой мобильности, глобальной логистики и робототехнологической индустриализации.

Во‐вторых, сведение проблемы модернизации исключительно к выпуску промышленных товаров оставляет за скобками вопрос средового развития. Между тем национальная инновационная система (термин Б.А. Лундвала, Р. Нельсона) – это прежде всего экосистема, в рамках которой происходит полный цикл от фундаментальных теоретических разработок через НИОКР и внедренческие проекты к массовому или штучному производству, и которая обладает саморегуляцией и горизонтальными межуровневыми связями. Управление подобной системой в рамках вертикально-иерархических моделей классической индустриальной эпохи крайне затруднено даже с использованием передовой вычислительной техники. Напротив, «создание центров развития» – это прежде всего проектная логика, действующая столько и в той степени, в какой есть направляющая воля запускающего проект субъекта (государства или корпорации).

Чтобы решить эту задачу, необходимо изменить взгляд на модернизацию и инновационное развитие. В первой части статьи мы в целом наметили контуры такого нового ви́дения. Модернизация – это не просто «задача» технологического или организационного плана для государства, бизнеса и науки. Модернизация – это скорее некая проблема, которую общество должно решить для себя, выработав определенные механизмы ответа, и одновременно процесс имплементации этого ответа. Иными словами, речь идет уже не просто о создании некой технико-технологической базы развития (что само по себе, безусловно, исключительно значимо), а о способности социальных институтов, опосредующих научно-технологическую, экономическую, политическую сферу, создавать спрос на изменения и тем самым регулировать вектор развития.

Основной вывод состоит в том, что спрос на модернизацию и инновации должен быть укоренен в обществе, он должен подпитываться «изнутри» общества и бизнеса, и здесь основополагающую роль играет система образования как основополагающий институт социализации, способный регулировать ценности и поведенческие установки7878
  Вопрос о роли конкретных ценностей, благоприятных инновационному развитию, заслуживает совершенно особого внимания. Для первого знакомства с проблемой читателя можно адресовать к работе А.А. Аузана «Миссия университета».


[Закрыть]. При этом очевидно, что работа с данной сферой не дает краткосрочных эффектов, привязанных к коротким бизнес-циклам, бюджетному процессу или циклам федеральных выборов. Однако она способна производить качественные сдвиги уже в «ближней» долгосрочной перспективе, на горизонте 15–20 лет. Колоссальный ресурс системы образования состоит в том, что она способна не только готовить специалистов, отвечающих задачам инновационного развития, но и формировать ценности и поведенческие установки, способствующие инновационному развитию и созданию средовых экосистем, благоприятных для модернизации.

При формировании ценностей речь не идет об инфильтрации политических, идейных или партийных предпочтений или «введении часов на воспитание и работу с ценностями», хотя именно к этому нередко сводятся тезисы о «необходимости распространения ценностей в системе образования». Идейный монополизм (любого толка) выступает, скорее, препятствием. Речь идет о неполитических ценностях и установках. В их числе – прежде всего, увеличение горизонта планирования и снижение степени избегания неопределенности (в категориях Г. Хофстеде), формирование в целом позитивного отношения к риску и изменениям и т.д. На уровне конкретных навыков и умений речь должна идти, в первую очередь, о развитии навыков социальной коммуникации, самоорганизации, умении поиска и работы с информацией, развитии командной и проектной работы, способностей к выстраиванию горизонтальных межотраслевых коммуникаций и т.д. Фактически речь идет о том, чтобы уже на уровне школы / университета добиваться синхронизации процессов получения знаний, овладения навыками и их практического применения.

Следует также отметить роль и возможности дополнительного (в том числе профессионального) образования. Одним из требований новой промышленной и научно-технологической революции к человеку становится необходимость многократного (по сути, непрерывного) обучения и переобучения на протяжении жизни и профессиональной карьеры. В связи с этим особую роль в развитии ценностей и поведенческих установок, благоприятных для инновационного развития, может выполнять сфера профессиональной переподготовки и повышения квалификации. А это означает, помимо прочего, особую роль сферы высшего образования и науки как инкубаторов ценностей и социального капитала.

«Выход из колеи»: Роль переходных институтов

С учетом названных выше теоретических и концептуальных вводных обозначим основные подходы к перспективам модернизации в России и выхода нашей страны на рельсы инновационного развития.

Россия исторически формировалась в очень специфических условиях Северной Евразии. Основные факторы – географический, необходимость освоения огромного пространства, сложные эколого-климатические условия и хозяйствование в зонах рискованного земледелия, соседство с Великой Степью и в силу этого – необходимость постоянной концентрации ресурсов для защиты от внешней угрозы, крайне низкая плотность населения и т.д. – формировали совершенно особый тип государственности и общественных отношений. Если до монголо-татарского нашествия Русь еще в целом могла пользоваться «роскошью феодализма» (П. Уваров) – исторической возможностью, обеспечивающей даже в заданных «жестких» внешних условиях многообразие институциональных, социальных и политических форм организации общества, то после монгольского вторжения и в процессе дальнейшего «собирания земель» формируется совершенно особый тип вертикально организованного государства. Сложившееся самодержавие («московитский тип», по Г. Федотову) существенно отличается от современных ему форм европейского абсолютизма или восточных деспотий. Совершенно по-иному были выстроены отношения между властью и дворянством – в условиях концентрации ресурсов в руках государства дворянство становится служилым и ориентированным, в первую очередь, на отражение внешней угрозы. В такой системе отношений у дворянства не возникло собственного ресурса для борьбы с монархами за формальную политическую власть. Нахождение России в стороне от основных торговых маршрутов и отсутствие «свободных городов» (появление которых едва ли было возможно в условиях постоянного отражения внешней агрессии) обусловило сравнительно позднее зарождение буржуазии. А слабость буржуазии и дворянства (двух основных источников «законной политической оппозиции монархам» в Западной Европе) тормозило появление парламентаризма и служило причиной его собственной слабости.